***
— А что если это как... разводить свиней? — спрашивала Тилли, скривив рот в ужасе. — Это отвратительно! — возмутилась Джози, легко переключив своё выражение лица на улыбку, когда она протягивала мистеру и миссис Джорджес их копию Вестника Эвонли, а затем её лицо снова приняло прежний вид отвращения. — Мы ведь не грязные животные. — Но у животных нет разума, — сказала Диана, задумавшись. — И они так легко вынашивают их потомство. Ах, что если это значит... —...что Чарли был прав, — закончила её предложение Энн, с ужасающей пустотой в глазах внезапно осознав смысл этой фразы. В это утро перед воскресной службой Энн поделилась с девочками ужасной фразой Чарли о женской репродуктивной системе. Они, само собой, были поражены этим заявлением, и сразу же пришли к выводу, что Чарли, должно быть, ошибается. К своим матерям девочки не могли обратиться, поскольку знали, что им наказано не размышлять о таких вопросах до первой брачной ночи. Так что у них были только свои сомнительные знания, которыми они пользовались, чтобы добраться до истины. — Может попробовать спросить мисс Стейси снова? — спросила Тилли отчаянно, желая доброго утра вдове Аннет и вручив ей свежий выпуск газеты. — Чтобы она повторила свою загадочную речь с урока танцев? Нет, спасибо, — усмехнулась Джози. — Что она вообще имела в виду, когда говорила, что касания "не первое в этом деле?" — Что она имела в виду под шагами к зачатию? — горячо вопрошала Тилли. — И согласие? Какие шаги к нему приводят? — Видимо, нам придётся смириться с тем печальным фактом, что умные и эмоциональные женщины не могут иметь детей, — заявила Джейн, её абсолютное спокойствие удивило девочек. — Хорошая новость в том, что если это правда, то Руби точно не беременна. — Но я не хочу быть бесплодной! — вскрикнула блондинка в ответ, буквально ослеплённая гневом из-за безвкусной шутки подруги. Другие девочки, однако, не были так впечатлены: Джози толкнула плечом Джейн, а Диана сурово посмотрела на неё. — Давайте не будем строить догадки, — резко заявила Диана. — Мы просто должны найти человека, который сможет ответить на наши вопросы. — Но где? — надула губы Руби. — И кого?! Молчание охватило подруг, пока они пытались найти ответ в своей голове. Энн напряжённо выдохнула, наблюдая, как жители Эвонли выходят из церкви, надеясь заметить кого-нибудь, кого можно было спросить. Было так печально, что Марилла не могла помочь ей с этим вопросом. Бедная старая женщина была в такой же растерянности, как и её разъярённая дочь, когда ворвалась в Зелёные Крыши в тот день, и объявила, что Чарли сказал ей самую возмутительную вещь...***
— Я обречена! — кричала Энн, стукнув кулаком тесто, наслаждаясь тем, как мучная масса приняла её жестокий удар. Она продолжала яростно месить ржаную муку, а Марилла беспокойно наблюдала за ней. — Есть ли медицинские доказательства? — спросила женщина, стоя возле плиты, где она собирала котелок с бульоном для Мэттью — бедная душа его всё ещё страдала от простуды. — Я не знаю, — призналась Энн, расстроенная своим пробелом в знаниях. — Это какой-то цирк, Марилла! Хотя я никогда не утверждала, что уже спланировала своё будущее, но я хотела бы иметь все доступные варианты, чтобы я могла сделать лучший выбор, когда придёт время. — Я думаю, нет смысла волноваться до тех пор, пока мы не получим факты из более надёжного источника, чем Чарли Слоан, — предложила Марилла. — Ох, Марилла! — слёзно протянула Энн, бросив замешенное тесто, чтобы обнять женщину. Энн горячо рыдала самыми злыми, что только можно было найти в Эвонли, слезами, высвобождая своё отчаяние из-за серьёзного приговора, что озвучил для неё Чарли, и из-за всего остального, что она не могла контролировать. В конце концов, разве человек способен превратиться из эмоционального и умного в покорного и кроткого, если это просто не соответствует его природе? Лиса никогда не станет кроликом, так почему Энн должна? Самым неприятным было то, что она чувствовала, будто подвела Катбертов. Её возможное бесплодие было только одной вещью в длинном списке недостатков, каждый из которых мог стать причиной насмешек над людьми, которых она любила больше всего. Её сердце разбивалось, когда она думала о том, что Марилла и Мэттью никогда не увидят внуков; Энн даже не осознавала, как важно для неё это до настоящего времени. А какой милой могла быть их комнатка! Шестеро или семеро, мальчики и девочки, всё с умными мордашками, весёлым смехом и большими, любопытными серыми глазами; и, самое главное, ни один из них не будет проклят ужасными рыжими волосами их матери. Вместо этого Энн воображала, что у каждого малыша будут красивые, густые тёмные волосы цвета жареного каштана и дикие кудряшки, такие же, как у их отца...***
Когда Энн старалась изо всех сил не улыбаться, представляя в своём воображении счастливых малышей, она подняла глаза как раз вовремя, чтобы увидеть, как тот самый мальчик, чьи кудри сыграли столь важную роль в её фантазии, вышел из церкви и вежливо болтал с мистером Барри. Этот костюм Энн видела на Гилберте каждое воскресенье, но она должна была признать, что последние несколько месяцев он выглядел в нём более статно. Возможно, потому что его плечи стали шире, и пиджак более стильно облегал его тело, ткань растягивалась на его руках и спине в привлекательной драпировке. Пуговицы на жилете сияли; каждая из них, словно тёмный глаз, дразнила её за то, что она так бессовестно пялилась. Брюки немного выцвели на солнце, но с тех пор как Мэри жила с ними, они всегда были подшиты. Его ботинки, безусловно, были его лучшими — Энн знала, что Гилберт носил их только для церкви и на своей субботней стажировке у доктора Уорда; тёмная кожа была отполирована так тщательно, что Энн могла видеть своё отражение. Её серые глаза, в последний раз оценив внешний вид своего друга с ног до головы, остановились на его прекрасном лице, когда он закончил разговор с мистером Барри. Его подбородок был особенно очарователен в это утро; Гилберт говорил с улыбкой, его глаза и брови были расслаблены, и пусть Энн не могла слышать, о чём они говорили, было понятно, что Гилберт наслаждается беседой. И хотя Энн всё ещё смотрела на парня, она заметила, что болтовня вокруг неё затихла. Вернувшись взглядом к своим подружкам, она увидела, что все решительно и выжидающе смотрят на неё. — Что? — спросила она, со страхом предчувствуя их недобрый замысел. Поймав взгляд Дианы, Энн побледнела, когда её душевная подруга кивнула в сторону Гилберта. — Что? — снова спросила Энн, больше всего на свете желая, чтобы интуиция её обманула; страх начинал скрести по горлу. — Он готовится стать доктором, — шепнула Джози ей на ухо. — И? — крикнула Энн в ответ. — И мы можем его спросить, — решительно подытожила Тилли, толкая плечо Энн вперёд. — Давай. — Спросить его о чём именно? — требовала Энн в ужасе, переходящем в истерику, поскольку все её подружки столпились сзади неё и начали толкаться. — О репродукции. — Мы бесплодны? — О шагах к зачатию. — Нет! — кричащим шёпотом ответила Энн, пытаясь тормозить пятками о землю, бросая через плечо взгляд на предательниц. — Нет, нет, нет, нет, нет! — Доброе утро, — поприветствовал Гилберт, изумлённо уставившись на Энн и девочек. Замирая от ужаса, Энн смотрела вверх на Гилберта, который всё ещё стоял на верхних ступеньках церкви. Он доброжелательно улыбался, хотя и немного беспокойно, глядя на возбуждённо шепчущихся одноклассниц. — Доброе, — ответила Энн и улыбнулась с напряжением, забыв абсолютно всё, что ей нужно было сказать. — Эм... Как поживают Катберты? — рискнул Гилберт. — Прости? — переспросила Энн, моргая в замешательстве от вопроса парня. — Мистер и мисс Катберт. Я не видел их в церкви сегодня, — уточнил Гилберт, указывая через плечо на здание церкви; его карие глаза выдавали нервное смущение из-за деревянной беседы. — Ой! — ахнула Энн. — Они в порядке. Мэттью снова простудился. Марилла провела с ним большую часть ночи, поэтому они остались дома сегодня. — Мне жаль это слышать, — искренне сказал Гилберт. — Я надеюсь, он скоро поправится. Если хочешь, я могу попросить доктора Уорда дать ему совет относительно простых методов лечения, если ты думаешь, что это может помочь. — О, да. Это очень мило с твоей стороны. Спасибо. — КГХМ! Это была Тилли, её фальшивый кашель был таким резким, что Энн и Гилберт вздрогнули. — У Энн есть вопрос, — решительно сообщила Джози, бестактно хлопнув её по плечу. Раздражённая и смущённая, Энн одарила парня очень резкой улыбкой. Интересно, сможет ли он увидеть неистовое пламя агонии в её серых глазах? — Привет, — сказала она коротко. — Привет? — повторил Гилберт, нахмурившись и изогнув губы в недоумении. — Привет. — Ты уже сказала это, — озадаченно сообщил парень, не понимая, что задумали девочки, но очень надеясь, что его подруга найдёт в себе силы довериться ему с тем, что она хотела узнать. — Точно! Да. Эм... привет. — Ради всего святого, Энн! — шипела Джейн. — Гилберт! — Энн почти вскрикнула, заставив всю группу затаить дыхание. — Это... правда, что женщины, умные и страст...э-эмоциональные! — да, эмоциональные... это правда, что они... обречены... быть бесплодными? — последние несколько слов Энн выдала со скоростью поезда, отчаянно пытаясь поскорее вытащить каждый слог за пределы губ, чтобы поскорее закончить этот унизительный разговор. — Так работает репродукция? Энн не могла найти в себе силы взглянуть на Гилберта, представляя себе его потрясённое выражение лица, или, что ещё хуже, гримасу отвращения, что она имела дерзость просить объяснений такой вещи. Возможно, Гилберт убедится в том, что она такая же безнравственная, какой её нарекали в первые дни в школе; идея того, что она может потерять уважение своего друга, заставляла Энн почти умолять его забыть о том, что она когда-либо начинала этот ужасный диалог. — Хм... ну... этот вопрос немного... сложный... но... Его голос заставил Энн поднять голову вверх. Парень покраснел, но смотрел на неё не с отвращением или с жалостью, а с застенчивой серьёзностью; это дало Энн понять, что Гилберт не против, что она задаёт такой вопрос, и разве что она выбрала довольно деликатную тему для разговора на ступеньках церкви. — В моём медицинском опыте не было ничего такого, что могло бы заставить меня поверить, что репродуктивные способности женщины как-то связаны с тем, что она умная или... страстная. — Энн была уверена, что в этот момент Гилберт шутливо бы подмигнул, если бы его не окружали девочки со всего класса, или если бы он не выглядел так, будто единственным его желанием сейчас был побег. — Это всё? С облегчением вздохнув, Энн улыбнулась и собралась поблагодарить Гилберта, но внезапно Тилли толкнула её. — Шаги, — шептала она. Энн съёжилась, будто на неё только что высыпали сугроб снега, уставилась на Гилберта и со всей силы, что могла найти в себе, кивнула. — Что ж, — сказал парень, явно не чувствуя облегчение. — Тогда хорошего дня, — с этим неловким прощанием Гилберт оставил девушек у подножья церкви и поспешил в стойбище, где его ждала лошадь. Наконец освободив своё дыхание, которое она задержала с тех пор, как Тилли сказала про шаги, Энн прижалась к Диане, пытаясь заново собрать себя в единое целое. — Не особо информативно, — фыркнула Джози. — Он сказал "видел"! — с восторженным беспокойством сообщила Руби. — Что он видел?! — Хватит! — приказала Энн, громкий крик привлёк внимание всех её подруг. — Девочки, нам нужно очистить себя от этой бессмысленной лжи, — решила она. — Как же здорово было бы найти кого-нибудь, кому можно доверять, родственную душу, женщину с прогрессивным мышлением, которая бы понимала важность образования девочек в этих вопросах. — Но кого, Энн? — иронично спросила Джози, вскинув бровь. И хотя у Энн не было ответа на этот вопрос, она была уверена, что ей обязательно кто-то придёт на ум. В этот момент Гилберт промчался на горизонте, его конь медового цвета перешёл на небольшую рысь по грунтовой дороге. — Хорошего дня, — крикнул парень, махнув девочкам рукой. — И тебе тоже, — ответила Диана, выступая от имени группы. — И передай от меня привет Башу и Мэри! — Обязательно. И с этими словами Гилберт покинул девушек; Энн неторопливо следила за фигурой парня, который уносился прочь лихим галопом на своей лошади. Внезапно в голову ей пришла мысль, подсказанная фразой своей душевной подруги, и Энн притянула её лоб, чтобы радостно поцеловать. — О самая великолепная и мудрая из всех Диан! — объявила Энн, чем вызвала недоумение у своих подруг. — Я думаю, тебе нужно стать доктором, потому что ты только что просвятила меня в том, как мы можем решить нашу проблему. — Я? — спросила Диана, но прежде чем она могла потребовать разъяснений, Энн вручила оставшиеся газеты Джози и бросилась прочь так быстро, что ей пришлось держать шляпу на голове, игнорируя кричащих ей вслед одноклассниц. Энн понеслась изо всех сил к Зелёным Крышам, немного притормозив лишь чтобы поприветствовать Джерри (воскресенье было его выходным днём, но из-за болезни Мэттью он предложил приехать на полдня, чтобы посевной сезон на ферме шёл по расписанию), прежде чем отправиться на кухню, схватить пустой горшок для супа и убежать так же быстро. Энн побежала сквозь высокие пшеничные поля, сменившиеся виридиановыми; она бежала под ветками деревьев, что вот-вот собирались начать своё цветение, стоящих в богатом пальто из зелёной листвы, словно джентльмены на балу. Ботинки шлёпали по лужам, что некогда были покрыты тонким слоем льда; на части пути вместе с ней мчалась семья зайцев по тропинке, что существовала только в воображении самой Энн, поскольку ей совсем не нужна была протоптанная дорога, чтобы добраться до места её назначения. Дом Блайтов-Лакруа стал виднеться на горизонте сначала в виде небольшого каменного сооружения на горке ярко-зелёной травы, и затем постепенно вырос в крепкую, величавую усадьбу счастливой семьи. Когда она добралась до заднего крыльца, Энн на мгновение оглянулась, чтобы понять, где именно был Гилберт. Она определенно не хотела, чтобы он знал о её присутствии; было бы немного неудобно, если бы он оказался в доме. Она могла расслышать голоса, не слишком близко, но определённо не потерянные глубоко в саду. Взглянув на восток усадьбы, девушка увидела Баша и Гилберта в поле, они были в рабочей одежде и оба в земле, махали мотыгами и лопатами, вспахивая землю. Баш говорил что-то о посадке новой линии яблок, но Энн не могла сконцентрироваться на их разговоре, не тогда, когда всё её внимание было полностью потеряно на прекрасных очертаниях спины Гилберта. Со спины Гилберт казался… крепким. Хотя Энн давно уже полюбила чарующие очертания его великолепного подбородка, его хитрую улыбку, тёплые карие глаза и даже его широкую грудь, от вида которой порой она забывала дышать... но она никогда прежде не ловила себя на том, что с таким влечением пялится на его тело. Когда парень наклонился, чтобы сковырнуть лопатой особо упрямый камень из почвы, Энн заметила, насколько облегали его тело рабочие брюки, и ей пришлось прикусить внутреннюю часть щеки, чтобы удержаться от тяжелого вздоха, представляя, какого было бы положить руку на его талию и медленно, с восхищением точно над греческой скульптурой, спуститься вниз по ягодице. И снова эта ужасная и одновременно восхитительная щекотка в животе стала распространяться от центра к периферии, заставляя её ноги беспокойно дрожать. — Энн? Энн вздрогнула, с трудом восстанавливая дыхание, когда повернулась и увидела Мэри, стоящую в дверях. — Добрый день, — попыталась прийти в себя Энн, вспомнив, что именно Мэри была целью её визита. — Не против, если я войду? Ответная улыбка была достаточным приглашением, в котором только нуждалась Энн. — Что тебя привело? — Мэттью, — начала Энн, протянув горшок для супа. — Он все еще борется с этой ужасной простудой. Могу ли я убедить вас показать, как приготовить ваш фирменный куриный суп? Думаю, он может ему помочь. — Всё что угодно для этой прекрасной души, — с радостью сказала Мэри. — Ты знаешь, где кладовая. Нам понадобиться лук, морковь, чеснок, и ещё захвати всю мою корзинку со специями. Энн сделала всё как сказала Мэри, помогая подготовить кухню, чтобы они могли вместе сварить суп. В это время Энн пыталась сконцентрировать всю смелость, что только была в её храбром сердце, чтобы задать вопрос, который на самом деле привёл её сюда; но каждый раз, когда она открывала рот, слова сбегали с кончика языка, и Энн опускала глупый взгляд на свои ноги, начиная набираться мужества для того, чтобы вновь потерпеть неудачу. Расстроенная, Энн грубо мыла овощи, пытаясь заставить себя задать этот дурацкий вопрос; когда она выглянула в окно у мойки, то снова увидела Гилберта. Парень снял жилет и остался только в своей старой рубашке, которая была непристойна как минимум тем, что была мала. Она слишком жала в плечах, рукава были закатаны для удобства; редкий солнечный луч, пробивающийся сквозь хмурое небо, заставлял переливаться блеском волосы на его крепких предплечьях. Верхняя пуговица рубашки была оторвана, обнажая горло; Энн заворожённо наблюдала, как двигался его кадык, когда Гилберт опустошал кувшин с водой, и внезапно единственной вещью, которую ей захотелось сделать сейчас, было уткнуться носом в место, где соединялись его шея и плечо, и просто окружить себя Гилбертом, представляя, что он пахнет солнцем и землёй. — Только суп привёл тебя сюда? В этот раз, когда она снова была поймана за пристальной слежкой, Энн удалось сохранить самообладание. Повернувшись к Мэри, девушка заметила её дразнящий взгляд, и у Энн хватило такта, чтобы показаться огорчённой тем, что её застали врасплох следящей за своим другом. Но сам смущающий факт того, что она раскраснелась от столь глупой вещи, как горло Гилберта, подтолкнуло Энн быстрее задать вопрос, с которым, как она была уверена, Мэри может ей помочь. В конце концов, Мэри была замечательной женщиной, и у неё было замечательное сердце, а самое главное, она была беременна. Истинно в Эвонли не могло найтись более подготовлённого ко всем отчаянным вопросам Энн, чем женщина, что купалась в сиянии семейного счастья. — Я хотела спросить о репродукции, — выпалила Энн, вздрогнув от того, как странно прозвучал её вопрос. Её слова определённо удивили Мэри, потому что челюсть женщины раскрылась, а брови беспокойно нахмурились. — Позвольте мне объяснить, — сказала Энн, нарезая лук с морковкой, чтобы чем-то занять руки. Мэри слушала её, не прерывая, даже когда Энн полностью потерялась, охваченная пылом своей истории; женщина даже не смеялась, когда Энн стыдливо призналась, что её заставили спросить об этом Гилберта, и как их диалог не смог ответить на все её вопросы. — Как вы видите, мне нужно знать правду. Это моё тело, и я заслуживаю знать, как оно работает, поэтому я не хочу, чтобы меня сбивала с толку ложная информация. Я хочу однажды сделать лучший выбор для себя, и для этого мне нужно знать всю правду, — закончила Энн. — Вы расскажите мне? — Энн, детка, — начала Мэри, взяв нарезанные овощи, чтобы переложить их в кастрюлю и потушить с чесноком и приправами. — Я не уверена, что я та, кто должен говорить с тобой об этом. Тебе лучше обсудить эти вопросы с семьёй. — Марилла знает не больше меня, — с грустью сообщила Энн, — а остальные девочки сказали, что их матери будут слишком шокированы, если им придётся обсуждать такие темы. Но я подумала, ведь у вас есть Элайджа, и совсем скоро милая Корделия... — Энн замолчала и провела рукой по животу Мэри, её ладонь дрожала от теплоты жизни, которая бурно давала о себе знать под ней. Это была её крестница, растущая в утробе Мэри, родственная душа, которую Энн будет направлять, обучать и любить. Но как она может стать наставником, если даже не знает, как появилась эта жизнь? — А вы моя семья, Мэри. Кого я ещё могу спросить? Молчание было долгим, и Энн уже собиралась извиняться за то, что поставила Мэри в неловкое положение, но женщина, переложив тушёные овощи в бульон, добавляя курицу и немного специй, повернулась к Энн с сочувствующим выражением лица. — Присядь, — сказала Мэри, и Энн так обрадовалась, что чмокнула женщину в щёку, и устроилась на длинную скамью кухонного стола. — Хорошо, я полагаю, мы начнём с того, что ты расскажешь мне, что ты уже знаешь о репродукции. Мне бы хотелось знать, какие мифы я должна разрушить. — Конечно, — кивнула Энн. — Ну, я знаю, что репродукция включает в себя прикосновения и поцелуи, хотя меня убеждают, что это немного другой вид прикосновений и поцелуев, чем при ухаживании. И я знаю, что одно прикосновение и поцелуй не могут сделать женщину беременной. Я права? — Пока что да, — сказала Мэри, не делая дальнейших указаний. — Женщина, у которой я раньше жила, называла это интимной связью, — продолжила Энн, опустив взгляд, внезапно почувствовав дискомфорт. По правде говоря, Энн сложно было возвращаться к воспоминаниям о своей жизни до Зелёных Крыш; она предпочитала воображать, что она Дюймовочка, девочка, что просто выросла из земли Зелёных Крыш уже готовой стать дочерью Катбертов. Гораздо лучше воображать, чем вспоминать настоящее прошлое; но единственным примером брачных отношений, который она видела, была чёрствая миссис Хаммонд и её муж. — Она говорила мне, что у всех мужчин есть мышь в переднем кармане, и что им нравится, когда женщины играются с ней... она говорила, что хочет чтобы я поскорее выросла, и её муж заставлял меня играть с его мышью и наконец дал ей отдохнуть. И я помню, что хотела остаться маленькой навсегда, потому что каждый раз, когда миссис Хаммонд играла с карманной мышью своего мужа, у неё рождались близнецы, а мне этого не хотелось. Думаю, именно тогда я поняла, что репродукция как-то связана с интимными отношениями; что для создания младенца нужен муж и жена. — Мужчина и женщина, — осторожно поправила Мэри. — В идеальном мире иметь ребёнка могут только жёны и мужья, но то, что на самом деле необходимо для зачатия — это мужчина и женщина. — Не в браке? — спросила Энн, шокированная, когда Мэри кивнула. — Ох, теперь я понимаю... — вздохнула девушка, мысленно возвращаясь в приют, куда иногда женщины приводили своих детей без мужей. Некоторые приходили снова и снова, и кастелянша называла их распутницами и бездомными, забирая детей и каждый раз прогоняя матерей прочь. Было ещё кое-что, что вспомнила Энн. Молодое и румяное лицо девушки со светлыми волосами, которое Энн помнила туманно, словно глядела через рябь воды. Она была ненамного старше Энн, и на её руках был кричащий малыш. Эта девушка напевала колыбельную, и её голос звучал в перемешку с выкриками чьего-то имени; но была вещь, которая неистово вопила доминантой в её памяти: тогда тихая колыбельная превратилась в вой, и это был призрачный вопль девушки, когда она опустилась на колени с пустыми руками. — Энн? — Ох, Мэри! — вскликнула Энн, внезапно вернувшись в реальность. Воспоминания, которые, казалось, были давно похоронены под чёрствой почвой приюта, теперь пугали её. — Так вот как ты... — Энн прервала себя, догадываясь, что это, должно быть, слишком невежливый вопрос. — Прости, я не должна была спрашивать. — Да, так, — призналась Мэри, с нотками стыдливости в её тоне. — Я была на два года моложе тебя, когда встретила отца Элайджи. Я люблю моего сына, несмотря на всё, что он сделал, и я бы никогда не отреклась от моего мальчика. Единственная вещь, которую я бы изменила, это обстоятельства его рождения. Я... ну, я никогда не была замужем за отцом Элайджи. Не то чтобы он спрашивал, или хотя бы остался рядом, чтобы помогать... Ребёнку, растущему только с мамой, приходится непросто, и все знают почему. Возможно, если бы у меня был кто-то, кто помог бы мне ответить на эти вопросы тогда... всё было бы иначе. Мэри опустила взгляд, стыдливо и с грустью, и Энн просто не могла допустить этого. Она протянула руку через стол, проведя по щеке Мэри, побуждая женщину взглянуть на неё; удручённый взгляд Мэри заставил Энн почувствовать, как её сердце разрывается на миллионы осколков. — Вы только что сказали, что в зачатии участвуют мужчина и женщина, что означает, что часть ответственности лежит на отце Элайджи. Несправедливо, что мир так сильно винит женщин, но я никогда не буду считать вас безнравственной, Мэри. Никогда. Это не причина. — Ты — что-то невероятное, малышка Энн, — вздохнула Мэри, слёзы медленно стекали по её щекам, когда она погладила руку Энн, что была у её лица. — Хорошо, вернёмся к вопросу. Что говорила тебе Марилла, когда у тебя началась менструация? Успокоившись, что Мэри всё ещё хотела помочь с её вопросом, Энн уселась обратно. — Она сказала, что моё тело уже готово родить ребёнка, и кровь означает, что зачатия не было. Я спросила, означает ли это, что кровь прекратится, когда я забеременею; когда Марилла сказала "да", я ответила, что не понимаю, почему женщины не беременны всё время, ведь кровь — это так неудобно. Эта нелепая фраза заставила Мэри рассмеяться так сильно, что по её щекам снова текли слёзы, но уже по другой причине, и Энн была рада, что смогла заставить свою дорогую подругу рассмеяться, даже несмотря на то, каким унизительным было её откровение. — И что Марилла говорила о роли мальчика в рождении ребёнка? — поинтересовалась Мэри, когда смогла взять под контроль свой смех. — Ничего, — сказала Энн. — Только то, что нужен муж, чтобы родить ребёнка, и что менструации означают, что мое тело достаточно зрелое для этого. — И она никогда не говорила о сношении? — Нет, — ответила Энн, заинтригованная новым словом. — Сношении? — Хм... — хмыкнула Мэри. — Так называют действие, когда мужчина и женщина соединяются, чтобы завести ребёнка. — Соединяются? Как? — вскрикнула Энн, её глаза горели от любопытства. — Понимаешь, репродукция и зачатие тесно связаны с твоим телом и телом мужчины, — объяснила Мэри. Энн кивнула. — Думаю, некоторые дети, за которыми ты следила, были мальчиками. — Энн снова кивнула. — Так что ты должна знать, что мальчики и девочки устроены по-разному. — Ох! — воскликнула Энн, краснея, когда Мэри с серьёзным выражением лица произнесла слово, которое нельзя называть. — Да, это так, — добавила Мэри. — У всех мальчиков это есть, а у девочек... этого нет. Видишь в этом связь? — Да. — Ну, я полагаю, что женщина, с которой ты жила, говоря о карманной мыши, имела в виду именно это, — начала Мэри, наблюдая, как Энн адсорбирует новую информацию. — Когда мужчиной овладевает страсть, что может случиться, если — к примеру — женщина гладит его, он готовится к сношению. Мужчина и женщина соединяются, и когда всё действие завершается, часть его попадает внутрь женщины, и она может... — Значит, Тилли была права! — заявила Энн, её глаза расширились в ужасе, когда она схватилась за лицо руками. — Это как животноводство! — Это не так! — вмешалась Мэри, прежде чем Энн могла потерять свой рассудок от паники. — Это не... то же самое. Механика — что именно происходит — да, признаю... она такая же. — Это отвратительно, — протестовала Энн. — Это звучит противно. Ужас! Почему женщины делают это? — Потому что это может быть чудесно, — призналась Мэри, стараясь не смеяться над очередным возмущением Энн. — Это может приносить ощущение... удовольствия. Это удивительно, на самом деле. — Но... соединение... разве это не больно? — спросила Энн, ощущая неудобство даже при мысли об этом. Её воображение буйствовала всевозможными отвратительными видениями, которые подпитывались воспоминаниями о том, как она случайно увидела коня Гилберта, который пристраивался к её красавице Белль. Когда Энн случайно застала процесс разведения лошадей, Гилберт поспешил прикрыть девушке глаза, а Мэттью умолял не рассказывать Марилле о том, что она видела. Всё это казалось таким глупым и неловким инцидентом, о котором давно забыли, но теперь Энн поняла, что эти действия стали причиной беременности Белль (кобыла родила двойню прошлым летом: Бронзу, жившую в саду Гилберта, и Баттерскотч, который был в Зелёных Крышах). — Есть вещи, которые можно сделать, чтобы подготовить женщину к... соединению с мужчиной, — деликатно пояснила Мэри. — Какие вещи? — Поцелуи и касания, — сказала Мэри, — но, как ты сказала, это немного другие прикосновения и поцелуи, нежели те, которыми ты можешь поделиться с ухажёром. — Если всё так, как вы говорите, — Энн начала осторожно, всё ещё сомневаясь, — тогда почему здесь больше не рождается детей? — Потому что дети не рождаются всё время, — сказала Мэри, поглаживая живот. — Значит, вы и Баш... пытались несколько раз? — Энн не могла удержать своё любопытство, чтобы не спросить. — Да, несколько раз. — Мэри, — вздохнула Энн, положив локоть на стол, чтобы удерживать свою тяжёлую голову, полную мыслей обо всём том, что поведала её наставница. — Это всё так... так запутанно. Заметив, как девушка прибывает в раздрае, Мэри подошла к Энн; она обняла живот, прислоняясь ухом: движения, которые чувствовались под кожей, кажется, успокаивали. Это помогло Энн смириться со своими запутанными чувствами касательно репродукции, и она подумала, что действия, которые направлены на создание новой жизни, не могут быть чем-то плохим, несмотря на то, как неприятно это звучало. — Энн, пожалуйста, послушай внимательно, что я скажу, — сказала Мэри через момент, убеждая девушку посмотреть ей в глаза. — Ты должна делиться собой только с тем, кто уважает тебя и дорожит тобой. Говорю тебе, как женщина, которая была и с мужчиной, что не любил меня, и с мужчиной, который любил; делиться собой с человеком, который любит тебя, а ты любишь его — это имеет большое значение. Когда мы влюблены, мы отдаём мужчине наше сердце, и мы верим, что он не разобьёт его; и когда мы отдаём ему наше тело, мы верим, что он не испортит его. И если ты будешь с человеком, которого ты любишь... всё, что из этого выйдет, будет прекрасным. — Бог мой... — напряжённо выдохнула Энн; слова Мэри показались ей точно стихами. — Не удивлена, что никто не говорит об этом. Это кажется таким интимным. — Вот почему это и называется "интимными отношениями", малышка Энн, — сказала Мэри, улыбаясь знакомой Энн улыбкой, чмокнув девушку в макушку, прежде чем вернуться к плите и почти готовому супу. Решив, что ей нужно время, чтобы усвоить и принять всё новое, о чём ей поведала Мэри, девушка принялась помогать по кухне с уборкой, тихо напевая про себя, вернула на место корзинку для специй и стала мыть посуду. Но затем один вопрос вспыхнул в голове рыжеволосой девушки с ослепительной настойчивостью показавшегося во время рассвета солнца. — Мэри... как я узнаю, что я влюблена? В этот момент дверь распахнулась, и в комнату вошли Гилберт и Баш; двое смеялись над какой-то общей шуткой, их руки были коричневыми от грязной земли, а тела покрыты слоем сухого пота. — Мэри, мой ангел, что так чудесно пахнет? — интересовался Баш, отряхивая пальто от грязи. — Привет, Энн, — сказал Гилберт, улыбнувшись в тот момент, когда произносил её имя, счастливый и удивлённый видеть её на своей кухне. Он вопросительно изогнул бровь, когда она поздоровалась с ним. На её лице была какая-то неразборчивая эмоция, когда она обернулась и практически не моргая уставилась на его грудь. Взглянув вниз, Гилберт чуть не вскрикнул, когда понял, что был только в своей рабочей рубашке, забыв жилет в поле; неряшливо потерянная пуговица на сильно изношенной рубашке заставила его почувствовать себя практически наполовину голым. Неудивительно, что она так странно на него смотрела. Скрестив руки на груди, он внезапно смутился, особенно когда заметил, как Баш хихикает над его неловкостью. Гилберт изо всех сил старался не показывать смущения, оглядываясь на Энн, надеясь, что она не заметит его румянец. Его действие, кажется, разрушило заклинание, под которым была Энн, и девушка быстро подняла глаза на лицо парня. Двое поймали взгляд друг друга, мало отличающийся от того, что произошёл между ними несколько дней назад во время танцев. Снова Энн и Гилберт были притянуты гравитацией друг друга, не в силах сказать, почему мир вокруг стремительно растворяется в темноте, оставляя лишь тропинку, отмеряющую расстояние между ними, которое каждый из двоих отчаянно желал преодолеть. — Что ты делаешь тут? — поинтересовался Гилберт, его тёплый и приятный взгляд заставил Энн чувствовать себя так, будто она свернулась калачиком под уютным одеялом. — Я... Я... я помогаю. — Это суп для Мэттью, — сказала Мэри, протягивая девушке горшок с кипящим свежим супом. Она переглянулась с мужем, и Баш с ухмылкой покачал головой от комичной безнадёжности двух молодых людей, стоящих на их кухне. Внезапно, Энн схватила горшок, поблагодарила Мэри, и выскочила из кухни, едва поприветствовав и попрощавшись с Башем, быстро пронеслась мимо Гилберта у входной двери, оставив лёгкий ветерок за собой. Смущенный взгляд, возникший на мягком выражении лица Гилберта, она так и не увидит; но она чувствовала, как и всегда она могла чувствовать его взгляд, что он наблюдает, как она уходит, и от этого появлялась беспокойная дрожь в позвоночнике. Возможно, именно поэтому их танец был таким... живым. Гилберт смотрел на неё всё время. На её лицо, на её косы, платье, руки, тело, и даже, на мгновение, на её губы. Энн прикусила губу, когда воспоминания об этом снова овладели ею; её дерзкое воображение собиралась начать фантазию, в которой она и Гилберт репетировали танец в школе, их одежда была слегка влажной от ливня, из-за которого они укрылись в здании; гром и молнии бушевали за окном, когда Гилберт притянул её ближе и, вместо того чтобы продолжать делать правильные шаги, положил её руку на своё барабанящее сердце, наклонился к ней, закрыл глаза и... Щекотка вернулась к ней снова, и вместе с ней тоскливое влечение было настолько невозможным, что Энн пришлось прислониться к дереву, чтобы перевести дыхание. Это так смешно! Она знала, даже почти приняла факт того, что ей нравится Гилберт. Возможно, ей очень сильно нравится Гилберт. Точнее, он нравился ей больше чем друг. Она не знала, можно ли это назвать любовью, но подозревала, что влюблена в него, и, вероятно, уже давно. Это было так запутанно, все эти попытки разобраться в дружеских чувствах и страсти, а теперь и влечении... Всё ещё сильнее осложняли чувства Руби к Гилберту, но Энн едва ли могла разобраться со своими проблемами, не говоря уже о чувствах блондинки. Иногда эмоции могут быть невыносимыми. Решив отложить всё, что она узнала (и всё что чувствовала) на другой день, Энн отряхнула кусочки дерева от пальто и поспешила обратно в Зелёные Крыши, опасаясь, что чудесный суп Мэри может остыть. В доме было тихо, когда Энн вернулась. Камин оставался холодным, а это означало, что Марилла всё ещё спала, её бедная душа совсем истощена. Отложив немного супа для неё, Энн быстро приготовила поднос для Мэттью: наполнила миску куриным супом, намазала два толстых куска хлеба, нарезала одно клубничное яблоко на аккуратные четвертинки и посыпала их корицей; жестяную кружку заполнила горячим чаем и украсила поднос вазой с маленькими ромашками. Осторожно Энн занесла поднос в комнату Мэттью, обрадовавшись, когда заметила, что мужчина сидит на кровати. Он читал книгу, томик дрожал в его ослабленной хватке, но глаза утратили молочный блеск болезни, а кожа была уже не такой бледной, как днём ранее. Когда он заметил Энн, крадущуюся в его комнату, Мэттью улыбнулся и загнул страницу книги, прежде чем отложить её в сторону и пригласить девочку составить ему компанию. — Расскажи мне, как прошёл твой день, — спросил он, проглотив первую ложку супа, мыча от восхищения, благодарно одарив Энн улыбкой. Девушка улыбнулась в ответ, придвинувшись на стуле к его кровати. — Я пришла к выводу, — объявила она, удерживая драматическую паузу, чтобы Мэттью мог опустить ложку и уделить ей всё своё внимание. — Взросление — это ужасно утомительно. Посмеиваясь — и затем вынужденный остановиться, когда слабый кашель вырвался из его груди — Мэттью не мог не согласиться с прямолинейной оценкой Энн. Все новые знания, которые она получила и которые стали причиной такой оценки, были именно утомительными. К счастью, была одна вещь, которая, Мэттью Катберт знал, могла взбодрить его дочь. — Вот, — сказал он, протягивая Энн чашку, зная, что она любила чай так же, как и он. — Я считаю, что чашка хорошего чая всё поправит. Взяв чашку, Энн сделала глоток, наслаждаясь горячим напитком (слегка горьковатым с ломтиком лимона), прежде чем вернуть её Мэттью; старик сделал глоток и поставил чашку на поднос, а затем предложил девушке один из ломтиков хлеба. — Милый Мэттью, — сказала она, одной рукой взяв кусочек хлеба. Впервые с тех пор, как она танцевала с Гилбертом несколько дней назад, Энн наконец почувствовала себя замечательно. — Я бы потерялась в пучине отчаяния без тебя. Ты, как и всегда, точно знаешь, как всё исправить.