Пазлы

69 лет назад

      Когда вокруг гремели голоса, он умирал.       Ранняя весна только лишь заморозила оконные ставни, от нее никому не было тепло. Те двое не знали преград: в их палате никогда не было даже плюс семнадцать, но все те дни, что они провели вместе на одной больничной койке, были хороши. В той тусклой комнате, где они доживали вместе убегающие дни своей маленькой истории, оживали врачи, но отрывались от жизни пациенты. Тому, кого несправедливо выбрала невидимая всевластная рука, предначертано было отойти 15 апреля 1951 года в несчастном городе, как думала она, где не случается чудес и не бывает вечной любви, потому как смерть отнимает ее даже у тех, у кого больше ничего и нет, – в Париже.       За несколько часов до рокового мгновения они неотрывно смотрели друг другу в глаза, вернее, она не спускала с его увядающего лица взгляда, а он пытался еще немного не умирать. Он уже плохо ее видел, потому что зрение подводило его, как и весь организм в целом.       Пациенты, что еще недавно были соседями, уже лежали в гробах, поэтому в палате, кроме них двоих, никого не было. Но за стенами комнаты, в других помещениях, роился поток громких реплик таких же провожающих и уходящих. Надежды здесь сквозили вместе с ветерком в расщелинах деревянных ставен.       Она читала ему собственные стихи в полузабытье, роясь в его каштановых волосах, которые он не потерял вследствие химиотерапии, потому что отказался от нее несколько месяцев тому назад. Она зажигала свечи, как на некоторых их свиданиях, и показывала свои новые рисунки – то с ним в центре сада с цветами, то с ними двумя с края холста у моря.       Он старался улыбаться, что получалось едва ли, чтобы она плакала не так громко и не так много, но сам не мог сдержаться от тихих болезненных рыданий.       «Из-за обезболивающих уколов не так уж больно и страшно» – как-то говорил он своему умирающему отцу, будучи совсем маленьким, но находящим во многом причинно-следственную связь. Но даже если больно не физически, душевно-то – нестерпимо, осознавал он сейчас.       Он не мог наглядеться на свою любимую – она была так обворожительна, что должна выиграть конкурс «Мисс мира», проходящий в Лондоне в этот час, а не горевать над парнем с четвертой стадией рака легких. Он хотел, чтобы ее красоту увидел весь мир в его картинах, которые создались с такой непревзойденной легкостью, при которой не замечаешь и всей пройденной жизни – он никогда так не рисовал и уже никогда не будет.       В последние минуты, какие всё равно всё быстрее приближались к наглухо закрытой двери, девушка самозабвенно твердила одну и ту же фразу, которая без сомнений, по ее меркам, должна воскрешать людей: «Я люблю тебя!» Она целовала губы, щеки и уши молодого человека, одеяло, пиджак, кисти, которыми он рисовал и которые носил во внутреннем кармане, фотографию, даже мысли о нем.       Он умирал будто во сне. В этом сне он видел только ее лицо – румяное, ласковое, нежное и незабываемое. Он не мог расстаться с ней – ее силуэт будет оставаться с ним и после смерти, там, где душа никогда не познает темноты, там, откуда он будет желать ей счастья и откуда сможет наблюдать за ее продолжающейся жизнью. Он бы всё отдал, чтобы никогда не знать этого расставания, этой комнаты и этого часа, когда возлюбленная выглядит умирающей больше, чем он сам.       Он не помнил девушек отважнее ее: она – ветер, раскидывающий огонь на большие расстояния. Он не знал девушек красивее: она – первый летний закат после грозы. Он не читал о девушках великодушнее: она – могучее дерево, спасшее его от непрекращающегося дождя.       Он проваливался в шуршащую пустоту, забывая всех, кроме нее, что не покажется странным тем людям, что имели риск повстречать настоящую любовь. Он видел те первые штрихи, сделанные своим карандашом, то мгновение, когда он по памяти составлял ее портрет в небольшом блокноте с кучей еще других лиц; но ее лицо оказалось более прорисованным, более необходимым как его бумаге, так и его сердцу. Если бы он знал, что оставит ее так рано, на пике их нежных чувств, то не стал бы привязывать к себе, обо всем позабыв.       С ее мокрых ресниц жемчужинами падали слезы и имели горький вкус. Казалось, минута-другая, и она сама потеряет сознание. И в мгновение, когда молодой человек едва успел хрипловато прошептать «Я тоже… тебя люблю» на последнем дыхании, она упала в обморок.       Свободы хотелось каждому, но больше всего в ней нуждалась любовь.