***
Армия южан успешно ликвидируют коммунистов, так внезапно напавших на крыло Тэхёна, но они не успели полностью сохранить границы, пустив некоторую часть северян в город. Жители города оказались в опасности. Кто-то остался цел и невредим, за весь день так и не выйдя на улицу, кто-то успел забежать в свою норку, кто-то умер прямо посреди своего двора, кто-то даже не знал о происходящем, а кто-то Чимин, ищущий укрытие с двумя детьми. Сценарий повторяется. Чимин в который раз убеждается в том, что не умеет себя слушать. В пять часов утра он проснулся с мыслью о том, что сегодня не лучший день для выезда из Пусана, но противоположные мысли, убеждающие, что чем быстрее он покинет город, тем лучше, взяли вверх над ним. А теперь тот день в Чхонджу повторяется здесь, в Пусане, и Чимин готов содрать с себя кожу. Снова его дети в опасности. — Я могу бежать, — говорит Саран, висящая у него на спине, в то время, как Чонмин пытается не упасть с родителя спереди. Девочка знает, как папе сейчас тяжело в физическом плане. Да и в моральном тоже. — Нет-нет, просто держитесь крепче. Очень крепко. Мы сейчас отсюда убежим, а потом всё будет хорошо. Чимин почти не думает, когда бежит, пытаясь найти укрытие. В голове одна пустота, там нет чёткого плана и алгоритма действий; им руководят инстинкты. Он будто не слышит звуки выстрелов, только бежит, ища глазами место, где можно спрятать детей, но когда над головой совершенно внезапно пролетают самолёты, звуки которых заставляет сердце уйти в пятки, Чимин теряется. Парень резко останавливается и поднимает голову вверх. Мгновения хватает, чтобы побежать с новой скоростью и с новым страхом внутри. На небе страшная картина, от которой не по себе. Если же к обстановке на земле можно привыкнуть, где пули из автоматов каждую секунду врезаются в какую-то преграду, будь то даже человек, но происходящее над головой, где летательные аппараты быстро передвигаются по небу и разносят страшный шум и гул, будто несут за собой звуки Ада, заставляет сходить с ума. — Тише-тише, не бойтесь, — говорит Чимин малышам, чувствуя, как те сжались и сильнее обхватили его конечностями. — Сейчас папа вас спрячет, и никто вас не найдёт. Мы будем в безопасности совсем скоро. Держитесь крепко и закройте глазки. Неужели Пусан станет вторым городом после Чхонджу, сломавшим мою жизнь, — Чимин не замечает, что он проговаривает последнее предложение вслух. — Я вновь оказался в городе, где запросто можно словить пулю, но теперь не только на суше, но и с высока. Я хожу по кругу, возвращаюсь в исходное положение, опять попадая на путь к смерти. Где же конец этого несчастья? Чимин взглядом цепляет раскрытую дверь какого-то здания и, не обдумав ничего, берёт туда направление, побежав ещё быстрее. У него ноги почти не держат вес его тела, он вот-вот упадёт, но Чон упрямо заставляет двигаться ноги и становится всё ближе к укрытию. Внезапно очередь из пуль попадает прямо в дверь, делает в ней дыру, та от удара захлопывается, и находит свою цель, попав в среднего возраста женщину. Чон машинально останавливается. Чимин на неё внимания не обращает, его заботит лишь то, что придётся потратить совсем не лишние секунды, чтобы открыть дверь, а каждая секунда нынче на вес золота. Вместе с этим он понимает, что бежать туда слишком опасно, но больше выхода нет. Он не в силах искать другое место. Он не в том положении, чтобы выбирать. — Помоги, Чонгук, — шепчет самому себе Чимин и уверенно бежит к зданию. У него бешено колотится сердце по мере приближения, но когда он дёргает деревянную дверь на себя в попытках её открыть, сердце готово вовсе выпрыгнуть из груди. Руки Чимина дрожат, как и всё тело в принципе, так ещё и дверь никак не открывается. Они втроём сейчас слишком уязвимы и в любой момент могут пострадать. Чимин прикладывает все усилия, тратит последние силы, дёргается всем телом, пытаясь отворить эту чёртову дверь, внутреннюю сторону которой будто кто-то специально тянет на себя, но тщетно. Он не замечает, как по щекам скатываются слёзы, но чувствует, как отчаяние разливается внутри. — Да откройся же наконец! — кричит во весь голос омега и, вложив все существующие и несуществующие силы, открывает её. Дети, висящие у него спереди и сзади, едва ли не падают. Чимин мигом забегает внутрь и падает вместе с детьми на землю, стоит ему увидеть, что другая сторона здания совершенно открыта. Непонятно как, но противоположная стена почти вся обвалилась. Если хорошо не спрятаться в углу, то их легко можно заметить. — Ложитесь скорее сюда, — говорит малышам омега, уместив их в самом углу, откуда им не будет угрожать опасность ни с обваленной стены, ни с обшарпанной двери. — А теперь закройте глазки и не издавайте ни звука, — Чимин ложится на землю после них и накрывает детей первыми попавшимися под руку предметами. — Я с вами, родные, мы в безопасности, всё хорошо. Подождём тут немного, а потом уедем с вами дальше. Вас никто не тронет, обещаю. Они проводят здесь около часа. Военные действия за это время не прекращались. — Папа, смотри, там маленький щеночек, — тихо-тихо говорит Чонмин, увидев с дыры на стене щеночка, жалобно скулящего. У того окровавлена мордочка, и, кажется, он ищет свою маму. — Чонмин, лежи спокойно! — шипит на него Чимин, боясь, что своими движениями они могут навлечь на себя беду. — Он может умереть, — жалобно пищит малыш, наблюдая за тем, как животное обнюхивает каждый предмет, при этом издавая жалобный скулёж. Щенок действительно мучается. — Я не могу с этим ничего поделать, сынок. Лежи спокойно. Не шевелись! — Папа, давай просто подзовём его к себе? — подаёт свой голос Саран. — Мы хотим его спасти, он же совсем маленький. Он маму потерял. В глазах девочки застывает грусть, и Чонмин, как всегда прижавшийся к ней, осторожно вытирает слезу, размазывая по её лицу грязь. Видя их взаимоотношение друг к другу, у Чимина в груди становится тепло. Эти два ребёнка не родные по крови, но как же они заботятся друг о друге. Саран печётся о нём больше, чем о себе, а Чонмин дарит всю свою любовь старшей сестре. — Хорошо, — вздыхает Чон, — но вы не шевелитесь! — Чимин, убедившись, что никого поблизости нет и прислушиваясь к любому звуку, аккуратно переворачивается на другую сторону и, не осмелившись встать, присвистывает. Щенок услышал его, судя по поднятым ушкам, но найти не может. — Эй, я здесь, иди сюда, маленький, — шепчет омега и ещё раз свистит. Животное не с первого раза замечает спрятавшегося в помещении человека, а потом бежит к нему. Чимин берёт его на руки, осматривает на наличие ран, и, убедившись в их отсутствии, рукавом одежды вытирает чужую кровь, в которой он измазался. Он кладёт щенка рядом с детьми, и те довольные гладят его, даря ему тепло. Они вчетвером пытались игнорировать бесконечный шум войны: дети и щенок заснули, а Чимин думал о дальнейших действиях. Он не может оставаться здесь долго, но и объявления об эвакуации он не слышал. При таком случае должны были звучать сирены, но кроме выстрелов ничего. Внезапно по зданию приходится мощный удар. Чимин и дети мигом встают на ноги, не понимая, что происходит. С потолка начинает сыпаться песок, земля под ногами будто бы дрожит, а итак обваленная стена с другого конца полностью рушится, создавая огромную дыру. Фактически стена с другого конца отсутствует и легко можно следить за происходящим на улице. Чимин быстро хватает двух детей и уносится прочь. Наконец-то они выбираются из помещения, которое вот-вот упадёт, и Чимин сразу думает о том, куда им бежать дальше. Улицы всё ещё слишком опасны, а перестрелка так и не прекращалась. — Папа, щенок остался внутри! — кричит обеспокоенная Саран. — Забудь о нём! — не контролирует свой голос Чимин и, крепко схватив детей, бежит куда глаза глядят. У девочки на глазах слёзы, боль за малыша-щенка сжимает сердце, и она спрыгивает с рук папы, побежав обратно. Чимин не успевает её удержать. — Саран! Вернись обратно! — кричит он ей в спину, но девочка его не слышит, ведомая желанием спасти животное. Развернувшись, Чимин бежит за ней, как резко прирастает к земле, остановленный родным голосом. — Чимин! Он тут же оборачивается и поверить не может в увиденное. Чуть дальше к нему навстречу бежит Чонгук. Родной, живой, такой любимый, болезненно исхудавший, но по-прежнему самый красивый. Чимин сначала думает, что образ Чонгука — выдумка его подсознания в такой напряжённый момент, что судьба решила посмеяться над ним, специально делая ему ещё больнее, ведь тот давно пропал без вести, но когда Чонмин кричит радостное «отец!» и едва ли не подрывается к нему, омега понимает, что происходящее — абсолютная реальность. Рот от удивления открывается, слёзы застилают глаза, он бросается к любимому навстречу, окрылённый надеждой, что теперь всё наладится. Чонгук бежит ещё сильнее, желая скорее обнять и защитить семью, и удивляется, когда замечает, что Чимин почему-то резко остановился. «Чонмина защитит Чонгук, а кто поможет Саран?» спрашивает он сам себя. — Чонмин, сынок, — аккуратно ставит ребёнка на землю Чимин, — беги к отцу, золотой. Сынок на всех скоростях бежит к отцу, а Чимин в противоположную сторону. Надо же, всё это время он шёл и бежал только к мужу, а теперь — от него. Ему дали возможность взять за руку мужа, которого так долго не было, выстроили путь к нему, а Чимин сам выбирает совершенно другую дорогу. — Чимин! Чимин, стой! — кричит где-то сзади Чонгук и ловит сына. — Куда ты бежишь?! Омега не оборачивается на зов Чонгука. Ему тошно от происходящего, но ребёнку надо помочь. Пока он бежит к Саран, миллион эмоций бушуют в Чимине. Он сильно боится за дочку, боясь представить, что еле стоящая постройка обрушится в тот момент, когда она туда зайдёт. — Саран! — не своим голосом кричит парень, удушаемый страхом. Чимину кажется, что проходит целая вечность, пока он прибежал обратно. Он очень надеялся, что Саран не забежит внутрь, а останется ждать его на улице, но надежды не оправдались. Строительные материалы продолжают осыпаться и падать, но здание пока стоит. Время определённо есть. — Саран! Саран, ты где? — ищет её омега, а паника захватывает его всё больше и больше. Что если с ней случилось что-то страшное? Вокруг десятки каких-то тяжелых и больших предметов, столько камней, плит валяется, вдруг её чем-нибудь придавило? Что тогда? — Папа, я здесь, — подаёт голос девочка, — мне больно, пап. Чимину в глаза попадает песок, посыпающийся сверху, он трёт глаза и цепляет взглядом девочку, одну ногу которой что-то придавило. Он тут же подлетает к ней и пытается убрать тяжёлое орудие. — Потерпи, солнышко. — Смотри, папа, я его спасла, — всё равно радостно говорит Саран, хоть и нога очень болит. Щенок скулит и тычется носиком куда-то ей в бок. — Кто же теперь нас спасёт, — сам себе говорит омега и поднимает девочку на руки. — Чимин! — кричит прибежавший Чонгук, заметив их. — Чонгук, мы здесь! — Я сейчас приду к вам, — он движется к входу, как удар вновь приходится по зданию, и всё начинает рушиться. Проход заблокирован. Чонгук не успевает зайти внутрь. Он перестаёт дышать, страх кружит голову. — Чимин! — по-настоящему пугается он, боясь, что крыша обрушилась прямо на него. — С нами всё хорошо, Чонгук, — альфа успокаивается в ту же секунду, как слышит голос омеги. Он принимается самостоятельно расчищать блоки, но поняв, что ему это не по силам, говорит мужу следующее: — осмотрись по сторонам, нет ли там другого выхода? Этот полностью завален. — Да, есть. Напротив огромная дыра. — Иди туда, Чимин. Мне нужно обойти здание, — Чонгук про себя грязно матерится, в голове прикидывая, сколько это заберёт у него времени. — Прошу тебя, поторопись. Здание не устойчивое. Оно может в любой момент обрушиться, Чимин. Ты слышишь меня? — У меня повреждена нога, — говорит Чимин, но Чонгук его уже не слышит, побежав на другую сторону. Чимин опускает глаза вниз и видит на штанах огромное пятно крови, которое стремительно увеличивается. Чтобы не пугать итак напуганную девочку, Чимин не издаёт никакого звука, и вместе с ней со скоростью улитки движется к той самой обвалившейся стене. Ему хочется кричать от боли, каждый сантиметровый шаг отнимает у него все силы, чувство будто миллион иголок вонзаются в него не покидает, но омега упорно молчит, направляясь к выходу. — Тебе же больно, — тихо говорит девочка, — давай я слезу. — Тебе больнее, солнце. Со мной всё хорошо, я… Ах! — Чимин не смог сдержать стон, когда боль стрельнула в ноге. Он, не сумев удержаться на ногах, падает, но, даже падая, крепко держит Саран, чтобы ей меньше всего досталось боли. — Боже мой, — всхлипывает он, — Саран, всё хорошо? Не ушиблась ещё больше? — Нет, — отвечает ребёнок, — но я не могу встать, папа. — Сейчас, подожди, — Чимин жмурит глаза, пытаясь встать, тяжело дышит и едва ли не плачет от боли, но встаёт и вновь поднимает её на руки, двигаясь вперёд. По щекам скатываются слёзы, но он на них внимания не обращает, всем сердцем желая быстрее дойти до дыры. Чимину ужасно больно, но он идёт. Ведь у него есть целых три причины идти. Первая находится у него на руках, вторая с милыми щёчками и буйным характером ждёт его где-то точно в безопасном месте, а третья спешит его встретить из выхода помещения. Даже не смотря на то, последние полгода были кошмарными, в данный момент Чимин чувствует себя счастливым. Живой и невредимый Чонгук и Чонмин ждут их обоих. Совсем скоро семья будет в полном составе. Чонгук прикладывает все усилия, чтобы быстро оббежать здание, боясь не успеть. Он не волнуется насчёт самого здания, оно ещё должно продержаться, он боится, что самолёты, воюющие над головой, могут ударить по нему, как в предыдущий раз. Альфа поворачивает за угол, замечая ту самую дыру, и ускоряется, но прямо перед его глазами вражеский самолёт теряет управление, подбитый самолётом их армии, и врезается прямо в это здание. Грохот, раздавшийся на всю округу, — полная тишина в сравнении с тем, как у Чонгука всё раздробилось внутри. Его мир полностью развалился, а звуки разрушения в душе никогда не утихнут. — Нет… — шепчет он самому себе, чувствуя, как чернота заполняет его тело. Пусть Чимин вовремя успел покинуть помещение. Пожалуйста, хоть бы он успел. Чонгук, буквально оторвав приросшие к земле ноги, подрывается к тому месту, откуда он должен был вытащить мужа, и по мере своего приближения ощущает, как в левой стороне что-то неприятно тянет. Там уже пустота разрастается. Он бежит с тяжестью на душе и замечает, как до этого цветной мир превращается в серый. Чон видит полностью обрушенную постройку и лежащую на дороге Саран. Та плачет, истекая кровью, но Чонгук на неё внимания не обращает. Всё, что его заботит, — это его любовь. — Где Чимин? — спрашивает он у девочки, смотря ей в глаза. Та из-за своего плача не может ответить. Не понятно из-за чего она ревёт: из-за физической боли, судя по тому, как она неестественно валяется, будто её отбросили, или из-за… — Где Чимин, я спрашиваю! — теряет терпение Чонгук и больно трясёт её за худые плечи, — скажи мне, где Чимин! Где Чимин, твою мать! Чонгук хочет сжечь весь мир. Поняв, что Саран ничего ему не скажет, он суматошно оглядывается по сторонам, ожидая, что откуда-то появится его муж, а потом кидается к тому месту, откуда должен был выбраться Чимин. От здания ничего не осталось. Руины и только. Пыль стоит столбом и поднимается вверх. А в глазах Чонгука окружающий мир, только сегодня ставший серым, меняет цвет на чёрный.***
Левое крыло разносят в пух и прах. Команда Тэхёна отбивается, как может, но этого слишком мало, чтобы обороняться. И это неудивительно, ведь вся сосредоточенная сила КНДР обрушилась на них. Больше всего Тэхёна волнует то, что доступ к городу открыт. Он приказывает всему составу вернуться назад и очистить границу от врагов, параллельно готовясь к эвакуации. Полковник знает, что скоро явится их армия в полном составе и они их разгромят, но для этого требуется время. Даже пять минут играют большую роль. — Товарищ полковник, наши появились в небе, — имеет ввиду самолёты солдат. — Принял, — кивает головой Тэхён. — Танки на готове, товарищ полковник. — Пытайтесь не задевать крупные и важные объекты. Там могут быть люди. Наша цель вывести их из города, при этом не причиняя вред горожанам, помните об этом. Сейчас я хочу послушать об обстановке внутри города. — Пострадала только крайняя часть города, куда те успели зайти. Мы не даём им пройти дальше. — Сколько пострадавших? — Пока мы не можем назвать численность, полковник Ким. Война продолжается.***
— Намджун, я тебя урою! — гневно шипит Юнги и хватает того за воротник формы. Лейтенант плюёт на правила. — Ты слышал меня, я выступаю вместе с вами нравится это тебе или нет. — Отставить, — ледяным тоном, не терпящих возражений, произносит Ким, грубо убрав его руки с себя. — Я сказал, что твоя команда пойдёт второй волной, значит ты пойдёшь после нас. Дай мне пройти. Ты меня задерживаешь. — Они разгромят Тэхёна! — кричит он, — он там погибнет, ты понимаешь или нет! — Послушай сюда, — не контролирует себя Намджун и больно хватает его за локоть, — идти туда всем составом слишком опасно. Мы не знаем, что у них на уме. Если всё будет так, как мы думаем, то ты тут же выйдешь в бой. А с Тэхёном ничего не случится. Но может, если ты не дашь мне пройти, — не дожидаясь ответа со стороны Мина, генерал-майор задевает того плечом и уходит. Юнги стоит несколько секунд, как статуя, а потом принимает решение. Он не будет выполнять приказ. Пусть его накажут, но он должен помочь Тэхёну.***
Когда составы генерала и Намджуна подходят к левому крылу, они получают известие о том, что большая часть состава Ким Тэхёна погибла. На вопрос о том, где сам находится полковник, солдаты отвечают незнанием. Генерал допускает мысль о том, что он мог погибнуть, ибо ещё до их прибытия, левое крыло подверглось огромному количеству взрывов. Но нельзя торопиться с выводами. Генерал решает использовать авиацию. Был бы он простым военнослужащим, Сокджин не стал бы так о нём переживать, ибо нет ничего сверхъестественного в том, что военный где-то пропал на войне, но полковник едва ли не часть жизни его сына. Зная насколько он важен для Юнги, Сокджин не может сидеть сложа руки. Благо, полковник нашёлся в полном здравии. Генерал внешне никак себя не подавал, но глубоко в душе безумно был рад видеть любимого сына живым и невредимым. А тем временем война за Пусан самая жестокая и кровавая. Много людей гибнут на этих землях. Несмотря на то, что основная масса южнокорейской армии вмешалась, ситуация крайне не стабильна, положение не выравнивается. Пока. На каждом шагу происходят выстрелы и взрывы. — Вперёд! — кричит Ыну своим солдатам, и те, согнув ноги в коленях, идут вперёд, совершая выстрелы. Снегопад усиливается и играет против солдат двух армий. У природы нет намерений помочь какой-то из сторон. Видимость плохая, солдаты даже не знают, куда стреляют, но упорно идут в наступление ради близких, ради страны. Ыну сам ведёт свой состав, и на нём большая ответственность. Ван орлиным взглядом смотрит вперёд и замечает очертания людей. Не своих. Он жестом руки показывает быстрее двигаться вперёд, и солдаты послушно следуют за ним, не издавая ни звука. Им везёт, что снег мягкий и под ногами хрустит не так громко. Когда они подходят на удобное им расстояние, Ыну замечает, что северные заметили их и громко кричит «Огонь!», выпуская очередь из оружия. Его подопечные повторяют его действия. Кто-то из его парней погибает, но им удаётся перебить почти всех, и Ыну, счастливый, радостный тем, что уничтожил один из больших составов вражеской армии, которая представляла опасность для них, думает, что если бы он сейчас умер, не жалел бы ни о чём. Всё это время он считал виноватым себя в смерти двойняшек, но сейчас он понимает, что смерть на поле боя самая прекрасная в жизни солдата, в жизни защитника своей страны. Конечно, умирать никому не хочется, но если такова судьба, то смерть на войне за Родину — честь. Ыну испытывает смешанные чувства. На душе легко, но в то же время как-то пусто. Сегодня утром он узнал о том, что и Сынри погиб. О смерти двух братьев уже сообщили их семье, как ему сказали. Что скрывать, Ыну так и думал. Те, кто пропали без вести на войны, чаще всего погибли, лишь единицы чудом остаются живы. Ван в глубине души надеялся, что такое чудо может произойти с Сынри, но разве смог бы Сынри нормально жить, зная, что его двойняшки нет? Возможно, так даже лучше. А Ыну сможет дальше нормально жить? Он не знает. Ван решает оставить всё на судьбу. Если ему не суждено умереть, он будет жить. Продолжит работу, будет заботиться о семье, узнает место захоронения младших братьев, будет рассказывать потомкам о подвигах Ван Сынри и Ван Юнри. А если семье Ван предначертано похоронить всех троих сыновей на войне, то так уж и быть. Что он может сделать против? Ыну просто примет любой исход событий. Этим же днём южнокорейская армия теряет ещё одного храбреца, сердце которого наполнено любовью к родине, подполковника Ван Ыну. Он погиб, получив пулю в сердце. Всё произошло быстро. Ыну отходил назад, к армии, а потом он неожиданно для себя обернулся. Тело никак не контролировалось в тот момент, он им не управлял. Ван повернулся обратно и получил пулю, замертво рухнув на землю, полностью покрытую снегом. Последний выстрел совершил выживший коммунист, на состав которого и наступили подопечные Ыну, а после сразу же был застрелен солдатами южной армии. Ыну в тот момент не чувствовал, как снежок ложится на его тело, потому что уже ушёл. Его там, в неизвестности, встретили. Двойняшки протянули руки и обняли его с двух сторон. — Я так рад вас видеть. Как же я скучал. — Мы тоже. — Но я бы пережил нашу разлуку, — говорит самый младший, вдоволь наобнимавшись. — Я просил не отправлять вас сюда, меня не послушали. Сказали, что всё идёт так, как и должно быть. Я не хотел, чтобы вы уходили за мной. На земле вы нужнее, но… А мама… отец и дед одни остались. — Мы за ними присмотрим.***
Хан У Шик решил массово двинуться на левое крыло, потому что будет легче войти в город. Взяв Пусан изнутри, он бы потребовал от южан капитуляцию, а те, в свою очередь, не смогли бы отказаться, потому что под угрозой оказались бы все жители. Но он не учёл, что южане выстоят и дадут отпор. Армия Ким Сокджина выигрывает, они уже расчистили границы и оттесняют вражескую армию, уменьшая их в количестве. Тогда он решает положить всему конец. Пора отомстить. Он вызывает генерала на нейтральную территорию для якобы переговоров, чтобы его здесь же и убить. Он приказывает своим начать стрелять по военным вражеской армии, когда подаст знак, а после, когда его самого не будет, взорвать небольшое здание. Хан понимает, что эту битву им не победить, поэтому и решился на такой низкий поступок, которого по всем правилам совершать нельзя. Его предложение Ким Сокджин принимает, даже не догадываясь о том, что им приготовил У Шик. Вместе с ним идут генерал-майор и полковник, а также ещё несколько командиров. Военные действия на время прекращаются. Они сидят в здании в полной тишине минуты три. У всех присутствующих лицо хмурое, абсолютно все напряжены. Генералы обеих армий испепеляют друг друга взглядом, а подчинённые не смеют их прерывать. — Генерал Хан У Шик, я Вас слушаю, — сдержанным голосом первым прерывает тишину Сокджин. Он знает, что человеком напротив когда-то был его лучший друг, брат, товарищ, но параллельно с этим он также понимает, что от того человека сейчас ничего не осталось. Сокджин не считает его другом, он не испытывает к нему абсолютно ничего, кроме злости, и в который раз признаётся себе, что такого убить совсем не жалко. — Генерал Ким Сокджин, — басит в ответ он, покуривая через трубку, — я знаю, Вы умный человек, трезвомыслящий, поэтому надеюсь, что следующее моё предложение вы несомненно примите. Я предлагаю Вам капитуляцию. Сдайте Пусан, и Вы сохраните вашу армию. Тэхён едва ли не подскакивает со своего места, разозлённый его словами, но его придерживает Намджун, не сводя глаз с Хан У Шика. Генерал-майор сильнее сжимает руку Тэхёна, требуя, чтобы тот перестал, и полковник расслабляется. А тем временем Хан выпускает из рта дым и нахально смотрит на Сокджина. Последний не показывает свою злость. — Я отклоняю Ваше предложение, генерал, — почти не тратится на слова он и встаёт со своего места, собираясь уходить. — Вы уверены? — серьёзно спрашивает он, смотря в глаза Кима, и головой указывает на сзади стоящего военнослужащего КНДР, который направляет автомат на него. Сокджин и Намджун с Тэхёном поверить не могут в происходящее. Так нагло угрожать расправой лицам другого государства? — А Вы уверены в том, что делаете всё правильно? — выгибает бровь Сокджин, — это нарушение всех правил и законов. Отзовите свои войска обратно, и я буду усиленно пытаться забыть то, что Вы сейчас сделали, а ООН никогда не узнает об этом инциденте. Узнают — для вас хуже будет. — Вы ставите мне условия? — противно улыбается Хан, не переставая курить. Сокджину безумно хочется превратить в кровавое месиво эту нахальную рожу, но он всё ещё терпит. — Вы всё правильно поняли. Мы уходим, — только Сокджин и его военные собираются уходить, как У Шик кивает головой своим. А южане незамедлительно реагируют и направляют свои автоматы в коммунистов. Начинается бойня. В помещении гудят звуки выстрелов. Военные усиленно защищают генерала, а тому удаётся заметить, как Хан спешит удалиться. Сокджин оценивает перестрелку и понимает, что его солдат загоняют в угол. Их всех могут перебить. Он смотрит на Намджуна, моргает глазами, головой указывает на Хана, и генерал-майор всё прекрасно понимает. Намджун поможет ему выбраться отсюда и разобраться с У Шиком. Киму удаётся выбраться из эпицентра, но пуля его всё равно задевает. Плечо кровит, Сокджин, придерживая здоровой рукой рану, ищет куда подевался У Шик. Тот поступил слишком подло, обманным путём организовал переговоры, которые по правилам должны и оставаться только переговорами, и решил тут его прикончить. Сокджин его жалеть не будет. — Стой, — кричит ему в спину Сокджин, подобравшись на близкое расстояние. Хан, не ожидавший, что Ким здесь окажется, в удивлении оборачивается и сказать ничего не успевает, как тот метает в него маленький нож. Его автомат остался там. Нож попадает в колено, Хан тут же падает и шипит от боли. Он тянется к своему оружию, но Сокджин его моментально отбивает и нагибается к нему, собираясь нанести удар вторым ножом. Хан вскидывает кулак, попадает Сокджину в челюсть, из-за чего последний немного теряет бдительность, но быстро приходит в себя и вновь его нагоняет. — Как жаль, что ты не умер тогда, — голосом, полным ненависти, говорит Сокджин. — В моих глазах ты бы умер лучшим другом, а не мразью. — Стой! Сейчас всё здесь взорв… — У Шик не договаривает. Происходит взрыв.***
Когда Юнги прибывает к левому крылу, он первым делом спрашивает про Тэхёна. Всю дорогу он ехал терзаемый собственными мыслями, в которых ему сообщают о гибели полковника Кима. Юнги себя внутренне готовит к любому исходу событий. Он знает, какая тяжелая ситуация была у Тэхёна, знает, что шансов у него остаться в живых были слишком малы, но сердце всё равно верит. Груз с плеч падает, когда он узнаёт, что Тэхён вместе с отцом и Намджуном уехали на переговоры. С Тэхёном всё в порядке. Он незаметно выдыхает. Но в тот же момент хмурит брови, не понимая какие переговоры могут быть. Их армия окажется победителем в этой битве, о чём тут можно тогда договариваться? Мин проводит здесь 15 минут, а потом чисто из-за любопытства решает выехать туда, где ведутся переговоры. Его вряд ли туда впустят, но он хотя бы постоит рядом. Лейтенант приезжает на нейтральную территорию и ожидает. Он стоит поодаль, чтобы не навлечь на себя не нужного внимания, и просто наблюдает за кружащимся снегом, пытаясь чем-нибудь себя занять, иначе угодит в плен собственных мыслей, где страхи будут кружить голову. Совершенно неожиданно по пространству разносится громкий звук. Юнги переводит взгляд и с ужасом понимает, что здание взорвалось. Оно горит, а клубы дыма поднимаются вверх, создав сверху чёрное скопление из частиц. У Юнги паника, и у него не с первого раза получается заставить ноги побежать туда. Сразу же начинается перестрелка снаружи. Солдаты стреляют в друг друга, битва тут же вспыхивает, как спичка. Командиры армий ведут войска, но никто не решается войти внутрь горящего помещения. Слишком опасно. А Юнги бежит, ему не важно, что он подвергает себя опасности, что он может погибнуть. Он бежит и молится, чтобы близкие ему люди выжили. У Сокджина в ушах громко звенит, да так сильно, что почти оглушает. Он прокашливается, с трудом переворачивается на бок и пытается встать. Не получается. Старается сделать это во второй раз. Не выходит. Генерал обессиленно ложится на спину и заставляет себя не спать, как бы темнота не пыталась забрать его в свои сети. Во рту чувствуется песок, да и сам весь в земле. Ким пытается понять, что произошло и в голове, в которой сейчас полная каша, сопоставляет всё произошедшее. Он, сжимая зубы, материт Хана, понимая, что тот решил так убить его. А генерал повёлся. всё же его план почти удался, но есть кое-какая поправка: Сокджин не умер, а Хан сам угодил в яму, которую он и вырыл. Тот валяется весь окровавленный, неестественно вывернутый и точно не живой. Ким брезгливым взглядом и без капли сожаления смотрит на него и думает, что этот ещё легко отделался. Смерть в их случае — избавление от всего, покой, а Сокджину ещё жить и жить в этой грязи. — Мразь, — хриплым голосом говорит генерал, — какая же ты мразь. Он снова пытается встать, и у него это с великим трудом получается. В глазах тут же темнеет, в ушах не перестаёт звенеть, он будто теряется в пространстве и пока не может сделать ни шага. Сокджину кажется, что земля под ногами расходится и он вот-вот упадёт. Он упирается руками о свои колени, закрывает глаза из-за головокружения, часто дышит и изо всех сил пытается стоять на ногах. В ноздри забивается дым и запах ещё чего-то жженого, Ким прикрывает нос и рот рукой и параллельно думает о том, что потерял Намджуна и Тэхёна. Он понимает, что выжить для них было невозможно. Взрывное устройство пришлось по тому месту, где они и находились. Генерал лишился не просто генерала-майора и полковника, а своих сыновей. К сожалению, он никак не может повлиять на их судьбу, но может спасти живых, тех, кто воюет снаружи. Ему надо выбраться отсюда к своей армии, но как это сделать, когда он еле стоит? Неожиданно сквозь громкий звон в ушах он улавливает приглушенный голос Юнги. Он зовёт его. Сокджин чувствует своё дитя. До него доходит, что там, снаружи, наверняка началась битва. В голове чётко прорисовывается картинка из его сна. Юнги в опасности. Сокджина не заботит его состояние. Всё, о чём он думает, — это его сын. Когда ребёнку угрожает опасность, родитель забывает о себе и обо всём вокруг. Он и сам не понимает, как выбирается на улицу. Генерал не помнит, как он падал при каждом шаге, как сдирал ногти в кровь, когда пытался встать с земли, чтобы потом снова упасть и снова идти. Оказавшись на улице, он видит, как его люди отстреливаются, кивает тут же подбежавшим военным, которые при виде живого генерала, ринулись к нему, быстро диктует им поручения и бежит искать сына. Сокджин крутит головой во все стороны, так боится не найти его живым и здоровым, про себя шепчет «не забирайте Юнги» и продолжает его искать. Спустя какое-то время генерал замечает его, но облегчённо не выдыхает и не радуется. Юнги живой, но мёртвый внутри. — Пап… — шепчет Юнги. Он идет вперед, еле двигая конечностями, хромает, шатается из стороны в сторону, едва ли не падает из-за боли, но идёт. Его форма стремительно чернеет из-за крови. Кажется, у него три пулевых ранения. Но что эти болячки, когда у него душа пополам рвётся? Генерал бежит к нему, пытается поймать его в объятия быстрее, чем сын упадёт, но не успевает. Юнги падает у него на глазах, больно ударяется, долго пытается встать, ползает по земле. Сокджин в это время бежит так быстро, как не бегал за всю свою жизнь, просит Юнги не двигаться, подождать его, но омега не слушает. Еле встаёт, снова шепчет «пап» и делает шаги вперед, пытаясь не обращать внимание на пустоту, разливающуюся внутри. Она его пугает. Пугает так сильно, что у Юнги начинает дрожать губа и собираться слёзы в глазах. Это что-то непонятное сидит внутри него, заражает собою всё вокруг, занимает каждую клеточку его тела, свои клешни распускает, и Юнги от них отбивается настолько, насколько ему позволяют силы. — Пап. Сокджин наконец-таки добегает до сына и тесно прижимает к себе. Вот только Юнги не обнимает. Не от того, что он не хочет. Он не может. Тело оказывается будто парализованным, а руки будто бы и не его руки вовсе. — Пап, — снова этот полный отчаяния голос Юнги, который режет заживо. Юнги смотрит на отца и, почти плача, говорит: — пап, где Тэхен? И сейчас генерал хочет по-настоящему умереть. Видеть эти полные боли и надеждой одновременно глаза сына — удар в самое сердце. Сокджиновы глаза наполняются слезами. Юнги напротив, его сын, его частичка и душа, смысл всей его жизни, такой сломленный сейчас, пылью осыпающийся и болью укутанный. На него смотришь и видишь, как жизнь в нём заканчивается. Юнги — словно спичка на ветру. Тухнет. Без возможности зажечься заново. — Пап, — говорит негромко, даже сил в свой голос не прикладывает. Юнги знает. Юнги понимает. Юнги всё понял. И при этом он отторгает собственное же осознание, не впуская внутрь себя страшную правду. Он блокирует все входы, только бы не осознавать, только бы не принимать реальность. Примет — разобьется. — Пап, где Тэхен? Сокджин ломается следом. Дайте же кто-нибудь некую силу Сокджину, чтобы он смог облегчить боль своего ребёнка. Пожалуйста. Дайте ему возможность сделать так, чтобы Юнги не было больно, чтобы он не болел. Он в боль погруженный, он тонет в ней, захлёбывается, а его спасти некому. Его сына на дно тянет. — Пап, ну где же Тэхен? Пап, ответь. Умоляю, ответь, — он на грани. Мгновенье, и он разорвётся. Совсем как воздушный шар, переполненный воздухом, только вот Юнги — болью. Её становится слишком много. Глаза у Юнги полупустые. В них есть остатки жизни, но и они на стадии завершения, а отцу слишком тяжело в них смотреть. Сын ищет в нем спасательный круг, он просит у отца дать ему что-то за что можно будет зацепиться, но Сокджину дать нечего, оттого и разрывается. Слезы одна за другой скатываются по его морщинистому лицу, и Юнги мотает головой. — Пап, нет, — не перестаёт отрицательно вертеть головой, — это не ответ. Пап, не надо, пожалуйста! Убери свои слёзы. Я не хочу. Я не хочу такого ответа, пап. Только не такого. Пожалуйста. Умоляю, папа, не надо, — будто свою речь не контролирует. Сокджин с каждым его словом в самую бездну катится. Собственное сердце сжимается до маленькой точки. А что же тогда с сердцем Юнги? А сердце Юнги в огне, в дыму и в пыли лежит. — Юнги, — плачет отец, прижимая к себе своё дитя, что с жизнью попрощалось. Жизни в Юнги теперь нет. Она вместе с Тэхеном ушла. Юнги один остался. Борется один на один со своей судьбой и, определенно, проигрывает. — Мне больно, пап, — одними губами шепчет омега и срывается на беззвучный плач. Так хочется кричать, но собственный крик внутри застревает, воздуху не даёт в легкие просочиться, Юнги меж двух миров держит. Внутри дыра увеличивается, она пустотой Юнги убивает. Лейтенант теряется в пространстве и времени, для него окружение кажется чужим, а время исчезает. Всё вокруг теряет значение. Есть только он и не живой Тэхен. Юнги тоже теперь не живой. Слезы у Юнги не кончаются, они катятся по щекам не переставая, заливают землю, а он сам не может справиться с обрушившимся на него тяжелым грузом горем. Он с ума сходит. Пытается что-то найти, но сам не знает что ищет, пытается кого-то позвать, но никто на его зов не откликается. Юнги поместили в непонятное огромное пространство, он бродит в этом месте, ищет выход, заходит во множество комнат, думая, что где-то здесь его спасенье, но теряется ещё больше. Он оглядывается по сторонам, машет руками в воздухе, пытаясь понять где он, старается не свихнуться от этой неизвестности, откуда нет выхода, и понимает, что все его попытки выбраться отсюда бесполезны. Это место — бесконечно. В этом пространстве нет границ. Куда бы он не пошёл, он пойдет в неизвестность. Он отсюда никогда не выберется. Потом он понимает. Это пространство — его жизнь. Здесь нет выходов, потому что теперь нет Тэхена. — Я его найти не могу, — рыдает Юнги, на руках у Сокджина, который не даёт упасть ему на землю, — Все говорят, что он умер, а я не хочу в это верить, — у Юнги голос появляется. Юнги не знает куда от затопившей его боли деться. Жить больше не хочется. Юнги умереть хочет. Пожалуйста, кто-нибудь, заберите его отсюда. Отведите его к Тэхену, в другой мир, вложите его всегда холодную руку в его горячую; им надо быть вместе, им нельзя быть порознь. Зачем вы их разлучили? Зачем вы все такие жестокие? Они пробыли вместе ничтожно мало, дайте побыть им вместе еще. Где же справедливость? Почему вы дали слишком мало времени для их любви? Почему вы дали так мало возможностей сказать Юнги Тэхену о том, как сильно он его любит? О том, как он поменял весь его маленький и потресканный мир? Верните хотя бы время назад. Пусть Юнги скажет Тэхену сотни раз «люблю». Сделайте хотя бы это. Неужели это так много? — Мёртвый. Он мёртвый, пап. Ушёл… Тэхён не придёт… А я тут один без него остался. — Юнги, — произносит генерал, поглаживая его, затихшего и охрипшего, обессиленного, по волосам. — Ты не один. Я с тобой, Тэхён тоже с тобой. Его душа с тобой, он тебя ни за что не оставит. Не плачь, умоляю, не плачь, сынок. — Без него остался, — Юнги отца не слышит. Ни на что не реагирует. — я остался без него… Мин Юнги обречён на целую жизнь без него. Так зачем мне такая жизнь? Зачем мне жить, зная, что я его больше не увижу? Наша страна обретёт свободу, вот только я потерял любимого. Я отдал свой долг Родине, но не успел отдать свою любовь Тэхёну, пап. Я люблю Родину, мою любовь к отчизне невозможно описать, но Тэхёна я оказывается люблю больше. А он даже об не узнает, — выдерживает паузу Юнги. Он переводит взгляд на отца, и генерал от этого взгляда готов вскрыться. — А я теперь не хочу жить. Сокджин понимает, что всё-таки потерял сына. Он же так боялся его потерять, всю свою жизнь строил стены, чтобы война не смогла сына у него забрать, столько мучал его, втаптывал в грязь, от себя отдалял, ломал крылья парню, однако не получилось. Юнги все равно навредили. Его убили. Не война, в объятия которой Юнги сам ушел в семнадцать лет, и даже не Смерть, что всегда рядом с ним ходила. Его убил Тэхен. Человек, который всем сердцем любил его дитя, любовь которого режет сейчас по частям Юнги.***
Джиан, со своими товарищами успешно расчистив пусанское небо, получает команду возвращаться обратно. Бой вёлся не легко. Трудность составляло то, что воевали они над самым городом, прямо над головами горожан. Они минимизировали урон, но один объект города всё равно пострадал. Джиан как раз пролетает над ним, захотев посмотреть насколько они нанесли ущерб, но видит то, как кто-то хаотично ковыряется в завалах, будто ищет свой смысл жизни, а какой-то ребёнок валяется на земле. Приглядевшись, он узнаёт в этом человеке без вести пропавшего Чон Чонгука, а в девочке Саран. В голове тут же всплывает вопрос «где Чимин?». Им чувствует, как что-то тяжелое оседает на душе и тут же ищет место для приземления. Самолёт под управлением альфы идёт на понижение — через рацию звучат вопросы. Джиан их игнорирует. Его, кроме местонахождения Чимина, ничего не заботит. — Перед начальником будешь отвечать сам! — разгневанным голосом орёт через рацию военный. Джиан отключает рацию и убеждает самого себя, что с Чимином всё хорошо. С ним ничего плохого не случилось. Иначе зачем Им Джиан всё ещё дышит? Посадив самолёт, альфа бежит туда, где видел Чона. Паника увеличивается, Джиан впервые не знает, как взять себя в руки. Прибежав, Джиан пылью осыпается. Ноги отказываются идти вперёд, лёгкие не принимают воздух, руки безвольно свисают с плеч. Лучше бы он умер сегодня, вчера, несколько лет назад, неважно. Лучше бы Джиан не встречал сегодняшний день, который навсегда застрянет в его жизни и будет ломать-ломать-ломать.***
Когда Чонгук держит в руках навеки уснувшего Чимина, для него мир перестаёт быть. Сам Чонгук перестаёт дышать. Он смотрит на лицо мужа и понять не может, что его теперь нет. В этот момент всё замерло, словно ничего и не было. Нет войны, нет смертей, нет Чонгука и Чимина, нет их страны, их континента, нет Земли, нет никакой Вселенной, нет миллиард лет эволюции, ничего нет. Пустота, растянувшаяся длиною в бесконечность. Одно лишь пустое пространство. И так будет навеки, потому что Чонгук теперь Чимина не чувствует. Чонгук будто бы в статую превратился. Он крепко держит бездыханное тело и глаз от его лица не отводит, вообще не дышит, не моргает, не шевелится. Чонгук мёртвый. Он без души остался, она его тело покинула и кружится где-то там наверху, вместе с Чимином. Две души соединены в одно целое, они высоко-высоко, выше, чем всё известное и неизвестное, они едины, парят в пространстве и упокоены. Они слиты в единое, их нельзя разорвать. Там, где-то далеко-далеко, где нет никого и ничего, Чонгук и Чимин навеки вместе, а здесь, между небом и землёй Чонгук без души остаётся, собственной кровью захлёбывается. — Чимин, — тихо-тихо шепчет Чонгук, не замечая, как его слёзы падают на лицо мужа, — ну же, открой глаза, родной. Не спи, умоляю, не спи, — по лицу его легонько хлопает, всё надеется, что после его касаний Чимин проснётся, но тот не спешит открывать глаза. — Пожалуйста, встань, Чимин. Сожми мою руку, Чимин, проснись. Ты не должен был засыпать, слышишь? Тебя здесь не должно было быть! Это я! Я должен был лежать сейчас вместо тебя! Я должен был умереть, не ты! — Чонгук не понимает, как его едва слышный шепот перерос в истошный крик. Вопль. — Пожалуйста, проснись, открой глаза, а я закрою свои. Дай мне лечь вместо тебя. Это неправильно. Всё пошло неправильно, всё пошло не так. Это ошибка всего мира. Она забрала не того, Она нас с тобой перепутала. Рядом стоит Она, восхитительно красива в своей печали, тонкая, холодная и от боли согнувшаяся, с грустью на Чонгука смотрит и говорит, что ничего не перепутала. Она сделала так, как должно было быть. Она не виновата. Чонгук крепче Чимина обнимает и плачет, плачет, плачет… Он захлёбывается собственными слезами, обрушившаяся реальность его душит, а Чимин, рядом не дышащий, его сердце на двое разрезает. Перед глазами проносится та жизнь, в которой нет Чимина и не будет больше, и Чонгук от неё отбивается, он пытается убежать, вот только жизнь его нагоняет и безжалостно окунает в боль. Чон снова смотрит на покойного Чимина, на глаза его смотрит, всё ждет, что он их откроет, хотя и сам знает, что больше никогда; снова заливается слезами, опять к себе крепко прижимает, со своей весной прощается. И никто ведь не знает, как умерла его Весна. Чонгук оставшуюся жизнь обречён на боль и холод. Джиан так и стоит, не двигаясь. Он смотрит на Чимина и испытывает невероятно огромную ненависть к себе. Не он умер, хотя себе обещал, а тот, за кого он бы не раздумывая жизнь отдал. Чимин не должен был умирать. Омега, которого он любит, должен был жить много-много лет и быть счастливым. В какой момент всё перевернулось вверх дном? — Папа… — охрипшим голосом шепчет девочка, не в силах связать слова. Джиан сначала её не слышит, он только смотрит на Чимина и понять не может, что всё закончилось, командир не верит в происходящее, которое даже в самом страшном сне не приснится, но когда до его ушей доходит тихое и такое слабое «папа», Джиана будто обливают ледяной водой. Он переводит взгляд на девочку, и паззлы в голове складываются. Им понимает, что Чимин спас Саран ценой своей жизни. Джиану хочется кричать на весь мир. — Папа… — Тише, тише, — Джиан подходит к ней и аккуратно, пытаясь не нанести много вреда, поднимает на руки и прижимает к себе. Девочка в его руках срывается на громкий плач. — Уведи её, иначе я убью эту дрянь, — не своим голосом говорит Чонгук. Он переводит взгляд с Чимина на Саран, и даже Им пугается этой ненависти, что плещется в глазах Чона. — Ты оглох?! — орёт Чон, — убери её отсюда! Из-за неё Чимин погиб, из-за неё мой сын остался без папы, из-за неё умер и я, — едва ли не взвывает Чонгук, не зная куда ему деться от боли и злости. — Я сказал уведи эту девку подальше от моих глаз! — Чонгук не выдерживает, гнев в нём опускает все рычаги. Он мигом подходит к Джиану, вырывает у него Саран и грубо толкает, отчего та падает и закатывается в истерике. — Закрой свой рот! — Чонгук возвышается над ребёнком, рывком поднимает её за ободранную одежду и трясёт, не задумываясь о том, что у неё есть серьёзные повреждения. Саран громко плачет, она сильно напугана. — Заткнись! Я тебя в свою семью принял, чужеродную и никому не нужную, а ты забрала у меня его! Чимин любил тебя, как своего ребёнка, а ты убила его! Мразь. — Отпусти ребёнка, — говорит Джиан и подходит ближе. — Прекрати! — Пошёл вон. — Она не виновата в его смерти, — заканчивает он предложение, как сразу же получает кулаком в челюсть. Джиан не наносит удара в ответ. — Мучая её, ты не вернёшь Чимина, — Чон требует заткнуться, но Джиан его не слушает. — Пойми уже, что ты ничего не поменяешь. Чимин умер. Он спас её вместо себя, он хотел, чтобы она жила, а ты издеваешься над ребёнком. Она — дочь Чимина. Сейчас ты делаешь больно его ребёнку — значит делаешь больно и ему. Чонгук утихает. Последнее предложение будто отрезвляет его. Однако ненависти к этой девочке не сбавляет. Он швыряет её, как ненужного и больного котёнка, и снова уходит к Чимину. — Уходите, — севшим голосом хрипит он. — Уведи её. Я не могу её видеть, делай с ней что хочешь, но не показывай мне её больше никогда. Спрячь, увези, убей, выкинь, мне плевать. И сам тоже уходи. Джиан закрывает глаза руками, трёт лицо и шумно выдыхает. Командир поднимает Саран на руки и, посмотрев на Чимина в последний раз и обронив одинокую слезу, уходит, чувствуя, как внутри душа на части разрывается. Девочка в его руках всё ещё плачет, всё повторяет «папа» и отдаляется от семьи, которая перестала быть семьёй ещё в тот момент, когда Чимин откинул Саран наружу, а сам остался внутри. А Чонгук сидит в одиночестве с мёртвым мужем и думает о том, как скажет Чонмину, которого он спрятал, что его папы больше нет. Как он будет смотреть на то, как его маленький мир начнёт рушиться с каждым его словом? Сынок уснул сейчас наверное и даже не подозревает, что отец с его не живым папой на руках сидит, убивается. — Я не хочу отпускать тебя, любовь, — нежно проводит по холодному лицу рукой Чонгук и роняет слёзы. — Я бы всю жизнь так просидел с тобой, но я нужен нашему сыну. Я должен вырастить его, воспитать и часто говорить о тебе, — вытирает свою слезу с лица Чимина, — надо же, как моя судьба схожа с судьбой моего отца. Я тоже остался один с сыном, потеряв любовь всей своей жизни. Отец вырастил яблоневый сад для папы, а я выращу для тебя красные розы, которые после посажу у школы, — вытирает ладонью слезу Чонгук, — Саран… она… я не могу, Чимин. Я знаю, ты любишь её, я тоже хотел полюбить её, у меня это вроде начинало получаться, но в итоге она всё разрушила. А я будто чувствовал с самого начала, я так не хотел в её нашу семью, пытался уговорить тебя, мы даже с тобой поругались, но мне надо было настоять. И тогда ты бы не умер. Как жаль, что я ничего не могу поменять. Я тебя очень люблю, родной. Спи спокойно. В этот же день земля принимает в свои объятия Чимина. Чонгук хоронит его без Чонмина. Он слишком мал, чтобы видеть, как папу закапывают в землю, а Чонгук не нашёл бы в себе сил не показывать своих градом льющихся слёз. Где-то там умирает и Джиан, не понимая почему жизнь так жестоко поступает с людьми. Он решил забрать на воспитание девочку, как память о Чимине, быть с ней рядом, такой поломанной и разбитой в свои пять лет, стать поддержкой и опорой для малышки, которую Чимин полюбил как свою родную дочь. Джиан научится заботиться о ком-то, дарить свою любовь, которая всю его жизнь была посвящена только Чимину, и защищать.***
Хваса не помнит, когда она в последний раз не то, чтобы высыпалась, а хотя бы поспала больше трёх часов в сутки. Но она какими-то силами всё ещё держится, чудом не валится с ног. Её дни проходят одинаково, меняются лишь лица пострадавших. Больницы переполнены, людям практически негде оказывать медицинскую помощь, поэтому приходится работать едва ли не на пороге больниц. Хваса и на это согласна, лишь бы поскорее всё закончилось и солдаты вернулись к тем, кто их ждёт. — Ты слышала последние новости? — спрашивает её коллега, больше напоминающая мертвеца, нежели человека. — Какие? — не отвлекается от работы Хваса, хотя сердце начинает биться быстрее. Она зашивает рану и с нетерпением спрашивает, — что случилось? — а внутри себя молится, чтобы с Намджуном всё было в порядке. — Взорвалось здание, в котором проходили переговоры между нами и КНДР. Её руки зависают в воздухе. Хваса прекрасно понимает, что Намджун непосредственно находился там, как один из высокопоставленных военнослужащих. — Выж… выжившие есть? — ей не удаётся скрыть дрожь в голосе. Конечно она знает, что при любом взрыве шансы выжить минимальные. «Я его потеряла» думает она внутри себя и на частицы разваливается, «ты говорил, что вернёшься ко мне». Хваса хочет кричать во всё горло, плакать, вытащить всю свою боль и отчаяние наружу, убежать, но кто она такая, чтобы показывать свою слабость? Ей нельзя. — Пока неизвестно. Взрыв произошёл примерно три часа назад, это всё, что я знаю. Но я не думаю, что кто-то смог бы там выжить — настолько сильным он был. Хорошо, если хотя бы тела можно будет опознать. Коллега говорит что-то ещё, но Хваса её просто не слышит. В ушах играет голос Намджуна, его слова о том, что он обязательно к ней вернётся, и у девушки невольно начинают скапливаться слёзы. Она просит коллегу до конца зашить рану пострадавшему, не дожидаясь её ответа, выбегает и тут же останавливается, будто пулей пробитая. Перед её глазами несут Намджуна. Непохожего на живого, истекающего кровью, без одной ноги и без сознания. Она тут же реагирует и бежит к нему навстречу, первым делом начав проверять пульс. — Я проверял, пульс есть, но слабый, — отвечает ей солдат, который и нёс генерала-майора. — Клади его сюда, — торопясь, требует Хваса аккуратно положить его на пол в коридоре и мысленно заставляет взять себя в руки. Она полностью закрывает все пути к сердцу и полагается на свой мозг. Сейчас ей нужно бороться за жизнь не только генерала-майора южнокорейской армии, но и за жизнь своего любимого, поэтому чувства и эмоции здесь ни к чему. Она обязана спасти пострадавшего. Намджун жив, это самое главное, Хваса может его спасти. А слёзы и сопли — потом. Солдат, спросив у девушки нужна ли ей помощь и получив отрицательный ответ, предупреждает её о том, что ему нужно уходить для того, чтобы вытащить товарищей из здания. Неважно — живых или мёртвых. Хваса, вновь проверив пульс, оставляет ненадолго Намджуна одного для того, чтобы принести необходимые инструменты и посмотреть подходящую для проведения операции комнату. Не найдя ничего, она принимает тот факт, что оперировать его она будет прямо посреди коридора. Хваса в охапку берёт огромное количество марли, спирт, стойки, чтобы повесить на них вымоченную в спирте ткань и тем самым создав некое защищённое пространство, и эфирные масла хвои и эвкалипта, чтобы хоть немного продезинфицировать воздух. — Намджун, мы справимся, слышишь? — говорит она ему, готовая к тяжелому сражению за жизнь Кима. На самом деле, совсем не готовая. Хвасе страшно, у неё трясутся руки, но она находит в себе способность бороться со своим страхом. Она знает, что всё зависит только от неё. — Помоги мне тоже, любимый. Вместе — мы сила.***
Пусан освобождён. Пусан запомнился, как самый кровавый город в этой войне. Пусан поменял взгляды на жизнь многих людей. Пусан кому-то подарил крылья, а у кого-то их вырвал. Пусан кому-то вдохнул жизнь, у кого-то отобрал всё самое ценное. Пусан некоторых убил заживо, а для некоторых стал рождением чего-то масштабного. Пусан похоронил многих людей. А война убила Юнри, генерала-лейтенанта Ли, отца Чонгука, Джунки, Сынри, Ыну, Тэхёна, Чимина, частично Намджуна. В один день умер глава СССР. Военные действия, какие только есть, прекратились. Почти все отозвали свои войска обратно. Пхеньян и несколько городов КНДР, Сеул, Инчхон, Пусан на время забыли, что такое пули, порох и взрывы. А немного позднее 38-я параллель вновь разделила один народ, две страны. Война закончилась. Официального завершения войны не было, но итак все знали, к чему это всё приведёт. Люди слишком устали от нескончаемой борьбы. Некоторые до сих пор не понимают зачем они вообще воевали. Неизвестно, что люди пытались сделать, породив эту войну. Столько людей погибло. Виноватые, не виноватые, старые, молодые, здоровые, больные, богатые, бедные — все они стали равными. Пытаясь установить власть и своё господство, они погубили немереное количество жизней. Стоило ли оно того? Почему всё человечество в целом такое жестокое по отношению друг к другу? На этот вопрос, наверное, никогда не найдётся ответа. А существует ли он вообще? Быть может, мы все с вами родились с одной неизменной функцией — навредить? Вдруг это обязательная составляющая часть всего человечества, и от этого никак не избавится?***
Неделю спустя. — Мне так жаль, — обнимает Чонгука Хваса. Они делятся друг с другом такой сейчас необходимой поддержкой. — Прими мои соболезнования. Чимин… Он был потрясающим человеком. О-он… Чонгук качает головой, не позволяя продолжить девушке, которая не может найти подходящих слов, и трёт лицо. Чонгуку тяжело даётся любое упоминание про Чимина. — Как дети, Чонгук? Что с ними? Где они? — У меня есть только один ребёнок, — резче, чем хотелось бы, отвечает Чон, а затем тише продолжает, — Чонмин спит у Юнги. Тот после знакомства с ним, попросил его оставить. Видимо, он так хотел немного отвлечься. Да и сынок сильно по своему папе скучает, — Чонгук прочищает горло и чувствует, что задыхается. Больше всего его заживо убивает то, как мучается Чонмин, каждый день спрашивающий про папу. Хваса вытирает капельки слёз, понимающе кивает и не спрашивает про Саран, хоть и хочется. — Как его состояние? — спрашивает старший полковник про Намджуна и получает в ответ вновь слезящиеся глаза. Хваса не в силах держать себя в руках. Опять плачет. Чонгук поджимает губы и уводит взгляд в окно. — Я не хочу себе в этом признаваться, но… Но каждый божий день, в котором нет никакого изменения, окунает меня в горькую правду, — голос Хвасы дрожит. Она выдерживает паузу, набирает в лёгкие больше воздуха и произносит те слова, от которых душа рвётся. — Намджун останется парализованным на всю жизнь, Чонгук. У него нет никаких шансов. Я не смогла поставить его на ноги. У меня не получилось, — Хваса всхлипывает, перед глазами мутно из-за слёз. Она плачет, не зная, как ей успокоиться, и Чонгук, разделяя с ней горе, приобнимает девушку. — Он дышит, он живой, я его чувствую, но вместе с этим я его не чувствую и он совсем не живой. Лучше бы он умер там сразу. А я… я не смогла его спасти, он из-за меня промучается всю оставшуюся жизнь, пока не умрёт. — Не вини себя. В произошедшем нет твоей вины, Хваса, — пытается успокоить её Чонгук, но знает, что каждый день девушка жрёт саму себя, обвиняя в состоянии Кима. — Ну же, прекрати плакать. Знаешь, однажды я, Тэхён и Намджун дали друг другу клятву. Мы поклялись на крови, что при летальном исходе похороним Тэхёна в родной земле, моё письмо передадут Чимину, помогут им дальше жить без меня, воспитывать Чонмина, как родного ребёнка. Но Намджун говорил, что он не умрёт. Он просто хотел жить и растить детей вместе с тобой в свободной стране. И в какой-то степени мы сдержали наши клятвы. Просто жизнь нагло внесла свои изменения. Тэхён погиб на родной земле, но земля не смогла спрятать его в себе, потому что хоронить то и нечего было. Я вон живой хожу, — с неприкрытой ненавистью к себе говорит он, — а Намджун не умер, но он и не жив. Затем следует тишина. Хваса сидит, положив голову на плечо Чона и всхлипывая, а тот с вечной пустотой внутри смотрит куда-то в стену. Сидят они так долго. Возможно полчаса, а то и час. В это же время, но в другом месте, одну боль на двоих делят Юнги и ребёнок, в маленьком возрасте потерявший папу. Чонмин про Саран совсем не спрашивает, старшая сестра в его памяти не задержалась, будто бы её вообще и не было никогда. Юнги ведёт монолог с ребёнком, пытается его отвлечь, сам отвлекается, но Чонмин ни разу не улыбается. Всегда озорной и непоседливый ребёнок словно погас. — Папа же больше не придёт? — поднимает на Юнги свои глаза мальчик. Юнги в этих детских глазах, так внезапно повзрослевших, тонет. Слёзы катятся по его щекам. Он садит Чонмина на свои колени, крепко-крепко обнимает, целует в макушку и дрожащим голосом отвечает: — Не придёт, маленький, — всхлипывает, — но папа всегда с тобой, малыш. Прямо здесь, — показывает на его сердце. — Я сильно соскучился. — Знаю, солнце, знаю. Я тебя прекрасно понимаю. Ладно мы, взрослые, сможем терпеть эти трудности, любезно преподнесённые жизнью, но почему никто не пожалел маленького ребёнка, — сам у себя спрашивает Юнги, понизив голос. Хваса встаёт на ноги и куда-то уходит, не сказав ни слова. Чонгук продолжает сидеть на месте. Спустя некоторое время в комнату вновь входит Хваса, но с бумагой в руках. — Это, вероятно, твоё. — Моё, — берёт в руки свой лист Чонгук. При виде своего предсмертного письма Чонгук чувствует, как кровь в венах закипает. — Мне надо идти, Хваса. — Да, конечно. Спасибо. — И тебе. На дворе ночь. Темнота. Как и в душе Чонгука. Ему надо забрать сына, посидеть немного с Юнги, но перед этим Чонгук должен кое-что сделать. Он уходит куда подальше, туда, где он будет наедине с самим собой. Чонгук достаёт с кармана листок, следом зажигалку. Не думая ни секунды, альфа поджигает бумагу и смотрит на огонь. Всё пошло не правильно. Умереть должен был Чонгук, а не Чимин. Это он писал предсмертное письмо, это он готовился в случае чего отойти в мир иной. Так почему Чимин, а не он? Чонгук наблюдает за догорающей бумагой, ветер уносит куда-то пепел. Он поднимает голову вверх, закрывает глаза, говорит себе, что найдёт способность жить дальше эту жизнь. Обязательно найдёт. Чонгуку столько всего надо сделать. Жаль, что без Чимина.***
— Хосок. Сестра произносит его имя, вот только Хосок на зов не откликается, знает ведь, что подсознание над ним издевается. — Хосок. Это точно не правда. Откуда здесь может появится Хвиин? Кто её сюда впустит вообще? — Тучка, обернись. Я пришла. Хосок моментально поворачивает голову и камнем застывает. Сестрёнка стоит. Ужасно исхудавшая, уставшая, бледная, в синяках, но всё равно самая красивая и такая любимая. — Ты совсем не скучал по мне? — тянет уголок губ девушка и раскрывает свои объятия. У Хосока в голове что-то щёлкает. Он, хромая, срывается к сестре и со всех сил обнимает. Хвиин счастливо улыбается и параллельно плачет. — Господи, с тобой всё хорошо, — облегчённо выдыхает Хосок и ни на сантиметр сестру от себя не отпускает. Он гладит её по голове, тесно прижимает и говорит о том, как он рад. Хосок отстраняет её от себя, но лишь для того, чтобы взять её лицо в руки, поцеловать в лоб и снова крепко обнять. — А говорил, что я тебя раздражаю, — смеётся она и пытается вылезти из кольца его рук. — У тебя где-нибудь болит? Как твоё здоровье? Тебя надо показать врачу! — обеспокоенно спрашивает Хосок, хотя внутри себя не верит, чтобы у них всё было так легко. Ну не может быть такого. — Как ты сюда попала? Где ты была? Что с тобой вообще было? — Я тебе всё расскажу потом. Мне помогли Енджун и Кибом, — кивает головой в сторону Хвиин, и только потом брат замечает фигуру двух людей. Его лицо вытягивается в удивлении, он, взяв за руку сестру, идёт к ним, чтобы поблагодарить. — Спасибо, — говорит Хосок и по-братски обнимает альфу. Хосок искренен как никогда. Он хлопает Енджуна по плечу и повторяет, что обязан ему жизнью. Енджун просит его заткнуться и не говорить таких вещей, но Хосок его теперь не слышит. Он переводит взгляд на омегу и тут же грустнеет. Кибом не смотрит в его глаза. Хосок делает шаг к нему, хочет взять хотя бы за руку, но Кибом делает шаг назад и смотрит в сторону. И Енджун, и Хвиин поджимают губы, а Хосока мучает укол совести. Он наговорил ненужных слов мальчишке, ранил его влюблённое сердце, а омега несмотря ни на что вернул ему его сестру. — Енджун, можешь забрать мою сестру и оставить меня наедине с твоим братом? — даже не отрывает глаз от Кибома Хосок. — Мы задержимся ненадолго. Енджун нехотя кивает, хотя брата одного оставлять не хочет. Но так будет лучше для Кибома. Наверное. Хвиин подходит ближе к нему и взглядом спрашивает «что происходит между ними?». Альфа мотает головой и уводит девушку, которая точно от него не отстанет со своими вопросами. — Кибом… — начинает было Чон, но омега его перебивает. — Чего ты хочешь? Со мной всё хорошо, не надо думать, что я убиваюсь из-за тебя, — убивается ведь. Ещё как убивается. — А за сестру не стоит благодарности. Любой бы так помог. — Не любой, — грустно усмехается он, — в этом мире каждый сам за себя, но ты доказываешь обратное. — Хосок, прошу тебя, не надо. Не говори мне ничего. Ты уйдешь сейчас, а мне потом бороться со своими чувствами. Пожалей меня хоть немного, — с мольбой в глазах смотрит на него Кибом, — Оставь меня. Пожалуйста, уходи. — А что если мне совсем не хочется уходить?***
Ночной ветер играет с волосами Юнги, заставляет попадать их в глаза, ударяет прохладными потоками по лицу, будто бы говорит «приди в себя, Юнги». Мин идёт вдоль небольших возвышенностей, направляется к реке, которая не замерзает, а, подойдя достаточно близко, чтобы сделать всего лишь шаг и утонуть, вымученно выдыхает. Плечи его опускаются, руки упираются в колени, а голова свешена вниз. Он устал. Юнги очень устал. — Я обещал себе, что я умру, Тэхен, — шепчет Юнги, с огромным усилием поднимая голову к ночному небу, на котором рассыпаны миллиарды звёзд. — Я дал себе слово, что уйду за тобой. В этом мире мне теперь делать нечего. Зачем мне жить, просыпаться, открывать глаза с осознанием того, что я тебя не увижу? Я не хочу быть без тебя. Мне этот воздух не нужен, — говорит он, не отводя глаз от только для него ярко горящей звезды. — А теперь я не могу выполнить своё обещание. Прости… — прерывается на то, чтобы выпустить очередной поток слёз и громко всхлипнуть, — у меня веская причина. Она развивается у меня в животе, Тэхён, — Юнги улыбается через боль. — Наш с тобой ребёнок, Тэ, представляешь? Твоя частичка, твоя кровь, твой наследник. Твой сын. Это точно мальчик, я это чувствую. Только представь, он будет полностью твоей копией, унаследует все твои привычки, манеры. Он будет напоминать мне о тебе, — Юнги больше не может стоять. Оседает на землю и громко рыдает, крепко сжимая землю и собирая грязь под ногти. — Я разрываюсь, Тэ. Я не хочу больше жить и одновременно хочу, чтобы подарить этой малютке жизнь. Как только я представлю, что всю оставшуюся жизнь я проведу без тебя, у меня внутри начинается мясорубка. Я никогда себя не жалел, но сейчас мне себя искренне жалко, Тэхен. Как я буду? Привыкать жить без тебя, не слышать твоего голоса, не видеть тебя, в одиночестве проводить беременность, когда я в тебе буду сильно нуждаться, чувствовать его первые толчки, не имея возможности положить твою ладонь на свой живот, в первый раз держать малыша на руках, зная, что он никогда не почувствует твоих рук, воспитывать его. Как я всё это буду делать один? А что я буду делать, когда он спросит у меня о тебе? — ничего не видит пред собой омега из-за нескончаемых слез. — Тебя нет целую неделю, а я всё ещё не могу привыкнуть, что тебя нет и не будет. Я открываю глаза, оглядываюсь вокруг, думая, что сейчас ты передо мной явишься, а когда ты не приходишь, со слезами вновь их закрываю. Мне больно. Я устал. Я очень устал. Но я должен как-то жить дальше. Только ради нашего малютки. Но как я это буду делать? Как я буду дальше жить? — по новой заливается Юнги, охрипший от рыданий. Он плачет не переставая, будто игрушка, у которой всего лишь одна функция — плакать. Осознание того, что теперь целая жизнь будет без Тэхена, режет заживо. Секунда. В голове появляется отчётливый образ ребёнка. Это малыш Юнги и Тэхена. Он сладко агукает, и умершее, сгнившее сердце Юнги начинает биться. Мин думал, что он сердца лишился, что закопал его вместе с Тэхеном, а оказывается его сердце — это его сын. Малыш держит окровавленный орган в своих малюсеньких руках и смотрит на него. Юнги его не видит, он способен лишь чувствовать, и это чувство нельзя сравнить ни с чем в этом мире. «Ты мне нужен, пап. И я тебе нужен» — эхом, едва слышно проносится голос его сыночка в голове. Юнги долго смотрит на звезду, видит в ней Тэхена. Он смотрит, практически не моргая, всё так же сидит и гладит свой живот. В этом положении он проводит почти час. Всё тело давно затекло, он замёрз, но Юнги ничего не предпринимает, чтобы встать. В голове крутится образ ребёнка и его голос, словно на повторе, а перед глазами ночное небо, усыпанное звездами, в мерцаниях которых умершие на войне солдаты. — Ты ушёл, но оставил мне нашего сыночка. Теперь я понимаю, что я не один, Тэ. Поэтому я умирать не хочу. Извини, но я не буду торопиться уйти за тобой, здесь, в этом прогнившем мире, где правит человеческая алчность, насилие и оружие, я буду нужен нашей малютке. Я не могу его бросить. Я поставлю его на ноги, воспитаю достойным мужчиной, которым ты бы мог гордиться, я отдам ему всю свою любовь, которую я не успел полностью отдать тебе. Я буду сотни раз говорить ему «люблю», что я недостаточно говорил тебе. Я его так люблю, Тэ. Я уже его так сильно люблю. Он будет не только твоим отражением, но и плодом нашей огромной любви, моей частичкой. Из-за него у меня начнут распускаться цветы, а душа наполнится светом. Он моё спасенье, Тэхён. Я не один. Он со мной. Ты со мной, — слезинка скатывается по его щеке, и Юнги прикрывает глаза, — Я люблю тебя, Тэхён. Очень сильно люблю.***
Спустя пять лет. — Ки, почему ты снимаешь фуражку? Голову же напечёт, — ругается Хосок и против его воли прячет его красивые волосы под этой дурацкой фуражкой, которая Кибому вообще не нравится. Он не забывает провести рукой по округлившемуся животу, где развивается маленькая жизнь, и ласково улыбается, несмотря на ворчания мужа по поводу фуражки. Рядом идут Инхи, Хвиин и Минсок, сидящий на шее Енджуна. Сегодня — день, когда весь народ скорбит и поминает тех, кто погиб и пропал без вести в Корейской войне. В этом месте очень много людей, и каждый пришёл поблагодарить тех, из-за кого они теперь живут в безопасности и свободе. С другой стороны стоит Чонгук. Рядом с ним Чонмин. Старший Чон отдаёт честь, читая имена погибших товарищей на памятнике, а сын кладёт цветы. Они приходят сюда каждый год, и все выведенные имена они оба знают наизусть. Раньше Чонмин спрашивал у отца про людей, имя которых он прочитал, а Чонгук ему с охотой рассказывал про них. Сейчас же Чонмин знает почти путь каждого их них. — Есть одно имя, которого здесь ты не прочтёшь, но оно высечено у нас с тобой прямо на сердце, — говорит Чонгук. — Я знаю, — говорит он, — это имя я никогда не забуду. Чон Чимин. Рядом с ними стоит Хваса и держит за ручку инвалидную коляску, на которой сидит не шевелящийся Намджун. Она поклонившись всем тем, кто погиб на войне, встаёт перед Кимом и склоняет перед ним голову тоже. А Намджун не реагирует ни на что, как и все эти долгие годы. — Ты тоже пожертвовал собой ради нас всех. Ты отдал своё здоровье взамен на нашу свободу, — говорит она и отчаянно плачет, понимая, что Намджун никогда ей не улыбнётся. Пришла и семья Ван, потерявшие сразу трёх сыновей на войне. День скорби в нынешнем году особенный для их семьи. В этом году им удалось найти останки Ыну, которого они не могли найти и похоронить вместе с Сынри и Юнри на протяжении четырёх лет. Теперь родители и дедушка спокойны. Их дети лежат вместе. Поодаль стоит Джиан, держащий за руку Саран. Джиан распрощался с армией в тот же день, когда умер Чимин. Они вместе с Саран не живут в Сеуле, но ежегодно приезжают в столицу в день скорби. Джиан воспитывает девочку, как родную дочь, ни в чём ей не отказывает. В первое время Саран не принимала Има, она его боялась и не разговаривала в его присутствии, постоянно плакала, и только спустя некоторое время подпустила его к себе. Саран до сих пор считает себя виноватой в смерти Чимина, и как бы Джиан не убеждал её в обратном, она ему не верит. Она с этой виной теперь до конца своей жизни. Растёт красивой и доброй девочкой и каждый день просит прощения у Чимина за то, что убила его. А вон там убегает ребёнок от дедушки и бабушки. — Тэхён, подожди! Ну куда ты бежишь? — еле поспевает за ребёнком мужчина, — стой тебе говорю, маленький проказник. — Тэхён, рыбка моя, здесь нельзя бегать, — подаёт свой голос бабушка, и ребёнок тут же успокаивается. Он тормозит, оборачивается и с улыбкой позволяет дедушке поднять себя на руки. — Я генерал, но слушается он только тебя, — с якобы обидой говорит дед, обращаясь к жене, и оставляет поцелуй на макушке ребёнка. — Да да, завидуй, старый, — смеётся над мужем бабушка и сильнее, когда Сокджин произносит возмущённое «эй!». — Ну всё поиграли, пошутили, а теперь хватит. В этом году людей особенно много, — говорит Херин, разглядывая толпу людей, собравшуюся возле памятника. — Ну что, Тэхён, пойдём к отцу? — спрашивает внука Сокджин, а мальчишка радостно поднимает вверх руки и говорит «бабушка, дедушка, пойдёмте быстрее». Херин держит за локоть мужа, и они втроём идут отдать дань уважения погибшим и пропавшим без вести на войне. Они подходят к памятнику, вчитываются в имена, которые навсегда останутся в их сердцах. Среди множеств имён особенно по сердцу бьёт имя «Ким Тэхён». Херин кладёт цветы и со слезами на глазах выдыхает. — Твой отец герой, Тэхён. Мои слова каждый год повторяются, но я всегда буду тебе говорить, что ты носишь имя своего отца, который отдал свою жизнь, чтобы ты родился и рос в свободной стране. За это и боролся твой папа тоже. Ты особенный ребёнок, Тэхён. Твои родители потрясающие люди, своей силой и духом заставляющие других безмерно их уважать. — Ты не должен их забывать, рыбка, — продолжает слова мужа Херин, — мы с раннего возраста водим тебя сюда, чтобы ты знал, какой подвиг они вдвоём совершили. Завтра ты также должен приводить на годовщину своих детей, учить их, говорить, что в нашей семье были такие герои, как полковник Ким Тэхён и лейтенант Мин Юнги. А маленький Тэхён внимательно слушает дедушку и бабушку и запоминает каждое их слово. Ведь они — самые родные люди для него. Тэхён пришёл на этот свет уже круглой сиротой. Папу и отца он никогда не видел, но знает о них многое благодаря Херин и Сокджину. Именно из-за стариков в его сердце есть особенное место для родителей. После смерти Тэхёна Юнги сильно горевал. Он пытался собственноручно вытащить себя из-за пропасти, зная, что из-за его состояния страдает и маленький комочек, но заставить себя просыпаться без тяжести на душе так и не смог. Сокджин всегда был с ним рядом, хотя его собственное здоровье знатно пошатнулось. Генерал почти не оставлял Юнги одного, всячески поддерживал, а когда узнал, что скоро у него родится внук, чуть ли не закричал от радости. Отец часто разговаривал с сыном, с улыбкой на губах представлял, как будет баловать малыша и на ночь читать разные книги. Юнги в такие моменты не мог сдерживать слезы счастья и печали одновременно. А потом омегу вытащила из пропасти неожиданно найденная Херин. Сокджин с Юнги крепко прижимали её к себе с двух сторон, и они втроём плакали, каждый через свои слёзы вымещая боль внутри. С тех пор, как нашлась мама, Юнги начал выбираться из темноты. Он с улыбкой встречал каждый день, желая поскорее взять на руки их с Тэхёном плод любви. — Я хочу дать ребёнку имя Тэхёна, — сказал как-то Юнги за обедом, поглаживая большой живот, и оба родителей радостно поддержали его решение. Юнги скончался во время родов, так и не успев подержать на руках своё дитя. В тот день и Херин, и Сокджину хотелось взвыть во весь голос и пойти на тот свет вместе с их сыном. Но кто же тогда позаботится об этой малютке, который никогда не видел и не увидит своих родителей? Сокджин крепко прижал к себе плачущего внука, пока жена держала за руку умершего Юнги и рыдала. Он поклялся самому себе, что они вместе с Херин заменят ему папу и отца, воспитают достойным человеком, подарят всю свою любовь, чтобы он никогда не ощутил отсутствие родителей в своей жизни и будут постоянно ему напоминать о Юнги и Тэхёне. Они проводят много времени возле памятника, который через несколько десяток лет станет военным мемориалом в современные дни человечества. Всё это время Сокджин рассказывает внуку о войне, о том, что делали его папа и отец в бою, как они познакомились, какими были их отношения и много чего другого. — Ну что, теперь пойдёмте к твоему папе? — имеет ввиду могилу сына Херин и улыбается, когда внучок радостно кивает головой.