***
Наконец-то его нет дома!!! — НЬЯХ! Сука! Давай, Папс! — говорил он себе. Папку от СГ и Меттатона он надёжно запрятал в шкафу. Когда он скоропостижно их вытащил, скелет быстро положил их на свой рабочий стол. Бам! А затем… Папирус смотрел на эти две злосчастные папки. Прошло минут пять-десять, как он просто стоял и смотрел на них. В его голове пролетали мысли: а всё же стоит это делать? И Меттатон и Анху предупреждали его о том, что содержимое может его шокировать, едва ли не сломать. — Может, всё-таки правда не стоит.? — подумал он. Его шестое чувство едва ли не билось в безумнейших конвульсиях. Даже агрессия Санса в бинауральной форме несравнима с теми переживаниями, которые гвардеец испытывал сейчас. То ли от слишком сильной запуганности, то ли от слишком огромного количества вопросов, скелет чувствовал себя крайне плохо. От волнения его бросало в еле переносимый жар, даже больная голова кружилась. Папирус явно не хотел даже краешек папки открывать, чтобы посмотреть, что внутри. Но он понимал — он вот-вот соберётся с мыслями и решимостью, зажмурит глаза и откроет. Откроет из высшего интереса, из последнего терпения. И начнёт с опаской судорожно читать каждый вложенный файл, вглядываясь в каждую буковку и рассматривая каждую вложенную картинку. Стуки его несуществующего сердца, казалось, били как десятки связанных между собой колокольчиков, а голова, помимо тяжести, ещё и начинала побаливать в том месте, где бинтами его полученная трещина плотно перевязана и обработана. Это давление заставляло Папируса все более и более углубляться в пространство своего здравого восприятия. На самом деле, он даже пытался себя отговорить от этой идеи ранее. Когда его эмпатия сходит с ума — это точно значит то, что происходит какой-то тотальный хаос. За его. Мать его. Спиной. Вскоре Папирус достиг дна своего воображения, рисуя всё более изощрённые варианты развития событий. А может, высокорослый просто готовил себя к предстоящему поглощению информации, чтобы хоть как-то смягчить свои эмоции. Пожалуй, в последний раз, когда Папирус ощущал, что происходит какая-то жопа — было ещё до Коалиции, когда тот однажды подозревал его в измене. Но, это было чертовски давно и он ошибся. — Ладно. — Папирус глубоко вздохнул, — Всё не может быть настолько плохо. Что Андайн могла за эти три… ну… вроде три недели натворить такого, чего заслуживает отдельного внимания? Ну, кроме того, что она с Сансом послужили крысами. Но для чего?! — Папирус задумался, — Хотя, Андайн и Догго — хорошие друзья. Она бы не стала молчать о том, что его суженный Меттатон трахается с хуесосом Фифти на стороне. Но причём здесь тогда Санс?! Руки Папируса тряслись, убеждать себя в хорошем не получалось от слова вообще. Пессимистичный антураж и ужасное усталое настроение делало своё дело, заставляя скелета ещё больше ощущать стресса. Стоит отметить, что здесь ещё играла роль и его едва ли не смертельная усталость из-за постоянной работы с Асгором. Он даже спустя почти неделю ощущает себя как выжатый лимон, если не какой-то гнилой и полуразвалившийся зомби. Каждый, с кем он общался, подчёркивал, что Папс до безумия уставший, что ему не стоит больше напрягаться. Может, они и правы, ведь Папирус сейчас гораздо напряжённее. — Ну нет… они же явно не состоят в Тамагафках, верно? А даже если и так, то что в этом такого? Наверняка же причины есть? Я не думаю, что всё так плохо… Только я не понимаю одного: почему Андайн молчит об этом? Боится? Вздох. — Будь решительнее, Великий и Ужасный Папирус. Ты сам себя накручиваешь, плюс тебя накрутили! Потом же ржать над своей тупостью буду! Да? Да. Ньех. Он всё ещё смотрел на папки. — …надеюсь, что да. Однако, настроить себя на более позитивный лад никак не получалось. Однако, решимость появилась: — Хорошо. Я открою… Хм. Какую папку открыть первой? Папирус решил не церемониться и взял телефон, открыл личку с Фриск, которая, к счастью, оказалась онлайн: THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Привет. Помоги. FRISK_THE_HUMAN Да, Папс? Еды принести? THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Нет. Выбери: 1 или 2 FRISK_THE_HUMAN Э… допустим 2 THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Спасибо. FRISK_THE_HUMAN А что такое? Папирус! THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Всё нормально. Благодарю, человек. FRISK_THE_HUMAN Ты хоть как себя чувствуешь-то? THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Бывало и лучше. А ты как? Устроив небольшую переписку с Фриск, длиной в пять минут, Папирус вернулся к папкам. — Ладно, человек. Два — так два. Он взял папку Меттатона. Так уж получилось, что папку от Секты Геноцида он положил слева. — Чёрт… Стоило до неё коснуться — как скелет почувствовал новую мощную волну мурашек по костям. Это можно было сравнить даже с ударом тока, но нет. Это была просто обычная папка. И очень шальные нервы Папируса. — Так и до панической атаки себя довести не сложно… Несколько раз без спешки вдохнув больше воздуха и выдохнув, ухватившись рукой за краешек папки, Папирус её всё-таки открыл: — Хм? Первое, что ему бросилось на глаза, это записка от Меттатона: Дорогуша! Мне много кто помогал собирать по нему информацию, поэтому, тут ты можешь узнать о нём саааамое разное. Удачи тебе не сойти с ума, а если что — пиши! Меттатон. Ещё раз вздохнув, он убрал записку. Теперь он видел файл, где была фотка Санса. Текст гласил следующее: ФИО: Скелет Санс Виндингс. Судя по всему, это было что-то вроде основной информации. — Виндингс? Секунду, так того ебаната Гастер зовут или Виндингс?! А Гастер это что, фамилия? — Папирус на секунду задумался, — А у меня тоже отчество, выходит, есть? Скелет Папирус Виндингс… Мда, Сансу идёт больше. Папирус постоянно что-то комментировал в одиночестве. Так он тоже старался себя успокоить. Сначала писалась его дата рождения. — Хм, а я и забыл, что у нас с Сансом разница в двенадцать лет. — Папирус нервно прыснул. Пол: мужской. — Вообще, мы гермафродиты… Но это другая история. Семья: ----- ----- — мать. Виндингс Гастер — отец. Папирус Скелет — младший брат. — Охуенная семья, безусловно. Всем желаю такую семью нахуй. — Папирус ещё немного всматривался в текст, — Почему здесь графа мать вообще есть? Мы же в технологическом инкубаторе родились. И… Гастер — это его всё-таки фамилия? Чего блять? Любовный интерес: Папирус Скелет — возлюбленный. Высокорослый скелет странно хихикнул. — Иронично. Ооочень иронично. Но тут Папирус глянул на следующую строку: Энилла — бывшая. — ЧТО?! Он посмотрел вниз. Встречался с ней 7 лет. Расстался в 19ХХ году по причине постоянных скандалов. — О… э… это мне тогда… Это мне даже восемнадцати не было. Да что уж там говорить… мне не было шестнадцати. Санс с кем-то встречался?! И Я ОПЯТЬ ПРО ЭТО НЕ ЗНАЮ?! И тут Папирус всерьёз задумался: — Почему у Меттатона эта информация? Или он мне прям вообще всё решил слить? Прям… вооооот сука. Папирус взялся за голову: — Кто она такая, эта Энилла?! Я вообще её им… стоп. Нет. Я слышал её имя! Когда-то… Секунду… Спросим у эксперта! Он вытащил телефон и открыл ЛС: THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Слыш. Поясни мне кое-что. UNDINA_PETROVNA: а чо где привет да чо такое THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Энилла — тебе знакомо это имя? UNDINA_PETROVNA: ты про учёную? THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Наверное, я не знаю. А есть другие Эниллы? UNDINA_PETROVNA: ну кароч энилла это дочка одной из учёных, из крутой династии лунатиков каких-то, дочь по-моему Фредерика, если я не ошибаюсь. ещё она вроде как нимфа по виду. потом она сама стала учёной когда гастер сдох а ещё она примерно одного возраста с сансом, но это не точно короче она проработала какое-то время учёной… насколько я помню, мы ещё в АКГ тогда учились, уже студентами были и я уже тогда с альфис шуры муры крутила лично с ней общалась я всего пару раз а потом что-то там случилось (в душе не ебу что), она сама повесилась из-за какой-то депрессии, говорят, из-за любви, но это опять же, не точно. она типо ноунейм в лабе была. всем на неё срать было но Альфис говорила что она баба-то нормальная, хотела своей ассистенткой сделать такая вот история а почему ты спрашиваешь? THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Ничего. Спасибо. Просто интересно было узнать, кто это. UNDINA_PETROVNA: учитывая то что у нас один пиздец в этом мире происходит я очень сомневаюсь что ты бы просто так стал спрашивать про какую-то там эниллу ты кстати как себя чувствуешь? THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Лучше некуда. И я просто поинтересовался кто это. Мне спросить уже нельзя? Стоило скелету спустя некоторое время окончить диалог — как он тут же пожалел о том, что написал Андайн. Он вспомнил, что информация есть и о ней. Хотя папку он только начал исследовать — а тут уже такое. — Сука. Папирус отбросил телефон в сторону. — Такого дерьма я не ожидал… Рядом стояла кружка с холодным чаем, скелет тут же её выпил. — Пиздец. Пиздец. Пиздец. У Санса была девушка. Которая из-за него самоубилась?! А может, не из-за него? Скелет нахмурился. — Первый вопрос, который ему стоит задать. Ещё одна тема, КОТОРУЮ ОН ОТ МЕНЯ СКРЫЛ И НЕ ПОТРУДИЛСЯ РАССКАЗАТЬ! И тут Папирус задумался: — Он сам ебался на вписках… Его однажды тот серийный сексуальный маньяк чуть не изнасиловал… Работал стриптизёром… И У НЕГО БЫЛА ДЕВУШКА?! ЭТО ЧТО ЗА ЁБАНЫЕ НЕСОСТЫКОВКИ?! Но Папирус быстро выдохнул: — Так, спокойно. Может, это Меттатон что-то тут напиздел… ИНАЧЕ КАКОГО ХУЯ У САНСА ТАКАЯ ЖИЗНЬ КОНЧЕННАЯ?! ЧТО У НЕГО ТАМ ВООБЩЕ ПРОИСХОДИТ?! Или у него девушка куколд? Ничего не понимаю! Папирус стал смотреть дальше: Иные отношения: Фифти — лучший друг / коллега. (в ссоре) Оливия — лучшая подруга. Лоссе — лучший друг. Лукс — лучший друг. Гастер — лучший друг / коллега. Папирус — лучший друг / любовный интерес. — Я его лучший друг. Охуеть блять не встать. А ПОЛОВИНУ ВЕЩЕЙ НЕ РАССКАЗЫВАЕТ И СТАРАЕТСЯ СКРЫТЬ!!! ПИЗДАТЫЙ ЛУЧШИЙ ДРУГ, ПОШЁЛ НАХУЙ! Андайн — хорошая подруга / напарница. — Андайн… хорошая подруга? Чего блять?! С каких пор?! И в смысле напарница?! Ториэль — хорошая подруга / напарница. — Ещё интереснее. Он с Ториэль очень хорошо общается… почему она на одном уровне с Андайн? Фриск — хорошая подруга. — Фриск — хорошая подруга…? В связи с последними событиями? Чего? Гриллби — хороший друг. Дорис — хороший друг / коллега. Мартин — друг / коллега. Дальше пошли неизвестные для Папируса имена, большинство из них являлись обычными друзьями или хорошими, с пометкой «коллега». Ничего особенного. — Санс — заместитель Гастера. Очевидно, что он должен быть при хорошей репутации у себя на работе. Что тут такого? Он читал дальше: Гнилолицый — хороший друг. Мытарь — хороший друг. — Мытарь и Гнилолицый. Хорошие имена. Только я и того и другого впервые слышу. У Санса довольно большой круг друзей. Или хотя бы тех, с кем он имеет положительный контакт. Многие имена Папирусу были знакомы, но тот особо не обращал на них внимания. А порой встречались и интересные личности. Брэтти — подруга. — Он общается с Брэтти? — краткое молчание, — Какой интересный у него круг общения… с учётом того, что Брэтти находится в рабстве Тамагафков… СТОП! ТОЛЬКО НЕ… Так. Спокойно. Я только сел это дерьмо читать!!! Шайрена — подруга. Альфис — подруга / коллега. Миссис Поппи — подруга. И тут Папирус залился смехом: — ЧЕГО БЛЯТЬ?! ОН ОБЩАЕТСЯ С ШЛЮХОЙ АСГОРА??!!? СУКА, ЧТО?! И почему здесь Альфис есть? Бальмонт — друг. Напстаблук — друг. Штиль — друг. Крампус — знакомый. Алекто — знакомый. Герсон — знакомый. — Герсон тоже мёртв… Баржоми — знакомый. — И Баржоми… Догго — знакомый. Энилла — недруг / бывшая / коллега. — А… его «девушка» тоже здесь. Обозначена как недруг… И она подписана как «коллега». Андайн упомянула, что эта Энилла одного с ним возраста… Папирус стал спокойнее. Ничего не предвещало беды. Когда он продолжил смотреть «связи Санса», он заметил, что у него достаточно недругов. Даже более чем. — Какие-то рандомы все недруги. Охуеть. Чилдрэйк — недруг. Мэджик — недруг. Покровский — недруг. — Покровский же сдох… Да и он тихим парнем был, как он с Сансом посрался-то? Яков — недруг. — ЧТО?! — вскрикнул он. Яков — это лидер Секты Геноцида. Анху — недруг. — ЧТО СУКА?! Трифон — недруг. — ЧТО-ЧТО-ЧТО?! И тут Папирус ударил себя по лицу: — Стоп! Анху что-то упоминал про то, что Санс им дорогу перешёл… Какого хуя?! Сид — недруг. Камиль — недруг. — Я НЕ ПОНЯЛ! — Папирус нахмурился, — Так, это я тоже отложу в долгий ящик… Я должен узнать, что натворил Санс с Сектой Геноцида. Суууука, ведь Трифон когда-то упоминал, что у него с моим братом какие-то неурядицы. Как я мог быть таким беспечным?! Тэмми — недруг. Боб — недруг. — О, его даже эти отмороженные кошаки не любят. Надо жеее. Удивительно. Тэмми — недруг. Тэмми — недруг. Тэмми — недруг. — Я понял, спасибо, не тупой. Просмотрев ещё около тридцати строк про недругов Тэмми, Папирус остановился на следующей строчке: Рукслс Каард — враг. — Это вообще кто ебать? Папирус задумался. — Впервые такое имя вижу. Может, мёртв? А, хуй с ним. Флауи — враг. — Флауи… это тот трахопиздящий цветок на теле Фриск? Папирус помолчал немного. — Я помню, как эта сука рассказала коалициантам про подвал. Интересно, куда он вообще делся? Чара — враг. — Оно и не удивительно. Асгор — враг. А вот тут Папирус издал очередной недовольный рык: — Бляяяяяяять… Асгор — враг… нет, я конечно подозревал, что они не очень любят друг друга… Но даже так?! Враг?! — краткое молчание, — Так, Санс даже с Асгором имеет какие-то тёрки! И ЭТО ЕЩЁ БЫЛО ТОГДА, КОГДА МЫ В КОМПАНИИ АНДАЙН И ТОРИЭЛЬ К НЕМУ ПРИШЛИ! Точно, Асгор же его еле терпел, а Санс… то ли троллил, то ли выводил из себя… хотя это идентичные понятия. Ещё один вопрос. Меттатон — враг. — Тут я тоже не удивлён. Маффет — враг. — ЧТО??!!? А вот это уже реально неожиданно. — МАФФЕТ?! — Папирус тут же взял телефон в руки, — Есть один способ узнать, что это за хуйня. THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Маф? _Muf_ Да? THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Какого хрена? _Muf_ Что? THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Почему ты с Сансом враждуешь? _Muf_ Хм. Кто тебе это сказал? THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Не важно. Чем он тебе насолил? _Muf_ Личное. THE GREAT AND UGLY PAPYRUS МАФФЕТ! _Muf_ Извини, я не хочу об этом говорить. Но, скажем так, агрессором стала я, а не он. Поэтому, вина на мне. THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Я и так у тебя в долгу, Маффет. Но мне правда нужно знать, что происходит. Санс снова что-то скрывает от меня. И дело идёт вовсе не о тех сплетнях. Прошу тебя, Маффет. _Muf_ Прости, но нет. Уверяю тебя в одном — ничего странного. Сама история стыдливая. Между нами просто одно большое недопонимание, не более того. THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Почему не расскажешь? Боже. Если ты боишься, что я взбешусь — то нет. _Muf_ Я не про это вообще! THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Ну, только если ты с ним не поебалась. А так — нет. _Muf_ ЧТО?! НИ ЗА ЧТО!!! Даже не думай о таком. THE GREAT AND UGLY PAPYRUS Не думаю. Поэтому, прошу тебя — расскажи. Хотя бы саму суть вашего конфликта. Как оказалось — история действительно оказалась глупой, Папирус даже рассмеялся. Санс недавно к ним заявился в бордель МТТ (к БП), услышал, что Маффет общается с той же уборщицей о нём же. Санс случайно услышал, что она о нём говорила нехорошие вещи, хотя на деле она цитировала фразу одного из форумчан. Естественно, они поссорились. Правда это или нет — Папирус не знал. И всё же, внутри него всё сжалось. Папирус продолжил расследования. Репутация: хорошая. — Охуеть… Блять, я про себя тоже хочу такое посмотреть. Папирус долго осматривал папку, пока наконец-то не долез до следующего… И тут его взгляд упал на следующий файл: ТАМА-ТАМАГАФК: СЕКСУАЛЬНОЕ РАБСТВО. — Ч… что… Теперь его мысли были похожи на мольбу: лишь бы это не то, о чём он подумал, лишь бы это не то, о чём он подумал, лишь бы это не то, о чём он… Перелистнув, он увидел следующий заголовок: САНС СКЕЛЕТ. СЕКСУАЛЬНОЕ РАБСТВО В ТАМА-ТАМАГАФК. — Блять… Немая сцена. Стуки сердца. Нервы. Дрожание. — Нет… нет… НЕТ! Сейчас он лихорадочно навязывал себе то, что это — обман, что то, что сейчас видят его глаза — просто галлюцинация. Но нет. Это была не галлюцинация! Он больше не может себя остановить. Впадая то в ярость, то в печаль, то в ступор, то в страх, слыша только то, как его сердце ещё быстрее стало стучать, Папирус продолжал чтение, опустив сбитый взгляд вниз: Среднее время отработки (в сутки): 3 ч 14 мин 58 сек. Сумма задолженности: 89.528 G Сумма отработанного долга: 11.952 G. Сумма выплаченного долга: 77576 G. Статус долга: погашен (выплачен). — ЧТОООООООООО СУКА????? Статус «погашен» он вообще не увидел. Быстро перелистнув на следующий файл, Папирус издал крик. Внутри всё переворачивалось с ног на голову, казалось ему, что все его органы вместе с душой находятся в работающей стиральной машине. Следующая страница была с определёнными фотографиями. На всех был Санс… голый. Разве что в одной куртке. И в большинстве — весь в сперме. Папирус замер, а в нём будто всё и вовсе застыло. Кровь, сердце, магия, энергия, едва ли не настоящая и полная парализация. Но это было всего на несколько секунд, прежде чем скелет стал пытаться глубже рассматривать фотографии. Его глазницы сузились до двух прописных точек, поставленных красной ручкой. Его растерянный взгляд метался от одной фотографии к другой, не зная, на какой остановиться. А потом он понял, что не дышит и тут же вдохнул воздуха. Но это совершенно не помогло. Оцепенение было неповторимым — так Папирус, если и удивлялся, то уже не вспомнит когда. Он ничего не сказал и не стал кричать, молча перелистнув, уже дёрганой рукой, на другую страницу. Там снова были фотки. И стал он листать, смотреть. Не зная, как на подобное вообще реагировать. Но внутри всё копилось: ярость, обида, сокрушение. Он понимал уже, что допустил непростительную глупость — снова поверил Сансу. Он снова его… предал. Обманул. Скрылся от него. Сколько ни пытался вытянуть его, как ни говори ему, как ни устраивал разборки — но всё равно Санс был с ним совершенно не откровенен, позволял себе нарушать обещания. Его душа очень тягостно заныла, стала противно гудеть, в один момент сам он застыл на месте, не зная, что делать, прекратив листать папку с файлами. Ему стало настолько ужасно, что захотелось либо рухнуть на пол и больше вообще не вставать, либо головой вбиться и вжариться в стену. Он ощущал то, как он раскалывался на части, то, как ядовитое чувство многогранного предательства разрывала его разум, уничтожая всё на своём пути, то, как новые знания о брате добрались до сердца и души и выели его до самого основания. Хотелось кричать, хотелось плакать, хотелось всё выплеснуть наружу — вот только о каком выходе можно было говорить, когда все эти внутренние органы вдруг превратились в источник непонятного и ужасающего единства, высвободив на свет свой гнойный экстаз? Нервы сделали своё — Папируса едва ли не тошнило. Единственное, что спустя двадцать минут едва подвижного стояния у стола, Папирус, совершенно незнакомым голосом даже для себя, проговорил: — Как он мог так со мной поступить? Его голос звучал так наивно, так по-детски, с такой нескрываемой болью… — Почему… почему снова я… Дальше начало темнеть в глазах, Папирус ринулся к кровати. Так и вырубился скелет, посреди бело дня…***
Спал он весь день и всю ночь. В следующий день Папирус весь день изучал обе папки. Дела были крайне плохи. О Сансе всё больше и больше информации. Он начал смотреть папку Секты Геноцида, и, как оказалось, Санс долги оплатил совершенно недавно. Папирус не думал — помог ли ему в этом Напстаблук, но следующее, что он узнал, шокировало ещё больше: Его брат состоял в Тамагафках. Вступил совершенно недавно. Он чувствовал себя кинутым. Опустошённым. Использованным. Даже чужим. Будто, Папирусу никто и никогда не был рад. Будто он был только игрушкой, с которой можно поиграть, а потом бросить. Куклой на побегушках, которую шлют туда-сюда, пока остальные отдыхают, ведь он — лучший выбор для этого. Это действительно было грустно, но никто сейчас из его знакомых и друзей даже не догадывался, что же с ним происходит. Хорошо ли это или нет — без понятия. Однако, Папируса начали посещать странные мысли… В первую очередь, гвардейцу хотелось пустить кровь. Кого-нибудь придушить. Утопить. Разорвать. Убить. И это не просто слова — он действительно хотел сделать нечто подобное. Убить кого угодно. Папирус клялся, что если сейчас он сорвётся и выйдет на улицу — он определённо убьёт кого-нибудь! Просто потому что ему очень хочется сделать это!!! Его рассудок помутнел. Он тяжело сопротивлялся садистскому желанию. Гнев заполонил его голову, а в мыслях витали нездоровые мысли. Он не замечал ничего: ни того, как его голова странно подёргивалась, ни того, какими стали его движения и как он в целом стал передвигаться по дому — то слишком вяло, то слишком резко, ни того, как его сердцебиение не успокаивалось, как оно отбивало неслабый и активный ритм, ни того, как кровь с адреналином разливалась по его телу, вгоняя в очередной жар, но теперь он этот жар не чувствовал, ни то, как его посещали всё более изощрённые и кровожадные картинки, так или иначе связанные с жестокостью, с каким-нибудь мучительным убийством, даже с расчленением. Это как обычная охота изголодавшегося волка, который учует еду за километр и с пеной изо рта побежит эту еду искать. И неважно — тухлое ли это мясо, какое-нибудь небольшое животное, либо что-то ещё. Но ставка ставится на второе. Найти живого маленького зайчика, с теплокровной массой, такого милого и вкусного. А затем разорвёт его на части своими клыками, вспарывая брюхо, откусывая шею. Примерно также чувствовал себя Папирус — таким же волком. Он с особой интригой представлял, как Санс вскоре возвращается домой, не представляя, что Папирус сделает с ним в следующие несколько минут, как только заприметит его присутствие… Дверь отворялась. Ширококостный медленно заходил в дом, как ни в чём не бывало. На кухне маячит он — Папирус. Всё ещё с треснутой головой, всё ещё перебинтованный во многих местах. И всё из-за него — Санса. — Босс, ты тут? Папирус не ответил. Он не мог ответить. Будто вовсе разучился разговаривать. Его снова сковала жара, а сам стал ощущать нескрываемую ярость. От одного голоса он свирепел. Он не хотел его слышать. Не хотел знать о его существовании. Единственное, чего он хотел — его боли. Его страданий. Его криков. Его мольбы. Его смерти. Тем временем, он нарезал какие-то овощи. То помидорки, то огурчики, то ещё что-то. В его руках нож. Большой, кухонный нож, с таким манящим и красивым лезвием. Очень кстати. — Босс? Снова тишина. Санс видел его очертания на кухне, но младший брат никак не реагировал. Этот момент ещё можно назвать осознанным игнорированием. Почему-то Папирус очень сосредоточенно нарезал морковку. Ему нравились звуки стука ножевого толстого лезвия о дощечку для нарезки. Он тут же забывал о том, что Санс зовёт его. Низкорослый скелет медленно зашёл на кухню. С виду — ничего особенного. Папирус с аккуратностью нарезал овощи. — Босс! Торможение. Поворот головы. Санс стоял, смотрел на него. Сначала он улыбался, но, судя по всему, увидев его нестандартное выражение лица, лыба тут же сползла и на её месте появилось нечто, напоминающее сомнение. Как же ты бесишь. — С тобой всё в порядке? — спросил он его. Теперь реакция не заставила себя долго ждать. Его прокажённый и измученный взгляд всё выдавал. — Босс?! — Ты… — его голос до неузнаваемости дрожал, — ты предал меня. СНОВА. — Че… чего? В смысле предал?! Игнорируя непонимание Санса, Папирус неуклюжими шагами подошёл к нему. — Я ненавижу тебя, слышишь?! Папирус напряг руку. Магия. И одним дерзким движением, взяв душу Санса под контроль, отбрасывает в гостиную! БАМ!!! Идёт к нему… — БОСС, УСПО… Но Санс не успел договорить. Тяжёлая нога, облачённая в сапог с металлическим каблуком, впились в его грудную клетку, пытаясь раздавить, как жука. Санс пытался брыкаться, убрать ногу, но Папирус был намного сильнее. Он почувствовал трещины… А затем резким движением нога поднимается! ХРУСТЬ! Истошный крик. Папирус убирает ногу, нагибается к брату. Возносит кулаки… Начинает бить. Бить рьяно, без устали, с огромной силой. Санс кричит… А затем младший избивает, избивает, избивает. Создаёт Сансу новые трещины на черепе и других костях. Из трещин начинает вытекать кровь. До этого он уже успешно проломал несколько рёбер, грудную клетку, даже позвоночник. А затем… Затем то… То, как Папирус самолично отрывает ему одну конечность за другой, без помощи каких либо инструментов, так, исключительно полагаясь на свою силу. Как он крепкой хваткой берёт его за руку, и, ногой придавливая позвоночник, тем самым не позволяя ему встать, тянет руку далеко-далеко вверх. Сила, сила, ещё больше силы! Хрусть! Крики, стоны, мольбы о помощи. Папирус лишь сладострастно упивается его страданиями и на этот раз это вовсе никакая не игра, а реальность. Скелету действительно нравится эта гримаса, заряженная неподдельным ужасом и искренним раскаянием, вдобавок излучающая всю боль из-за оторванных частей тела. Этими полуживыми хрипами он пополняет свою душу новыми силами, которые он успел истощить через свою замученную нервную систему. Он снова просит о милосердии. Но высокорослый скелет его не слышит. Ему просто нравится эта боль. Он не видит ничего, кроме нестерпимых мук и его дальнейшей агонии. Он знал, что у Санса очень хороший болевой порог… — Я ненавижу тебя… — шептал он неразборчиво. — Всей душой… Ты сам добился этого, Санс… Дальше, Папирус взял что-то с кухонной тумбы. Тот самый кухонный нож, всё ещё в свежем овощном соке. Сейчас это было лучшим инструментом для проведения смертоносного наказания. Санса хотелось и помучить. Но он даже сейчас может умереть от болевого шока, если Папирус переборщит со своим желанием. Кровь. Много крови. Осколки костей. Много костей. Пыль. Темнота. Крики. Сейчас он был крайне опасен. Пусть только кто-то подойдёт к нему — и жажда спустить пар сделает своё, овладев треснутым сознанием сполна. Пусть только Санс сунется — и Папирус не сможет сдержать себя при всём своём желании. Пусть любой осмелится появиться в омуте скелета — и он никого не пощадит, любой будет разорван на части. Тем не менее, подобные припадки Папируса (мысленные) быстро прекращались. Но стоило ему каждый раз возвращаться к папкам (а он не мог уже остановиться ну никак) — как его снова бросало в неминуемую агрессию. Ближе к вечеру, Папируса всё больше и больше бросало из крайности в крайность. Читая один файл за другим, Папирус всё больше и больше разочаровывался. А ведь он почти изучил только блоки с Сансом (обоих папок)… оставался блок с Андайн. Он совершенно не хотел знать, что ОНА скрывала от него. Всё ещё хуже? Тогда он не переживёт этого. Разумеется, кроме того, что именно Андайн, вместе с тем же Сансом, уничтожили отношения Меттатона и Догго, что она могла такого сотворить? Каковы причины? И как Андайн связана с Тамагафками? — Нужно… нужно… нужно… придти… придти… в себя… Как-то через силу Папирус пытался достучаться до себя. Через всю муть.***
Нет, на информацию об Андайн он отреагировал уже не так жёстко. Но… ФИО: Фиш Андайн Анбелив Семья: Фиш Аннет — мать. Фиш Анбелив — отец. Любовный интерес: Аарон — бывший. Асгор — бывший. — Она разве встречалась с Асгором? Она с ним трахалась, но не встречалась, так какого чёрта?! Додж — бывший. — ЧТО?! А С НИМ ОНА КОГДА УСПЕЛА?! — Папирус ударил себя по лицу, — Какого… Кхм. Ясно. Я чего-то не знаю. Альфис — бывшая. Металикана — предмет воздыхания. И тут Папирус нахмурился: — Металикана? Это кто вообще? — краткое молчание, — Имя очень смутно знакомое, пару раз слышал… Но… Почему она не сказала? Нет. Я у неё это уже не спрошу… Иные отношения: Папирус — лучший друг / коллега / напарник. — Ну да блять, лучший друг — а про новых баб мы тоже молчим. Фриск — лучшая подруга. Альфис — лучшая подруга / бывшая. Крампус — лучший друг / коллега / напарник. Алекто — лучший друг / коллега / напарник. Бальмонт — хороший друг / коллега / напарник. Лукс — хороший друг / коллега / напарник. Шайрена — хорошая подруга / коллега / напарница. Вайрус — хороший друг / коллега / напарник. Санс — хороший друг / напарник. — Она сама недавно говорила, что Санс странный!!! СУКА! Аарон — друг / коллега. А дальше список стал очень интересным: Металикана — хорошая подруга / коллега / напарница / предмет воздыхания. — Что? Эта баба в КГ разве состоит? Или…? Субидэй — друг / коллега. Сначала Папирус понятия не имел, кто эти монстры, пока не увидел пару имён, которые он видел и у Санса: — Стоп… так они что… тоже из Тамагафков??!! Так оно и было. Девушка тоже состояла в Тамагафках. Но вступила она туда значительно раньше — плюс долгов у неё нет. Ещё вдобавок Андайн имела отношения с тамошней лидершей. Что ещё интереснее — она прекрасно знала о шлюханстве Санса. И тут для Папируса вырисовывалась ещё одна картина: Помимо Андайн, в Тамагафках состоят Ториэль и Чара. Ториэль там уже полгода, а Чара вступила в один день с Сансом. — Пи… пиздец… С каждым перелистыванием открывалась всё более новая информация: Псевдонимы: Санс — sans96the69skeleton (форум), SSSs (Тамагафки). Андайн — UNDINA_PETROVNA (форум), Chupamipolla (Тамагафки). Ториэль — Toriel_D (форум), Your_mommy (Тамагафки). Чара — xDeathwalk (форум), belovedpacification (Тамагафки). Папирус едва ли не рвал папки на части. Если не себя и не весь дом в приступе агрессии. Место в Тамагафках (роль). Андайн — капитан группы TTG-7 Санс / Чара / Ториэль — члены группы TTG-7, в команде №4 (лидер команды: Андайн). — Я ебал… В итоге, в начале следующего дня, Папирус закончил осматривать обе папки. Узнал всё, что возможно. Четыре часа утра, Папирус не может уснуть. Он лежит на своей кровати, представляя Санса и Андайн. Звонок. Папирус увидел абонента: Андайн. «Теперь она вспомнила обо мне? Именно тогда, когда у меня единственное желание — это оторвать ей нижнюю челюсть, а затем ей вырвать ту же рыбью глотку голыми рукам?!» Садизм никуда не исчез. Папирус даже не стал сбрасывать звонок, лишь отложил (изначально чуть не выбросил в окно) телефон в сторону, выключив звук и вибрацию. Пошло оно нахуй! — Вы ещё за всё ответите… — Папирус зарылся в одеяло, прикрыл даже голову, — мне просто нужно… немного больше времени и сил. Я вас всех ненавижу, твари.***
Следующая неделя пролетела незаметно. К счастью, никто не пострадал. А Санс не заходил. Да и вообще никто — даже Чара. И слава богу! Ибо последнее, чего хотел бы в данный промежуток времени Папирус — это любыми способами контактировать с другими. ОСОБЕННО С ЭТОЙ СВЯТОЙ ЧЕТВЁРКОЙ! Папирус просто лежал на своей кровати, иногда ходил по своей комнате. Но выходить он даже не думал. Разве что выходил в туалет или мылся. Но не более того. Скелет напрочь забыл о своей потребности к еде. Забыл о том, что он «монстр довольно болтливый». Он нуждался сейчас в одном — в полной тишине. И всё же, душ для него стал лучшим местом, где он изливал все свои эмоции. В последние три дня он там любил сидеть часами, продолжая сходить с ума, пока его кости омывали сотни холодных и даже слегка неприятных капель, которые, казалось, резали своим холодом косточки. Но это было единственным результатом его скорбного деяния по отношению к своей жизни. Он не мог успокоиться. Вообще. Он мог только плакать. И как только слезы текли из его глаз, остальные эмоции превращались в какую-то серую взвесь и скатывались вниз по подбородку, закрывая рот. Но ему это было безразлично. Пока Санса нет дома, пока капли били по его телу — он громко выл от боли в своей измученной душе. Папирус зверски устал — но теперь, с такими расшатанными нервами и находясь в подобных удивительных и ужасных обстоятельствах, он точно не отдохнёт. И не успокоится. Уже прошло несколько дней — а ему всё хуже. Он сел на пол и чуть не вывалился из своих костей. На его лице было что-то вроде гримасы. Папирус смотрел по сторонам, из-за страха, что его брат вот-вот вернётся. Он не хотел видеть его. Он даже думать о нём не хотел! Как и о Андайн. Но не получалось. Приходилось мучиться. Кричать, рыдать и молиться. Его одиночество понемногу уходило. Его стали бить мелкие судороги в ногах, голова не прекращала болеть. Но тем не менее — ему это вообще не помогало. Он постоянно размышлял о том, что узнал. Папирус даже думал за сигаретами пойти к Гриллби, ибо у него ассортимент приличный был. Но его останавливало две вещи: придётся выйти из своей единственной крепости и придётся контактировать с монстрами. Ещё хуже — Санс частый посетитель бара. Папирус не рисковал. Никак. Складывая паззл воедино, Папирус сделал вывод: его предали все. Довольно грубо так говорить, но тем не менее, факт остаётся фактом: О Сансе и говорить нечего — он снова пошёл по кривой дорожке. И сколько раз это уже было?! Ширококостный каждый раз давал обещание, что больше не будет лгать и чуть что — сразу обращаться к Папирусу! — санс. — да? — пообещай. — что? — что ты никогда не будешь меня обманывать. говори всё как есть. даже если правда ужасна. лучше ужасная правда, чем сладко-кислая ложь. — обещаю. — ответил он. Но из раза в раз происходит одна и та же немая сцена — снова обман, снова нож в спину, снова споры. А потом он же удивляется, почему Папирус время от времени настолько плохо к нему относится. Да потому что этот пидорас по-другому не заслуживает!!! Порой Папирусу казалось, что Санс действительно не ценит его. Тогда высокорослый скелет начинает мыслить на тему того: «а почему Санс вообще с ним живёт? контактирует?» Просто сидит на шее, ведь раньше Папирус был для него обузой? — Да лучше бы я сдох в том ёбаном инкубаторе… Главной целью Папируса было защищать Санса. Почему защищать? Потому что Санс ранее защищал его, но в последние годы становился всё слабее и слабее. Уже при битве с Мракобесом проявил себя, по большей части, восемнадцатилетний Папирус, у которого тогда были экзамены на носу. Тем не менее, грани стирались. Теперь, до Папируса смутно доходило: «Может, всё-таки зря? Какое ему вообще до меня дело…?» Когда Папирус поступал в АКГ и начинал учиться, Санс неоднократно говорил: — Бро… когда-нибудь ты поймёшь, что доверять нельзя даже мне. Папирус осторожно посмотрел в глаза Сансу: — П-почему? — Потому что мы живём в ёбаной дыре, Папс! Только не говори, что ты даже этого не понял за свою маленькую жизнь. — Ты каждый раз говоришь, — вспылил Папирус, — что мы в дерьме живём! Когда-нибудь ты мне нормально ответишь на вопрос «почему?!» — Когда-нибудь ты это поймёшь. — Санс вздохнул, — Обязательно поймёшь. Каким бы ты наивным не был, ты всё же умный. — невзначай добавил, — наверное. — Что ты имеешь в виду, Санс?! — Ты слишком наивный, Папирус. — Как же ты заебал говорить своими задроченными загадками! — Есть вещи, понимание которых приходит лишь… нет, не с возрастом. С опытом. Да. С опытом правильнее. И, как бы я не хотел бы быть поддержкой для тебя — рано или поздно я тоже могу свернуть не туда. Просто потому что все монстры — гнилые внутри, я этому не исключение. — Даже я гнилой? — Ты? — Санс кисло усмехнулся, — Нет, пока нет. У тебя есть шанс. Папирус лишь нахмурился. Он не понимал до сих пор. На самом деле, Санс не рассчитывал на подобное. Он больше оскорблял себя, нежели говорил какую-то мудрость. Вполне возможно, что старший брат подсознательно понимал, что опорой для Папируса он быть просто не может? Андайн. От Андайн он вообще не ожидал такого. Рыба изначально скрывала всё не только о Тамагафках, но ещё и о Сансе. Так нет же, она ещё и встречается с тамошним лидером! И с Сансом развлекается во всю! И Чара с Ториэль... Боже. Почему?! Не выдерживая натиски своих же размышлений, Папирусу оставалось проявить свою слабую сторону — плакать. Да, плач — это совершенно нормально, однако не в Подземелье, где высмеивают любую оплошность знаменитости. Старший брат, по мере взросления Папируса, тоже мог высмеять подобную эмоцию, поэтому, если Папируса пробивало на плач — спускал свои чувства он в исключительно уединённых местах, где-нибудь, на окраине Ватерфолла. В последний раз Санс видел его плачущим только после того, когда тот узнал про истинное намерение брата. Про постройку портала в Мир Мёртвых, чтобы спасти отца… Боже. Мой. Он даже ТОГДА скрыл, что Гастер — их отец!!! Папирус это узнал гораздо позже! УБЛЮДОК! Новая волна агрессии прошлась по Папирусу. От неминуемого буйства, Папирус резко натянул свой кулак и ударил стену. БАМ!!!!! Теперь стену между ванной комнатой и комнатой Папируса соединяли гигантские трещины, будто Папирус ударил не кулаком, а какой-то жёсткой магией. Да, скелету стало довольно больно в костях, но её он мужественно игнорировал. Сразу стало немного лучше. — МУДАК! И он снова заплакал, не прекращая выть на весь дом. Однако, теперь ему не хотелось даже высовываться на улицу, в противный дождь. Санса дома нет — поэтому… к чёрту. Ещё некоторое время назад Папирус понятия не имел, куда себя деть от постоянно нарастающей ярости, которая в любой момент захватила бы его в свои цепи. Но, невыпущенный колоссальный ком разъярённой энергии постепенно перешёл в эмоциональную и тягостную ношу, от которой очень бы хотелось избавиться. Теперь скелет чувствовал себя очень печальным и опустошённым. Место для злости всё ещё находилось, и, если его вражьи рожи объявятся здесь — он не станет это скрывать. Но сейчас ему хотелось одного — плакать. Долго и упорно. Громко и жалко. Лидер Королевской Гвардии, герой войны с Коалицией Справедливости, один из лучших и стойких учеников АКГ, многоуважаемая личность… прямо сейчас сидит в своей комнате, зарывшись в одеяло, которое теперь не способно его согреть и ревёт навзрыд, скармливая нескончаемые слёзы своей подушке, в надежде, что его страдания сейчас никто не видит и не слышит. Особенно Санс. Последние месяца три так его вывели из себя, из-за чего терпение было полностью истощено. Но и злиться Папирус больше не может, в душе он чувствовал огромную боль, скрывать которую он попросту устал. Теперь этот свежий шрам на душе будет напоминать ему о том, какие у него хорошие, а главное верные друзья. — Я чувствую… себя таким обессиленным. Он смотрел в потолок. — Неужели я правда заслуживаю к себе такого отношения? Его глазницы снова наполнялись слезами. — За что мне все эти мучения? Он никак не мог успокоиться. — Почему все мной пользуются как какой-то игрушкой? От его же плача голова болела ужасно. Но и уснуть он всё ещё не мог. — Сначала вся эта ебля с Асгором… затем эти двое… даже четверо., но на Ториэль мне плевать, а Чара… не знаю. Может, Санс был прав насчёт того, что она конченная, но… он хуже неё в любом случае. Папирус перекатился на бок. — Но я поверить не могу, что меня предали все, кто только возможно… Он медленно сворачивался в калачик, обнимая свои колени. — Я просто… Но всё же, усталость делала своё: его понемногу начинало клонить в сон. — Не… Он даже не стал сопротивляться сну. — Понимаю… Он понадеялся, что когда он встанет, ему полегчает. Но в глубине души он был уверен в обратном. Ещё больше он надеялся на то, что Санс НЕ ПРИДЁТ домой и уж тем более не застанет его в подобном состоянии. И никто не знал его боль. Никто даже не знал о существовании его боли. И не будет знать. Абсолютно никто. Такова прописная и жестокая истина, о которой он узнал только с е г о д н я. . .***
Я ужасно устал. Я так больше не могу. Меня так всё заебало. Наверное, если бы я был слабым духовно — давно застрелился бы. Потому что это невыносимо. И это крайне незаслужнно. Я просто не понимаю… Андайн… Санс… Чара… ЗА ЧТО??!!??!!??!!??!***
Новый день в Подземелье начинался с красивого рассвета. Наконец-то, тучи полностью рассеялись, теперь солнце (да, в Подземелье солнце, чудеса невиданные) озаряло большинство районов. Температуры хоть и были везде низкие (у каждого района своя низкая температура), но теперь хотя бы можно с уверенность гулять по Подземелью, зная, что сумасшедший ливень посреди пути не настигнет. Жителей было предостаточно — каждый закоулок был оживлён и небольшая изоляция по причине крайне нестабильной погоды этому действительно поспособствовала. Однако, на фоне такого счастья, шёл Папирус по улице, надвигаясь в сторону Ватерфолла. Толстая и мешковатая толстовка с белой надписью «Don`t hug me, i`m scared», знакомые красные джинсы с разорванными коленями и на этот раз обычные дешёвые кеды чёрно-белых цветов. Вообще, в такой одежде Папирусу должно было быть прохладно, ибо в Сноудине температура слишком низкая (для Сноудина) и почти каждый житель был едва ли не в пуховике с шерстяной шапкой, но теперь он не чувствовал ничего. Он изнутри чувствовал холод, что уж говорить о снаружи? Он смотрел исключительно себе под ноги, руки запрятал в карманы толстовки. По лицу было сложно определить: зол он, в печали он? Читалось какое-то безразличие, но ему всё ещё было крайне плохо. То ли такое глубокое отчаяние наступило у Папируса, то ли он ещё больше устал и не в силах это всё стерпеть. Но решил скелет поговорить с Гастером о Сансе. Почему? Зачем? Есть ли в этом смысл? Он не знал сам. Но знал одно — Гастер наверняка не знает многих вещей о Сансе. Так пусть же узнает, ёбана! Это будет его личным делом, верить высокорослому скелету или нет. Просто нужно излить свою душу, пускай даже не дадут поплакаться в жилетку. Просто… пусть он знает. Или хотя бы подозревает об этом. Дело Папируса — раскрыть все карты. А что он будет делать потом — без понятия. Однако, у него был один план, на который он особо не рассчитывал. А вот и пристань Сноудина, откуда можно было добраться до Хотлэнда. На лодке стоял Лодочник, ожидая заказы. Монстры чаще сами передвигаются, без помощи транспортных средств, однако, Папирус долго идти не хотел. К тому же, он понимал, что обязательно кого-нибудь встретит если не в Сноудине, так в Ватерфолле. Разговоры он хотел свести к минимуму, особенно с теми, кто так или иначе связан отношениями (любыми) с его «друзьями». Он сел в лодку. — Северный Хотлэнд. — сказал Папирус, протянув мешок с монетами. — Курс ясен. — ответил Лодочник. И поплыли они прямо по курсу. Зимний антураж быстро сменился на чрезмерно влажный, вместо снегов стали появляться гранитные камни. — Тру-ля-ля, тру-ля-ля! — пел Лодочник, — Спокойствие — сильнее эмоций. Молчание — громче крика. Равнодушие — страшнее войны. — Возможно, ты прав. — буркнул в ответ Папирус. — Легко скрыть ненависть, трудно скрыть любовь, всего труднее скрыть равнодушие. — Какого хуя ты это пиздишь? — Тебя настигло отчаяние. — Это так видно? — Немного. — Ясно. — Тру-ля-ля, тру-ля-ля, легко обмануть глаза, но трудно обмануть сердце. — А ты можешь не бубнить? Или включить музло какое-то? — Музыка по Вашему желанию — 10 G. Папирус тут же протянул монеты. Лодочник протянул ему портативную колонку с небольшим экраном. — Выбирайте самостоятельно. — Спасибо. И с немалой громкостью воспроизводиться трэк:Я оставил свои чувства в автобусе, Вышел пустой и холодный, до боли в рёбрах. Ветер держал меня за горло, Когда в твоих окнах гасили свет,
Это был русский эмо-рэп. Папирус всегда слушал музыку, в первую очередь, по настроению. Сейчас как нельзя кстати лучше ему нравилась депрессивная музыка. Пока он проносился с Лодочником по Ватерфолльской пещере и играла музыка, он продолжал думать о предстоящем разговоре с Виндингсом. Заиграл другой трек:Вырезки из журналов, Я помогу тебе, только скажи, И это то, о чём мы мечтали, Но не то, к чему мы пришли.
Стало ли Папирусу лучше? Нет. Но во всяком случае, он больше не слышит этот бубнёж Лодочника. И слава богу. Папирус хотел бы больше тишины. Скелет прокручивал в голове события последних двух месяцев, сопоставляя между собой всё, что он узнал и услышал. Произошло, безусловно, много всего. И всё же факт остаётся фактом — Папирус жертва предательства. Причём, неоднократного. Даже теперь, когда он совсем немного подуспокоился и хоть немного стал трезво воспринимать случившееся, он считает, что это в корне несправедливо и очень некрасиво, мягко говоря.***
Он переступил порог между лабораторией и Хотлэндом. Добрался он быстро. А вот и сама лаборатория — ресепшн, куча монстров в белых халатах… Папирус с спешкой шёл дальше. Сейчас он находился в одной из самых враждебных сред, которые вообще существуют. Враждебная среда, где обитает, прежде всего, сам Санс, потом Андайн нередко появляется здесь, есть даже Чара! И не дай бог встретить кого-то из них. У Папируса нет решимости и терпения с ними банально здороваться, максимум — убежать как можно дальше, в надежде, что они забудут о его присутствии здесь. Каков же будет разговор с Гастером? Без понятия. Да пусть будет любой исход. Просто пусть возьмёт себе на заметку, КАКАЯ многогранная и до омерзения лицемерная личность работает под его крылом. Верить или нет — его дело. — Может… он всё же знает о Сансе? — краткое молчание, пока взгляд устремлялся в даль затемнённых и холодных коридоров, — Есть один способ узнать. Но я в этих лабиринтах Минотавра нихуя не разбираюсь! Придётся… искать. Но искать он долго не стал. Что-то, что сложно назвать страхом, но ближе этого слова Папирус просто не мог вспомнить, заставляло его по большей части даже скрываться от других учёных. Он был как стелс — прятался за ящиками и ждал, пока кто-то пройдёт мимо. Среди учёных знакомых Папирус так и не увидел. Оно и лучшему. «Толькооо бы не встретится с этой мразотой!» Он продолжал блуждать по коридорам. Наконец, когда спустя двадцать минут хождений туда-сюда и вверх-вниз по этажам, когда скелет нашёл даже местонахождение кабинета Санса, он наткнулся на кабинет Анбелива. Тут же чуть выбив дверь с ноги, он вошёл к нему: — Анбелив, где Виндингс? Учёный поднял голову, ошарашенно посмотрел на Папируса. — А тебе зачем? — поправил он очки. Молчание. Папирус думал довольно долго — что же сказать правильнее? Мысли путались, хлеще джунглевых зарослей. — Разговор важный есть. — лучше этого скелет ничего не придумал. Рыбу подобный ответ не особо устроил: — Послушай, он чувствует себя не важно после одного заклинания и всё ещё приходит в… Стальной голос Папируса перебил его: — Просто. Отведи. Меня. К Виндингсу. Не испытывай моё терпение, которого и так нет! Или мне к кому обращаться с мегахуёвым состоянием? — Э… к твоему бра… — Нет уж. Е-его тут только не хватало!!! Веди к Виндингсу. Скелет сам с себя был в шоке: он не понимал, как ещё не перешёл на громогласный крик, который бы слышал всё Подземелье. Но свой тон он прочувствовал очень ясно. Ньех! Но, это лишь мелочи. Сейчас, пока Анбелив, почувствовав всё напряжение скелета, немедля вёл к Доктору Гастеру, он молился на одно: лишь бы ему Санс не встретился. Если он и вправду на работе… Что скелет с ним сделает — сам не знает. И знать не хочет. Но он понимает одно — он сорвётся, у него наступит аффект, который был разрисован его же больным воображением. И его уже никто не сможет остановить, даже Гастер. Несколько коридоров, пару лестниц. А вот и заветная дверь с табличкой: «В.Д.Гастер». Наконец-то! Казалось скелету, что банально похождение до кабинета займёт целую вечность. А Санс же наверняка где-то тут? Или есть вероятность того, что он до сих пор не на работе? Спрашивать это у Анбелива он не решился. Тем временем, отец предательницы распахнул дверь и вошёл в кабинет. Папирус лишь смотрел в проём. А вот и Гастер собственной персоной. Сидящий за столом в пустом и осветлённом коридоре. — К тебе Папирус пришёл. — М? — Не знаю для чего. Но явно с недобрыми намерениями. Анбелив тут же развернулся ушёл. Папирус зашёл. — Виндингс. Здравствуй. Я должен поговорить… Папирус говорил довольно странными предложениями. Ещё бы, единственный собеседник, с которым он всё это время общался — его внутреннее «я». Гастер отложил очередную книгу. Его глаза были прикрыты тёмными очками. — Очередной матерный поток? — с усмешкой спросил он, — Или всё же на опыты решился? Папирус едва заметно ухмыльнулся, хотя подобная реплика его бы больше взбесила. Сел перед ним. — Ты с Сансом ещё не начал? Начнём с этого. — Что ты имеешь в виду? — Ты что-то говорил ему про препараты недели две-три назад? — А… Да. Кое-что стал ему колоть. А это ты к чему? Папирус удобно расположился на кресле. — Это очень долгий разговор, но… — и скелет предательски замолчал. — Но? — Гастер поднял бровь. Не сразу видно, что Гастеру было интересно. Однако, факт того, что Папирус пришёл к нему с подобным заявлением, скорее всего, заставил учёного не посылать его сразу, отговариваясь постоянной занятостью. Папирус помолчал немного, когда повисла неловкая тишина, затем вздохнул: — Я… не знаю, с чего начать. Это будет очень долгий… э… разговор. Буду признателен, если ты найдёшь время, чтобы послушать меня. И узнаешь возможно новое о Сансе. Последнее я не знаю. — Времени — вагон. Ты меня заинтересовал, но немного. Потрудись разбавить жара в этих искорках. — Если ты его ещё не знаешь — то уверяю, этот твой огонь потом хуй потушишь. Гастер встал. — Кофе, чай? — Кофе. Не спал… не знаю. Не знаю, сколько не спал. Крепкое… крепкий кофе. — Заметно, что не спал. Ты весь опухший. Виндингс подошёл к кофеварке. — Это так заметно? — Да. Очень. — Уууммфффх…