Круги на воде

Такое время она внутренне зовёт тёмным. Небо в подобное утро немилосердно-серо набрякшими тучами, и свет кажется тусклым, безжизненным. И внутреннее солнце той, чьё предназначение сиять среди людей, скрывается в клетке межреберья. По дворцу начинают разгуливать шепотки, словно клубы пыли в забытых углах, о дурном настроении королевы. Не догадываясь, что причина вовсе не в том, что перины были не мягкими, а чай поутру — недостаточно сладок. Многим хотелось бы думать, что за годы правления она стала вздорной, избалованной девчонкой. Она кисло улыбается своему отражению до того, как в покоях покажутся служанки мелкими стайками, щебечущие и машущие крыльями своих платьев. Алина знает, что привкус дня будет затхлым, почти гнилым. Когда Дарклинг закрывается от неё, всё становится таким: серым. Отвратительным. Раздражающим. Это случается редко. Реже, чем скандалы и бурные примирения. Реже, чем начинаемые ими войны. Дарклинг замыкается, словно захлопывает перед её носом врата в их связи — крепкой и нерушимой. Но Алина наталкивается на ледяную стену отчуждения. Скорее задумчивого, нежели презрительного. В такие моменты его взгляд дробит ей кости неясной тревогой. Бессмысленно пытаться что-то спросить, и она невольно ощетинивается раздражением на всех вокруг. Не стоило бы попадать под горячую руку короля. Упаси святые попасть в немилость настроения королевы. Дарклинг отсутствует подолгу и не приходит ночевать, с каждым часом пуская трещины по наледи её спокойствия. Алина ищет свою вину: повод для обиды или злости, нечаянный промах. Изматывает себя догадками, начиная злиться в ответ, додумывать тысячу недомолвок, искать ту, что могла бы пробежать между ними кошкой — мысля, как истинная женщина. До тех пор, пока однажды он не возвращается к ней глубоко ночью, когда Алина не может сомкнуть глаз и согреться под двумя тяжёлыми одеялами. Горячие руки обнимают её со спины, а выдох обжигает шею и затылок. Алине бы изъязвиться, разлиться едкостью своей нервозности, но она замирает, словно зверёк, заслышавший треск веток. — Оттаял? — спрашивает она одними губами, пока Дарклинг, заклинатель теней и её сердца, вдыхает глубоко её запах. Каждый раз этот жест разоружает её. — Чем же я тебя так прогневала? Алина поворачивается в его руках, укладывает на спину, чтобы опереться руками о нагую грудь. Поджать пальцы, впиваясь ногтями. Ухватившись за нити их связи, натянутыми меж сердцами, она чувствует его моральную усталость. Моргает оторопело. Ждала другого. — Ты не гневала. — Тогда в чём дело? — Мне сложно даются такие простые чувства, как страх, — отвечает Дарклинг в ночной тиши, замкнувшейся в шести стенах их комнат. Алина задерживает дыхание. — Мне проще отдалиться в такое мгновение, — он опускает веки. Невыносимо трогательно и красиво настолько, что Алина чувствует: земля и небо меняются местами. — Нежели смотреть на тебя и думать о том, что тебя могло не быть. «Со мной» Его пальцы касаются щеки, оглаживают кончиками. Ласка незамысловатая и простая, лишённая подтекста. Алина жмётся к его руке, как кошка, трётся о ладонь и целует основание. Они никогда не говорят друг другу трёх простых слов. Дарклинг признаётся ей в изломанности своих сложных чувств через призму других — слов и поступков. И Алина отвечает. — Каждое утро я просыпаюсь с мыслью, что твоё сердце мертво, — рука находит оставленный ею же шрам, накрывает рубец. — Но оно здесь. Алина склоняется и целует его. Коротко, но миг замирает между ними мириадой вечностей. — И я всегда буду здесь.