Собрать по осколкам

      Кровь стучала в висках, мысли смешались во что-то неоднородное, неясное, едва различимое, время замерло, но мир продолжал по инерции идти кругом по старой траектории, готовый слететь с нее и разбиться вдребезги, словно хрустальный. Холодное прикосновение страха, перебирающегося с лопаток к затылку, своими леденящими щупальцами обвиваясь вокруг шеи. Странное чувство того, что разом прошла вечность и одновременно как будто не больше тридцати секунд. И боль. Настолько сильная, что ослепляла разум, единственное за что Гермиона нещадно держалась, боясь потерять рассудок.       Казалось, еще минута — и больше она не выдержит. Все закрутилось и смешалось с новой силой. Животный ужас, неугасающая боль порождали только одно желание — чтобы эта пытка закончилась, чтобы весь коктейль этих уничтожающих чувств покинул ее тело вместе с бесконтрольно заливающими лицо слезами. Неутихающая агония, сметающая все, что видела, напоследок усиливаясь. Девушка едва чувствовала прикосновение внешнего мира сквозь окутавшую ее пелену.       Как ни странно, первой среагировала Алиса. Она была бледнее обычного, но на лице обосновалось выражение ясности и решимости. Девушка села на пол, положив голову Гермионы на колени, гладила ее по волосам в попытках немного успокоить и облегчить страдания, пока та вырывалась, выгибая спину. Она параллельно взяла на себя обязанность за руководство однокурсников, для которых приступ профессора стал пугающим и выбивающим обстоятельством.       — Лили, измерь пульс и давление. — Стоун говорила четко и громко, перекрывая крики девушки, перерастающие в рыдания и всхлипы, снова возвращающиеся к отчаянным возгласам. — Лили, заклинанием, — напомнила девушка подруге, по привычке маггловским способом приложившей пальцы к запястью преподавателя. — Доркас, неси аптечку, Ремус, достань зелья высшей колдомедицины. Марлин, сооруди кровать. Вы двое, за учителями и Помфри, — кивнула она в сторону Поттера и Блэка.       — Нет, — хрипло сказала Грейнджер, собрав последние силы и одернув завесу, отделяющую ее от учеников. — Нет, никому не говорите, — до посинения взявшись за руку Лили, хватаясь за нее, как за последний оплот на границе бессознательности, — никто не должен знать, никто, — сумасшедший взгляд бездонных темных глаз зацепился за лицо Алисы, — никто.       Парни стояли у самого выхода, с беспокойством наблюдая за ситуацией, в любой момент готовые все-таки сорваться из Выручай-комнаты. Кэсси судорожно высыпала все содержимое аптечки на пол перед подругами, пока Марлин, прикрыв глаза, пыталась сосредоточиться, чтобы волшебное убежище Хогвартса предоставило то, что попросила Алиса. Люпин же нервно доставал зелья, которые могли понадобиться в любую секунду, учитывая состояние девушки и отказ от помощи профессионала.       — Профессор, послушайте, — вкрадчиво начала Стоун с беспокойством, отражая состояние Лили, замершей с палочкой в руке над грудью Гермионы, результаты были больше, чем неутешительные. — Ваше сердце сейчас как у зайчонка, пульс и давление запредельные. Вы можете просто не выдержать этой боли. Нужно срочно обратиться к мадам Помфри.       — Нет, — крикнула Гермиона, с удивительным рвением поднялась на локтях, пытаясь выбраться из паутины рук. — В моей комнате где-то должен лежать флакончик с зельем. — С силой она сжала челюсти, на ладонях оставляя кровавые шрамы в виде лунок от ногтей. — На нем иллюзорные чары, внешне выглядит как бодроперцовое, если откупорить... — отрывисто она пыталась в легкие необходимый кислород, но воздух как будто откачали. — Если откупорить, пахнет прелой древесиной и сгнивающими листьями. — Тело ее снова ненатурально изогнулось, из последних сил удерживая внутри крики вместе с накопившейся болью.       — Все слышали? Давайте быстрее, — обратилась Алиса к брюнетам, которые сразу же выскользнули из комнаты и побежали со всей возможной скоростью в сторону нужного кабинета.       Сердце гулко стучало где-то в области горла, ноги на автомате сгибались в коленях, приближая своего хозяина к цели. В голове упорно билась лишь одна мысль — быстрее-быстрее-быстрее, пока страх стягивал грудную клетку, норовясь сломать и ребрами проткнуть легкие. Выступы, колонны, картины, повороты, лестницы. Сириус резко дернул несущегося рядом Джеймса в сторону, прячась в одной из ниш, лишая себя воздуха, чтобы лишний вздох или иной звук не создал новых проблем.       Сохатый недоуменно посмотрел на друга, как бы спрашивая о причине остановки, но нашел в своей оленьей голове причины промолчать и прислушаться самому. Он услышал почти незаметные шаги совсем недалеко, направляющиеся к их укрытию. Именно сейчас не хватало какого-нибудь преподавателя, Филча или ученика. На самый крайний случай Блэк незаметно сжал в ладони палочку. Нервы натягивались как проволока, готовая в неизвестный момент порваться. Еще чуть-чуть, еще. Почти подошел.       В поле зрения появился парень небольшого роста, чуть полноватый, он на мгновение остановился, будто принюхиваясь, но боясь оглянуться, словно опасность поджидала его за каждым углом.       — Питер, — с нескрываемым облегчением воскликнул Джим, — Мерлин тебя подери.       Гриффиндорец вздрогнул и отскочил от ниши к другой стене, казалось, он уже был готов к нападению, но заметив друзей, он изобразил приветливую улыбку.       — Я вас не заметил, — простодушно ответил он. — А что вы здесь делаете? Уроки уже закончились?       — Нам нужна твоя помощь, — перебил его Поттер, подойдя к Петтигрю ближе, как будто кто-то их мог сейчас подслушать.       — Нет, она просила не говорить, — нахмурившись, сказал Сириус, повернув Джеймса к себе, положив ему на плечо руку. — Нельзя.       — Да брось, это же Питер, — отмахнулся парень. — К тому же мы и так задержались.       — Тогда по дороге, — уже на ходу кинул он. Почему-то в этот момент он считал, что выполнить пожелание Гермионы было тем немногим, что они могли для нее сделать. Внутри сидело сомнение, твердящее, что это было более, чем просто пожелание, если девушка так отчаянно боролась за него.       Спустя несколько минут, казавшихся слишком долго тянущимися часами, они свернули в нужный коридор, пока Джеймс коротко рассказал Петтигрю о приступе профессора и зелье, которое ей сейчас жизненно необходимо. И последние слова подозрительно радостными для такой ситуации бликами отразились в глазах юного Пожирателя. Поттер произнес заклинание, чтобы открыть проход в комнату, но дверь не поддалась.       — Ты что, думал она Алохоморой запирается? — хмыкнул Блэк, но прежде, чем мародер упрекнул его в бездействии, он согнул ногу, со всей силы ударяя по ручке, с удивительной легкостью упавшей с громким звуком на пол, потом парень плечом толкнул дверь и ввалился в долгожданную комнату.       Не особо тратя время на разговоры, Поттер отправился в сторону гардероба, Питер — кровати, а Сириус занялся письменным столом и книжными полками. Пока Джеймс поочередно открывал дверцы шкафа, отодвигая вещи, заглядывая в коробки, Бродяга спускал на пол стопки бумаг и тетрадей, вынимал за корешки множество старинных книг, оглядывая место вокруг стола, куда флакончик мог бы закатиться. Когда он уже собирался сообщить, что у него чисто, убирая в сторону последний фолиант, неожиданно передумал.       С большой осторожностью он пододвинул книжицу к себе, провел по обложке ладонью, будто смахивая пыль с идеально чистой поверхности, внимательно он склонился над ней, всматриваясь в каждую деталь. Что-то заметив, он отпрянул, отдернув руку, словно обжегшись, боковым зрением юноша убедился, что остальные заняты поиском. Сириус занес палочку, едва слышно произнес заклинание, книга исчезла, но на месте ее появился перстень с черным опалом. Гриффиндорец поспешно надел его на палец, только сейчас начиная дышать, чтобы не вызвать ни у кого подозрений.       Питер осматривал тумбочки, чувствуя, как в душе поднимается волна необузданной радости и эйфории. Такого удачного завершения дня он точно не предвидел, возвращаясь с встречи с младшим Блэком и Снейпом. Попасть в комнату своего врага, получиться возможность беспрепятственно обыскивать ее вещи. Ведь кто знает, что она тут скрывает, что может помочь Петтигрю в его деле? Он достал небольшую шкатулку с гравировкой из дорогого камня, повертел ее в руках и попытался открыть, но крышка не поддалась. Каким заклинанием стоит воспользоваться, чтобы рискнуть посмотреть ее содержимое сейчас же, он не придумал. А когда собирался засунуть ее под мантию, обернувшись, чтобы никто не заметил, наткнулся на взгляд Джеймса.       Тот вопрошающе дернул головой, на что парень покачал головой, оповещая, что ничего не нашел, но на всякий случай положил шкатулку на место, с усердием ища жизненно необходимое зелье. Хвост усмехнулся. Тумбочки оказались пусты. Он заглянул под кровать, осматривая пол, после просунул руку под тумбочку и нащупал холодную стеклянную поверхность. Сердце радостно забилось в предвкушении. Чуть помедлив и удостоверившись, что каждый занят своим делом, он осторожно вытащил флакончик, осмотрел его, отмечая про себя, что зелье в нем выглядело точно, как знакомая настойка от простуды. Скорее Питер засунул свою добычу в карман брюк, стараясь не показать своего счастья, и продолжил копошиться возле тумбочки, будто бы не нашел, что искал.       — Все уже, — запыхавшись, сказала Кэсси, как только ворвалась в комнату. — Алиса, кажется, справилась.       Чувство облегчения и разочарования от своей беспомощности связались в тугой узел. Но Джеймс ободряюще улыбнулся, посмотрел в сторону Бродяги, но тот уже занимался сломанной ручкой и залегшая между бровей морщинка, говорила о глубокой задумчивости. Что неудивительно, напомнил себе Сохатый. Доркас странно оглядела Питера и вышла из комнаты, пока Поттер благодарил его и сказал, что лучше будет, если он сейчас отправится на ужин. Так и сделали, Петтигрю пошел в Большой зал, а остальные, восстановив всю разруху, поспешили обратно в Выручай-комнату. Во время пути, Кэсси на удивление молчала, и на возникающие по этому поводу вопросы хмурилась и качала головой. Что неудивительно, опять сказал себе Джеймс.       Оказавшись в привычной обстановке, парни замерли в напряжении, и только Медоуз прошла дальше, встав рядом с Марлин. Не было, похоже, что хоть у кого-то здесь было понимание того, что все теперь позади. Да, надо было все осмыслить, но такие потерянные лица выражали лишь какую-то невероятную скорбь. У стены стояла большая кровать с полупрозрачным пологом, на которой лежала Гермиона. Сириус, приблизившись, ощутил всю тревогу друзей. Такую болезненную бледность он видел лишь однажды, когда Лили в начале года чуть не умерла. Девушка осунулась, щеки впали, истерзанные губы, исцарапанные ладони. Возникали большие вопросы о ее жизнеспособности. И только иногда хмурящиеся брови и трепещущие ресницы говорили об обратном.       Это было страшно. Даже сейчас, не слыша отчаянных криков, он снова почувствовал их звучание в голове. Марлин положила на лоб Гермионы смоченное полотенце, такого неподдельного беспокойства в ее движениях и чуть подрагивающих руках он еще не наблюдал. Доркас чуть тронула подругу, заставляя ту вздрогнуть, и заняла ее место, другой тканью протирая руки, испачканные в крови, от попыток одной болью заглушить другую. Лили сидела неподалеку прямо на полу, пока сзади ее обнимал Люпин, поглаживая и успокаивая. Девушка смотрела в пустоту, дрожа, не замечая слез, увлажняющих ее щеки. Друг тоже выглядел потерянным и, скорее, машинально продолжал поддерживать старосту. А Алиса сидела в кресле, притянув к себе колени, о чем-то задумавшись, сплетя пальцы и закусив губу.       — Эй, — с грустной улыбкой обратился Джеймс. — Сейчас же все в порядке, — его же слова ударили неправильностью сказанного где-то в затылке.       — В порядке, — то ли спросила, то ли подтвердила Стоун, горько усмехнувшись. — Она чуть не умерла. Хотя нет. Она умерла. У нее сердце не билось, она не дышала. Я дала ей обезболивающее на страх и риск. Потому что оно только увеличивало нагрузку на сердце, обманывало ощущение, но не исправляло причин. А потом, — Алиса всхлипнула, положив лицо на руки, — как будто все стихло, но случился новый приступ. Хватило бы минуты, чтобы все закончилось. И я ввела ей внутривенно кровеостанавливающее, чтобы ослабить эту нагрузку на сердечную мышцу. Это бы либо помогло, либо прикончило ее быстрее. — Плечи ее задрожали в беззвучных рыданиях. — Я так испугалась, я так испугалась, боже.       Сильные руки загребли ее в объятия, даря силу и поддержку. Сириус успокаивал девушку, которая показала сегодня невероятную выдержку. Если бы не ее решимость… Не хотелось думать, что было бы. Алиса разрыдалась, уткнувшись в грудь Блэку, пока он гладил ее по спине и голове.       — Но она жива, — прошептал он. — И жива благодаря тебе. Теперь все будет хорошо. Тише.       Так они все замерли на несколько минут, и когда первый шок прошел, Бродяга отдал девушек в руки друзей, которые несколько сопротивлялись, но все же согласились, что лучше присутствовать на ужине, чтобы не вызывать подозрений. И на удивление быстро и без угроз, Сириус, под предлогом, что для него всегда есть оправдание в виде очередного свидания, остался присмотреть за Гермионой. Устало он придвинул кресло ближе к кровати и сел, положив руки на подлокотники.       Он испытал невероятное желание прикоснуться к ней. Аккуратно он дотронулся до ее ладони. Холодная. Безжизненная. Девушка вся была словно изваяна из камня, из самого хрупкого камня, заставляя усомниться в способности дышать, двигаться и существовать. Воспоминание о совсем недавно энергичной и наполненной той самой вендеттой каждого существа — жизнью, Гермионе, отдалась внутри болезненной тоской. Кто или что с ней сделало, чтобы она испытала такую боль, лишившую ее привычного трепета, заставившую испугаться даже Сириуса, вновь обманутого подкинутым подарком судьбы в виде перстня на руке.       — Сколько же загадок в тебе, Гермиона Дрейер? — тихо произнес он, всматриваясь в напряженные черты лица девушки и выглядывающий из-под одежды шрам, идущий через ключицу дальше по шее.       Странно, раньше он не замечал его.       Он сидел в этом кресле, согреваясь от тепла, исходящего из камина — единственного источника света, наблюдая за ней и прокручивая на пальце кольцо. И в то же время, на другом конце замка, в одном из закоулков, другой гриффиндорец дрожащими от волнения руками откупорил флакон и с отразившемся на лице блаженством вдохнул аромат прелого дерева и сгнивающих листьев.

***

      Она никогда не была оптимисткой. Реализм — вот, что было маяком во всех взглядах на происходящие события. Пустые мечты заменялись целями, планами расписанного до мелочей успешного будущего. Только быстро повзрослев и потеряв любую возможность лежать и смотреть в потолок, думая ни о чем и обо всем, Гермиона поняла как ей этого хочется. Хочется жить и не волноваться о последствиях каждого нового дня, с рассветом боясь сказать что-то не то, сделать глупость, которая разрушит дымчатое счастливое будущее.       Хочется проснуться утром с уже привычной за годы легкостью в душе и так же окунуться в вечер, предвещающий лишь хорошее. Хочется иметь заботы о работе в министерстве и глупых однодневных ссорах с друзьям. Но груз ответственности был возложен на девушку еще давно и сейчас давил на ее хрупкую спину в несколько раз сильнее. Очень быстро Грейнджер поняла, что ее планы и пресловутая целеустремленность ничуть не лучше мечтаний. Это лишь замаскированная стабильность, иллюзия.       А сейчас, когда жизнью руководят сухие пункты из списка по спасению самого дорогого, это было заметно, как никогда до этого. Знаешь ключевые события, наизусть выучиваешь свои действия при любом раскладе событий, рассчитываешь каждый свой шаг, и при этом пустой рассеянности, одной короткой слабости хватает, чтобы сломать единственную опору, ведущую к цели. Разве это лучше? Разве это не обман себя? Здесь только и не хватало реализма, который твердил бы как заведенный, что уже пора заказать себе гроб и подыскать место на кладбище. Поэтому Гермионе так хотелось разбавить свою жизнь капелькой надежды.       Она никогда не была оптимисткой, но стоя сейчас на каменном мосту, перекинувшемся через небольшой приток Сены, с силой обхватывая перила, всматриваясь в играющую рябью воду, внутренне напрягаясь каждый раз, когда ленивый прохожий только лишь мелькал за деревьями рядом, она вновь прокручивала все, что должна сказать, и самое главное, пыталась убедить себя в том, что и из этой ситуации можно найти выход, что все еще можно повернуть так, как будет удобно ей. Она делала это и утром, когда эмоции перекрывали друг друга, в итоге все равно образуя сплошную грязь.       Бесконечно сменяющие друг друга образы, картинки. Фильм ужасов, снова и снова крутящийся в голове. Пытки безумной Беллатрисы, ее дыхание на шее, лезвие, вырезающее на нежной коже отвратительное слово, ставшее клеймом до конца жизни, боль Круциатуса, собственные крики, отталкивающиеся от высокого потолка и каменных стен, снова ударяющие по барабанным перепонкам. На Гарри напала Нагайна, брызги крови в ванной комнате, грохот, осознание и бьющаяся в конвульсиях надежда на то, что он заметил, защитился. Рон оставил их, уйдя поздно ночью, заставляя каждый раз при мысли о нем и его судьбе бесконтрольно проливать слезы и бояться. Газетная статья с фотографией друга, погибшего друга. И смерти, смерти, смерти. Боль, разрывающая душу и тело на кусочки. Смирение и новая агония.       Когда Гермиона открыла глаза, проснувшись, сердце отбивало чечетку, дыхание сбивалось, а девушка в испуге, теряя связь с реальностью, шарила руками по постели в поисках палочки. Сжав найденное в тумбочке древко в побелевших пальцах, она пыталась привести мысли в порядок. Массируя виски в попытках соотнести происходящие и увиденные кошмары, она все натыкалась на воспоминания о нещадной боли и мелькающих обеспокоенных лицах. Тысячи вопросов и пустое множество ответов на них. И первое, что привело ее в чувства, было расслабленное лицо спящего в кресле юноши, это заставило Гермиону собраться со всеми своими эмоциями и мыслями и бесшумно выскользнуть из Выручай-комнаты.       Сириус мог бы стать очередным напоминанием провала, но стал стимулом того, чтобы не поддаться новой слабости и начать исправлять и отвечать за свои ошибки. Но защищая максимально сильными чарами свой кабинет, махая рукой на то, что следы такой магии легко считать, до выяснения всех обстоятельств пытаясь обезопасить все, что дало бы хоть какую-то информацию о ней, она снова бежала, бежала, чтобы ясность и холод были в голове вместо жаркой горячности Гриффиндора.       Она бежала и снова думала, и не было ни единой минуты, чтобы Гермиона не раскладывала и не структурировала все накопленные знания и мысли, усмиряла свое озверевшее переживание и волнение. Она уже не могла даже представить, что сможет думать о чем-то пустом или не думать вовсе. Эта привычка уже навсегда была запрограммирована в подкорке мозга и отпечаталась морщиной между бровей.       Гермиона почувствовала, как тихой поступью к ней приблизилась девушка и встала рядом, скопировав позу Грейнджер. Преподавательница еще сильнее обхватила каменную поверхность моста ладонями, как будто в любую секунду может рухнуть прямо в спокойно бегущие речные потоки, как будто холодный ветер, дующий в спину, сломает ее и разнесет по воздуху латанные перелатанные кусочки прежней гриффиндорки.       Она не чувствовала себя прежней, но считала, что если отпустит ту маленькую храбрую отличницу, то станет пустой оболочкой, ненавистной для самой себя. Судорожно запустив в себя немного кислорода, волшебница прикрыла глаза, облизав губы. Ей было страшно, панически страшно. Но даже себе признаться в этом было чем-то постыдным, ведь ее друзья, ее Гарри, ее Рон, были храбрыми до конца, до своего конца. И она не желала быть слабой.       — Здравствуй, Лия, — увереннее, чем чувствовала себя на самом деле, произнесла Гермиона.       — Я вот в таком шаге, чтобы не свесить тебя вниз головой с этого моста и не заставить говорить насильно, — заговорила наконец женщина, продолжая смотреть вдаль и максимально близко поднеся указательный и большой пальцы левой руки друг к другу. Лицо ее было напряжено, но не выдавало ни одной эмоции. — Так что советую начать рассказывать, какого черта в обещанную ночь ты не приехала, а потом от Петтигрю я узнала, что у тебя на занятиях мини Ордена случился приступ, ты чуть не умерла, а этот мерзкий крысеныш воспользовался случаем и вместе с твоими гриффиндорцами проник к тебе в кабинет, первым нашел необходимое зелье и отдал его Пожирателям. А теперь, его изучает Северус Снейп. Ах да, забыла упомянуть, младший Блэк что-то задумал, но он ни черта пока не говорит, — закончила она, резко оттолкнувшись от перил и быстрым шагом пройдя к другой стороне.       — Теперь понятно, — вздохнула девушка.       — Что конкретно тебе понятно? — воскликнула Лурье, развернувшись к девушке, которая, однако, осталась абсолютно неподвижной.       — Как именно ему это удалась, — совершенно спокойно ответила Грейнджер.       — А больше тебя ничего из ранее сказанного не волнует? Я просто поражаюсь, — взорвалась француженка. — Сейчас твоя команда по спасению мира наверняка увидела твои шрамы, знает о твоих приступах, может рассказать все профессорам, если до сих пор это не сделала. Петтигрю, воодушевленный своей краткой победой, может набраться смелости и рассказать, что сливает информацию, и уж там найдутся люди, которые прибавят два и два и раскроют нашу связь. И все. Все усилия под хвост мантикоры. А я до сих пор не услышала причин такой фатальной ошибки и причин того, что ты чуть не умерла этой ночью, — гневно восклицала Аурелия, после положив ладонь на плечо девушки и разворачивая ее к себе.       — Вот только не надо делать вид, что тебя волнует мое состояние, — съязвила Дрейер, скидывая резким движением руку Лурье и с презрением смотря в лицо женщины.       — Мерлин, мы опять вернулись в жаркие июльские ночи, — усмехнулась она, всплескивая руками.       — Мы их не пережили, чтобы сейчас возвращаться, — холодно ответила Гермиона. — Мы с тобой не подруги и даже не приятельницы, мне не нужна твоя забота и твое сострадание. Мы союзники и это сотрудничество предложила ты, не я приползла к тебе на коленях, моля о помощи. И ты не в праве требовать от меня что-то. Хватит театральных представлений, в главной роли которых заботливая тетушка, всем сердцем желающая помочь бедной сиротке в борьбе со злом, — проговорила она, прижав к груди руку. — Ты не такая, у тебя есть свои цели, ради которых ты проломишь себе путь, как только почувствуешь твердую почву под ногами, которую обеспечить должна я. Я тебе нужна, и, к моему разочарованию, ты нужна мне. Так что достаточно этого вранья. Хотя бы просто не делай вид, что тебе не все равно не только на совершенную мной ошибку и твое дальнейшее будущее. Да, я оступилась и очень серьезно, но я этот день провела за размышлениями о том, как развернуть все в нашу сторону. — Гермиона нервно одернула мантию, отходя от Лии подальше, пытаясь восстановить дыхание.       — Ух ты, и что же ты придумала? — сложила она на груди руки, наполняя каждое слово концентрированным ядом.       — Петтигрю не будет помехой. Зная его характер, он, наоборот, наберется смелости и решит, что теперь сможет решить все проблемы сам, будет проводить все свободное время в попытках узнать, кто ты такая и зачем ты это делаешь. Скорее всего, попробует дать тебе отпор.       — Тогда, конечно, мне не стоит волноваться, ведь такими темпами он не сможет догадаться о нашей связи, параллельно сливая всю информацию, которую ему, в свою очередь, сливают твои тупорылые студенты, — не пытаясь скрыть сарказм и язвительность, ответила раздраженно Лия, но Гермиона словно не замечала больше ничего.       — Он не догадается. А пока он передает незначительную информацию, он полезен Темному Лорду, а, следовательно, и нам. Я знаю, что делаю, — отрешенно продолжила Грейнджер.       — Я заметила, — фыркнула француженка. — Ну а что насчет Снейпа и Блэка?       — Пусть изучает зелье, ему ничего не даст эта информация, а только еще больше приведет в смятение. Планы Регулуса мне известны, и я знаю, чем ответить.       — Не поделишься? — дернула бровями девушка.       — Он хочет влюбить меня, заставить довериться и тем самым выведать информацию обо мне из первых уст. Я подыграю и отплачу той же картой, понемногу делясь ложными фактами о себе. Уже я заставлю его доверять мне. В момент, когда я почувствую, что все получилось, как и задумывала, подтолкнем Петтигрю к признанию, если он сам уже не догадается о нашем с тобой сотрудничестве. Он расскажет об утечке важной информации в кругу Пожирателей и моей причастности, но более авторитетное мнение Блэка все решит. За такие грешки от Петтигрю избавятся, а я оберну все так, что будет казаться, что я невинно пыталась присоединиться к знаменитому темному волшебнику. И плюсом избавлюсь от гриффиндорского предателя.       — Но тогда ты лишишься всех шпионов, ведь Блэк будет думать, что... — Лия нахмурилась и замерла на месте, так и не закончив предложение. — Ты сама собираешься присоединиться к Волан-де-морту и работать на Орден. Ну, конечно. Ты казалась умнее.       — У меня нет другого выхода, — тихо сказала Гермиона. — Я не могу быть уверена, что, когда потеряю единственного осведомителя, Регулус созреет для решения предать своего Лорда.       — Если это вообще когда-нибудь произойдет, — прошептала Аурелия, с беспокойством наблюдая за напряженной спиной девушки.       — Обязательно, но мне нужна подушка безопасности в случае чего. И если я приму метку, это будет большой удачей, — вздохнула гриффиндорка, всматриваясь в блики, играющие на воде от падающего света красивых фонарей, вдоль тропинки.       — Это самоубийство, — покачала головой Лурье. — Ты просто собираешься засунуть голову в логово ядовитых змей в надежде на то, что они не захотят тебя... — поднятая рука прервала ее, но полная возмущения натура продолжила: — ... убить.       — Я знаю риски, — просто ответила Гермиона, а Лия была готова подойти и треснуть ее по голове за безрассудство: это желание пожертвовать собой ради благой цели всегда удивляло и отвращало ее. Кто в здравом уме поставит жизни незнакомцев превыше своей? Она цокнула языком. Непостижимо.       — А твои ученики? — потирая лоб, решила продолжить француженка.       — Они ничего не скажут, они доверяют мне, все под контролем. — И ложь отдалась мелкой дрожью, пробежавшейся по всему телу, мерзким склизким чувством засев в голове рядом с воспоминанием о пропавшей из кабинета книге.       — Ты до сих пор не сказала, как все это вообще произошло?       Гермиона отошла от края моста чуть назад, натягивая на подрагивающие руки кожаные перчатки. А в голове царил водоворот беспокойных и уничтожающих своей тревожностью мыслей. Легким движением руки поправив выпущенную из прически прядь, она зашагала в противоположном направлении от француженки, но на секунду замерла и развернулась к девушке.       — Ты умная женщина, Лия, хитрая, амбициозная и целеустремленная, хоть и пытаешься казаться другой. И ты прекрасно понимаешь, что я не посвящаю тебя и в половину своих планов. И как бы мне ни было тяжело, и как бы невыполнимо мне ни казалось мое решение, я лучше буду спать по четыре часа в стуки, тренироваться по четыре часа по утрам, параллельно работать, а по ночам искать выход и варианты достижения своих целей. Я лучше буду до последнего одна и потеряю бдительность, чуть не разрушив все, но буду уверена в том, что в последний момент меня не предадут. Что в последний момент меня не предашь ты, Аурелия. И, если бы у меня был выбор, я бы точно не стояла здесь с тобой на этом мостике над водами Сены во Франции. Я благодарна тебе за твою помощь и не забуду этого и помогу тебе в ответ. Но я не буду слепо доверять тебе, потому что ничего не знаю о тебе или твоих мотивах, потому что у меня нет ни единой причины рассказать тебе все прямо сейчас или через месяц. Я могла бы делать вид, что ты мой родной человек, моя опора и поддержка, но я слишком устала лгать каждую секунду своей жизни. И хочу быть откровенна с тобой.       Гермиона выдохнула и кивнула каким-то своим мыслям, в последний раз взглянув на замершую девушку, которая словно она сама пыталась сохранять самообладание, хватаясь за бесполезный мост. Грейнджер бесшумно повернулась в нужную сторону и направилась по аллее, освещаемой мягким светом фонарей, вдыхая прелый воздух, который отдавался в легких нестерпимой болью. А тень, следующая по пятам за своей хозяйкой, как будто цеплялась за каждый камушек, утягивая девушку к земле, чтобы заставить прижаться к ней ухом и услышать громко и истерично стучащие сердце, которое уже просто не могло выдерживать столько противоречивых эмоций и чувств, свалившихся разом. Гермиона остановилась, опершись рукой на дерево и судорожно вдохнула.       Сжав губы в тонкую линию в последней отчаянной попытке, она соскользнула на усыпанную листьями землю, впиваясь ногтями в сухую кору, и в голос разрыдалась. Все произошедшее за сутки навалилось на нее, придавливая своим весом. Страх, боль, растерянность, облегчение, разочарование, снова страх, непонимание, обреченность, горечь и вина. Ни перед собой, ни перед Лурье, а перед мальчишками, которые смеялись, обнимая Гермиону с двух сторон на фотографии в медальоне, который девушка крепко сжимала в руке, другую прижимая к губам, пытаясь заглушить свои рвущиеся наружу всхлипы.       Впервые она была так близко к провалу, который был болезненным не из-за последствий. Впервые она ощутила, что бремя, которое она взвалила на свои плечи, ей не по силам. Впервые страх неудачи вырвался в полном боли крике, от которого даже свет фонарей стал менее ярким, и все остальное затихло, оставляя девушку наедине со своим одиночеством.

***

      В Большом зале с приходом вечера поселилась приятная атмосфера расслабленности. Некоторые все еще доедали свой ужин, но с каждой минутой людей становилось все меньше. Все понемногу разбредались по своим гостиным, за исключением десяти человек, разбросанных по разным частям обеденной комнаты. Свечи парили в воздухе, разбавляя темноту, проникающую сквозь окна, и заколдованный потолок был усеян плеядами звезд. За учительским столом еще оставалась Макгонагалл, которая говорила о чем-то вполголоса, наклонившись к профессору Флитвику. Было понятно, что нахождение учеников здесь полностью зависело от этих двоих: как только они решат отправиться в комнаты, остальные обязаны будут последовать их примеру.       И юноша, сидящий за гриффиндорским столом, облокотившись на его поверхность, и обхвативший пальцами подбородок, надеялся, что это произойдет как можно позже. Он опять думал, опять приходил в растерянность, опять злился, опять отчаянно желал найти успокоение в ответах на невозможные вопросы. Цвет его глаз стал более глубоким, взгляд — пустым, лицо не выражало ничего кроме всепоглощающей задумчивости.       Но со стороны можно было просто подумать, что его тревожит что-то не слишком значительное и не придать этому никакого значения. Только вот это было не так. Думал он над вопросами, близкими к философскому: быть или не быть. И если буквально сутки назад он для себя четко понимал, как поступить и как себя вести, то сейчас, спустя двадцать четыре, часа он обнаружил столько сомнительных обстоятельств, что абсолютно не представлял, что теперь будет лучше.       Точнее, он знал, как должен поступить, но знал, что по каким-то причинам не хочет этого; шестым собачьим чувством он понимал, что все не может быть так просто, и нельзя сказать с уверенностью, кто отрицательный, а кто положительный персонаж. Многие считали, что он сам ужасный человек, только лишь потому что родился Блэком, другие же считают это данной свыше привилегией, и только друзья знали, какой он на самом деле. Он не мог выносить приговор, потому что слишком сложно было сохранять непредвзятость, и ни за что он не желал разделять эту участь с его единственной семьей, которая только-только восстановила еще хрупкий мир.       — Ты не против? — тихо обратился подошедший парень, и Сириус, обернувшись, увидел несколько виновато улыбающегося Люпина. Брюнет усмехнулся и покачал головой.       — Боюсь, ты опоздал. Ужин давно закончился, — обратился Блэк к севшему напротив Лунатику.       — Знаю, потерял счет времени, но решил прийти в надежде, что увижу тебя здесь. Как видишь, не зря, — объяснил Рем, доставая из сумки учебник по трансфигурации, больше для вида, чем для дела. — Гермиона не вернулась?       — Я ее не видел. И если честно, я бы тоже после всего этого хотел быть как можно дальше и как можно дольше, — проведя рукой по волосам, ответил Сириус, замечая, как вздохнул гриффиндорец и опустил глаза в книгу. — Как там все? — То, что это больше походило на светский разговор о погоде, заставило Бродягу ухмыльнуться.       — В Хогсмид пошел только Пит, у него, похоже, очередное свидание. Лили и Алиса с самого утра в своей комнате и до вечера не выходили, Джеймс сторожит их двери, на случай, если понадобится его помощь. Марлин пыталась отвлечься флиртом, но в итоге они с Кэсси ушли куда-то к Черному озеру и до сих пор не вернулись, — не отрывая взгляда от строк, рассказал Ремус. — А ты где пропадал? Я тебя весь день не видел.       — Я был там, где люди не подошли бы ко мне ближе, чем на сто метров, — криво улыбнулся Блэк, но вышло вымученно.       — Удивлен, — ответил Люпин, секунду посмотрев на друга. — Обычно в сложных ситуациях ты проводишь время в компании алкоголя и красивых девушек.       — Я думал об этом, — хрипло рассмеялся молодой аристократ. — Но, по-моему, в этой психушке невозможно расслабиться.       — Да, всем нам нужно было побыть в одиночестве, чтобы осмыслить все, — подтвердил непроизнесенные мысли Лунатик.       — Что ты собираешься делать, Рем? — серьезно спросил Сириус, нахмурившись, всматриваясь в лицо друга.       — Для начала дождаться ее возвращения и выслушать, думаю, это будет правильно. До этого не вижу смысла предпринимать что-либо, — облизал губы и перелистнул еще одну страницу. — И, похоже, извинения и шоколад для меня откладываются на неопределенный срок, — Люпин мягко улыбнулся.       — Да, это точно, — усмехнулся гриффиндорец, снова прожигая взглядом стену перед собой.       — Я ошибся, — как будто продолжая разговор, сказал Ремус, заставив Блэка в непонимании посмотреть на него. — Скорее всего, все это было обычным стечением обстоятельств, и в ту ночь она уходила из-за этих приступов, а не потому, что, — он замолчал, прикрыв глаза, собираясь с силами, — а не потому, что она тоже больна. Я просто полагал, что она сможет мне чем-то помочь. Ведь она как-то с этим живет, потеряв семью и друзей, и при этом держится прекрасно, продолжает жить и работать. А сейчас все бесполезно. — Руки его мелко подрагивали, сильнее сжимая в руках учебник.       — Так и знал, что ты солгал, — покачал головой Бродяга. — Достаточно было заметить, какие обеспокоенные взгляды в твою сторону кидает Эванс, уж ее-то чутью я доверяю. Так что, да, я понимал, что ты лишь делаешь вид, что у тебя все прекрасно.       — Потому что все плохо, Сириус, — нервно дернув губами, тихо сказал Ремус. — И самое отвратительное, что я не знаю, как с этим справиться. Вижу лишь один исход, и меня это пугает. — Блэк с беспокойством смотрел на залегшие тени на лице друга. — Но чем больше я думаю обо всем этом, тем больше осознаю, что должен попытать удачу с Гермионой. Моя жизнь в сравнении с ее, даже с исключением ликантропии, волшебная сказка. Не стану говорить реальные причины своего прихода, солгу что-нибудь, это не проблема, она не узнает. Если не она, то я не знаю кто. Я просто не хочу дожить до сорока и оказаться в съемной квартире с одной комнатой, от холода в которой у меня будет ломить суставы, работать за гроши, голодать и медленно умирать в одиночестве.       — Этого никогда не произойдет, Луни, — начал убеждать Сириус.       — Пожалуйста, — взмолился русый мародер, отложив в сторону книгу, — пожалуйста, не давай обещаний, которые не сможешь сдержать. Потому что вот здесь, — прислонил он пальца к виску, — ты прекрасно понимаешь, что я прав.       — Я не знаю как лучше, Рем, — опустив глаза, спустя время произнес Блэк. — Я уже ни в чем не уверен. Кому и насколько я могу доверять? Я без понятия, Рем, — парень тяжело вздохнул. — Но если ты считаешь, что она сможет помочь тебе, то я поддержу твое решение. Я не хочу допустить той участи, которую ты себе уготовил. Для меня важно, чтобы ты был счастлив, для нас всех это важно. Помни об этом, друг.       Люпин благодарно посмотрел на Бродягу и, кажется, выдохнул со смесью облегчения. Это признание тяжело ему далось, и он напрочь забыл, как друзья могут его поддерживать, когда он в очередной раз оказывается на грани. И дружелюбная, успокаивающая улыбка слишком грустного брюнета немного развеяла тучи душащего ядовитого дыма, который его окружил. Он был как никогда благодарен другу, но не мог проигнорировать странное состояние того, которое было сплошной загадкой.       — Мерлин, ты и в свободное время учишься, — воскликнул Сириус с улыбкой, выхватывая из рук Ремуса учебник.       — Верни. Что за ребячество? — Попытался натянуть на себя строгость, но веселье, проскальзывающее в его чертах, вряд ли можно скрыть.       — Так просто? — Блэк надул губки. — Нет уж. Отбери. — Быстро накинул на плечо сумку и припустил к выходу из Зала.       Люпин покачал головой, усмехнувшись, и через несколько секунд тоже побежал за невыносимым гриффиндорцем, который со смехом и издевками старался как можно скорее оставить Лунатика в проигравших. Дверь с громким звуком захлопнулась за учениками, и Минерва облегченно улыбнулась. Вот теперь можно было заканчивать пустую и уже бесполезную беседу с Филиусом.