На расстоянии вакуума.

— Труп левитирует по отсеку. Это очень странно — безжизненное, частично сгнившее тело, парящее посреди зала… Он практически надо мной… И сейчас я очень сожалею о том, что выключил силу притяжения. Опарыши разлетелись повсюду, и от этого только хуже… да и о чем я думал?! Человека не может расплющить в космосе! Это бред! — начинаю корить себя за придуманную историю. — Хорошо, что хоть не блеванул… С этим было бы ещё хуже… Если бы оно плавало бы здесь, перед моим лицом, а я придумывал бы то, как все это убрать отсюда вместе с маленькими белыми, чудовищно подвижными червячками, что селятся на чем-то гниющем. Вообще, слушатель, я должен попросить у тебя прощения. Слишком много отступлений, слишком много бреда ты узнал. До тебя дошло слишком много всего того, что не является истиной. Да и мой рассказ о прошлой жизни в несуществующем мире превратился в повествование моего космического выживания. Кажется, мне необходимо сделать здесь уборку… Даже не представляю, каким образом мне удастся это… Но другого варианта у меня нет. Иначе, а в этом я уверен, станцию «Галактика» заполонят паразиты, и, честное слово, это ничем хорошим не закончится. «А почему я так уверен в том, что паразитов еще нет? — появляется мысль. — Факт того, что я еще ничего не встретил, ничего не значит». — Здравствуйте, вас приветствует система жизнеобеспечения и поддержания жизнедеятельности станции «Галактика». Мы терпим крушение на протяжении девятисот пятидесяти восьми дней, но, несмотря на это, продолжаем обеспечивать жизнеспособность и вести дневник исследований, проводимых на нашем корабле. — Девятьсот пятьдесят восемь дней?! Подожди… Я уже слышал это сообщение, но тогда не обратил внимания на это число. Интересно, это с момента, когда человечество сожгло себя ядерными снарядами, или же с какого-то определенного события, произошедшего на станции? — мелькают мысли вслух. Я думаю, что они звучат только в моей голове, но на самом деле я проговариваю их. «А-А-А! Я обратил внимание на время! Это что, уже почти как три года минуло с того времени?! Да как такое может быть-то?! Я ведь не так много времени веду свой дневник! Ведь так?!» — вот какие вопросы тревожат мои мысли сейчас. Выравниваюсь в пространстве. Подплываю к компьютеру, и мои пальцы начинают барабанить по клавиатуре. Я перемещаюсь по дереву каталогов, ищу самое начало, самую первую запись, что хранится здесь. Через минуту нахожу необходимый мне файл и запускаю его. Это видео с нескольких камер. Одна из них снимает Землю, и, черт возьми, я вижу себя! То, как моя ракета пробивает атмосферу и уносит меня все дальше от поверхности Земли. Другая камера снимает другую сторону, которую можно увидеть в иллюминаторы станции «Галактика». Несколько камер из лабораторий, отсеков для персонала, медицинского крыла и мостик управления. Звук идёт с последней камеры. Четверо человек радостно кричат и переживают за мой полет!.. Так мило… — Стой! Что там?! — вдруг произносит тот, кто, по всей видимости, сейчас является частью питательной цепи опарышей. Потом парень направляется к компьютеру и начинает жать пальцами на клавиши, подобно тому, как это только что делал я. — Это ракета… Подождите!.. Ещё одна, две, три… — С другой стороны тоже есть! — кричит ещё один парень, который незаметно для меня встал около другого компьютера и повторил действия первого. — Что происходит?! — произносит одна из девушек. — Ракеты! Какие-то непонят… — застывает на полуслове капитан станции «Галактика», а я перевожу взгляд на картинку, транслируемую первой камерой. Она показывает, как я окончательно покидаю родную планету Земля и как подо мной поднимаются грибы пыли и дыма после взрывов. — Вновь наблюдаю Смерть… Я вновь смотрю на младшую сестрёнку жизни, только сейчас я вижу её спину и то, как она жадно забирает надоевшие старшей игрушки, — шепчу я, просматривая этот страшный документальный фильм. Перевожу взгляд на монитор, который показывает членов команды. На их лицах шок, они не верят тому, что видят своими глазами. Одна из девушек начинает плакать, и капли слез поднимаются вверх. — Мои дети, — выдавливает она шёпотом, но динамики точно воспроизводят записанный звук. — Их… больше… нет… — по слову выцеживает она из себя. — НЕ-Е-ЕТ! — микрофон не смог воспринять такое количество звука такой громкости, но безжалостные динамики не могут знать об этом и поэтому выплёвывают хрип и треск вперемешку с единственным словом, которое девушка теперь повторяет вполголоса и делает это очень часто. Остальные члены экипажа просто висят в невесомости недвижимо. Я помню, как сам увидел произошедшее. Да, я почувствовал опустошение, ощутил дыхание другой особы, которую по обычаю своему мы, люди, называем одиночеством. Она подошла ко мне робкими шагами по холодной поверхности пола ракеты и положила чуть тёплые свои ладони на мои плечи, заполнив образовавшуюся во мне пустоту. Я слышал, как она подкрадывалась ко мне, мягко ступая своими изящными ступнями по металлопластиковым панелям, из которых состоит внутреннее покрытие кабины моего шаттла. Она вся такая маленькая и хрупкая, но руки содержали в себе тяжесть, которую можно сравнить лишь со смертью больного редкой и страшной болезнью ребёнка. Я это почувствовал, но недолго девушка была со мной… Всего несколько мгновений, по истечении которых она покинула мои мысли и сердце, а я почувствовал полное безразличие к произошедшему. Вот как это было… Я это точно помню! Я просто стоял и наблюдал за происходящим! А потом начал вести этот звуковой дневник, который вы сейчас слушаете… Если, конечно, слушаете. В любом случае, я не верю тому, что прошло так много времени. Как по мне, максимум месяц, но никак не три года или около того! Три года — это слишком, несмотря ни на что! И как они могли пройти так незаметно? Неужели я просто спал все это время? Или же… Чем же я мог заниматься все это время?! «Точно! На моем шаттле тоже ведь установлены камеры слежения, — понимаю я и сразу же срываюсь с места. — А может, сначала прибраться? — звучит голос здравого смысла. — А может, ты заткнешься?» — грубо отвечаю сам себе, продолжая прыжками бежать в ту сторону, где, как мне кажется, я состыковался со станцией «Галактика». И я вновь в лабиринте узких коридоров, которые переплетены между собой крепкими узлами. «Надо было ставить пометки, чтобы выучить это место, чтобы не бродить здесь… Или же призраки бывшего экипажа недовольны мной и именно они водят меня кругами», — думаю я, преодолевая очередной коридор. Единственное, что радует меня сейчас, это отсутствие гравитации. Так я могу двигаться гораздо быстрее, при этом не так сильно уставая. В любом случае покину я это место куда быстрее, и мысль об этом мне нравится хотя бы потому, что я покину комнату с трупом. В итоге я нахожу место стыковки и попадаю внутрь своей маленькой спасательной капсулы, своей ракеты, на которой я покинул родной дом и спасся от смерти. Здесь, на своём рабочем месте, сидя в кресле перед панелью управления, я открываю старые протоколы, вскрываю хранилища данных и ищу там видеозаписи своего существования в этой капсуле из металла, пластика, композитных материалов и стекла. Каждый файл поименован по порядку, и никаких упоминаний дат. Открываю первый и погружаюсь в атмосферу первого дня… Опять. Меня усаживают в кресло и пристегивают ремнями. Я смотрю на себя, свои действия и наблюдаю за работой персонала. Все время идёт диалог с управлением. Я помню каждое слово! Обратный отсчёт начинается. Мое напряженное лицо больше смешит меня сейчас, нежели наполняет одухотворением и даёт какую-то нотку ностальгии. Я смотрю на свою серьезную физиономию и смеюсь в голос, а диктор подбирается к единице. — Один, — наконец-таки произносит он, и ракета начинает дрожать. Вместе с этим меня сильно прижимает к спинке кресла, к которому я привязан большим количеством ремней. — ВРУБА-АЙ! — ору я, и сейчас на моем лице написано счастье. В своих глазах я вижу огонь. Он яркий и настолько сильный, что только на нем можно было бы вознестись на орбиту. А меж тем я все выше и выше. Голос диктора называет отметки высоты, на которую меня поднял столб огня, полученный вследствие химической реакции горючего, кислорода и пламени. — Никакого рая, — произношу я вслух в какой-то момент, и лицо становится ещё светлее, потому что я уже так высоко, что тут даже ангелы не летают… Если существуют вообще… А одна из камер, прикреплённых к самой ракете, фиксирует своим объективом, как медленно плывут по небу ракеты, вышедшие из мертвой и вошедшие в зону видимости линзы. Проходит ещё немного времени. На мониторе мое совершенно счастливое и ни о чем не следующее лицо. Я сижу за лобовым стеклом своего шаттла и вижу, как смакую каждый этот момент, а потом вновь обращаю внимание на отсутствие связи. — Меня кто-нибудь слышит? Алло! Ответьте! Земля, ответьте! — я наблюдаю за тем, как произношу слова в микрофон, что вмонтирован в шлем скафандра. — Спасибо за службу! — появляется голос диктора и пропадает в следующий миг. Теперь лишь белый шум поёт мне свою тягучую песню, и я проживаю это ещё раз… День сурка… В этом документальном фильме я подхожу к иллюминатору, а в суровом настоящем перевожу глаза на трансляцию камеры, что снимает Землю. Там лишь планета, заполненная пылью… На этом всё. Вновь возвращаюсь к записи происходящего внутри ракеты. Я по-прежнему и все так же неподвижно стою перед иллюминатором. Колонки воспроизводят лёгкое, еле уловимое шипение и потрескивание. Больше ничего на мониторе не происходит. Я просто стою, уставившись на Землю. В стекле передо мной отражается мое лицо. Сейчас, просматривая эту запись, я вижу внутри себя лишь пустоту, поглотившую меня целиком. — И вот сейчас я должен начать двигаться, — произношу я и даже делаю жест в виде щелчка пальцами, но ничего не меняется. — Ну, ладно, хорошо… Значит, во-о-о-о-от сейчас! — произношу, уставившись в монитор и повторяя действие с щелчком. «Нет… Не сейчас… Хорошо, подожду», — вот о чем я думаю в этот момент. Проходит несколько минут, но ничего не меняется. Начинаю проматывать видеозапись вперёд. Вверху монитора появляется обозначение скорости перемотки. Первая скорость и долгая перемотка вперёд. Вторая и опять же — долго вперёд. Третья, она же последняя, и долгое путешествие вперёд по хронике моего бездействия. «Что происходит?! Может быть, это ошибка программы?» — появляется мысль, и я цепко хватаюсь за неё обеими руками. — Ну, хорошо. Перейду, пожалуй, к следующему видеофайлу, — произношу вслух и выхожу в меню выбора. — Итак, здесь всего несколько сотен файлов… какой? — спрашиваю я, а потом нахожу простое решение. Выбираю самую первую. Закрываю глаза и нажимаю клавишу «вниз» на клавиатуре. Я знаю, что курсор неустанно скачет по файлам в направлении зажатой мной кнопки. Осталось дождаться желанного мной момента, отпустить уже задействованную и нажать кнопку ввода, чтобы запустить воспроизведение. Собственно, именно так я и делаю. Открыв глаза, я вновь упираюсь взглядом в монитор. Он показывает мне прежнее место около иллюминатора, но меня там нет. Экран не разбит на множество объективов камер с разных частей шаттла. Самостоятельно начинаю переключаться между локациями, картинки на которых непрерывно фиксируются на жестких дисках и хранятся там до востребования. Нахожу свою проекцию на велотренажере. Мирно кручу педали. Мой взгляд совершенно обезличен, не заинтересован… Мои глаза похожи на стеклянные муляжи… Я сам похож на робота, который двигается как-то угловато и не совсем осознанно, но очень упрямо. Шевелится, будучи ведомым безжалостным алгоритмом. В какой-то момент это действие надоедает мне, и я вновь начинаю использовать кнопки скоростного перемещения по массиву видеопотока. Первая скорость. Вторая. Третья. Пялюсь в экран монитора. Жду изменений, и через несколько минут, это по ощущениям, монитор показывает, как я заканчиваю крутить педали. Вытираю полотенцем пот со лба, а затем очень долго сижу без единого движения. Такое ощущение, будто бы я сплю… или же как будто картинка опять зависла, и я не в силах ничего сделать. Продолжаю наблюдать за сидячим собой. Не знаю, сколько проходит времени с момента начала перемотки. В какой-то момент тот я, который запечатлён в видеофайле, начинает активно двигаться. Останавливаю перемотку, возвращая трансляцию на обычную скорость воспроизведения. Теперь я слушаю отрывок своего рассуждения. При этом всё, что я делаю, происходит так, как будто бы мой мозг пропустил очень много времени. То есть я начал совершать действия с пустого места и начал это делать так, будто бы на самом деле уже что-то делал… Какое-то крайне странное чувство поселяется сейчас во мне. Будто бы я начинаю о чем-то вспоминать, но… Это воспоминание пробивается в сознание через железобетонную стену при помощи пластиковой вилки. Продолжаю смотреть видео и наблюдать за собой. Даже не подумал бы о том, что все мои изречения, все мои мысли со стороны больше похожи на бред сумасшедшего. Ведь я так старался не утратить рассудок и в итоге попал на проигравшую сторону. Хотя… Тут, конечно, все относительно, ведь теперь я точно уверен в том, что я последний представитель своего рода, и теперь я могу рассказать что угодно, и если все это будет найдено, то именно это и будет единственной существующей правдой. То есть, в принципе, если я придумаю какой-нибудь катаклизм, который уничтожил нас, то смогу смыть позор самоуничтожения. — И ведь забавно получается, — произношу я вслух. — Меня можно назвать творцом прошлого, потому что будущего больше нет, — говорю и вновь упираюсь носом в экран монитора, где тот я, который был когда-то, тоже втирает какую-то чушь обо всем и ни о чем.