***
Грейнджер сидела за туалетным столиком, полностью обратившись в слух и судорожно разматывая бинты. Взгляд ее не отрывался от отражения в зеркале. Она выглядела бледнее, чем обычно; от недолгого сна кожа поблекла и будто истончилась, только глаза все так же не угасали. Она не давала себе возможности обдумывать свои чувства, свои эмоции. Нужно было закрыть свое сердце еще ненадолго. Ее и ее объяснений ждал Дамблдор, поэтому разум и холодный рассудок должны взять управление. Пускай все тело ломило, и по коже пробегал озноб, он не должен усомниться в ее надежности, и она сама не хотела корить себя после за излишнюю эмоциональность. Все потом, когда перед ней не окажется обязанностей. Она безразлично оценила выпирающие ребра, новые, едва зажившие порезы и кровоподтеки. Несмотря на дни стараний мадам Помфри, которая латала ее на своей больничной койке, спустя долгое время сумев превратить девушку в ее живое и дышащее подобие, все было перечеркнуто. Гермиона опять выглядела как мучающаяся от тяжелого хронического заболевания, хотя, возможно, это не было так уж далеко от правды. Да и на что можно было надеяться в такое время? Разве могла она вечно гулять с Сириусом у Черного озера, обсуждать с ним книги в лазарете, проводить часы на тренировках, танцевать на празднике, распадаясь от удовольствия на молекулы и растворяясь в воздухе? Ей оставалось лишь быть благодарной за эти часы мимолетного счастья и спокойствия, что ей подарили. Она не хотела, чтобы зыбкое «когда-нибудь» ворвалось в ее жизнь и перемешало все, что она с таким усердием строила. Да, она дала себе обещание, что изо всех сил будет рвать на клочки обстоятельства, чтобы жить, а не существовать, чтобы было в душе и на глазах то, что она любит, и то, что позволяет ей бороться яростнее, ожесточеннее. Гермиона, хромая, прошла к платяному шкафу и не задумываясь вытащила и бросила на кровать одежду, которую едва ли рассмотрела. Ей нужно было торопиться, чтобы Лия не успела ее остановить. И как бы отвратительно и неправильно ни чувствовала себя девушка, она не могла заставить себя или зажечься желанием первым делом обсудить все с француженкой. Она будет рассержена, зла и оскорблена, скорее всего, когда заметит пропажу, но Грейнджер не была готова отдаться в руки откровенности и искренности прямо сейчас, тогда, когда ее мысли были совсем о другом. С трудом застегивая пуговицы на блузке, она думала лишь о том, что если доберется до директора позже, чем все остальные, то может лишиться всего, за что боролась и что отстаивала. Все ее уговоры о вовлечении гриффиндорцев в сражение, ее вмешательство в решающий момент, разрушения, которые претерпел дом, и ранения, которые получили люди — все это с легкостью возьмут и, наплевав на здравый смысл, перевернут так, как будет угодно, используют как доказательство ее ненадежности. Положение Гермионы было шатко, оно было опасно, и позиции ее держались лишь на ничем не подкрепленном доверии Дамблдора. Она не хотела его подставлять и, более того, боялась, что ей придется оправдываться и доказывать что-то людям, которые не должны получить те тайны, которые она хранила, те скелеты во множестве запыленных шкафов, которые одновременно давали ей защиту и гарантию и подвергали ее миссию большой опасности. Ее слова и ее мнение должно быть услышано первым, лишь тогда все обернется нужным образом. Только после этого она со спокойной душой сможет вернуться в дом в Мезон-Лаффите и за чашкой горячего чая поделиться подробностями с Лурье, выслушать ее мнение и ее советы по поводу предстоящих планов. Только потом она без удушающего чувства ответственности и вины сможет отправиться в поместье Поттеров и уйти, погрузиться, утонуть в заботах, связанных с восстановлением разрушений. О Сириусе она думать не хотела: одна только мысль, едва мелькнувшая в отдалении, уже приносила тянущую и терзающую боль на сердце. А что если не выслушает ее, если не простит ее умышленной лжи, если не поймет или не захочет понять, почему она поступила именно так? Гермиона пообещала себе, что сделает все, чтобы вернуть его доверие, так, словно от этого будут зависеть судьбы окружающих. Она не представляла себе, как после последних недель сможет жить, позабыв о них и о нем. Накинув на себя теплую мантию и еще раз оглядев в зеркале, Грейнджер взяла в руки палочку. Последний раз настороженно посмотрев в сторону двери, как будто опасаясь, что в любую секунду в комнату все-таки ворвется Аурелия, она с тихим хлопком трансгрессировала. Спустя шесть методичных скачков из одного места в другое, привычный круговорот выплюнул ее к воротам Хогвартса. Путешествия из страны в страну стали привычными, но все еще такими же опасными и утомляющими. Гермиона взмахнула перед собой палочкой и прошла сквозь чернеющую и переплетенную ограду, как через несуществующий мираж, рассыпавшийся у ее ног. Замок вдалеке размывался очертаниями в темноту, хотя до рассвета оставалось немногим меньше часа. Заметно пошатываясь и увязая в раскинувшихся и еще нетронутых сугробах, она торопилась к дверям Хогвартса. В воздухе почти что искрился холод, сковавший всю округу, давно на Рождество не было таких морозов. Год назад и вовсе было не до погоды, когда стояли на могиле Джеймса и Лили, а потом спасались от Нагайны. Двери замка открылись перед ней, пропуская внутрь, в коридор, стены которого тоже едва ли не покрывались заиндевевшей коркой. Стряхнув с сапог прилипший снег, Гермиона, срываясь на бег, отправилась самым кратчайшим путем в сторону директорского кабинета. Когда она оказалась у каменной горгульи, времени на сомнения уже не осталось, и воздух из легких стремительно вырвался облачком пара. Девушка хрипло произнесла пароль и ступила на появившуюся со скрежетом лестницу. Свет в тонкую дверную щель не прорывался, но Грейнджер все равно трижды постучала. Спустя секунду, которая напряженно потянулась до бесконечности долго, полоска света легла на ее бледное лицо, и послышался знакомый голос директора. — Входите. Гермиона отворила скрипучую дверь, и разросшийся сгусток света заставил ее поморщиться. В комнате горели лампы, от которых, казалось, расходилось еще и тепло, отчего девушка с наслаждением расстегнула мантию, чувствуя, как отогреваются руки. Взгляд ее перекинулся с предмета на предмет, и, лишь пройдя ближе к столу, она заметила Дамблдора, замершего у книжного шкафа и с заядлым интересом пробегающегося пальцами по корешкам. Гермиона сделала несколько шагов в его направлении, но у ступеней остановилась, чтобы лишь напомнить о своем присутствии. Профессор поправил на носу знакомые очки-половинки, вытащил одну из старинных книг и, наконец, с улыбкой повернулся к пришедшей гостье. — Доброе утро, мисс Грейнджер, — улыбка его отдалась по всему лицу морщинками. — И счастливого Рождества. Рад вас видеть. — Взаимно, директор, — заглушая волнение, произнесла она. — Простите, что так долго заставила ждать. — Что вы, мисс Грейнджер, прошу вас, присаживайтесь. — Он прошел в сторону своего стола, пропуская вперед девушку. — Что для нас ожидание, когда время так или иначе течет так, как лишь ему одному ведомо. Он положил взятую книгу на стол перед собой и сел на свой стул, устроившись, словно для прослушивания интересной истории, сказки, а не сводки о сражении, произошедшем этой ночью. Он переплел длинные пальцы и со всем вниманием посмотрел в глаза Гермионы, у которой от этого проницательного взгляда в очередной раз пошатнулись окклюменционные блоки. Он во время их разговоров порой любил так делать, хотя прекрасно знал, что ее разум и мысли под серьезной и сильнейшей защитой. Наверное, это знание и позволяло ему с по-детски плутовской улыбкой проделывать эти не видимые глазу фокусы. — Все прошло не совсем так, как планировалось, — с серьезным профессионализмом начала Грейнджер. — Полагаю, что они подозревали о том, что Питер Петтигрю не единственный наш информатор. Перед самым нападением Пожиратели изменили свои планы, тут же окружив зал, где находились гости. Это привело к панике, из-за которой едва не провалилась мракоборческая операция. Чтобы не стало слишком поздно и чтобы позаботиться о безопасности присутствующих, я была вынуждена воспользоваться вашим разрешением на вмешательство. Гермиона задержала дыхание, ожидая реакции Дамблдора, но он лишь едва заметно кивнул, чтобы она продолжала. — Ход основного этапа сражения мне известен только с чужих слов, поэтому не могу быть точна и правдива в этом вопросе, — девушка сложила руки в деловом и незначительном жесте, мастерски скрывая свою нервозность. — Взяв на себя управление и отдав приказ находящимся в помещении мракоборцам, я покинула зал, чтобы защитить его от подступающего нападения. Спустя короткий промежуток времени ко мне присоединился мистер Блэк. Вместе мы обезоружили и обезвредили в общей сложности десять Пожирателей Смерти в попытках отыскать Питера Петтигрю, — напряжение скользнуло по всей позе, и очень захотелось посмотреть на горящие теплым светом лампы, книжные полки, астрономические полусферы, но не в глаза директора. — Путем легилименции мне удалось выяснить, что тот был уже пойман, и сражение завершилось в нашу пользу. Мистер Блэк поспешил на первый этаж, а я отправилась проверить оставшиеся комнаты. На чердаке наткнулась на задержавшегося в доме Пожирателя, он, к сожалению, скрылся с места битвы. — Видимо, это был очень прыткий человек, раз он смог сбежать от вас, тогда как остальным вы не могли оставить и шанса, — глаза Дамблдора лукаво блеснули, выглянув из-за стекол очков, когда он наклонил голову, с непроизнесенным вопросом смотря на собеседницу. — Именно так. Может быть, моя непозволительная расслабленность и эмоциональная рассеянность не позволили мне вовремя среагировать и хотя бы успеть выяснить личность этого Пожирателя Смерти, — невозмутимо ответила Гермиона, откидываясь на спинку деревянного стула и расслабленно размещая руки на подлокотниках. — Я получила некоторые травмы, с которыми быстро справились присланные целители из Мунго. Количество раненых не критично, и все они в скором времени пойдут на поправку, серьезных повреждений ни у кого нет. Задержано немалое количество Пожирателей, в их числе и предатель — Питер Петтигрю. Флимонт Поттер и его семья не пострадала, так же как и остальные участники сражения из числа гриффиндорцев. — Можно позволить себе назвать данную операцию удачно завершившейся? — уточнил профессор, сосредоточенно вглядываясь в лицо девушки, покрытое отблесками света и колеблющимися тенями. — Все так, — кивнула Гермиона. — Но до меня дошли слухи, что не все были довольны моим вмешательством и участием в битве студентов Хогвартса, несмотря на их важный вклад в общее дело. — Что ж, — выдохнул он, отводя взгляд и погружаясь в свои мысли, — этого следовало ожидать, мисс Грейнджер. Не все сразу способны принять новых людей, которые показывают себя как более чем достойных союзников. У всех нас есть природное честолюбие, и некоторые не могут признать таланты того, кто это честолюбие пошатывает. Вам и вашим протеже придется непросто, как бы вы ни старались доказать свою состоятельность, и как бы ни была очевидна польза от вашего участия, — улыбка вновь растянула его губы, когда он заикнулся о гриффиндорцах и ее покровительстве над ними. — Быть может, если на предстоящем собрании я смогу сказать о реальных доказательствах вашего вклада, мисс Грейнджер, то часть из недовольных смягчится. — Вы же понимаете, директор, — снисходительно начала Гермиона, — что доказательства не должны быть основаны лишь на ваших словах. Если вы скажете о том, что информация о нападении была добыта мной, то возникнут вопросы о моих источниках, которые я раскрывать не хочу, — Дамблдор кивнул в ответ на ее домыслы. — Если прежде, чем меня признают в Ордене, мне придется столкнуться со сложностями, то это не станет для меня проблемой: я не привыкла к тому, что жизнь проста. Я знаю, что ставлю вас в невыгодное положение, директор, но пока я прошу не раскрывать всей моей деятельности остальным. Все еще прошу лишь не ограничивать свободу выбора для моих протеже, — она усмехнулась, повторяя фразу профессора. — Они сами должны решать: участвовать в этой войне или нет, в особенности потому, что сегодня она коснулась их на прямую. Семья Джеймса подверглась нападению, а их друг оказался Пожирателем Смерти. Оставьте им эту возможность, позвольте им решать самостоятельно свою судьбу. И хотя сама я считаю верным предоставить эту свободу, я поняла, что очень сложно по-настоящему отпустить их, а не держать под своей опекой. — Да, мисс Грейнджер. Сложно выпускать их из-под своего крыла, когда они так явно, но так незаметно переплавились из детей с их легкомысленными, если позволите мне так выразиться, забавами в уже взрослых людей с иными помыслами и целями, — Дамблдор посмотрел куда-то наверх, где лежала молчавшая Распределяющая шляпа. — Как быстро меняет нас война, как беспощадно и всесторонне. А ведь она только началась, и сколько событий счастливых и трагичных ждет нас впереди. Профессор снова посмотрел на нахмурившуюся Гермиону и ободряюще улыбнулся ей. — Что ж, мисс Грейнджер, не будем о грустном в этот чудесный праздник. К тому же я думаю, среди ваших знакомых еще остались люди, с которыми вам только предстоят важные разговоры. Прошу прощения за излишнюю торопливость, я ведь даже не предложил вам чашку чая, — он поднялся из-за стола. — Но надеюсь, что этот скромный презент искупит мою вину, — Дамблдор протянул ей ту книгу, что взял из книжного шкафа перед началом их беседы. Девушка бережно приняла в руки подарок и, проведя рукой по обложке, прочла название: «О военном искусстве. Никколо Макиавелли». Улыбка тронула ее губы, и она прижала к себе книгу, с теплотой посмотрев на директора. — Большое спасибо, профессор. Это очень ценный подарок. Еще раз поздравив с праздником и попрощавшись, Гермиона покинула кабинет и наконец-то смогла облегченно выдохнуть. Один из пунктов сегодняшнего плана можно было без лишних беспокойств вычеркнуть, однако мысль о предстоящем возвращении во Францию заставила поморщиться и подумать о пути отступления. Она чувствовала себя провинившимся ребенком, который возвращается домой, со смирением ожидая нагоняя от обеспокоенной и злящейся матери. И чем ближе она была к воротам Хогвартса, тем сильнее погружалась в это ощущение затаенного страха перед этой женщиной, которая наверняка захочет удушить в объятьях, а потом прочитать лекцию, или же сделать это же, только в обратном порядке. Надеяться на то, что ее уход остался незамеченным не приходилось. Гермиона сокрушенно вздохнула, остановившись перед первым аппарационным прыжком и вглядевшись в светлеющее небо и с трудом пробивающиеся сквозь тяжелые мутные тучи первые рассветные лучи. Оказаться на крыльце дома Лурье было в несколько раз волнительнее, чем час назад у директорского кабинета. Лишь чувство раскаяния пересилило, и Грейнджер отмела в сторону появившиеся страхи перед предстоящим обвинительным приговором. В конце концов, она пережила сражение в Отделе Тайн, скитания по лесам, пытки Беллатрисы, ночь в Годриковой впадине и перемещение во времени, стало быть, гнев Аурелии не должен быть таким уж разрушительным. Гермиона еще немного потопталась у двери и, наконец, постучала. Однако ответа не последовало, и девушка осторожно толкнула дверь, сразу же доставая палочку. Сделав шаг внутрь, она настороженно начала оглядывать комнату, но кое-как пригнулась от полетевшей в нее подушки. Дверь захлопнулась сквозняком. И Грейнджер, выпрямляясь, отшатнулась от еще одного снаряда. В гостиной стояла растрепанная и взбешенная Лия, судорожно искавшая, что еще можно было бы отправить в полет к нерадивой подруге. — Немыслимо! — воскликнула она, резким движением положив ладони на бедра, и бегло оглядела девушку, тяжело дыша. — Неблагодарная, эгоистичная и глупая девчонка! Сначала ты заявляешься сюда в образе полуживого снеговика, из которого я с трудом слепила твой прежний облик, моя красавица. А потом вопреки мои запретам и убеждениям сбегаешь к своему старику из-под самого носа. А что здесь будет с бедной Аурелией, уже не важно. И плевать, что она волнуется больше, чем все остальные вместе взятые, и места себе не находит после твоих приключений! — Я знаю, что ужасно поступила по отношению к тебе, — Гермиона сделала пару шагов по направлению к замершей женщине. — Мне, правда, очень нужно было поговорить с Дамблдором, а ты бы совершенно точно не отпустила меня. Прости. И спасибо, что спасла меня от обморожения. — Робкая, извинительная улыбка, казалось, немного смягчила Лурье, которая немного спустила свою напряженность. — Жаль, что твои интеллектуальные способности все-таки восстановить не получилось, — она усмехнулась, качая головой. — Но учти, до вечера ты моя, Гермиона Джин Грейнджер, тебя ждут увлекательные допросы. Прошу на пыточное кресло.***
День начался с какого-то молчаливого принятия, словно все условились дать друг другу время, чтобы смириться и обдумать все, что произошло за последние сутки. Несмотря на то, что они легли в кровати неразрушенных комнат ранним утром, уже к девяти утра они пересеклись на кухне и обменялись лишь кивками и парой слов о том, кому сколько ложек сахара и сливок нужно было добавить в напитки. Даже повальная усталость, в которой хотелось утопиться и забыться, не дала сомкнуть глаз на достаточное количество времени, чтобы не чувствовать себя разбитыми. И как бы Дорея Поттер ни старалась уговорить хоть кого-нибудь на тарелку с завтраком, все были вынуждены отказаться, потому что даже спускающийся по горлу кофе казался до странности чужеродным и тошнотворным. Те, кто обещали быть дома после несостоявшегося праздника, отправили письма родителям, чтобы они смогли выдохнуть спокойно, а сами остались в доме Поттеров. Заняться рутиной, восстановлением разрушений стало единственным выходом, чтобы хоть как-то пережить произошедшие события. К тому же никому из них не хотелось остаться сейчас одному. И хотя они молчали, расходясь по комнатам и возвращая дому привычный облик, они все равно чувствовали присутствие друг друга, и оттого становилось чуть легче дышать. Чета Поттеров с тяжелым сожалением наблюдала за детьми, которые как бледные призраки бесшумно передвигались по опустевшему поместью. Но они решили оставить их со своими мыслями и чувствами наедине: пусть им было непросто, но они могли справиться со всем, что навалилось, только без постороннего вмешательства. Приходили люди из соседних домов, из Министерства, немного облегчали труды, но вскоре покидали их дом. Несмотря на то, что все были бы только рады работать до глубокой ночи, миссис Поттер на правах хозяйки настояла на том, чтобы все непременно поужинали и пораньше разошлись по кроватям. Она даже хотела убедить их вернуться в Хогвартс, а тех, у кого была такая возможность — к родителям, но каждый уверенно отказывал. Тогда женщина поклялась, что не даст никому загнать себя до смерти среди полуразрушенных стен. Ее совсем не устраивало, что никто и ложки не взял в рот, еще и сна себя собирались лишить. Поэтому на стол было выставлено восемь тарелок с горячими блюдами. Понемногу, друг за другом, гриффиндорцы спускались на кухню и хотя бы на половину опустошали тарелки, только одна все еще оставалась полной, и ее Дорея уже три раза подогревала, в ожидании прохаживаясь у плиты. Сириус произнес заклинание, и стол, разрушенный в щепки, вернулся в привычное состояние. Один из обломков едва не задел его, но Блэк вовремя отшатнулся, пропуская его в строй общего монолита. Стараясь сосредоточиться на движениях палочки и нужных словах, он не хотел окунаться в свои мысли, которые были готовы накинуться на него и душить-душить-душить, пока не прикончат. Имя Питера Петтигрю он изо всех сил пытался сжечь в собственной голове, чтобы ничто не могло напомнить о той боли, которая не покидала его ни на секунду. Но все было безуспешно. Воспоминания мог стереть только Обливиэйт. Сириус блокировал любые мысли, потому что если они были не о бывшем друге, то непременно касались образа Гермионы. Она не была ни в чем виновата и пыталась лишь оградить их всех от того, что, к сожалению, все равно их настигло. А он наговорил ей то, что не должен был. Он оставил ее одну, когда еще не было так безопасно. И после она так внезапно исчезла, что заставило его волноваться, напрочь изводиться от всплывающих вариантов ее смертельных ранений или другой участи, которая могла ее постигнуть. Хотя Лили убедила его в том, что, когда встретила Гермиону, с ней определенно все было в порядке, это ничуть не снизило его беспокойства. С ней все было хорошо, но она не захотела его видеть. Еще бы, он бы сам тоже не захотел, если бы оказался на ее месте. Но от этого было еще тяжелее на душе, как будто ее растягивали, комкали и рвали, как только хотели. На обед пришли какие-то соседи, спросившие о том, была ли у них девушка в черном платье, шатенка. Известие о том, что ее видели под утро, совершенно замерзшую, босую, глубоко погрузившуюся в себя, привело Сириуса чуть ли не в смертельный ужас. И скрыв свою бледность, он поспешил вернуться к работе. У него вовсе не было желания спускаться вниз, брать в руки вилку и улыбаться Дорее в знак благодарности, просто потому, что на это уже не хватало сил, и потому, что не хотелось так лицемерить. Но после пятнадцати минут уговоров Джеймса, Блэк пообещал, что, как только закончит с кабинетом Флимонта, так уж и быть порадует матушку прекрасным аппетитом. И вот, стол стоял на месте целый, и вся комната выглядела нетронутой, словно и не было прошлой ночи, и предлога задержаться здесь дольше уже не оставалось. Сириус обреченно спрятал палочку и отправился в сторону кухни. Коридоры опять напомнили ему о Гермионе, и внутри все взвыло, отчего он уже хотел было наплевать на данное Сохатому обещание и уйти, но приглушенные голоса за закрытой дверью остановили его, заставляя сосредоточенно прислушаться. — Мы очень волновались, милая, — послышался взволнованный голос Дореи и звон тарелок. — Как здорово, что вы все-таки приехали к нам, мисс Грейнджер, — сердце Сириуса ухнуло и опустилось куда-то вниз, — пожалуйста, ну хоть вы поешьте немного, а то я скоро на стену полезу. Все отказываются от моей стряпни. Он на ватных ногах преодолел расстояние до кухни и машинально, поддаваясь возникшему импульсу, распахнул дверь. К нему метнулось две пары глаз, но он смотрел только в одни. Девушка сидела за большим столом, перед ней стояла огромная тарелка с самым разными вкусностями, что заставило Блэка улыбнуться уголком губ. Она была живая, теперь он убедился в этом сам. Бледнее, чем обычно, измотанная, как все, с усталой улыбкой она смотрела на него не отрываясь, словно пытаясь впитать в себя весь его облик. Миссис Поттер что-то говорила, но он совершенно не разбирал слов, делая еще несколько неровных шагов к столу. Женщина, казалось, обратилась к нему с привычной теплой улыбкой и потом, легко коснувшись его плеча, прошла в сторону выхода. Дверь скрипнула и затворилась за ней. Сириус вглядывался в полюбившиеся черты, но не мог ими насытиться. Вмиг преодолев оставшееся между ними расстояние, он опустился на колени, заключая Гермиону в крепкие объятья. Ладони трепетали, касаясь ее плеч, спины, волос, как будто стараясь удостовериться, что она настоящая. Ее руки держали его так же крепко, и от этого в сердце от нежности щемило. Он отстранился, взяв ее лицо в свои ладони. И пока его пальцы поглаживали нежную кожу, и ее пальцы сжимали его запястья в смывающем его тревоги жесте, он не мог ей налюбоваться. — Ты вернулась, — прошептал он не то спрашивая, не то утверждая. Но она кивнула и улыбнулась той улыбкой, от которой у Сириуса все внутри давно уж переворачивалось. Она вернулась, она здесь, рядом с ним.