Сотни тысяч лет

Довольно часто прошлое наведывалось к нему далеким эхом чьих-то голосов. Ниито прекрасно помнил каждый из них, знал, кому они принадлежали, но прошлое должно было оставаться тем, до чего нельзя дотянуться физически. Нечто неустанно пыталось убедить его в обратном, вынуждая ощущать чье-то присутствие за спиной так же явно, как и годы назад. — Ниито! — мальчишеский голос доносился откуда-то изнутри, искаженный, невнятный, лишенный какой-либо понятной интонации. Ветер, запутавшийся в густой траве, был громче, яснее, а журчание реки оглушало до болезненного отклика в барабанных перепонках. Судзуки поморщился и медленно разомкнул веки, и взор его наполнился холодными темно-зелеными красками заросшего влажного берега. Он чувствовал этот холод каждой частичкой своего тела, и он проникал внутрь юноши через сосредоточенное глубокое дыхание. В детстве Ниито так же бездумно разглядывал мир вокруг, и тот будто кричал на него какофонией ужасно громких звуков. Они были громче, чем голоса дорогих ему людей, и обрывки фраз слышались им так, словно он был с головой погружен в воду. Что-то с годами успело в нем измениться, обрести иную форму, но заново пережить какое-либо событие не вызывало особых трудностей. Напротив, было сложно предотвратить череду повторяющихся картин. Как бы Ниито ни старался, медитировать у него не выходило. Течения времени он не замечал, и ему удавалось полностью абстрагироваться от своих естественных ощущений, но это не приносило никакой пользы, только давало голосам в голове вдоволь набушеваться и высказать все, что юноша старался игнорировать до этого. Самосозерцание — лишь способ вернуться в глухую чащу, где тени были самыми густыми. Однако Химеджима-сэнсэй просил начинать все сначала, и Судзуки пытался, невольно вздрагивая от звука своего имени, но затем вновь восстанавливая концентрацию. Он знал, что если позволит себе хоть раз обернуться, ответить на этот зов, то снова почувствует себя самым одиноким существом на всем белом свете, и тогда не только тренировку, добрую половину его жизни придется начинать с самого начала. Во время медитации ему приходилось постоянно напоминать себе, как его зовут, что же это за человек такой — Ниито Судзуки. Будущий охотник на демонов, готовящийся к окончательному отбору. Ученик Гёмея Химеджимы, пришедший к нему худым мальчишкой около шести лет назад. Ниито прекрасно помнил отравляющее душу недоверие, исходящее от слепого мужчины, и тот момент, как оно вдруг просочилось по капле и навеки исчезло. Как его приняли, несмотря ни на что. Даже в глубоком одиночестве юноша чувствовал тепло чужой ладони на своей макушке, стоило только припомнить несколько особо важных для него событий. И это освобождало его от тугих пут растерянности: казалось, он вспоминал, как правильно дышать, и страх задохнуться всей этой неопределенностью покидал его сердце. Судзуки пришел сюда сам, влекомый легендами о храбрых мечниках, сражающихся с демонами, и случайной встречей с одним из таких людей. Катана за поясом невольно стала элементом образа, который мальчишка тут же захотел принять. И это было единственным, чего он стал желать всем сердцем спустя годы бессмысленного хождения в тумане, из которого был соткан его мир. Ниито не мог отвергнуть реальное зло и реальную смерть, не мог не воспользоваться возможностью стать воином с изображений старых книг. Однако в действительности что-то не совпадало с его аморфными фантазиями, а именно — невыносимо долгий процесс обучения, из-за которого юношу то и дело приходилось возвращать обратно на тропу. Он трудился изо всех сил, но стремительно приближался к тому возрасту, когда кризис идентичности беспокоил всех молодых людей, а его — с особенной изощренностью. — Ты готов. Сам он в это не верил, так и не постигнув всю суть Дыхания Камня. Ему постоянно чего-то не хватало, и никакая кропотливая работа над собой не приносила плодов. Так Судзуки казалось — все такое бессмысленное. Но своими слепыми глазами Химеджима-сэнсэй видел что-то, чего не видел он, и это вводило его в замешательство, ибо по обыкновению все бывало с точностью да наоборот. Слова учителя имели свой вес — они значили куда больше, чем Ниито мог до конца осознать, но он не видел результата и понятия не имел, на что ему следует обращать внимание. — Тебе придется выбирать, мальчик мой. Выбирать из того многообразия вариантов, что можешь предложить себе ты сам. Выбери свой меч. Выбери свой собственный путь. Создай что-то свое. — Что-то… свое? Судзуки смотрел на изувеченные мозолями руки, на излишне выпирающие костяшки пальцев и лабиринт синеватых вен. Этими руками можно было создать что-то свое? С нуля? Без какого-либо ориентира? Исключительно на его собственном опыте и желаниях? Только лишь думая об этом, Ниито казалось, что он стоит у края бесконечного обрыва, где его ждала пугающая невесомость падения. Кому-либо подражать было куда проще: чужой мир представлялся более понятным и гостеприимным. Однако ошибочность этого пути очевидна, и юноша готов был сделать шаг в пустоту, попробовать отыскать там нечто важное для себя. Поднимая вверх клинок и наблюдая за бликами света в его металлической поверхности, Ниито силился понять, как воспринимал это оружие сам и как его чувствовал. Это был чужой меч, все еще хранящий в себе цвет своего хозяина, и ощущался он не более как инородный предмет в руках юноши. Судзуки опробовал его вес, сделав несколько размашистых ударов, и лезвие с характерным свистящим звуком рассекло воздух. Он ступал по мокрым скользким камням, повторяя базовые движения на берегу реки, но в голову ему ничего не приходило. Ни одной идеи, ни одной даже самой отдаленной мысли. Чем ты вообще занимаешься? — Иду на Финальный отбор. Это был исчерпывающий ответ, и вопрошающий замолчал. Удивительно, они все вдруг замолчали, оставив его в полном одиночестве.