Море

      Джордж заходит в воду — хмурится, стискивает зубы, когда холодные волны целуют его бока. Это было определенно плохой идеей.       Кентавры сухопутные существа — море для них чуждо.       Вашингтон останавливается, оборачивается, смотрит на свою спину.       Он никогда не заходил глубже, инстинктивный страх отталкивал его — гнал прочь из воды.       Плохая идея.       Что-то проплывает под ним, цепляет живот, останавливается перед передней парой копыт, замирает.       Если кентавры спокойны, то морской народ — живой, беспечный, жадный до блеска счастья.       Они игривы.       Русал всегда выжидает, припадает к песку, держится за копыта. Ждёт — стоит Джорджу склониться он, разворачивается, ударяет хвостом и выныривает, открывая руки в тёплых объятиях.       Его кожа холодная — почти прозрачная под укусами солнца, но улыбка сияет ярче тысячи звёзд.       — Жильбер, — продолжение игры — Русал всегда прерывает его, тянется к губам — скользит мимо, ласкаясь к щеке. Проводит носом и отпускает, с чириканьем исчезая в воде.       Через мгновение показывается на поверхности — тонкими пальцами ловит тяжелую ткань мундира Вашингтона, заглядывает в глаза.       Моргает — с его ресниц срываются капли.       Их встречи тихие — действия, прикосновения, переплетаются с крупицами слов.       Лафайет осторожно забирается на мощную спину. Свешивает хвост, доверчиво держится за плечи. Мнёт. Пробует зубами чужие волосы, озадаченно фыркает почувствовав пыль пудры. Чихнув опускает подбородок на голову Джорджа и довольно, гортанно клокочет — как крошечный океан.       Вашингтон переступает, нервно бьет хвостом по воде.       Краем глаза замечает движение на берегу; вздрагивает резко двигается вперед, подскальзывается. Уходит в воду — исступленно ударяет копытами по песку, выныривает — высоко задрав голову рвется к берегу.       Громко фыркая падает на вязкий песок.       Дрожа сжимается, подбирает копыта. Смотрит перед собой — не оборачивается на обеспокоенное чирканье. Не хочет.       Холодные ладони Жильбера касаются задних копыт — он просит внимания. Безмолвно спрашивает, тихо скулит.       Вашингтон не отвечает. Скованно смотрит перед собой — дышит; с боков, по шерсти скатываются капли.       Лафайет надувает щеки. Двигает хвостом, готовится к прыжку.       С громким чириканьем прижимается к чужой спине, ловит напряженные плечи и с трудом удерживаясь, соскальзывая.       — Мне жаль, — Джордж вздрагивает, ему не нравится чувствовать наездника, поэтому он всегда сбрасывает седло.       Жильбер тихо бормочет, почти неуловимо. Собирается с силами, выбрасывает руки с хлопком, царапая грубую кожу, сжимает щеки Вашингтона. Осторожно, опираясь грудью на спину — гладит, массирует.       Джордж сдается; прикрывает глаза.       Усталость поднимается по телу, липким комом подбирается к голове.       Он устал.       Действительно устал.       Изматывающая война. Земля пылала — море оставалось холодным.       — Холодно, — Вашингтон отмахивается от проблем суши, пока он во власти мира воды.       Лафайет опускает руки, трепетно держит плотную пропитанную водой форму; перебирает пуговицы, пробирается кончиками пальцев к рубашке, задевает коготками остывшую кожу.       В этих объятиях не было физического тепла — они грели иначе. Этого жара было достаточно, чтобы забыть о мрачном настоящем.       Время тянулось; обволакивало невидимыми волнами, кружило голову.       Где-то, перекрикивая ветер, взвыл рог.       Зов.       Джордж накрывает ладонью тонкое запястье Жильбера, давит, не отпускает.       Еще мгновение.       Грохочущий зов непреклонен.       Громче.       Лафайет вскидывает голову, слушает.       — Пора, — словно предчувствуя соглашается Лафайет — его голос слабый, как далекий звон капель.       Вашингтон нехотя отпускает его. До последнего касается кожи.       На суше Жильбер неловок — он нескладно, по угриному неловко перекатился на бок, подобрав хвост оттолкнулся, толкая себя к воде.       — Подожди, — позвал Вашингтон, — Маркиз, — чуть громче; прозвище всегда заставляло Лафайета смутится — в мире вод похвалой считалось сравнение с сокровищем.       Джордж не мог полюбить золото — он любил живое существо.       «Маркиз» — компромисс между сушей и морем.       Жильбер обернулся.       — Спасибо, — уголки губ Вашингтона дрогнули. Крошечный жест — но его достаточно, чтобы увидеть ответный блеск улыбки Лафайета.       — Генерал! — стройные копыта вспороли землю; на возвышении застыл кентавр — он отличался от Джорджа.       Вашингтон торопливо поднялся, закрывая собой Жильбера.       — Генерал! — путаясь в длинных ногах кентавр начал спускаться к воде.       — Александр? — вопрос заглушил всплеск.       — Что произошло? — Гамильтон заметил мокрую ткань и шерсть — белые чулки пуха липли к копытам.       — Пора возвращаться в лагерь, — Джордж встряхнулся, — Нас ждут, — задев Александра он двинулся вперед.       — Но, — возразил Гамильтон, но на его возражение не обратили внимания.       Поднявшись на холм Вашингтон обернулся. На мгновение ему показалось, что в воде что-то блеснуло.       Он вернется.       К своему сокровищу.