Собрать по осколкам

      С возвращением Гермионы в дом Поттеров все немного оживилось. Дорея, почувствовав рядом с собой еще одну крепкую опору, окончательно взяла на себя задачу привести каждого ее ребенка в сносное состояние. В течение всех следующих дней все питались не меньше трех раз в день, и до завтрака никто не смел взяться за работу. Так что по утрам они вместе собирались за большим столом, к большому облегчению и радости миссис Поттер. Флимонт, однако, был вынужден днями пропадать на работе в Министерстве, и, поскольку информация о его занятости была совершенно секретна, всем, конечно же, было известно, что он отправляется туда не столько по делам своего отдела, сколько по делам Ордена. Его жена старалась отвлечься на хлопоты, чтобы не волноваться о безопасности супруга, хотя она порой до сих пор вскипала от мысли о том, что управление Министерства, наплевав на совершившееся нападение, вновь с эгоистичным безразличием отправляло его на задания.       Одним утром, Гермиона опять поднялась ни свет ни заря и, стараясь слиться с тишиной, прошла мимо кроватей девочек, с которыми делила комнату. Еще было затемно, около шести утра, но в коридоре она наткнулась на собиравшегося в спешке мистера Поттера. Он, что было видно по немой осторожности и легкому испугу при встрече с ней, старался уйти незамеченным. Рукой он поманил девушку подальше от комнаты, где еще спала Дорея. Тогда и состоялся разговор, который еще двое суток после не покидал голову Грейнджер. И хотя признание и благодарность от миссис Поттер были важны и приятны, они, как бы плохо это ни звучало, даже ни в какое сравнение не вставали со словами, что сказал ей Флимонт. Он был горд за сына и его друзей, которые так достойно проявили себя в последнем сражении, несмотря на то, что еще только собирались заканчивать седьмой курс. И доверяя их словам и убеждениям Дамблдора, он принял тот факт, что подобной закалке способствовала одна лишь Гермиона.       Она услышала не только благодарность, но и уважение, признательность, а самое главное — обещание, что отныне семья Поттеров целиком на ее стороне и будет выступать за ее надежность и большую значимость совместно с Альбусом. И Грейнджер поняла, что это начало стало гораздо более многообещающим, ведь слово Флимонта Поттера ценилось, насколько ей было известно со слов директора, очень высоко. Именно Дамблдор указал ей на то, что от большего количества людей, поддерживающих и принимающих ее, зависит успех вхождения в только формирующуюся военную ячейку, которой еще только предстоит назваться Орденом Феникса. Всеобщее признание не было ее целью: лишь путем достижения другой, куда более важной, оно было инструментом, облегчающим ее деятельность. Получив влияние, она сможет на законных основаниях избирать пути, которые приведут их к победе, и которые не сочтут безосновательно глупыми, отбросив ее мнение в корзину для мусора.       Так что после этого разговора в темном коридоре и после просьбы старшего Поттера успокоить за него Дорею, Гермиона еще некоторое время стояла, навалившись спиной на стену и прижимая ладони к груди, чтобы успокоить забившиеся от нахлынувшей радости сердце. И когда за завтраком Джеймс позволил себе улыбнуться и спросил про ее хорошее настроение, она лишь отшутилась про то, что понравилась его отцу. И то, что все оживилось с возвращением девушки, вовсе не было преувеличением. До ночи они с Сириусом просидели на кухне в день ее приезда, но как только они поднялись на этаж, в комнату, где вяло и через силу переговаривались все остальные, то, к огромному удивлению Гермионы, ее встретили там со всей теплотой и нескрываемой любовью. Грейнджер боялась, что потерявшие своего брата мародеры будут злы на нее, но они, как и Сириус, только лишь беспокоились за нее и ни в чем не винили.       Понемногу в воздухе вновь стали звонко мелькать шутки, смех и глупые дружеские разговоры, словно единый организм, потерявший одну из своих частей, они с каким-то даже остервенением желали и стремились научится жить без нее, как и прежде. Выходило порой неумело, и слишком уж бросались в глаза их старания, но преподавательница с таким же запалом поддерживала их единогласно и обоюдно принятую идею пытаться вернуться к старой жизни. Любая тема, связанная с Питером Петтигрю, была в их компании табуирована, и Гермиона понимала, что все они таким образом стараются стереть у себя из мыслей возникающие вопросы и появляющиеся за ними разочарование, боль, обиду, непонимание. Попытки забыть действовали, когда они сидели за одним столом или играли в найденные под завалом карты и настольные игры Джеймса, но не тогда, когда они расходились работать.       Оставшееся время до конца рождественских каникул Сириус и Гермиона жадно отбирали и для себя. Все старательно делали вид, что не замечали их переглядок за столом, легких, едва заметных касаний, как бы сделанных невзначай, разговоров наедине по утрам, пока, казалось бы, остальные еще спали, и оправданий вкупе с объяснениями для того, чтобы работать тоже вместе. Грейнджер, запросто смущаясь, сбегала от гриффиндорок и их весьма недвусмысленных намеков, а от милой беседы с Дореей она и вовсе увильнула, за спину кинув фразу о том, что не понимает многозначительных взглядов и даже думать не может о Сириусе больше, чем как об ученике, и с его стороны ничего более значительного тоже не существует. Если бы только Гермиона видела, каким веселым взглядом провожала ее женщина, то она бы взяла свои слава назад, осознав, как глупо и хлипко звучит ее обман.       Блэк не мог не зайти в комнату и не встретиться с ехидными и внимательными глазами, следившими за тем, как тот невозмутимо сушит полотенцем волосы, скидывает с себя обувь и проходит к своему матрасу, лежащему в самом углу. Ремус и Джеймс со смешками переглядывались, привлекая внимание друга. Очередное «Ну?» уже стало традицией перед сном, но Сириус с привычной издевательской улыбкой оборачивал ситуацию себе на пользу и шутил про то, что сам Поттер-то еще тоже не осмелился в открытую признаться своей рыжей музе, хотя на протяжении шести лет только об этом и говорил, и про то, что Люпин сначала сам должен собрать себя в кулак и подойти к Доркас, а не переговариваться с ней украдкой. И хотя подобное почти всегда спасало Сириуса от расспросов, он предпочитал находиться поблизости от Алисы, которая не была связана стрелами Амура ни с кем из их компании и, в отличие от Марлин, не улыбалась так хитро, как будто знала все про всех, а предпочитала учтиво воздерживаться от попыток разузнать больше, чем следовало.       Все эти переплетения из романтических забав немного отвлекали от тяжелых размышлений, помогали даже в какой-то степени развлечься. Но, как только разговоры в мальчишеской комнате смолкали, и они отворачивались друг от друга, делая вид, что хотят выспаться, вся тяжесть возвращалась в их сердца. Они лишились части себя и как никогда раньше ощущали некую неполноценность, пустоту. Им не хватало Питера, и от этого понимания в груди горела и жглась злость, плещась вперемешку с привычной тоской по тому, как могло бы быть, где-то там, в мире из мечтаний и грез, в котором они жили раньше и в котором надеялись прожить до самого конца. Но все решили за них и теперь приходилось лишь мириться со сложившимися обстоятельствами и учиться жить в этом новом мире, где начиналась война, и где их друг оказался предателем. Это все было слишком, это все хлынуло разом, и поэтому они еще долго лежали, делая вид, что спят, хотя на самом деле до бесконечности много думали, пытаясь найти выход.       Гермиона не могла не замечать, как мрачнеет Сириус, когда думает, что его никто не видит. Ей не нравилось, что все они терпят эту боль, делая вид, что не замечают того, что одинаково страдают, молчат в надежде, что скоро это чувство пойдет на спад и в конце концов и вовсе оставит их. Но оно не стихало, а, казалось, только еще больше поражало внутренности, отчего появлялось желание забиться в угол и сжаться в кокон. Девушка и сейчас наблюдала за ним, прячась за углом. Он стоял с обратной стороны дома практически по колено в сугробах, в которые неделю назад из окна упала Гермиона с Регулусом. При дневном свете теперь можно было рассмотреть посаженные молодые деревья, которые наверняка покрывались цветом весной; за открытым двориком мелькали заснеженные холмы, на границе которых виднелся лес, такой же белесый, как и все вокруг.       Сириус вызвался разобраться с фасадом, единственно выдающим после стольких дней трудов произошедшую здесь битву. Наконец, все было позади. Но Блэк, закончив работу, на протяжении нескольких минут стоял, опустив палочку и глядя куда-то вдаль, за холмы, за лес, как будто стараясь пронзить все эти пейзажи своим взглядом и увидеть еще дальше. Грейнджер, вглядываясь в его чуть ссутуленную спину, наконец двинулась к нему, сопровождаемая скрипом снега. Она протянула к нему руки, которые на секунду дрогнули, но затем все-таки обвила его сзади, прижимаясь щекой к холодной спине и прикрывая глаза, надеясь, что хоть немного может заразить его своим теплом. Его ладони легли на ее руки, и она могла бы поспорить с кем угодно, что он улыбнулся; она даже как будто видела эту улыбку, сохранившуюся в памяти и сейчас всплывшую перед ней. Она научилась слышать его эмоции, ощущать их, даже не видя. Он повернулся к ней и снова взял ее руки в свои, отчего по спине у Гермионы привычно пробежались мурашки.       — Мы закончили с комнатами на первом этаже, — с улыбкой произнесла Гермиона. — Нашли там все подарки, которые должны были вручить на празднике, и Дорея предложила сегодня вечером отметить окончание работы и заодно заново встретить Рождество. На кухне все уже кипит, а Марлин беспокоится, что ее платье было испорчено, и теперь у нее нет подходящего наряда.       — Да уж, как будто и не было ничего, — ухмыльнулся он и после с какой-то горечью вздохнул, заставив девушку сильнее обхватить его пальцы. — Прогуляемся?       Грейнджер с радостью кивнула, и они медленно двинулись под руку в сторону мелькающего вдалеке леса. Девушка глубоко дышала морозным воздухом, рассматривая открывающиеся впереди однообразные виды, от которых, однако, в душе становилось теплее. Сегодня был последний день, когда они могли просто вот так пройтись в любом направлении, наслаждаясь компанией друг друга. Через три дня они вернутся в Хогвартс, и рождественские каникулы останутся лишь в их памяти. В школе она снова станет профессором, а Сириус — ее учеником, и между ними встанут правила, субординация, запреты, слухи. Гермиона не знала, как она сможет вернуться в привычное русло жизни, как сможет вести себя как прежде. Не будет ни дома Поттеров, ни пресловутого больничного крыла. Она каждую секунду тянулась к Блэку, но при этом так боялась, что они позволят себе больше, чем было возможно. Если все зайдет дальше, станет в несколько раз серьезнее, она точно не выдержит еще полгода в школе, где нужно будет делать вид, что ничего не произошло и вовсе.       — Прошлой зимой мы с Джеймсом катались здесь на санках, — Сириус указал на один из самых крутых спусков. — Мы пробрались на чердак, отрыли там какие-то ржавые прутья, сделали из них полозья, сколотили доски и чувствовали себя самыми счастливыми в мире детьми.       — И насколько же хватило ваших санок? — снисходительно спросила она.       — На третий раз они развалились прямо под нами, и к подножию холма мы спускались уже кубарем. — Это воспоминание явно повеселило его. — Дом Поттеров для меня роднее, чем поместье Блэков. Я вряд ли когда-нибудь смогу выразить всю любовь и благодарность Дорее и Флимонту. Когда я сбежал и пришел к их дверям, они не задумываясь приняли меня в семью. И вспоминая свой дом, свою матушку, у меня уже язык не поворачивается назвать то место, где я жил, домом, а людей, с которыми сосуществовал — семьей. — Он с грустной улыбкой посмотрел на внимательно слушавшую его Гермиону.       — Расскажи мне, — тихо попросила Грейджер, будучи готовой к отказу.       Спустя недолгую паузу, юноша все же начал:       — Моя матушка — властная, гордая, самовлюбленная женщина, которая считала, что нет ничего важнее поддержания статуса и значимости фамилии Блэк. Ей почти невозможно было угодить, как бы порой ни старался, но я всегда так ждал ее похвалы, — Сириус покачал головой. — В детстве мне казалось, что она просто была требовательной, строгой, но либо я тогда не понимал всего, либо же она ожесточилась с возрастом. Отец никогда ни в чем ей не перечил, всегда был согласен с ее решениями. А я был упрямцем, который делал что-то на зло, устраивал целые представления на светских приемах. В общем, не был идеалом прилежного наследника, зато Регулус рос полной моей противоположностью. А потом я оказался на Гриффиндоре, не оправдал возложенных надежд, и все стало еще хуже. Я ненавидел каникулы, потому что был вынужден возвращаться в поместье, чтобы снова выслушивать о том, что я никудышный Блэк, что мои друзья недостойные отщепенцы; снова спорить о важности чистоты крови. Словом, с каждым разом это становилось все более невыносимым. Летом после пятого курса, за ужином мы с матушкой окончательно разругались, Регулус встал на ее сторону, и она поставила ультиматум: либо живу по установленным правилам, разрываю всякие отношения со своими друзьями и прекращаю позорить древнейший и благороднейший род Блэков, либо ухожу из дома. Я выбрал второе. Маман очень уж раздосадовалась, даже стекла дрожали от ее криков, она сама уже была не рада тому, что предложила, сказала, что не допустит того, чтобы я и дальше чернил нашу фамилию. Интересный каламбур, — он усмехнулся. — Так я и решил бежать ночью.       — А Регулус после ничего не говорил? — осторожно спросила Гермиона через какое-то время. Они уже отошли на приличное расстояние от дома, и кромка леса превратилась в вырисовавшиеся сосны.       — Уговаривал вернуться, извиниться, согласиться на жизнь, которую предлагала матушка, — отмахнулся Сириус. — А потом перестал, после нескольких отказов. И теперь мы проходим мимо друг друга так, как будто даже не знакомы. Хотя порой он не прочь немного подпортить мне жизнь.       — Я должна тебе кое-что сказать, — нервно облизав губы, произнесла она, на нее обратился вопросительный взгляд. — В ту ночь я встретила еще одного Пожирателя, после того как ты ушел. Это был Регулус. — От этих слов он побледнел и напрягся, но спустя мгновение плечи его как-то обреченно поникли.       — Я подозревал, — пояснил он, вздохнув.       — Еще ничего не потеряно, Сириус! — с уверенностью воскликнула Гермиона. — Он умен и рассудителен, даже несмотря на то, что поддался чужому влиянию и всерьез считает, что выбранный путь — единственно правильный. Я обязательно вытащу его из этого болота, я тебе обещаю.       — Как? Мой братец не тот человек, который откажет своим убеждениям, если ему скажешь: «Ай-яй-яй! Ты занимаешься злом, переходи-ка на сторону добра», — едко возразил Блэк. — Завоевать его доверие практически невозможно.       — Практически, — ухмыльнулась девушка. — Ты думаешь, мы занимаемся работой над его проектом не ради предлога? Он знает, что я на стороне Ордена, что половина информации в последнее время идет именно от меня, что я знаю каждого, кто вступил в ряды Пожирателей, и о нем мне известно в том числе. Но он куда более хитер, расчетлив и упрям, конечно же, потому что он решился подставить меня только тогда, когда я спровоцировала его и побудила к действию. И сомневаюсь, что его друзья слышали все его домыслы касательно меня. Он убедился, что я способна на многое, чтобы защитить его, и он захочет это использовать. Если я позову его или, скажем, напишу письмо, — она заговорщически приподняла бровь, — он непременно придет туда, куда я ему скажу.       — И ты собираешься воспользоваться этим, интриганка? — со смешком спросил Сириус.       — Разумеется, — повела она плечом. — Я смогу натолкнуть его на очень интересные мысли. И если я не ошибаюсь, надеюсь, что не ошибаюсь, у него появятся вопросы, и за ответами он пойдет именно ко мне. Он сам разочаруется в том, кому служит, и единственным вариантом останется… Как ты сказал? Перейти на сторону добра? — она горделиво улыбнулась.       — Ты страшная девушка, — с остатками веселья покачал он головой. — И ты веришь, что все сложится именно так?       — Я верю в Регулуса.       — Я должен был вытащить его тоже, когда сбежал. А я оставил его в одиночестве среди стен родового гнездышка, зная, что ему, в отличие от меня, некуда пойти, к тому же он всегда был куда более податлив воспитанию матери. Я знал, что все это когда-то произойдет, — он устало потер переносицу. — Но я подумать не мог, что мой друг окажется среди приспешников Волан-де-Морта. Мои друзья всегда были для меня опорой. Что бы ни происходило у меня в семье, они всегда были рядом. И их бы я никогда не предал. Никогда, слышишь, Гермиона? — Он остановился, с каким-то отчаянием глядя на нее. — Даже если бы мне угрожали, я бы предпочел умереть, чем переходить на сторону Пожирателей, сражаться против тех, кого на протяжении стольких лет называл братьями!       Девушка поджала губы, слушая, как наконец эта боль, засевшая в его душе, начала выплескиваться наружу.       — Как он мог? — он срывался на крик. — Мы все верили ему, мы считали его другом, а он направил палочку на Дорею, он сливал Пожирателям информацию, чтобы выслужиться. А если бы тебя не было рядом? Если бы мы не знали о нападении? Он что, убил бы нас или сначала пытал? Чего ему не хватало, ради чего он решился на это? Я не хочу верить в то, что не знал Питера. Я знал его, испуганного первокурсника, который со всей искренностью хотел попасть в нашу компанию, который никогда бы не бросил в самой сложной ситуации, который обещал быть другом до самого конца. Когда же он так изменился, что стал способен на предательство?       Гермиона провела ладонью по его щеке в утешающем жесте.       — Не копайся в причинах. Да, теперь это другой человек, его ты не знаешь, но еще можешь оставить у себя в памяти того мальчика-первокурсника, — она мягко улыбнулась. — Я знаю, сложно смириться, сложно отпустить, но ведь у тебя есть Джеймс и Ремус, и они точно не оставят и не предадут тебя. Ты не один.       Сириус кивнул и вновь отвернулся, вглядываясь в серое, блеклое небо. Грейнджер опустила взгляд в ноги, сильнее кутаясь в шарф.       — Я долго думал обо всем, что происходит, — вдруг снова начал Блэк. — И знаешь, к какому выводу пришел? — он коротко посмотрел на Гермиону. — Я не хочу думать о глупых правилах, о мнении людей, которые только и привыкли, что к осуждению, а хочу проживать жизнь так, как мне угодно. К чему все эти условности, если нас после выпуска ждет война, где каждый час может быть последним, где ты можешь потерять дорогих людей, и где дорогие тебе люди могут предать. Я не хочу откладывать все то, что могу и хочу сделать прямо сейчас.       И прежде, чем девушка успела сказать или спросить хоть что-то, он обрушился на нее с поцелуем. Гермиона задохнулась, чувствуя его мягкие губы на своих, холодные пальцы, касающиеся щек и посылающие импульсы прямо в сердце. Она ответила на поцелуй с нежностью и трепетом, опуская руки на его плечи и прикрывая глаза. Зря-зря-зря. Теперь все будет так сложно, так опасно. Первоначальная отчаянность поцелуя отхлынула. Они ненадолго отстранились, пересекаясь взглядами и выдыхая рассеивающиеся облачка пара. Ресницы Гермионы едва заметно трепетали, а глаза приобрели какой-то совершенно новый для Сириуса янтарный оттенок. Щеки ее порозовели то ли от холода, то ли от смущения. Если можно было бы когда-нибудь умереть от чувств, то сейчас они были готовы.       Он снова наклонился к ней, уже осторожно касаясь ее губ и зарываясь пальцами в каштановые, упрямо кудрявые волосы. Она с наслаждением подалась вперед, готовая забыть обо всех обещаниях, которые себе давала, потому что этот поцелуй ощущался как самое прекрасное и самое правильное, что с ней происходило. Ее ладони переместились на его шею, отчего у него стиснуло грудь и сердце уже совершенно обезумело. Между ними скользнул морозный воздух, лица их немного отдалились, но взгляды так и не отрывались друг от друга. Они улыбнулись и затем рассмеялись, заполняя пустые холмы отголосками своих содрогающихся от эмоций сердец. Гермиона не могла налюбоваться на то, как немного неопрятно лежат волосы Сириуса, как на его губах, которые она целовала (боже мой!), теперь играла такая красивая улыбка, как в голубых глазах она могла разглядеть свое отражение.       — Я люблю тебя, — тихо произнес он, и ноги у Грейнджер едва не подкосились. — Я был полным дураком, раз не понял этого раньше.       — Я тоже люблю тебя, — прошептала она, с трудом веря, что все это происходит, что сейчас ей не придется открывать глаза и разочаровываться.       Но все это было таким же настоящим и реальным, как и заснеженные холмы, как чернеющий за ними лес и как чувство, которое разрывало ее изнутри и согревало ее на холоде, покалывающем щеки.

***

      Длинный дубовый стол, покрытый белоснежной дорогой скатертью, ломился от количества тарелок и блюд, которые за какие-то несколько часов успела приготовить Дорея с некоторым вмешательством пятерых помощниц. Умения Гермионы в кулинарии женщина оценила как более чем достойные, и тогда Грейнджер рассказала о том, что перед устройством в Хогвартс какое-то время работала на кухне в "Дырявом котле", где хозяйка и научила ее некоторым приемам. Пока еще все это богатство ютилось на кухне, мародеры поставили себе цель: стащить себе хоть какое-то блюдо до начала запланированного праздника. Тогда они подговорили пришедшего с работы Флимонта на совместную авантюру. Он должен был отвлечь супругу, а Ремус — Гермиону в момент, когда остальные девушки отошли довести свои образы до идеала. Благодаря этому маневру Сириус и Джеймс успели пробраться к столу и схватить по тарелке. Отвлекающие со смехом покинули место преступления, пока полотенца от Дореи не достигли их затылков.       Гермиона, проходя в гостиную и ведя перед собой тарелки, зависшие в воздухе, на секунду затормозила перед зеркалом и быстро поправила выпущенные из прически пряди; платье, которое по сравнению с прошлым выглядело скромнее и проще. Хотя именно в таком образе она чувствовала себя гораздо более счастливой, полностью окунаясь в атмосферу домашнего уюта. Сегодня дом не выглядел помпезным и богатым, представленным больше для светских раутов, чем для жизни. Этим вечером он тоже сменил дорогое элегантное платье с претензиями на шик и лоск на самую простую одежду, но такую близкую к сердцу. Украшения в восстановленных комнатах были развешены слегка неопрятно из-за спешки, и новая ель была не такая горделиво высокая — немного кособокая. Но все это было по душе Гермионе, потому что эти блюда, обстановка и смеющиеся люди вокруг, наслаждающиеся и живущие в неожиданно сложившейся толкотне, напоминали ей о Норе, застолья в которой были самыми любимыми.       Грейнджер улыбнулась выходящей из гостиной Алисе, сказав, что это была последняя необходимая посуда, изящно взмахнула палочкой, и тарелки разместились аккурат между вилкой и ложкой у каждого стула. Она окинула взглядом просторную комнату, которая выглядела потрясающе органично и тепло. Под все той же кособокой трогательной елью стояли подарки в самых разных обертках и с большими и маленькими бантами. Гермиона обернулась на чье-то кряхтенье и увидела Джеймса, полубоком тащащего старый граммофон и шепотом молящего о помощи, потому что совершенно не видел, куда шел. Девушка со смехом помогла ему, и агрегат с величием занял свое место. Через десять минут они все уже договорились разместиться за столом, и девушка прохаживалась по комнате, думая, не забыли ли они что-нибудь, и не нужно ли снова сбегать на кухню. И, когда уже все понемногу стеклись в сердце дома, она вспомнила, что Дорея попросила еще раз охладить шампанское. Уже на обратном пути, вытирая о полотенце руки и слыша появившуюся и льющуюся из гостиной музыку, она на повороте встретила Флимонта.       — Гермиона, можно тебя ненадолго? — тихо спросил он и после кивка отвел ее подальше, чтобы никто не стал случайным свидетелем их разговора. — На завтра назначен суд над Питером Петтигрю, и тебе лучше на нем присутствовать.       — И в качестве кого? — нахмурившись, произнесла девушка в недоумении.       — В протоколах ты будешь значиться как свидетель, но на самом деле подсудимый изъявил желание видеть тебя еще до начала заседания, — он понизил голос. — Он назвал тебя тем человеком, от которого может зависеть его приговор. Ты, разумеется, можешь отклонить запрос, если… — начал было мужчина.       — Я приду, — серьезно перебила Гермиона. — Во сколько я должна быть в Министерстве?       — В одиннадцать начинается само заседание, тебе лучше прийти за полчаса. Я буду там по службе раньше, так что жди меня в Атриуме, и я проведу тебя во временную камеру заключенного, а после вместе пойдем в нужный зал суда: я выступаю там как главный свидетель. — Услышав голос супруги, он как можно скорее сообщил ей эту информацию. — И еще, прошу тебя, Гермиона, сохрани это втайне от остальных. Думаю, ты понимаешь, как на них может повлиять эта новость.       Девушка согласно кивнула, и после еще одного зазывающего крика Дореи они торопливо последовали в комнату, где уже собралась вся их дружная компания. Грейнджер села напротив Марлин, которая заботливо предоставила ей возможность сидеть рядом с Сириусом, а себе — невинно хлопая глазками, наблюдать за их взаимодействием. Ее проницательность порой доводила Гермиону и действовала на нервы, как будто Маккиннон в подзорную трубу следила за ними во время прогулки и видела все интимные нюансы. Блэк тоже, хоть и старался держаться, немного тушевался под ее скользящими взглядами. Они с Грейнджер переглянулись, без слов понимая, что попали в ловушку до конца вечера, своеобразный капкан, в котором они вряд ли вытерпят собственную сдержанность, на радость Марлин. Наконец, все уселись по местам и в предвкушении повернулись в сторону старших Поттеров.       — Мы с мужем очень благодарны вам за то, что наш дом вновь вернул себе прежний облик, — начала Дорея, — и нам не придется спать на развалинах былой роскоши, — все рассмеялись. — Я счастлива, что сегодня мы смогли по-настоящему собраться здесь всей нашей большой семьей, наши двери всегда открыты для вас, пусть наш дом станет для вас вторым, — она с теплой улыбкой оглядела присутствующих. — Давайте выпьем за то, чтобы через год мы так же собрались здесь все вместе и так же радостно праздновали наши победы.       — Ура! — крикнул с широкой улыбкой, совершенно такой же как у Джеймса, Флимонт.       — Ура! — поддержали остальные.       Послышался звон тонкого стекла, руки тянулись с разных сторон стола, чтобы соприкоснуться бокалами с каждым. Блюда стали быстро разлетаться по тарелкам, и вскоре шампанское разливали вновь. Слышались смешные истории с последней недели, когда Джим едва ли не с космической скоростью вылетел с чердака, чтобы спастись от своры пикси, один из которых пребольно ухватил его за нос. Всплывали рассказы из детства, к которым цеплялись продолжения, параллели из чужой жизни. Беседа живо переплеталась, то разделялась на несколько ветвей, то снова схлестывалась в одну. От человека к человеку перекидывался смех, улыбки, любящие взгляды. Несмотря на то, что первую часть застолья Гермиона была мыслями далека, уже думая о завтрашнем мероприятии, она вскоре заставила себя отвлечься и ободриться, потому что чувствовала едва заметный со стороны, внимательный взгляд Сириуса.       Свет немного приглушили, музыка стала громче, и девушка с наслаждением, чуть прикрыв глаза, погружалась в эту атмосферу. Грейнджер даже позволила себе небольшую мечту о том, как приятно было бы и в правду из года в год собираться здесь у ели, говорить тосты, шутить, чувствовать себя в безопасности, чувствовать себя счастливыми. Ладонь Сириуса осторожно потянулась к ее под столом, и Гермиона улыбнулась так, чтобы видел только он. Марлин деланно сокрушенно охнула и наклонилась вниз, доставая упавшую вилку. И увидев их переплетенные пальцы, спрятанные ото всех, она победно улыбнулась и с чувством выполненного долга вышла из-за стола, чтобы отправиться танцевать.       Совсем скоро, кроме них, за столом не осталось никого, и они позволили себе тихо переговариваться, больше развернувшись друг к другу и позволяя себе больше трепетных прикосновений. Ремус и Кэсси танцевали неподалеку от четы Поттеров, а в самом центре с расслабленными улыбками двигались Алиса и Марлин, решившие составить свою пару в отсутствие партнеров. А вот Лили и Джеймса Гермиона не видела, взгляд ее пробежался по всей комнате и остановился в полутемном углу комнаты. Они стояли, взявшись за руки и подняв головы. Над ними вилась и покрывалась листьями омела, резво спускавшаяся к их лицам. Они улыбнулись и медленно приблизились друг к другу. Грейнджер вмиг отвела взгляд и посмотрела на Сириуса, который с понимающим выражением лица наблюдал за ней.       — И все-таки ты должен мне денег, — с улыбкой заметила Гермиона.       — Не правда, ты говорила, что они начнут встречаться до Рождества, а сегодня… — ехидно исправил Блэк.       — Как раз Рождество, — закончила за него девушка. — Мы же празднуем заново, забыл?       Она игриво хмыкнула, снова отворачиваясь в сторону танцующих друзей. Юноша приблизился к ней, и она почувствовала, как он носом зарывается в ее волосы, сильнее сжимая ее ладонь, отчего ее тут же бросило в жар.       — Не сработает, — прошептала она. — Ты все равно должен мне пятнадцать галлеонов.       — Можешь забирать хоть всю ячейку в Гринготтсе, — так же шепотом произнес он, прижимая ее пальцы к своим губам.