***
Настя — наблюдатель. Крайне не комфортно находиться в уже сформировавшемся коллективе, не очень то и приятно понимать — она здесь чужая. Лишняя. Никто ее и не ждал. И она бы, конечно, с превеликим удовольствием прямо сейчас собрала свои манатки и свалила обратно домой, но...заебало. Заебало давать себе слабину, возвращаться назад. Ей обратно нельзя, там табличка с ярко-красными выведенными буквами «прохода нет», ей вперёд — к лучшей жизни и лучшей версии себя. Иваненко наблюдает за ней целую неделю. Семь дней ни звука друг другу. Ее это вполне устраивает, так даже легче понять, раскусить человека. Женя для нее маленькая девочка с большими проблемами, никем не понятая, сама по себе, но при этом хорошая актриса. За улыбками, смешками, кривляньями скрывается ребёнок, израненная душа, очень ранимая. Вокруг девчонки, будто серым цветом окутано, аура безразличия к жизни, к себе, к людям, лишь иногда разбавляется оттенками лилового и фиолетового, когда наружу пытается вырваться настоящая Женя. Настя не удивляется, когда видит краем глаза десять букв, набитые на ее рёбрах. Девиз ее жизни. Настя думает: «Мы ещё споёмся»***
— Ты — не лидер, Женя. «Ауч». Ее словно кольнули в грудину ножом, задев самолюбие. — А кто лидер? Ты, что ли? — с усмешкой на губах спрашивает Мазур. — Я. — Ты? — Да, я. — Здорово. Юля задирает нос, смотрит так нахально, что хочется почесать кулаки об ее физиономию. Мазур, словно маленький ребёнок трёт лицо руками, будто вот-вот заплачет, нервно поправляет и без того растрепанную челку, и вновь запрокидывает голову к потолку. Настя не понимает — почему она молчит и почему не может ответить. Настя не понимает, почему ей так хочется сейчас поддержать именно Женю, которая, по сути, и не права вовсе. В ее глазах столько боли и растерянности, что хочется прижать девчонку к себе и успокоить, но Иваненко видит — сильная, сквозь обиду, но справится сама без чьей либо помощи. Настя ошибается, когда считает данный исход событий правильным. Потому что, вернувшись в школу, в ночи, слышит тихое шмыганье носом из ванной и даже не удивляется увиденному, распахнув дверь. Из Жени прет агрессии дай Боже, она могла бы испепелить ее взглядом прямо на месте, но не говорит ни слова, только усмехается «по-мазуровски», смотрит, прикрыв веки и поджимает губы. — Решила меня пожалеть? Не стоит. — Вовсе нет. Настя присаживает на край ванны, жмурится от яркого света, и пытается сфокусировать взгляд на заплаканном лице Жени. — Чем тебе помогут слёзы? — Ничем. Я просто так хочу. У Жени ноги расчесаны почти до крови; алые полосы тянутся от лодыжек до колен и она, заметив скользящий взгляд ясных голубых глаз, кладёт руки на царапины, пытаясь прикрыть их. — Я уже все увидела, шо ты тут закрыть пытаешься, Батюшка. У Мазур в голове, будто переключатель, щелкает. Это происходит часто и иногда доходит даже до абсурда, но…Женя ей не доверяет. Те мимолетные разговоры и шутки в какой-то момент перестают для нее значит хоть что-то. И Женя бы рада контролировать этот пиздец, но не может. — Зачем ноги расчесываешь? — Зачем строишь из себя мамку? — Мазур закусывает щеку, пытаясь не засмеяться, но Насте как-то и не смешно вовсе. — Я, кажется, серьезно пытаюсь поговорить с тобой… — А я, кажется, не просила, чтобы ты со мной разговаривала, смекаешь? — тон Жени и настроение меняются за доли секунды и забытая на пару минут агрессия возвращается к ней. Будто перед ней сидит вовсе не Мивина, а гребаная Чигринец, «подружка» Катюша или ненавистная «какой-из-тебя-блять-президент» Алехина. — У меня к тебе доверия ноль, Иваненко. Без обидок. — Я и не пытаюсь завоевать твоего доверия, — звучит как оправдание и плохо скрываемая ложь. — Тогда какого хера ты пытаешься сейчас вывести меня на разговор, я внатуре не выкупаю?! Выходит слишком громко, слишком зло, Женя так не хотела, видят небеса. Потому что Настя раскрывает голубые глаза чуть шире от неожиданности, сглатывает вязкую слюну и понимает: «Бесполезно». Это даже в ее взгляде читается большими буквами. — Твоё право. Если тебе так легче... — Легче, — наотмашь, даже не даёт ей закончить предложение. Скрещивает руки на груди и глядит неотрывно на кафельную плитку. Настя смотрит на нее с сочувствием. И взгляд этот Женя чувствует каждой клеткой кожи. — Не отталкивай людей, одна не вывезешь, — как-то резко бросает Мивина. — Никому нахуй не всралась твоя гордость. Просто задумайся. Вся ее храбрость и дерзость вмиг испаряются, оставляя после себя мерзкое чувство страха, тревоги и одиночества. Жене вдруг очень сильно хочется убежать от одиночества, которое вмиг поглощает ее всю, но не к кому. «Или есть?» — И еще, — продолжает Иваненко, — научись отвечать другим. Не молчи. Не позволяй шавкам затыкать себе рот. Мазур шумно выдыхает, поднимает глаза на Настю, которая все это время продолжала смотреть на нее своими голубыми омутами, пальцы заламывает и на выдохе шепчет: — Спасибо. Правда. Она не знает, за что благодарит ее. Не знает, почему ей вдруг становится неловко от всей этой ситуации. Не знает, почему агрессия резко отступает, а на замену ей приходит спокойствие. Настя кивает, шлепает босыми ногами по плитке к выходу из ванной, пытается состроить максимально серьёзное лицо, но все попытки с крахом проваливаются, когда Женя расплывается в улыбке, явно зная, как ей собирается ответить Иваненко. — Бога поблагодаришь, Мазур. Ей в спину летит звонкий смех и коронное «хорош-хорош». Настя не сдерживает улыбки.