***
Чонгуку больно дышать. Каждый маленький вдох режет его тело на части, а выдох дробит череп. Его избивали так, как людей не избивают, потому что у жестокости тоже есть свой лимит, но когда дело коснулось Чонгука, этот лимит убрали. Когда его избили в первый раз, он думал, что этого больше не повторится, так как мог быть взаимообмен военнопленниками, но враги продолжали наносить ему чудовищные увечья. И суть не в том, что они пытались выбить у него информацию — они обрушивали всю свою ненависть и злость за свою страну на него. Чонгук думал, что он не выживет. Он готовился к своей смерти и уже умирал, представляя, как Чимин будет читать его лист, а Чонмин резко станет совсем взрослым. Совсем малость он думал о Саран, что тоже лишится отца, только-только обретя его. Уходить из этого мира, оставляя свою семью одну, немыслимо тяжело. Чонгук знает, что его товарищи присмотрят за его семьей, он не последний человек в армии, они не должны в чем-либо нуждаться и голодать, но одно осознание того, что он оставляет их без своего крыла, заставляет рыдать кровавыми слезами. Он такой отчаянный, обиженный на весь мир, знающий, что уходит, но до смерти любящий своё маленькое гнездышко. А потом он открывает глаза, видя режущий белый свет, что проникает сквозь деревянное окно. Он ничего не понимает. Он, кажется, разучился думать. Ему требуется несколько минут, чтобы понять, что он жив. А когда осознает, то, не взирая на не такую яркую, но всё же боль, поднимается на ноги и с удивлением осматривает то место, где он сейчас находится. Совсем незнакомо. Он не заостряет своё внимание на содержимое помещения и уверенно движется к двери, как она открывается и какой-то пожилой мужчина с каким-то облегчением смотрит на него. Старика Чонгук не знает. — Я рад, что ты проснулся. — Где я сейчас нахожусь? Кто Вы? Судьба — штука странная и местами непонятная. Суждено человеку умереть — он умрет, как бы он не прятался от Смерти, не суждено — будет жить, даже если небо решит обрушиться на него. Чонгуку, видимо, ещё надо пожить. К счастью.***
— Ненавижу тебя. Юнги сдерживает слёзы. У него это здорово получается. Со стороны он — каменная глыба с одной лишь функцией воевать, и эта функция настолько сильна, что нельзя понять то, как внутри себя разрывается на куски Юнги. Лейтенант Мин полностью перекрывает простого Мин Юнги. А Мин Юнги плачет, зная, что никто и ничто его не видит. Плачет от того, что больно Тэхёну делает, в первую очередь делая приоритетом страну, которую защищать — его долг и предназначение. — Ненавижу тебя, — повторяет Тэхён, и Юнги в очередной раз собственной кровью захлёбывается. Слово «ненавижу» режет заживо, кожу вспаривает, рвёт вены, позволяет крови затопить собой омегу, который предан своей родине так, что кости ломает. Любовь Юнги к своей стране неосязаема, и она чудовищно жестока по отношению к Тэхёну. — А я не могу по-другому, Тэхён, — севшим голосом отвечает он. — Именно за это я тебя ненавижу, — повторять в третий раз «ненавижу» тому, кого он всем сердцем любит, крайне тяжело. С каждым этим словом Тэхён иголки глотает, самого себя уничтожает, ломает, кромсает, грызёт, жрёт. — Меня убивает то, что я тебя могу потерять, Юнги. Один миг — тебя нет, и я с ума сойду. — Тэхён… — Я очень хочу, чтобы ты жил. Даже если мне придется за это отдать свою жизнь. Плевать. Пусть мир обрушится на меня, но главное, чтобы ты жил. Вот только у меня это не получается, Юнги. Моё желание обеспечить тебе защиту меркнет на фоне твоей преданности к родине, а я становлюсь перед ней на колени. Потому что я восхищён: твоей силой, твоей преданностью, твоей смелостью, тобой. Я принимаю это. Я на коленях перед твоей любви к нашей стране, — Тэхён держит его руки и смотрит прямо в глаза. — У меня внутри душа наизнанку выворачивается. В голове у меня стоит картинка того, как ты умираешь на войне. А я бездействую, я по-прежнему на коленях, Юнги. Только потому что безгранично люблю тебя. — И я тебя люблю, — всё-таки не выдерживает Мин и выпускает единственную слезу, со всей силой обняв Тэхёна. Он крепко держит его за шею, будто его у него заберут и никогда не вернут больше. Тэхён говорит, что Юнги страну любит больше, вот только для самого Юнги это не так. Он любит Тэхёна не меньше, чем отчизну. — Верь мне, умоляю, Тэхён. Со мной всё будет хорошо, ты только верь, — и отчаянно впивается в его губы. Тэхён ловит тёплые губы в ответ, чувствует солёный привкус и целует не менее отчаяннее. Они за этот поцелуй цепляются, как за последнее, что есть на Земле, будто кроме губ друг-друга ничего в мире нет, будто если хоть на миллиметр отстранятся друг от друга, как их навеки вечные отбросит в разные миры, где нет никаких точек соприкосновения. — Не думай, что ты остался за бортом моей любви, умоляю, — смотрит с немой-кричащей мольбой Юнги, и Тэхён кивает. Он притягивает его к себе, кладёт его голову к своей груди и позволяет омеге успокоиться под ритм его сердца. После того, как стало известно о начале вторжения на границы Пусана, Юнги незамедлительно встретился с Сокджином. — Переведи меня в другой отряд, пап, — сказал тогда он в десятый раз, зная, что в этой битве ему нельзя быть рядом с Тэхёном. Это было первый раз, когда Юнги просил его о чём-то, как военнослужащий, за все эти годы в армии. — Ни за что! Полковник единственный, кто сможет защитить тебя лучше, чем я. — Но тогда я не смогу защищать свою страну, папа! — закричал Юнги. Этот крик исходил с самых глубин души. В нем таится всё отчаяние, будто бы весь смысл жизни Юнги. Сокджин понял, что не сможет ничего сделать. — Ты же знаешь, как опасна эта битва за Пусан, сынок, — едва слышно говорит Сокджин, — она будет чудовищно кровавой. Все мои страхи могут стать реальностью, — не осмеливается произнести генерал. — Я знаю, пап. Поэтому и прошу тебя отдалить меня от Тэхёна. Пожалуйста. И… — выдерживает паузу лейтенант, а после продолжает говорить, — я знаю, что мы больше можем никогда не увидеться. Знаешь, когда мы готовились к битве за Инчхон, я думал, что мы с тобой могли видеть друг друга в последний раз. Но сейчас, когда нас ожидает война за Пусан, я понимаю насколько мизерными были тогда наши страхи. Вот он — тот момент, когда нужно по-настоящему бояться. И я боюсь, пап. Я боюсь того, что могу не вернуться с войны, а если и вернусь, то не увидеть, как возвращаются мои родные люди. Но ещё больше я боюсь, что не смогу защитить мою родину, моих братьев и сестёр, которые во мне нуждаются. Я не могу их бросить, понимаешь? Возможно, я эгоист по отношению к тебе и Тэхёну, не думающий о том, что с вами будет, если меня не станет, но мне моё нутро не позволяет поступить иначе. Я ведь солдат, пап. С головы до пят. Я знаю, ты разрываешься между родительским голосом, который не хочет отпускать дитё в руки опасности, тебе тяжело, но прошу тебя, помоги мне. Тэхён всё никак не может отпустить Юнги из своих объятий. Он дышит его запахом, крепче обнимает, поглаживает, но успокоиться не может. Он прекрасно знает, что если отпустит, то больше никогда заново не обнимет. Это война. Шанса на везение практически нет. — Прости меня. — И ты меня прости, Тэхён. — Я тебя очень люблю, солнце. Спасибо, что ты есть в моей жизни. Без тебя я бы и не узнал, что жизнь, оказывается, прекрасна. — И я бы без тебя не узнал, что умирать, оказывается, страшно. Я тебя люблю, Тэхён. Ты помог цветам на моей душе зацвести, подарил мне любовь. Я тебе бесконечно благодарен. Спасибо, что даришь мне крылья, Тэхён. Наша любовь — лучшее, что со мной случалось. — Этот мир навсегда сохранит в себе нас. Странную, ненормальную, но такую кружащую голову, любовь Ким Тэхёна и Мин Юнги. — Что бы там не было, я всегда буду ждать тебя, полковник. Я не верю в счастливый конец, но мне тепло от мысли, что я смогу тебя увидеть после окончания войны. — Я до последнего буду пытаться идти к тебе, Юнги, — Тэхён смотрит ему в глаза и не стесняется показать слезу, которую тут же ловит губами омега. Тэхён снова целует его, а Юнги отчаянно отвечает. Они прощаются друг с другом, позволяют себе запомнить вкус любимых губ, запомнить родные объятия. У обоих душа разрывается, им больно так сильно, что и вся Вселенная не смогла бы уместить в себе эту боль, но у них нет другого выхода. Судьба пишет плохой сценарий для них.***
— Рад был помочь. Но я не забуду, как ты обидел моего брата. — И я не забуду, как ты нарушил уговор, — той же монетой отвечает ему Хосок. — Ты должен был разговаривать со мной, — грубо говорит Ёнджун, — сейчас я не избиваю тебя только, потому что он меня попросил, — кивает головой он в сторону грузовика, где спереди сидит Кибом, который почти прилип к окну машины, пытаясь понять о чём они разговаривают. Хосок переводит взгляд на него, а юноша, встретившись с ним глазами, вздрагивает и резко принимает нормальное сидячее положение, делая вид, что дико заинтересован своими руками. Губы Чона хотят растянуться в едва заметной улыбке, но он мысленно бьёт себя по лицу и говорит себе не сходить с ума. — Он влюблён в тебя, и ты это знаешь, — кривится Ёнджун, — ему это не надо, тебе тем более, но он ребёнок, ничего не понимает, а ты взрослый парень. Поговори с ним, обруби эти корни. — Хорошо. — У тебя десять минут. Мы должны выехать пораньше, — произносит альфа и уходит. Хосок стоит на месте примерно две минуты и направляется туда, где стоит грузовик Ёнджуна. Кибом замечает боковым взглядом, как к нему идёт Хосок, и начинает нервничать. — Привет, — открывает дверь со стороны Кибома Хосок и стоит, смотря на растерянное лицо омеги. — Привет, — не решается он смотреть на него, смущаясь. — Я должен извиниться за своё поведение, — начинает разговор Хосок, — я не должен был так грубо с тобой обращаться и тем более угрожать. Прости меня. Если бы я мог вернуть время обратно, то я бы не сказал те слова, что я тебе говорил. Мне очень жаль, — искренне просит прощения Хосок, смотря прямо в красивые карие глаза, когда они смотрят на него в ответ. — Всё… в порядке. Ты просто разозлился. — Кибом, — произносит его имя Хосок, а юноша едва ли не прыгает от радости. Он знает его имя! Хосок знает его имя. Кибом с большим трудом скрывает свою улыбку сейчас, не догадываясь о том, что она вообще не появится после следующих слов Хосока: — Не надо меня любить. Тебе потом будет больно. Никто из нас этого не хочет. Поэтому заставь себя не думать обо мне и поскорее забудь. — Почему? — дрожит голос Кибома. — Ты мне не нравишься, я тебя не люблю, мне не до этого, — Чон знает, что его слова режут сердце омеги напополам, но искать слова, которые донесли бы его мысль менее болезненно, совсем нет времени. Скоро должно начаться построение. — А ты совсем юный, ты ещё найдёшь свою любовь, и этой любовью буду не я. Ты ведь… — Я понял, — перебивает его Кибом, боясь, что слёзы покатятся с глаз и это увидит Хосок. Плакать перед ним совсем не хочется. — Извини. Я не хотел никому причинять неудобства. Позови, пожалуйста, моего брата. Нам надо ехать, — он тянется к ручке двери, намереваясь её закрыть и тем самым показывая, что больше разговаривать он не хочет, а Чону вдруг становится не по себе. Он поджимает губы, делает шаг назад, чтобы тот смог закрыть дверь. Кибом отворачивается, как будто хочет поправить ремень, а на деле быстро вытирает слёзы и снова садится прямо. — Удачной поездки, Кибом. Извини, что так получилось. Береги себя. — И ты береги себя. Выживи в этой войне и найди сестру. Пока. Хосок с тяжестью на сердце разворачивается и уходит, зная, что Кибом сейчас смотрит на его спину и плачет, уже не боясь, что кто-то может увидеть его слёзы. Когда спина солдата пропадает из поля зрения, омега вмиг ощущает себя таким опустошённым и лишённым желания жить дальше. Он думал, что его первая любовь, сделает его счастливым на всю Вселенную, ведь так писалось в литературных произведениях, а оказалось, что авторы врали. Либо Кибому просто не дано почувствовать это чувство. Он плачет и чувствует, как силы покидают его тело. Кибом так хотел любить, хотел больше быть с Хосоком, узнавать его привычки, рассказывать о своих увлечениях, в будущем построить с ним семью, а сейчас ему даже представлять это в своей голове нельзя, потому что Хосок его не любит. Знать и понимать это ужасно неприятно и больно. И по мере осознания, сердце сжимается сильнее, а слёзы льются не переставая. Кибом прислоняется головой к стеклу и умоляет себя побыстрее заснуть. Скоро должен вернуться брат. Отвечать на его вопросы и позволять ему слышать свой дрожащий голос он пока не готов. — Я своё дело сделал. Вы в Пусан собираетесь? — Да. — бросает сигарету на землю Ёнджун и давит её ботинком. — Он болезненно отреагировал? — задаёт вопрос поставщик, но Хосок молчит. Впрочем, и без его слов понятно, что сейчас происходит с Кибомом. — Ну что ж, до свидания, солдат. Желаю, чтобы ты отыскал свою сестру. Если я что-нибудь о ней услышу, найду способ связаться с тобой. — Спасибо. Береги Кибома.***
Временно. Пожалуй, всем известно это слово и эмоции, которые оно в себе несёт. Кто-то радуется, услышав эти восемь букв, кто-то плачет, кто-то грустно вздыхает, а кто-то с лёгкостью выдыхает. У кого-то уйдёт печаль, у другого — спокойствие, радость, счастье. Относительно спокойная обстановка покидает Пусан после новости о приближении вражеской армии. Время у счастья этого города закончилось. Темнота с чудовищным обликом и острыми когтями, из-за которых разрывалась человеческая плоть, уверенными шагами вступает на границы Пусана. Она теперь постоялец в здешних землях, она теперь будет самым близким для каждого человека явлением, которому будет наносить смертельные уроны, неважно косвенно или прямо. За ней тянется кровавый след. Она идёт к Пусану, оставив позади себя облитые кровью Сеул, Инчхон, Хонсон, Тэджон, Чхонджу и Тэгу. — Войска США продолжают бомбить города КНДР. В небе воюют советские и американские лётчики, — говорит военнослужащий. — КНР доставила дополнительный отряд военных сил коммунистам. Их численность превышает, но наряду с этим они понесли большие потери, — произносит другой. — Военная техника на готове. — К дивизии Ким Намджуна прибавилось несколько отрядов. Генерал-майор к бою готов. — Бригада Ким Тэхёна в составе трёх полков готова приступить к битве. — Полковник Ким Тэхён, я добавляю ещё один полк под твоё командование. — Есть! — Подполковник Ван Ыну в полной боевой готовности. Лейтенанты готовы к исполнению приказов. — Лейтенант Мин Юнги к боевым действиям готов. — Командир Ен Хэ со своими солдатами ждут ваших приказов. — Командир Им Джиан вместе со своими товарищами готов к взлёту. — В Пусан приехали врачи из других республик. Ожидаем поставку продовольствия. Генерал внимательно слушает короткий отчёт каждого и переводит взгляд на их лидера, Сон Нагиля. Тот кивает ему. Сокджин получает немое согласие и обращается к своим подчинённым. — Всем военнообязанным незамедлительно приступить к сражению. Действуйте согласно заданной установке. Небольшой перерыв дал нам возможность укрепить боевой дух и укрепить нашу армию. Шансы на победу есть. Поэтому выполняйте мои приказы, следуйте нашему плану и не забывайте о том, что мы сражаемся не на жизнь, а на смерть. — Есть! — отвечают все хором. — Я знаю, какие вы сильные, я горжусь каждым из вас и я уверен в том, что вы защитите свой народ, используя те знания, которые я вам передал. Наша страна уже победила, потому что её защищают такие храбрые и преданные солдаты, как вы. Наша задача в том, чтобы эту победу увидел и признал весь мир.***
Люди, не дожидаясь официального заявления властей о том, что войска КНДР начали вторжение в Пусан, покидают страну. Те немногие, у кого есть возможность перевезти свои семьи в менее опасные места, немедленно уезжают, а бедняки остаются на произвол судьбы. Везде царит голод, хаос, паника, жители не знают куда бежать, где спрятаться и переждать войну. Лишившиеся крова спят на улице возле возведённых лагерей, кто-то так и не просыпается, кто-то лишился детей, матери, отца, семьи, опекунов. Совсем молодую девушку насильно забирают у плачущего ребёнка, который не понимает, почему мама такая холодная и не открывает глаза, а после сжигают в горе из трупов. Ребёнок, скорее всего, не выживет: его никто не покормит, никто не согреет, никто хотя бы не успокоит. Людям тяжело проявлять человечность, когда Ад, созданный руками ими же подобными существами, накрывает с головой. — Поешь, — говорит сержант, протягивая Хвиин засохшую лепешку, на которой вот-вот появится плесень. — Что на этот раз? — смотрит на него девушка, — отобрал у голодающего ребёнка последний кусок хлеба? Или у старика выхватил? А может ты убил мать, которая пыталась покормить своих детей? — Какая разница. Ешь. Ты не ела три дня. Хвиин отключает разум, чувства и всё то, что мешает ей съесть хлеб. Она откусывает твёрдый кусок не потому что ужасно голодна, а потому что ей надо отомстить. А как же она отомстит без сил? Лепешка застревает где-то в горле, но она его усиленно глотает, не думая о том, что этот хлеб мог бы спасти чью-то жизнь. Ей просто нужны силы. Ей надо поесть, чтобы убить эту тварь и уйти к семье. Ей надо пережевать пищу, чтобы отомстить за смерть Хосока. — Где мы будем спать? — Хвиин научилась с ним разговаривать. К сожалению. — Пока не знаю, — говорит он, заводя машину с четвёртого раза. Мотор начинает громко работать, из-за чего надо так же громко говорить. — Думаю, будет правильно, если поедем в город. А потом поедем дальше. Возможно, покинем страну. Страну ты не покинешь, потому что будешь мёртв, — думает про себя Хвиин и проглатывает последний кусок лепешки. Что удивительно, сержант к ней ни разу не прикасался после той чёртовой ночи в поезде. Хвиин иногда размышляла о его поведении, думала почему он не хочет её отпускать, идёт на страшные поступки, лишь бы ей ничего не навредило, сам не трогает, но каждый раз возвращается к выводу, что он больной. На самом деле с ним находиться было страшно, но потом, окрылённая целью его убить, девушка привыкала. Чем дольше она с ним находилась, тем больше понимала, что ей не грозит опасность. А раз опасности никакой нет, значит не страшно пробраться к нему ещё ближе. Хвиин с ним заговорила. Она него посмотрела. Смотрела ему прямо в глаза и видела в чужих зрачках отражение того, как она его убивает. А чтобы это отражение стало реальностью, ей нужно его доверие. Сержант не спит, пока она не уснёт, и только потом разрешает себе вздремнуть. Может быть он и больной, но он прекрасно знает, что девушка никогда не простит ему смерть брата и тех мучений, которые он ей принёс. Он понимает, что ему нужно быть осторожным. Хвиин это тоже знает, поэтому она постепенно пытается общаться с ним, всё ещё показывая свою к нему ненависть, но не так остро, как делала это раньше. Они оба осторожны в своих действиях, но время покажет, кто из них носил маску лучше. — Куда мы едем сейчас? — В Пусан.***
— Я не успел у него попросить прощения, — говорит Намджун, освободившийся буквально на пару минут. Их он решает потратить на возлюбленную. — Но ты позаботился об их поездке, Намджун. Тем более, он сказал, что не держит на тебя зла. Хватит винить себя. Никто не знал, что так получится. Пожалуйста, прекрати думать о других. Кто будет думать о нас? — С нами всё будет хорошо, я обещаю, — вплотную подходит к ней Ким и бережно берёт лицо Хвасы в свои руки, — продолжай выполнять свою работу, душа. Тебе никто не навредит. Безопасность за больницы на моей ответственности тоже, поэтому я не позволю армии северян нанести вред врачам и пострадавшим. Надо будет, вокруг тебя я выстрою стены, но тебя никто не тронет. — Как же я буду спокойна, зная, что прикрывая меня, ты попадаешь под пули, — на грани срыва на плачь, шепчет Хваса и прислоняется лбом ко лбу Намджуна, крепче обхватывая его за шею. — А потом ты меня лично подлатаешь после окончания войны, — пытается бодро звучать Намджун. Он крепче сжимает её талию и тянет к себе, чтобы поцеловать в губы. Хваса ему охотно отвечает, окольцовывает руками его шею, сильнее жмётся к нему и не насыщается его присутствием. Намджун углубляет поцелуй, целует её будто сто лет не видел и ненавидит себя за то, что ему нужно отстраниться от неё. — Я тебя люблю, Хваса. Очень люблю. Сейчас мне надо идти. Уже сегодня наши армии встретятся. — Иди, любимый. И я тебя сильно люблю. Возвращайся ко мне скорее, я буду тебя ждать.***
На Пусан надвигается чернота. Город куполом накрывают тёмные облака, следом появляется плотная оболочка, из-под которой свет не может выбраться. Город во тьме. А внутри всего этого хаоса белоснежный снег стремительно превращается в кровавый. На него падают мёртвые тела, пачкают его чистый цвет грязью, порохом, кровью. Битва за Пусан правда жестокая. Во-первых, армия обеих сторон изрядно устала от продолжительных сражений, во-вторых, суровые погодные условия невыносимо выматывают. Воевать почти невозможно из-за сильного холода, но это мало заботит тех, кто сверху. Все они говорят, кричат в один голос — равенство, справедливость, независимость. Но на самом-то деле ничего этого нет. И не будет никогда. Всё это лишь хорошо сформулированная иллюзия, из-за которой все мы с вами расплачиваемся. Так устроен мир. Кто-то очень хорошо обманывает всё человечество, а люди верят. И это не только про корейский народ. Масштабы гораздо внушительнее — целая планета тонет в этой грязи. Все военнослужащие участвуют в войне. На этот раз приказы не отдаются из-под укрытия, все без исключения сражаются за Родину. Каким будет результатом этой войны не знает никто. Сложно сказать на чьей стороне победа. Если же в начале войска КНДР стремительно завоевывали территорию Южной Кореи, то сейчас из-за активных нападений ВВС Соединённых Штатов они терпят большие неудачи и потери. Города Северной Кореи подвергаются продолжительным взрывам. И там, и здесь гибнут люди. — Разводите больше костров, — отдаёт приказ генерал на ходу, а после быстро заходит внутрь обустроенной палатки. Он прикладывает трубку телефона к уху и слушает Сон Нагиля. — Так точно, принято, — отвечает он спустя минуту и кладёт пружинистую трубку на место. — С минуты на минуту прибудет поставка оружия и немного обуви. Каждый обеспечьте своих солдат обувью, которые сейчас сражаются на передовой линии. Остальные ждут следующей партии. Кроме того, ведём бои исключительно перед границей. Их нельзя подпускать ближе. Генерал-майор Ким Намджун, ты будешь контролировать замену отрядов. Чередуйте их, а тяжело пострадавших незамедлительно доставляйте в больницы. — Есть. — После я сам поведу центр, а вы будете руководить правым и соответственно левым крылом. Изначально я думал идти «перевёрнутой галочкой», но сейчас мы пришли к решению, что правильнее будет наступать одновременно. Кроме того, когда мы разобьёмся на центр и две стороны, сзади меня будет подкрепление. Это поможет нам разделить вражескую армию на несколько частей и воевать будет легче. Мы использовали этот метод борьбы в Инчхоне, но отсутствие нужной численности солдат и техники помешали успеху. На этот раз мешать нам нечему. Главнокомандующий ВВС, обращаюсь к Вам, — смотрит он на мужчину, — разрешаю вывод самолётов при обнаружении вражеских на нашем небе. — Есть! После приказа Сокджина боевые действия возобновляются с новой тактикой. Правое крыло ведёт Намджун, его дивизия будет атаковать врагов с правой стороны, подполковник Ван Ыну помогает ему, левое — Тэхён, его установки аналогичны, к его бригаде добавляются солдаты, чьим командиром является Ен Хэ. Основная сила концентрируется на центре. За ними идёт Юнги. Как и он просил, лейтенант отделён от Тэхёна и будет воевать едва ли не в самом эпицентре сражения.***
Армия южан выступает холодным декабрьским утром, когда лучи редкого солнца едва ли появляются на тёмном небе. Впереди едут танки, за ними грузовые машины, внутри которых солдаты и несколько видов оружия. Авиация в ожидании взлетать при первом же появлении вражеских самолётов на границе. — В бой! И белый-белый снег местами окрашивается в красный, а кое-где в тёмно-красный, больше напоминающий чёрный цвет. Кровь будто лавой расползается по белому покрывалу, змеёй тянется и не останавливается. Пули громко свистят, то врезаясь в тела солдат, то попадая в металлические ограждения, а звук взорвавшихся гранат сначала оглушает, потом постепенно вызывает привыкание. Как и говорилось ранее, армия южан и американцев двинулись в наступление галочкой. В правом, левом крыле и по центру было по несколько танков, которые выдвинулись самыми первыми. Следом шли пулемётчики. — Огонь! — издал приказ генерал-майор Ким Намджун. С правой стороны пошли выстрелы из танков. — Огонь! — командовал полковник Ким Тэхён слева. Спустя какое-то время танки начали продвигаться вперёд, заставляя северян отходить назад. Позже вмешались пулемётчики и простые солдаты, в руках которых автомат. Когда оба крыла были полностью в бою, свои войска повёл вперёд генерал Ким Сокджин, действуя аналогичным образом. Юнги пока ждёт команды подключаться к бою. Южнокорейские солдаты бежали в бой отчаянными, уставшие от нескончаемой войны и бесчисленных смертей. — Берегись! Они лезут справа! — кричит Ен Хэ Хосоку, который отстреливался с окопа и не видел быстро подбирающихся противников. Война научила Хосока действовать крайне быстро. Он оборачивается и выпускает очередь из пуль прямо в северян, что замертво падают на снег. — Спасибо! — кричит Хосок, поправляя военную каску. Ен Хэ ему кивает, и это последнее, что он делает в своей жизни. В его грудь врезаются несколько пуль, выпущенные из вражеского автомата, и командир падает, испустив последний выдох. Хосок подбегает к нему, бьёт по лицу, трясёт, кричит его имя, но напрасно. Тот уже погиб. Чон поджимает губы, тянет руки к его глазам и закрывает их. Он говорит ему «спи спокойно» и возвращается к бою. Хосок обязан пережить сегодняшнюю ночь и следующие тоже. Ведь где-то рядом ходит Хвиин.***
Чонгуку приходится тяжело в пути. У него нет ничего, что помогло бы ускорить и облегчить его передвижения, кроме погон, которых он усиленно прячет. Сейчас, пока войска КНДР полностью не отошли от границ Сеула, опасно. Чонгук обмотался какой-то тряпкой, больше уделяя внимание тому, чтобы погон не было видно, и шёл по направлению, которое по его расчётам должно вывести его на Пусан. Идти было нереально тяжело. Во-первых, его физическое состояние являлось большой помехой, во-вторых, находиться третий день без веды, не говоря уже о еде, сложно, а в третьих холод не давал нормально передвигать конечности. Чонгук готов был валиться с ног, но сам себя поднимал и заставлять делать хоть и сантиметровые, но шаги. «Меня не убили ни побои, ни пытки, ни оружие, и убить себя дороге я не позволю». Чонгук был на грани потери сознания, когда его подобрали какие-то мужчины, ехавшие на старой машине. Умом он понимал, что это могут быть северные, но повреждения не позволили ему распознать и людей, и саму машину, а толкнули в темноту, что встретила его с распростертыми объятиями. Чонгук спал больше одного дня. А когда проснулся, то понял, что эти люди ему никакой угрозы не представляют и что они держат путь в Чхонджу. Вот это повезло! — Куда дальше? — В Пусан, — отвечает Чонгук раньше, чем успевает подумать. Он не до конца уверен, что может говорить им про себя, но уже поздно каяться. — Так там же опасно! — Знаю. Немного поговорив с ними еще, попутчики говорят Чону, что их знакомый едет в сторону Пусана и он мог бы его захватить. Чонгук не верит своему счастью, радуясь всем сердцем, но тут же сильно расстраивается, узнав, что тот знакомый поедет туда только через три дня. Это ужасно долго! Чонгук не может столько времени ждать. — А вы не могли бы отвезти меня к нему? — с надеждой на положительный ответ спрашивает он. Чонгук мог бы попробовать попросить его выехать сразу же, как он приедет в Чхонджу, или даже попросить его машину. Вполне себе реальный исход событий, ибо Чон всегда умел говорить с людьми, убеждать и договариваться с ними. Покойный Чонсок был таким же, достаточно было посадить с ним незнакомого человека на двадцать минут, чтобы увидеть, как на следующий день они решают общие дела. Новые знакомые соглашаются и этим ещё больше радуют Чонгука. Вот только радость его не долгосрочная: началась метель. А это значит, что все дороги будут закрыты. — Я не прошу тебя ехать со мной. Я прошу у тебя одолжить мне транспорт. Деньги и саму машину ты обязательно получишь, как только я туда доберусь. Я обещаю, я с тобой рассчитаюсь. Пусть мой язык отсохнет, если я тебе совру. — Так не в деньгах ведь дело, — продолжает уговаривать Чона не выезжать в эту непогоду мужчина, который и собирался выезжать в Пусан. — Видимость на дороге нулевая! — Справимся, — усмехается Чонгук, — и не такое проходили. «Я, живой, стою в городе, который сдал врагам, и это убивает меня сильнее, чем то, если я застряну в снегу и так и не доберусь до своей семьи, до армии.» — думает он. — Ну так что, дядька, я поеду? — Езжай, — машет рукой мужчина, вздохнув. — Спасибо, — слабо улыбается ему Чон и садится в машину, не до конца закрывая дверь. — Ты знаешь, я сдержу своё слово, — имеет ввиду деньги он, зная, что этот мужчина его понял. — Береги себя. Не хочу узнать, что ты сдох в моей машине. — Добрый ты дядька, — смеётся вместе с ним старший полковник и уезжает навстречу разбушевавшейся метели, своим быстро кружащимся снегом сбивая с толку людей.***
Ыну закрывает глаза навеки уснувшего друга Минхо и скорее бежит в укрытие. Боевые действия обеих сторон временно приостанавливаются. Они сражаются третье утро — необходим перерыв. Ыну гипнотизирует взглядом желтоватую потертую бумагу, рядом лежащие чернила и не находит в себе сил, чтобы начать писать письмо семье. Что он напишет? Спросит о том, как вопила вся семья, узнав о смерти Юнри? Или о том, что он до сих пор не может найти Сынри? Что тот считается без вести пропавшим? Нет-нет, Ыну, как старшему брату, писать о том, что он жив, здоров, когда у них в семье огромное горе, слишком больно. Ыну считает, что должен был погибнуть он, а не Юнри. Тот совсем молодой был, жизни не видел, а Ыну… Ыну просто старший брат. На нём была ответственность за младших братьев, которую он сам повесил на свои плечи. С этой ответственностью он не справился. Он не защитил их. Каждый день Ыну по миллиметру всё глубже и глубже оказывается под землей. Этот груз давит на него, будто молотком вбивает его вглубь. Смерть Юнри отобрала все цвета и краски, а неизвестность о Сынри режет сердце. И с этой виной он борется каждый день, каждую минуту. Как бы он хотел повернуть время вспять. Поругаться с двойняшками, подраться с ними, возможно увидеть в их глазах ненависть к своей персоне, но не дать им уйти со своего крыла. Ыну бы их защищал, он бы точно нашёл способ их уберечь и в это же время он чётко понимает, что нет никаких гарантий на их жизнь, даже если бы он оставил их у себя. И такие мысли забирают все силы, Ыну буквально опустошен. У него практически нет ничего, что заставило бы его жить. Бумага, в которой Ыну так и не смог уместить всю ту боль за своих братьев, загорается, а потом превращается в пепел. Долго запереться в себе ему не дают. Поступает сообщение о том, что солдат с седьмой роты тяжело ранен. — Что там случилось? — спрашивает Намджун. — Рядовой Со случайно прострелил себе ногу, товарищ генерал-майор. — Случайно? — выгибает бровь Ким, а Ыну видит, как гнев заполняет его глаза. — Прострелить себе ногу случайно никак нельзя, товарищ подполковник, — сзади сцепляет в замок руки Намджун, — немедленно постройте всю роту. Живо! — Есть! — уходит выполнять приказ Ван. Спустя десять минут рота в строю, а Намджун взглядом испепеляет солдата с прострелянной ногой. Тот опирается на деревянные палки, что он использует, как костыли, и пытается понять, почему его роту построили. Мысли его прерывает звук взорвавшейся гранаты. Снег и земля летят в стороны, а потом трое солдат начинают лопатами копать землю, которую рыть стало значительно легче. Позже он понимает, что копают они могилу. Что-то колючее пробегается по всему телу. — Я себя чувствую преданным, — начинает говорить Намджун. — Я чувствую себя предателем, — выдерживает паузу он, всё так же смотря только на Со. — Хотя я предательства не совершал. Его совершил один из моих солдат. Ваш товарищ. Рядовой Со, шаг вперёд. И рядовой всё прекрасно понимает. Становится слишком жарко, несмотря на суровую зиму. Он мешкает, бегает глазами туда-сюда, не скрывает панику, оглядывается по сторонам, ищет глазами того, кто сможет его спасти от неминуемой смерти. Не находит. Ыну незаметно для всех качает своей головой. Со крепко сжимает кулаки и выполняет приказ. — Позор, — низким голосом произносит Намджун. Сколько же отвращения в его голосе. — Я не знаю в какую дыру мне провалиться от стыда, от осознания того, что такой солдат, как ты, в составе нашей армии. Лучше бы ты умер в самом начале. Лучше бы мы похоронили тебя тогда, чем сейчас лицезреть на твой низкий поступок. Трус! — Ким голоса не повышает, говорит ровно. — Ты посчитал себя самым умным, это мы дураки, которые идём в бой, когда еле передвигаем конечностями и находим в себе силы увидеть следующее утро. А ты решил, что прострелишь себе ногу и останешься здесь, в то время, как мы будем отдавать жизни за родину. — Товарищ генер… — Закрой рот! Молчи, — едва ли не сплёвывает Намджун из-за отвращения к этому человеку. — Тащите его вперёд, — приказывает двум парням Намджун, и те, схватив его с обеих сторон за руки, тащат его к вырытой могиле. — Генерал-майор, простите! Умоляю, извините! — кричит рядовой, пытаясь вырваться, — сжальтесь, товарищ генерал-майор! Простите, пожалуйста! Генерал-майор Ким! — почти вопит на всю окрестность он, солдаты с удивлением наблюдают, испытывая жалость к Со, а Намджун хладнокровно стоит, не выражая ни одну эмоцию. Таким подлецам не место в армии. Тем более, когда они на финишной прямой. — Извините, прошу Вас! Дайте мне один шанс всё исправить! Простите меня! — продолжает кричать он, убиваемый осознанием того, что через несколько минут умрёт. — Целься, — отдаёт приказ Ким, и по его команде мужчины наводят свои автоматы на Со, который рыдает уже на коленях. — Стреляй. Пули, выпущенные из трёх автоматов, врезаются в тело молодого рядового.***
— Заходи быстрее! — грубо толкает девушку внутрь сержант и быстро закрывает двери на замок. — Там люди! Им нужно помочь! — пытается оттолкнуть его и открыть двери Хвиин. — Зашла обратно! — грубо толкает её сержант, преграждая путь к двери. — Как ты не можешь понять, что мне плевать на других! Я защищаю только тебя! Тебя и только тебя! Я убью других, чтобы жила ты! — орёт он. — Зачем?! — тоже взрывается Хвиин, которая устала от всего, что происходит в её жизни. — Зачем ты это делаешь! Почему?! — девушка громко кричит, размахивая руками, а парень наоборот притихает и какими-то поникшими глазами смотрит на неё. — Я пытаюсь понять зачем я тебе, но с каждым разом, с каждым твоим действием путаюсь всё больше и больше. Для чего я тебе нужна? Ответь мне, смотря прямо в глаза. Скажи правду. — Я люблю тебя, — совсем тихо говорит он, но эти три слова сиреной отдаются в ушах Хвиин. Она теряется, не знает что ей делать, не находит что сказать и тупо смотрит на него, пытаясь найти ещё больше ответов в его глазах. Хвиин чувствует отвращение к нему, к самой себе, одно понимание того, что он её любит как женщину, как свою пару, заставляет её хотеть сжечь весь мир, искупаться в крови, убивать, убивать, убивать. Ей эта любовь не нужна, она ей противна. Лучше умереть. Или убить. Но никак не принимать чужие чувства, которые в корне неправильные. Которые угробили её семью, её судьбу. Хвиин понимает, что время действий настало. После такого она не вправе ждать подходящего момента. Сержант уходит, закрыв её снаружи, а Хвиин перед глазами видит только то, как она его убивает. Он возвращается почти ночью. Хвиин так и не меняла своего положения: сидит на полу в крохотной прохожей и пустым взглядом смотрит на свои ладони. Сегодня последний день, когда её руки не испачканы кровью. Она навсегда запомнит эту ночь. Девушка слышит какую-то возню, судя по звукам, тот принёс дрова. Хвиин сама себе усмехается: значит сержант сдохнет в тёплом доме и гнить будет быстро. — Сегодня я не смог принести тебе еду, — заходит он в комнату и смотрит на Хвиин. — Потерпи пожалуйста до завтра. Хвиин совершенно никак не реагирует и переводит взгляд на входную дверь, подмечая, что она закрыта ключом, который по всей видимости находится у сержанта. Игра начинается. — У меня болят ноги, — ровным голосом произносит она. — Не могу встать. Спасибо тебе, что оставил меня в холодном доме на весь день, — косо смотрит, — поищи в других комнатах вещи. Мне надо обернуть ноги чем-то тёплым. Судороги тянут. Тот округляет глаза, а затем быстро уходит. У Хвиин перед глазами растерянность и сожаление, которые она увидела в его глазах; возможно, он и правда беспокоится за её состояние, но для Хвиин назад хода нет. Убедившись в том, что он роется в вещах, пытаясь найти что-то тёплое, девушка осторожно поднимается и на цыпочках идёт к выходу, направляясь к кучке дров. Всё так же посматривая в сторону той комнаты, где он находится, она выбирает толстое дерево с острой и тонкой веткой, надеясь, что проткнёт ей его голову. Маловероятно конечно, но вдруг произойдёт чудо, в которое она сегодня так отчаянно пытается поверить. Пока Хвиин пытается взять то самое дерево, по не осторожности создаёт шум, который точно привлёк внимание сержанта. Хвиин резко начинает кашлять и говорит: — Ты скоро? Неужели мне самой нужно приползти? — в её голосе явно чувствуется недовольство, — ты это специально делаешь? — Я ищу, подожди, — доносится в ответ из комнаты. Хвиин чувствует, как сердце возвращается обратно на своё место, до этого ушедшее в пятки, и выдыхает, осторожно шагая в его сторону. Хвиин кажется, что она не идет, а стоит на одном месте. Сердце бешено колотится, дыхание напрочь сбивается, пол перестаёт быть ровным и плоским, и ей кажется, что она вот-вот упадёт и не сможет освободить себя. Со лба начинает течь пот, её бросает в жар в холодном доме, внутри которого изо рта идёт пар. Ей очень страшно. Хвиин на грани от того, чтобы всё бросить и смириться с той участью, где она навеки будет прикована к сумасшедшему сержанту, признание которого мерзким эхом играет в ушах. Мозг вырисовывает картинки того, где он выйдет из комнаты, а она не успеет его ударить. И всё кончено. Собственные мысли порождают миллион страхов, а ей приходится с ними бороться, пока осторожно делает шаги. И вот она уже доходит до порога комнаты. Руки потеют ещё сильнее. Хвиин проглатывает ком в горле и осторожно высовывает голову, чтобы посмотреть где он. Тот и правда роется в каком-то старом ящике, из-за чего в доме стоит шум. Это ей и на руку. Хвиин сейчас отключает все чувства, всё подсознание, мозг и не думает ни о чём. Единственное, что она должна сделать в своей жизни — подойти ближе и ударить его по затылку. Всё. Больше ничего нет. Дальше только темнота и абсолютная пустота. А навсегда ли останутся вместе с ней эти темнота и пустота зависит только от неё. Убьёт его — появятся краски и смысл жизни вернётся к ней, нет — итог понятен. Хвиин крепче сжимает дерево в руках, чуть поднимает, и оказавшись прямо за его спиной, замахивается. Сержант успевает повернуться, увидеть горящие огнём и местью глаза девушки, но не успевает полностью увернуться. Дерево сильно бьёт по лбу, а торчащая ветка попадает в глаз. Удар получился не таким, каким его планировала Хвиин, но сержант всё равно падает на пол и кричит от боли, обхватывая двумя руками пострадавшие голову и глаз. Она быстро подбегает, забывая, что надо дышать, и ищет у него ключ и нож, который он всегда держит при себе. Хвиин ключ находит быстро, а до ножа всё никак не может добраться. — Сука, убью тебя! — орёт во всё горло он, не имея возможности встать. Хвиин решает не терять времени и, так и не найдя его нож, бросается к входной двери. Ей нужно убить его, отомстить за Хосока, за себя, но, видимо не сегодня. Иначе она может не успеть выбраться отсюда. Дрожащие руки не могут с первого раза вставить ключ в замочную скважину, а с той комнаты доносятся звуки, которые свидетельствуют о том, что сержант пытается встать. Хвиин не понимает почему дверь не открывается. Она крутит ключ во все стороны, толкает дверь, но та не поддаётся. Из-за паники на глазах скапливаются совсем непрошенные слёзы, что только усугубляют ситуацию. Хвиин от бессилия всхлипывает, не зная, что ей делать с этой чертовой дверью. А потом краем глаза она видит, как сержант появляется сзади, не в силах ровно стоять на ногах. Истерика заполняет всё нутро. — Боже мой, — плачет она, отказываясь верить в то, что всё кончено. Так не должно быть. Хвиин должна была спастись. Почему всё пошло наперекосяк? — Помогите! — кричит она от бессилия, хоть и знает, что никто не придёт на помощь. — Спасите! — Дрянь, — выругивается он, держась за стену, — я тебя уничтожу, — совсем близко. Хвиин себя не контролирует, она громко кричит и продолжает крутить ключ, и дверь неожиданно открывается, сталкивая декабрьский холод с девушкой. Хвиин быстро выбегает из дома и тут же падает на снег, столкнувшись с кем-то. Ей требуется три секунды, чтобы открыть глаза и посмотреть на неизвестного, который будто бы выжидал её у самой двери и нарочно появился у неё на пути. Неизвестным оказывается молодой парень, что с замиранием сердца смотрит на неё, тоже не понимая, что произошло. Хвиин бы узнала у него причину его столь огромного удивления, но не тогда, когда из того дома может показаться её личный палач. — Помоги мне, умоляю, — обращается к нему девушка, взяв его руки в свои, — ты можешь меня спрятать? Пожалуйста, помоги мне. — Ты… — Тогда скажи в какую сторону мне надо бежать. Он сейчас выйдет и схватит меня. Он убьёт меня, прошу, помоги мне! — Хосок… — произносит имя юноша, а у Хвиин глаза округляются от услышанного. — Ты сестра Хосока… Тебя зовут- — Хвиин! Меня зовут Хвиин. Ты можешь мне помочь?! Прошу тебя, быстрее! Я могу не успеть! — Иди за мной! Бежим! — Кибом хватает её за руку и тащит её за собой, резко повернув за дом, из которого выбежала Хвиин. — Стой! Остановись! — останавливается девушка и внимательно смотрит на куртку паренька, пытаясь подтвердить свои догадки о том, что у него под одеждой спрятано оружие, выглядывающую часть которого она успела заметить. — Дай мне свой пистолет. — Нет! Бежим! — Кибом разворачивается, тянет за собой Хвиин, но они оба вмиг прирастают к земле, остановленные звуком выстрелом куда-то, кажется, в небо. Хвиин знает, кто сделал выстрел. Кровь по её венам перестаёт бежать. Это конец. Она не успела. Это точно конец. — Стой на месте, — произносит сержант, а для девушки только что прозвучал её приговор смерти. — Кинешься в бег — выстрелю. Уж поверь мне на слово, — каждое его слово — пули, летящие в девушку. — А теперь повернись и иди ко мне. Слёзы скатываются по её щекам. Полный провал. — Я сказал иди сюда! Чон поворачивается к нему лицом, видит свой кошмар всей жизни, большая часть лица которого залита кровью, и резко выхватывает припрятанный пистолет у юноши. Её действие становится неожиданным для всех, включая её саму. Она направляет оружие на него и готовится к выстрелу. — Ты не выстрелишь всё равно. Иди ко мне и я забуду всё, что ты сделала. Ты должна остаться со мной. Твоё место за моей спиной. — Ты мне всю жизнь испортил, мразь. А я почему-то дарю тебе покой, — почти шепотом говорит Хвиин и делает выстрел. Удивительно, но нажать на курок получается с первого раза. Неизвестно как, быть может по везению или воле судьбы, учитывая то, что она никогда в жизни не держала оружие, пуля попадает в его тело. Он замертво падает, так и не осознав, что полностью сломал чужую жизнь. Для сержанта то, что он сделал с шестнадцатилетней девушкой, не было каким-то преступлением, в его понимании это абсолютно нормально. Он действовал так, как ему хотелось: ему понравилась девушка, каким-то образом оказавшаяся в полном вагоне мужчин, он осквернил её тело, душу, забрал себе, словно она вещь, и насильно держал рядом. А на деле он истерзал её душу. В результате Хвиин сломанная, её части нельзя собрать воедино, что-то попытаться заклеить, слепить; она по сути убита изнутри. — Вот и всё, — выдыхает Хвиин и падает на колени, не отрывая глаз от мёртвого сержанта. Жизнь сейчас кажется какой-то странной. Она ждала облегчения, думала, что наступит лёгкость после того, как он умрёт, но ощущается всё совсем по-другому. Чон ведь отомстила за брата, за себя, но почему так пусто внутри? — Вставай, Хвиин, — придерживает её Кибом, — давай быстрее уйдём отсюда. Сейчас мож… — Кибом! — доносится голос Енджуна, а затем Кибом замечает его самого и несказанно радуется его появлению. Енджун быстро бежит к ним, в удивлении смотрит на мёртвого парня, замечает пистолет, что он специально отдал брату, пытается разглядеть какие-либо повреждения на Кибоме, а потом уже видит девушку, очень похожую на Хосока. — Ты в порядке?! Что тут произошло? — Со мной всё хорошо, Енджун, — пытается оттолкнуть от себя брата омега, — надо скорее уходить. Уведи нас отсюда, — смотрит Кибом в глаза Енджуна. — Себя, меня и сестру Хосока.***
— Сука, холодно. — Что, любовь не греет, а? — подносит ладони ближе к костру солдат. — Да какая может быть у меня любовь, — грустно смеется первый, — у меня даже девушки нет. И не было никогда. Некому письма писать, не к кому возвращаться. Так и помру, никому не нужный. Эх… — Так не помирай. Выживи и найди себе нормальную бабу! Делов-то. Тоже мне. — «Не помирай» говоришь… Как будто это так легко. Мы все с вами находимся в зоне риска, каждую секунду мимо нас пролетают пули и неизвестно какая из них достанется тебе. Сейчас ты живой, перезаряжаешь свой автомат, стреляешь, а потом мгновенье, и тебя нет. Так и погиб командир Ен Хэ. Вот только ходил орал на нас, а сейчас поди кормит червей. Видишь, как интересно всё устроено, — смотрит в одну точку он, — Война это дело такое… — Слышь, — оглядывается по сторонам третий, проверяя, чтобы никто не увидел чем они занимаются, — мужики, может пропустим быстренько, — достаёт неполную бутылку спирта он, не прекращая бегать глазами вокруг. — А давай! Я заебался. Я с ума схожу. Мне кажется я умру не от пули или гранаты, а от собственного сознания, которое точно пошатнулось. Налей мне до самого края, — он выливает на снег горячий чай и подставляет стакан к горлышку бутылки. Как только стакан наполняется, мужчина, чуть пригнувшись, залпом выпивает и прикрывает рот руками, чувствуя, как жидкость обжигает всё внутри. — Хоть согреюсь немного. Холод зверский. — И мне налей, — тянет свою кружку самый молодой среди них. Солдаты так и спасаются. Кто-то пьёт, пытаясь на время забыть о всех кошмарах войны, кто-то таит всё в себе, кто-то не стесняясь плачет, кто-то взращивает в себе силы и готовится сражаться, желая быстрее положить всему этому конец. — Да, так точно, — говорит в трубку Тэхён. — Я хотел выступить одновременно с Намджуном. По команде мы оба начнём атаку. Боевых припасов у меня достаточно, неделю можем подождать. Да, всё верно, — отвечает он. — И товарищ генерал, командир Ен Хэ погиб. Да, мы отправили новость о его гибели его семье. Вас понял. До связи, — Тэхён кладёт трубку и потирает переносицу. Утром следующего дня правое и левое крыло южнокорейской армии снова одновременно начинают атаку. С середины выводит свои войска Сокджин, следом за ним выдвигается и Юнги. На этот раз армия КНДР неплохо держит оборону и даже совершает атаку в ответ. Не настолько мощную, чтобы южане поджали хвост, но и не слабую, чтобы можно было считать, что победа в этой битве на их стороне. Несмотря на изнеможенность обеих сторон, бой идёт немного в пользу южан. Следует отметить, что стратегия Сокджина помогла им в битве. Они сражаются ещё три дня. На четвёртый день армии Ким Сокджина приходится не сладко. Войска КНДР внезапно прекратили атаку, более того они перестали обороняться. — Товарищ генерал, у меня горизонт чистый, — сообщает Намджун. — Аналогичная ситуация, генерал, — передаёт сообщение Юнги. — Почему полковник Ким, не выходит на связь? — обеспокоенно говорит Сокджин. — Я не знаю, Ыну пытается выйти на связь с его командирами, — отвечает по рации Намджун. — Товарищ генерал, — вбегает солдат, — наши сообщили, что те двинулись налево. Теперь паззлы сходятся. Уж очень странно, что они не смогли связаться с левым крылом и то, что коммунистов вдруг резко не стало. — Численность? — Едва ли не весь состав армии. — Намджун, срочно выводите свои войска на левое крыло. Живо! — отдаёт приказ генерал. — Есть! У Юнги бешено колотится сердце. Страх за Тэхёна кружит голову. — Почему они пошли именно на Тэхёна? — спрашивает помощник Юнги. — Потому что, протаранив левое крыло, можно зайти в город. — Так им было бы выгоднее наступить на правое крыло, ведь так было бы ближе, — всё ещё не понимает он. — У Намджуна защита чуть лучше. Вот только, как те об этом узнали, гады, — сам у себя спрашивает лейтенант и тоже готовится выходить, хоть и приказа не получал. Тэхён понял, что что-то пошло не так, когда северяне увеличили свою оборону. По словам пограничников, те подходили всё ближе и ближе, несмотря на то, что левое крыло свою атаку не ослабляло. Он только хотел доложить об обстановке, как к нему ворвались солдаты. Один с сообщением, что их полностью окружили танки, а второй, что в небе были замечены советские самолёты. — Первый-первый, — говорит в рацию Тэхён. — Генерал. Генерал. Говорит Ким Тэхён, — по ту сторону ему не отвечают. — Твою мать, что со связью! — У меня тоже не работает, товарищ полковник, — говорит его командир. — Сука. Отправь кого-нибудь, чтобы сообщил, что у нас тут творится. Быстрее! А ты, командир Ли, сейчас же отправь роту к городу. Те твари хотят в город пробраться. Живо-живо! Быстрее! Они не успевают ничего сделать. Левое крыло окружили со всех сторон и протаранили почти каждую их сторону. Тэхён понимает, что его крыло не сможет отбиться. Врагов слишком много. Остаётся только дожидаться подкрепления и тянуть время, чтобы коммунисты не пересекли границу битвы. Он экстренно собирает своих командиров, сообщает им о движениях, коротко рассказывает, как будет вестись бой, приказывает приступить к плану эвакуации и обороне. Тэхён будет сам непосредственно участвовать в сражении. Как только он выходит на улицу, ветер со всей силой бьёт его в лицо, снег, кружась, ложится на его плечи, а Она, до этого занятая другими, вдруг уверенно идёт за ним.