Собрать по осколкам

      Духота помещения доводила до одурения. Все окна были плотно закрыты, чтобы шум с улицы не мешал проведению экзамена, но при этом не были зашторены, и солнце нагревало воздух и слепило выпускников. Экзаменаторы, отдуваясь, вышагивали вдоль рядов столов, одна женщина из министерства вовсе создавала палочкой прохладные потоки воздуха и блаженно направляла их на себя, игнорируя ненавистные, завистливые взгляды экзаменующихся. Девочка с Пуффендуя потеряла сознание, уронив голову на парту, но даже после этого раскрасневшиеся мокрые лица остальных учеников не заставили впустить хоть каплю свежего ветерка с улицы.       Оставались считанные минуты до конца последнего школьного экзамена, все ускоренно заскрипели перьями, согнувшись над пергаментами, кто-то перечеркивал написанное, кто-то, шевеля губами, перечитывал свои ответы. Главный экзаменатор поглядывал на наручные часы, и наконец облегченно хлопнул в ладоши, все листы с ответами вырвались из-под рук студентов, запечатались в конверты и слетелись в единую стопку. Прозвучали какие-то неискренние торопливые слова с пожеланиями удачи и поздравлением в связи с окончанием экзаменационной поры.       Но никто уже не слушал, друг за другом уставшие выпускники хлынули к выходу, желая поскорее оказаться вне замка, проветрить гудевшую голову, вытряхнуть засевшую в легких духоту. В коридоре было прохладно, и Кэсси прижалась к каменной кладке, прикрывая глаза и наслаждаясь этим ощущением. У Лили тряслись руки, и Алиса успокаивающе гладила ее по спине, уводя подальше от кабинета. Марлин, Ремус и Сириус усиленно спорили, Джеймс с выражением приговоренного к смертной казни плелся позади.       — Вороньи сердца! — запальчиво повторила Маккиннон. — Давайте поспорим! Я точно читала, что их используют как загуститель в любовных напитках.       — Но вопрос был о противоядиях, — возразил Сириус.       — Давайте перестанем обсуждать работу, прошу вас, — взмолился Ремус, морщась. — Уже все написано и сдано, к чему этот разговор?       — Эй, Джим, ты чего? — обернувшись, спросил Блэк.       — В насколько я глубокой заднице, если перепутал состав двух зелий?       — Смотря каких, — задумчиво пробормотал Люпин.       — Зелье от фурункулов и животворящий эликсир, — обреченно признался он.       — Что ж…       — М-да.       — Ладно, плевать, — попытался он взбодриться. — Последний экзамен! Свобода! Хочу напиться.       — Сначала девушку успокой, — мотнул головой Сириус, но в эту секунду Лили разразилась громким смехом, согнувшись пополам, Алиса непонятливо посмотрела на друзей.       — Я, — без возможности остановить рвущийся хохот, пыталась объяснить Лили, — вписала эйфорийный эликсир в категорию сильнодействующих ядов.       — Может, дойдем до мадам Помфри, милая? — заботливо спросил Поттер, приобняв ее.       — Нет, — вытирая выступившие слезы, ответила девушка. — Хочу исчезнуть из школы и выпить что-нибудь покрепче успокоительных настоек.       — Моя! — гордо сказал Джеймс, подмигнув Сириусу.       Радость и свобода после многих месяцев труда и в особенности последних тяжелых недель, после всех бессонных ночей, истрепанных нервов и сбитого в переживаниях пульса. Они охватили выпускников, очистили голову от остаточных волнений и от любых мыслей о прошедших экзаменах. Погода была прекрасной, когда сбегал по зеленому склону вниз и щурился на солнце, не надсаживая спину за школьной партой. Еще пять дней до результатов экзаменов они будут предоставлены сами себе, могут высыпаться, бродить по Хогвартсу допоздна, устраивать вечеринки, наслаждаться жизнью, не беспокоясь больше ни о чем. Все, что зависело от них, они уже сделали.       Гермиона сидела с Хагридом на крыльце его хижины, улыбалась, кидая яичные скорлупки в деревянный ящик. И гриффиндорцы пошли в их направлении, высказывая предложения о том, что же так развлекает их лесника и профессора. Те наконец заметили их и приветственно махнули, под вопросительными взглядами оставалось лишь вытянуть руки с поднятыми вверх большими пальцами. Сириус непроизвольно прибавил шаг, желая оказаться рядом быстрее остальных, чтобы урвать секундочку наедине, но друзья не отставали.       — Как вы?       — Сдали, и слава Мерлину, — ответила за всех Кэсси. — А что у вас тут?       Хагрид надел перчатку из драконьей кожи и опустил ладонь в ящик, чтобы вытащить оттуда маленькую голубую змейку.       — Какая хорошенькая! — воскликнула Алиса.       — Сомнительное утверждение, — прошептала Лили.       Раздвоенный язык вынырнул из крохотной пасти, но вдруг челюсти разъехались, обнажились клыки, и из глубины глотки вырвалось пламя, быстро потухшее на огнеупорной ткани перчатки. Гермиона подкинула ей оставшуюся скорлупку, и довольное животное хрустнуло ей, проглатывая.       — Огневицы — чудесные создания, — любовно протянул Хагрид.       — Только если заранее запастись противоожоговой мазью, — пошутил Сириус.       — И огнетушителем, — добавила Лили.       И только Гермиона понятливо усмехнулась.       — Ну, ладненько, отнесу их в дом, они достаточно погрелись на солнышке, — сказал Хагрид и опустил змейку в ящик, после подхватывая его за стенки и унося в хижину.       — Мы собираемся в Хогсмид, профессор, — заговорила Марлин. — Давайте с нами.       — Не уверена, что это уместно, — неловко ответила Гермиона, осмотрев лица ребят.       — Через неделю выпускной, экзамены позади, как и уроки, вы уже не наш профессор, а мы не ваши ученики, — возразила Кэсси. — Пойдемте.       Грейнджер подняла взгляд на Сириуса, он улыбнулся и протянул ей руку.       — Тогда называйте меня Гермионой, — вложив свою ладонь, сказала она.       Они шли шумной компанией, слова рассыпались шутками, голоса вибрировали смехом. Сириус крепко держал за руку, и сердце билось торопливо и воодушевленно. Гермиона обменялась с ним улыбающимися взглядами и глубоко вдохнула, впуская в себя чувство неизмеримого счастья, которое испытывала в эти секунды. Они ощущали какую-то абсурдную свободу, идя по улицам Хогсмида, не скрываясь ни от кого, но смущаясь от открывшейся возможности демонстрировать чувства, сберегаемые прежде как большой и важный секрет, поделенный на двоих.       В «Трех метлах» они заняли самый большой столик, заказали сразу по две кружки сливочного пива и по несколько блюд, чтобы заглушить проснувшийся голод. Мало, кто смог заставить себя позавтракать перед последним экзаменом, но теперь аппетит вернулся. Стали вспоминать забавные случаи, произошедшие за экзаменационную пору, потом — за время подготовки. И вот: уже разбирали на памятные события весь выпускной год. Марлин смаковала рассказ о розыгрыше, который вся школа подготовила для Сириуса. И они наперебой вспоминали детали и заливались громким хохотом.       — Если у меня спросят, в какой день я бы хотела вернуться снова, я знаю, что ответить, — сказала Марлин.       — А я бы хотела еще раз посмотреть первый матч по квиддичу, — ответила Лили.       — Да! Кэсси была великолепна, — согласился Джеймс.       — Мне вспоминается вечер, когда мы помирились с Марлин, перебрали с алкоголем и пришли ночью к Гермионе, — усмехнулась Доркас.       — Стоп, что?       — Да, было, — улыбнулась Гермиона.       — А это не тогда, когда ты заявилась к нам в спальню, чуть не убившись на пороге? — уточнил Сириус, и Марлин кивнула.       — Лунатик, а что тебе запомнилось? — спросил Джеймс.       — Наши тренировки, вечера перед Рождеством, когда мы играли в шахматы и «правду или действие».       — Профессор? — широко улыбнулся Поттер.       — Первая встреча в Хогвартс-экспрессе.       — О да, как же мы волновались за новую однокурсницу!       Джеймс рассмеялся и поспешил пояснить.       — Просто вспомнил твое выражение лица, Бродяга, когда директор представил нашего нового профессора защиты. Кто бы мог подумать, что так все сложится? — стрельнул он глазами на пару.       — Да уж, я до сих пор в ужасе, что Лили клюнула на тебя, — закатил Сириус глаза.       — Гермиона, кажется, мы здесь лишние, — улыбнулась Эванс.       В кафе они просидели до позднего вечера, но возвращались все равно неспеша, безуспешно стараясь не привлекать к себе лишнего внимания. Выпивка вскружила уставшие головы, в полном рассудке оставались только Гермиона, Сириус и Алиса, поэтому предпринимали попытки успокоить шумевшую компанию и без скандалов вернуться в замок. Сириус шел, вцепившись в руки двух друзей, походка которых стала совсем уж шаткой, поддерживал их невнятные душещипательные беседы. Гермиона вела под руку Марлин и слушала слова признательности и любви, которые лились из нее неконтролируемым потоком.       Алиса следила за Лили. Беспризорной оставалась только Кэсси, убежавшая далеко вперед и прижавшаяся к стеклу закрытого «Сладкого королевства». Гермионе все больше становилось не по себе, что допустила подобное, но веселый взгляд Сириуса ободрял: «Мол, ничего страшного, будет, что вспомнить». Вместе они-таки добрались до гостиной, смиренно выслушали отчитавшую и пристыдившую их Полную Даму, Гермиона коротко схватилась за руку Сириуса на прощание и выдохнула, когда портрет за ними закрылся.       — А я говорила леди Джессике, что между вами что-то есть, — хитрющим тоном заядлой сплетницы сказала Полная Дама.       — Не понимаю, о чем вы, — наивно ответила Грейнджер.       — Святая простота! — захихикала женщина на картине.       Впрочем, Гермиону это даже позабавило, и она, попрощавшись, отправилась к себе.       Последующие дни выдались насыщенными и порой суматошными. Прошло последнее собрание дуэльного клуба, и старшие курсы долго и упоенно аплодировали, слышался свист, а потом друг за другом они подходили, благодарили, одаривали улыбками и выслушивали последние наставления. Гермиона проводила разбор экзаменационных работ для младших курсов, после которого раздавала купленные в Хогсмиде сладости, поила чаем и с большим удовольствием общалась с детьми не об учебе.       Самым теплым выдалось прощание с первокурсниками, которые, узнав о ее уходе, расстроились до слез, после чаепития еще час сидели кружком возле нее, болтали и спонтанно подходили с объятьями. Гермиона тоже растрогалась, глядя на детей, которых по праву уже называла своими, успокаивала, что следующий профессор ЗоТИ будет еще лучше лучшего и просила учиться хорошо. Ее одарили конфетами, шоколадками, цветами, самодельными колечками и фенечками, которые она тут же надела и благодарила за искренние комплименты, наполненные восхищеньем.       Вскоре пришли результаты экзаменов, гриффиндорцы сидели в кабинете Макгонагалл и смотрели на беленькие конверты с выведенными на них именами. Профессор волновалась не меньше них, пытливо вглядываясь в проблески эмоций, когда они, переведя дыхание, принялись их распечатывать. Громче всех обрадовался Джеймс, когда обнаружил, что наскреб на нижнюю границу «Выше ожидаемого» по зельеварению, Лили с Ремусом подтвердили статус отличников, Сириус, глядя на идеальный табель оценок, загадочно улыбался, довольный собой, и молчал, пока Сохатый не вырвал из его ладони лист.       — Я окружен ботаниками, — сокрушенно вздохнул Джеймс.       У Кэсси не сложилось с трансфигурацией, у Марлин — с зельями, все-таки с вороньими сердцами она прогадала. Но расстроены они не были, радовались наравне со всеми. Бесконечно гордая своими — теперь уже без зазрений совести будет сказано — любимыми учениками, Минерва наблюдала за ними, чувствуя подступающую тоску. Хотя они все еще были для нее детьми, но все же, как они изменились, как повзрослели, казалось бы, совсем недавно она провела их первый урок и считала прибавившиеся седые волосы от каждой выходки сорванцов.       День выпускного начался с традиционных проводов. Седьмой курс стянулся в Хогсмид следом за младшими товарищами по учебе, чтобы посадить их на Хогвартс-экспресс и помахать, показывая языки счастливым лицам, высовывающимся из окон. Это было олицетворением трогательного прощания с детством. Даже самые несентиментальные выпускники присоединились к процессии и не могли сдержать улыбок, глядя на подбегающих к ним первокурсников.       Роб и Денис с Гриффиндора, глуша ладонями рвущийся гогот, стреляли в Сириуса резиночками, а он как будто непонятливо оглядывался, чесал затылок, смотрел на небо в недоумении, а потом в неожиданный момент бросался в сторону хулиганов, и они с криками убегали, таща за собой чемоданы. Вокруг мародеров детей было особенно много, они жали детям ладони, давали советы для будущих шалостей, раздавали уже не востребованный арсенал шутих. Гермиона же шла поодаль с Эванной, вместе с ней посмеиваясь над происходящим.       До дымящего экспресса дошли слишком быстро, он вырос шипящей громадиной из земли, преградив путь. Гермиона тепло простилась с Розье, обняв ее и шепнув быть осторожнее, махнула ей, когда она заняла ближнее купе. Опять послышались истошные звонкие крики. Сириус схватил маленьких шалунов подмышки и тащил их к вагону, пока они, обрадовавшиеся такой перспективе, безудержно хохотали. Гермиона тоже рассмеялась, глядя на эту трогательную картину.       — Ну все, шпана малолетняя! — поставил он их на землю. — Катитесь в Лондон.       — Ты обиделся, Сириус? — взволнованно спросил Роб.       — Вы разбили мне сердце, используете мои же приемы против меня, — и он запустил в них резиночки, когда они взволнованно глазели на него.       — Так нечестно!       — Еще как честно! Мы квиты!       Они пожали руки, Сириус взъерошил им волосы и подтолкнул к поезду.       — Давайте, ребята, не опозорьте наследие мародеров.       — Будет сделано, Бродяга! — бросили они и исчезли в коридоре поезда.       — Тебе идет, — усмехнулась Гермиона, подойдя к нему и положив руку на предплечье.       — Возиться с ребятней? Мне говорили, что это оттого, что я недалеко от них ушел.       — Разве это плохо?       Они отошли от предупредительно загудевшего поезда.       — Если тебе нравится, значит, нет.       Послышался новый протяжный гудок. Из всех вагонов высунулись мельтешащие руки, виднелись белозубые улыбки, выпускники и присоединившиеся к ним учителя, жители Хогсмида махали в ответ. Поезд тронулся, качнулся и двинулся по рельсам. Сириус засвистел и широко замахал руками, и экспресс, набрав скорость, стал нестись все дальше и дальше от Хогвартса.       — Хорошо им, они сюда еще вернутся в следующем году, — с налетом грусти сказал Сириус, медленно уводя Гермиону обратно, в сторону замка.       — Вам всегда будут здесь рады, — утешила Грейнджер, потому что помнила: год назад школа приветливо распахнула перед ней двери и предоставила надежный приют, подарила ей любовь и надежду.       Так кстати вспоминались слова Дамблдора из прошлого, казавшегося таким далеким. В Хогвартсе тот, кто просит помощи, всегда ее получает.       — Я зайду за тобой вечером.       — Нет, увидимся в большом зале, — загадочно улыбнулась Гермиона.       Гриффиндорцы, оставшиеся во всей гостиной одни, не растерялись и захватили пространство, уже стояли заготовленные бутылки алкоголя и принесенные из Хогсмида закуски. Девочки помогали друг другу с укладкой, рассевшись в кресла, Марлин была главной по макияжу и изящно орудовала кисточками, безошибочно вытаскивая из косметички нужные флакончики. Выглаженные платья и парадные мантии висели в спальне, дожидаясь своего часа.       Мародеры шатались без дела и отвлекали, ведь им не требовалось столько времени на сборы. Из-за их шуток Лили едва не обожгла Кэсси, когда выпрямляла ей прядки. А Марлин испортила идеальный контур красных губ и таким убийственным взглядом посмотрела на Поттера, что тот вмиг почувствовал реальную угрозу и предложил друзьями ретироваться из гостиной на ближайшие полчаса. Они вышли в прохладный коридор и направились, куда глядели глаза, без особого плана.       И почему-то именно сейчас на них свалилось ностальгическое молчание. Они вспоминали свои приключения под покровом мантии-невидимки, создание карты мародеров, ночные исследования замка, побеги от Филча и миссис Норрис, тренировки анимагии и лунные ночи в Воющей хижине. Теперь это все предстояло оставить позади, оставить в том отрезке жизни, который называют детством и юношеством. Их школьная эра подошла к концу, и сегодня думать об этом без грусти не получалось.       — Без вас эти семь лет были бы самыми унылыми и скучными в моей жизни, — с апломбом заявил Джеймс, закинув руки на бредущих рядом парней.       — Это тебя перспектива семейной жизни вгоняет в тоску и сентиментальность? — саркастически уточнил Сириус.       — Какая грубость и беспардонность, — надул Поттер губы. — Ремус, урезонь этого хама.       — Я в ваши словесные перепалки не лезу, а то еще нечаянно прилетит, — усмехнулся Люпин.       — Кольцо-то покажешь? — любопытно спросил Сириус.       И Джеймс остановился, с осторожностью вытащил из кармана бархатную коробочку и трепетно приоткрыл, демонстрируя золотой ободок, увенчанный бриллиантом.       — Я согласна! — захлопав ресницами, прощебетал Блэк и просунул пальчик под крышку, которой его и прижали.       — Не для тебя меня мама рожала, — гордо вздернул он нос.       — Какие идиоты, — улыбаясь, возвел Ремус очи горе.       — А если она все-таки откажет? — вмиг побледнев, спросил Джеймс.       — Решай проблемы по мере их поступления, Сохатый, — в сотый раз повторил Сириус.       — А если что-то пойдет не так?       — Ты все спланировал, мы тоже не подведем, — той же заученной фразой успокоил его Ремус. — И, кстати, нам пора возвращаться, если только мы не собираемся на праздник в этом?       — Я бы не отказался, — хмыкнул Блэк, взглянув на свои джинсы.       Уже собравшись, они ожидали спутниц у лестницы, ведущей из спальни, прислушивались к голосам и шорохам. А когда время опасно приближало их к опозданию, закричали, призывая их показаться, как принцесс из маггловских сказок, запертых в высокой башне. И они вышли из комнаты одна за другой, счастливые и смущенные, только на лице Марлин было выражение абсолютной уверенности в своей неотразимости. Кэсси была в красном платье до колена с расклешенной юбкой и открытыми плечами, Ремус, опешив на секунду, подошел к ней, кладя ее ладонь на свое предплечье и выводя из гостиной.       Следующей была Лили в зеленом облегающем, расшитом редкими сверкающими стразами, волосы спускались легкими волнами по спине, а глаза, подчеркнутые цветом платья, сияли еще ярче, чем обычно. Сириус ткнул пальцем под подбородок Джима, вынуждая его закрыть отвисшую челюсть. Марлин была в черном с выразительным декольте, в лодочках на высоком каблуке и скривила свои идеально красные губы, приняв приглашение Блэка.       — Какая же ты все-таки заноза, — усмехнулся Сириус, покачав головой.       — Образ такой, — пожала она плечами.       — По жизни?       — Сегодня, болван.       Свет в большом зале был приглушен, но не полностью, пока еще все компаниями стекались в эпицентр торжества. Помещение было украшено со вкусом, профессора постарались на славу, даже полную темноту ненавязчивое сверкание украшений на стенах и у потолка преобразило бы. По периферии были расставлены фуршетные столики, у профессоров был отдельный в дальнем углу, и оттуда уже слышался тонкий смех Слизнорта, рассказывавшего анекдот профессору Стебель. Сириус оглядывался по сторонам, выискивая ее фигуру.       Прибывали выпускники и их семьи, тихо разливалась вокруг приятная музыка. Кэсси уже по очереди танцевала с каждым из трех младших братьев, Сириус смиренно ждал, когда Дорея поправит ему лацканы мантии, выхоленный Джеймс уже успел сбежать подальше, на всякий случай. Родители Лили восхищенно разглядывали звездное небо над головой и спрашивали что-то у Стоунов. Марлин стащила из-под носа слизеринцев тайком добытый ими пунш, разлитый по бокалам. В большой зал зашел Дамблдор в ярко-лиловой мантии с вышитыми пайетками созвездиями.       — Как всегда экстравагантно, — улыбнулась Дорея, стряхнув с Сириуса последние пылинки, но вдруг хитро подмигнула, разворачивая его ко входу.       Гермиона ненадолго замерла на пороге, и ему казалось, что весь свет был направлен на нее. Нет, она принесла его с собой, сияла она. На ней было белое шелковое платье, волосы собраны наверх, оголив тонкую шею, жемчуг рассыпан на заколках в завитках кудрей и переливался в сережках. Лицо у нее было такое же светлое и ясное, как блеск перламутра. Сириус не мог оторвать от нее взгляда, провожая ее фигуру, следовавшую к остальным профессорам. Но, когда она коротко посмотрела на него, проходя совсем рядом, ему показалось, что неземное чудо почтило его вниманием.       — Греческая богиня, — прошептала Дорея, и Сириус согласился.       Вечер начался с поздравительной речи Дамблдора, удобренной юмором и короткими вставками о собственной недавней молодости, но без ложки дегтя не обошлось, и последние слова отдавали вынужденной горечью, напоминанием об опасности за стенами школы и необходимостью оставаться сильными и верными себе и своим решениями, но напоследок директор еще раз тепло поблагодарил их за прошедшие годы, сгладив печальное впечатление. Громче заиграла музыка, потухло основное освещение. Объявили первый вальс. Сириус двинулся в сторону Гермионы, но перед ней уже пригласительно замер Дамблдор, пришлось развернуться на девяносто градусов и галантно склониться перед Минервой.       — Профессор, не окажете честь?       — Быстро же сориентировался, — усмехнулась она и позволила увести себя в центр зала.       Гермиона следовала за выверенными шагами Дамблдора, не беспокоясь о том, что могла наступить на длинный подол его мантии, еще с четвертого курса зная, что в танцевальных па он был так же искусен, как и во многом другом. Поначалу молчали, и она смотрела в седую бороду с вплетенными тонкими ленточками и ждала, когда с ней заговорят.       — Все-таки оставляешь должность?       — Да.       — Жаль, мы все солидарны во мнении, что это одно из многих твоих призваний.       Гермиона смущенно улыбнулась, подняв глаза к его лицу.       — Может, когда-нибудь я вернусь, но сейчас я должна быть рядом с ними.       Дамблдор понятливо закивал.       — Аврорат?       — Вероятно. Иначе меня не воспримут всерьез.       — Ты не надумала рассказать обо всем Аластору? — осторожно спросила он.       — Он, — тихо сказала Гермиона, имея в виду вовсе не Грюма, — убежден в моей незначительности, а из тени действовать безопаснее. Значит, я вступлю в Орден вместе со всеми, пройду по тому же пути.       — Кажется, кто-то считает, что непозволительно долго занимаю твое время, — хитро блеснул он глазами. — Насладись этим вечером, Гермиона. Ты это заслужила. Тяжесть предстоящих испытаний успеет вернуться на наши плечи завтра, а до рассвета все мы будем притворяться, что веселье не покинет нас никогда.       Гермиона смотрела на отступившего директора и ощутила ладонь Сириуса на своей спине.       — Я говорил тебе, что ты невероятна? — наклонившись через плечо, шепнул он.       — Сегодня еще нет, — обольстительно улыбнулась она.       — Ужасное упущение с моей стороны, — признался Сириус, обойдя ее и утягивая в новый танец.       Гермиона наслаждалась каждым мгновением вечера, каждый момент впечатывала в память, цеплялась за каждое слово и картинку, мелькнувшую перед глазами. Хотелось насытиться счастьем впрок, хотелось запереть его в шкатулку на ключ, чтобы потом в самые темные дни открывать и прикасаться к нему. По залу сновал фотограф и один за другим делал снимки, Гермиона часто попадала в его объектив: с коллегами, с учениками, десятки раз — с Сириусом. Она непременно потом напишет, чтобы ей выслали копии и все снимки Сириуса, который получался идеально на каждой фотографии и вселял в нее живость момента.       Она и вправду чувствовала себя выпускницей, обычной вчерашней школьницей, которая все еще не могла поверить в отличную сдачу экзаменов, которая долго выбирала платье и фантазировала об этом дне, когда составит с кем-нибудь красивую пару, будет танцевать, пить и веселиться. У нее этого не было, возможность испытать обыденные для всех переживания и радости была отобрана. Но вот она сейчас, смеется над шутками Джеймса Поттера, стоя близко-близко к Сириусу, на ней красивое платье, в руке — бокал с коктейлем. Разве это не похоже на розыгрыш, на чью-то насмешливую игру? Но пусть этот кто-то играет.       Эту ночь Гермиона оставила себе, даже если завтра рухнет мир, ее у нее никто не отберет.       Далеко за полночь все стали понемногу разбредаться своими компаниями или парами, гуляли по замку, по окрестностям Хогвартса, прощались с местом своего детства. Хотя для многих праздник пошел на спад, у гриффиндорцев было заготовлено еще одно знаменательное событие. Сначала вдруг исчезли Ремус и Кэсси, потом Алиса решила найти родителей, Марлин — выйти на улицу, а потом и Сириус с Гермионой отправились до Хогсмида. Так получилось, что Лили и Джеймс остались одни, вполне довольные тем, что могут побыть рядом друг с другом.       В это время все уже заняли оговоренные позиции, исчезнув под вымышленными предлогами, не вызвавшими в Лили никаких подозрений. В темноте ночи она не замечала, как взволнован был Джеймс, только улыбалась, держась за его руку, и рассматривала звездное небо. Запахи витали совсем летние, напитанные исчезнувшим на время солнцем. Гермиона и Сириус заняли западный берег Черного озера, откуда открывался вид на холм с живописным видом, где вскоре должна была показаться пара.       Сириус обнимал ее сзади, голова Гермионы прижималась к его груди, от ладоней, лежащих на животе, было горячо и приятно. Луна отражалась в неподвижном зеркале воды, оставляя рябые дорожки, вдалеке были слышны голоса ночных птиц, из-за деревьев виднелись башни Хогвартса. Подул теплый ветер, и захотелось прикрыть глаза, подставившись под его поток. Дышалось глубоко и ровно. Все тревожные мысли покинули голову, освободили от лишних сейчас раздумий.       — Не хочу, чтобы ты уезжала, — тихо заговорил Сириус.       — Я должна ей рассказать. И потом, я пробуду во Франции не больше недели. Ты даже не успеешь соскучиться.       — Уже скучаю, — вздохнул он.       Гермиона обхватила его запястья и запрокинула голову, встречая взгляд.       — Остановить бы сейчас время, хоть ненадолго, — сказала она, выразив их обоюдное желание.       Послышался далекий звонкий смех, и они одновременно посмотрели в сторону возвышенности, на которую взобрались Лили и Джеймс. Он придерживал ее за руку, запальчиво что-то рассказывал, наконец они остановились там, откуда открывался знакомый, но трогающий завораживающей красотой пейзаж. Сириус направил палочку на коробку, стоявшую в метре от берега, Гермиона вслушивалась в повисшую тишину, стараясь различить далекие отзвуки.       — Давай, Сохатый, — шепнул Блэк.       И Джеймс опустился на одно колено, открыл коробочку, с любовью и надеждой вглядываясь в лицо Лили. Она, залюбовавшаяся видами, в первые секунды не заметила изменений, обернулась, глаза ее округлились, и ладонь метнулась к губам. И время до ее последующей реакции всем показалось бесконечно долгим, в особенности Джеймсу. Лили, кажется, заплакала, закивала головой, не сумев совладать с чувствами, и когда кольцо оказалось на ее дрожащей руке, она кинулась в крепкие объятья Джеймса, целуя и шепча долгожданное «да».       — Инфламаре.       И фейерверки полетели в небо с разных берегов Черного озера, разбрызгали искры и свет, расцветили и озерную гладь. Залпы золотого и красного звучали оглушительными хлопками, растворялись среди звезд, оставаясь крохотными осколками в ночном небе. Весь Хогвартс любовался устроенным зрелищем, и сердечные ритмы отвечали грохоту, дыхание — свисту летящих снарядов. И в блестящих глазах отражались всплески салюта.       Сириус сделал шаг, потянув Гермиону за собой.       — Иди, — сказала она, нежно отнимая его руку от своей ладони. — Спасибо за вечер, он был замечательным. Но этот вечер — ваш. Побудь рядом с друзьями.       — Если я очень попрошу тебя остаться еще ненадолго? — без особых иллюзий спросил Сириус и кивнул, когда Гермиона качнула головой.       — Время пройдет быстро, мы увидимся скорее, чем ты думаешь.       Гермиона смотрела ему вслед, когда силуэт затерялся среди деревьев, снова повернулась к озеру и вдоль берега двинулась к замку, который постепенно выглядывал из-за лесного массива и скал. Оказавшись на мягкой траве, она сняла туфли и пошла босяком, не веря, что сентябрь был так давно, когда она ранним утром точно так же гуляла возле замка, говорила с профессором Макгонагалл и думала о том, как сложится ее жизнь в Хогвартсе.       В комнате все уже было прибрано и готово к отъезду, за исключением мелочей. Гермиона сняла праздничное платье, переоделась, проверила сумку с чарами незримого расширения, в которой помещалось несколько чемоданов вещей, книг, зелий и всего самого необходимого в случае непредвиденных обстоятельств. Гермиона еще раз проверила, шкафы, тумбы и ящики и опустилась на край кровати, ближний к окну. Небо у горизонта начинало светлеть, и звезды с каждой минутой бледнели.       Чем дальше она уходила от замка, тем сильнее щемило сердце, и внутренние уговоры никак не помогали справиться с чувствами. Уже за воротами, когда солнце, покрытое розовой дымкой, пустило лучи по небесному своду, она обернулась, чтобы еще раз взглянуть на Хогвартс, который снова предстояло оставить за спиной. Взгляд метнулся по башням, витражным окнам, отвесным каменным стенам, становившимися частью рассвета.       — Пора, — сказала она себе и трансгрессировала.       Начался новый день. И, еще поддаваясь медленно угасающим эмоциям, Гермиона все же задумалась о том, какой важный разговор ей предстоял. К этому решению она шла долгие месяцы и долгие недели свыкалась с его окончательностью. Порой редкими вспышками ослепляло волнение, но постепенно и оно сходило на нет. Любые сомнения исчезли, Гермиона уверилась в правильности своего решения.       Не должно существовать полумеров: либо ты доверяешь человеку безоговорочно во всем, либо не доверяешь совсем. Доверие абсолютно, брошенные крошки правды не поощрение, а издевательство и лукавство. И все же главную тайну Гермиона собиралась защищать до последнего, она была слишком личной, слишком опасной не столько в масштабах этой войны, сколько мира в целом. Если не те люди узнают о возможности скачков во времени на большие расстояния, то все утонет в хаосе. Поэтому никто не должен узнать.       Но тайна крестражей — в нее Лия заслуживала быть посвященной. Ей было известно о планах Гермионы на эту войну, ей известна история с Петтигрю, личность Регулуса, она сама засылала шпиона в пожирательские ряды. Если бы она хотела, то уже нанесла бы удар в спину, для этого были предоставлены все возможности, но Аурелия оставалась на ее стороне. Хватит параноидальных соображений, хватит ждать подвоха и предательства. Гермиона чувствовала, что ей станет легче после сегодняшнего разговора. Правильный выбор убьет остатки страха.       Она прошла через калитку к дому, перехватила в другую руку чемодан, трижды постучала. Сейчас Аурелия с привычной задержкой широко распахнет дверь, затянет Гермиону внутрь привычными объятьями. Но секунды растянулись в минуту. Грейнджер нажала на ручку, входя внутрь, по повисшей тишине понимая, что Аурелии дома не было. Невесомое «странно» мелькнуло в голове, ведь той было известно о приезде и некотором готовящемся разговоре, но Гермиона взглянула на часы и успокоилась: приехала слишком рано.       Аурелия часто по утрам уходила в пекарню неподалеку, падкая на сладкое, приносила к столу выпечку и пирожные. Поэтому Гермиона прошла на кухню, засыпала в турку молотые кофейные зерна и налила воду, огонь на плите зашипел, облизав металлическую поверхность. Аромат быстро заполнил пространство, и она, вдыхая его и улыбаясь, принялась сервировать стол, убрала стопку с газетами, журналами и конвертом, поставила чашки и блюдца, сменила салфетки. Легкое волнение побуждало к отвлеченным действиям.       Гермиона прошлась по гостиной, остановилась у окна, рассматривая цветущий двор. Бутоны роз набирали цвет и поворачивались к солнцу, светившему с дороги. Нечастое зрелище в июне, но разве Аурелия могла отказать себе в подобных шалостях. Гермиона не осуждала, ей нравился созданный цветник, нравилось во время каждого визита подмечать в нем изменения, спрашивать про новые необычные сорта. Уже собравшись вернуться к плите, она опустила взгляд на подоконник.       Фиалка в глиняном горшке смотрела в сухой грунт поникшими лепестками. Рядом — пачка сигарет. Неясное ощущение беспокойства зашевелилось в груди. Аурелия давно уже не курила, к сигаретам притрагивалась в моменты сильных переживаний, лежавшая здесь пачка была пустой. И Аурелия никогда не забывала полить этот горшок. Почему фиалка стояла завядшей? Кофе зашипел, пенясь и выливаясь за края турки. На дорожке у розовых кустов с хлопками появились две фигуры в черном. Гермиона поздно осознала свою глупость.       В следующую секунду взрыв снес дверь с петель, Гермиона, не тратя времени, атаковала. Заклинание отлетело рикошетом в стену. Пожиратели быстро сориентировались, направив палочки в ее сторону, выставленный щит со стрекотом отразил проклятья. Гермиона стала отходить к лестнице, защищаясь от стремительной атаки, вглядываясь в быстрые движения противников, смотревших на нее из пустых глазниц масок. Они оттесняли ее, не давали возможности ответить, вынуждали выставлять щиты. Это не могло длиться вечно.       Гермиона резко опустилась вниз, пригибаясь от пролетевших над головой лучей, воспламенивших ступени за ее спиной. Мгновение, чтобы ее заклинание плетью ударило по ногам нападавших. Один неуклюже подался назад и рухнул, другой смог устоять на ногах. Гермиона отшатнулась влево, пролетевшее рядом заклинание обожгло бок, но «Остолбеней» настигло лежавшего Пожирателя, ударив его о стену. Вот теперь можно было не жалеть сил на атакующие чары.       Оставшийся был ей не противник, слабые попытки вернуться к нападению и отсутствие товарищеского плеча рядом не помогали. Гермиона теснила его к кухне, он кое-как ускользнул от ее заклинания, и оно ударило в белую скатерть, расколов стол, белые чашки разбились. Неловкие растерянные движения противника превращались в конвульсивные и отчаянные попытки спастись от угрозы, в них не было последовательности. И в них не было смысла. Новое заклинание прилетело точно в грудь, и Пожиратель на подогнувшихся коленях осел вниз.       — Где Аурелия? — бросившись к нему и содрав маску, спросила Гермиона и не узнала своего голоса.       Неизвестный ей мужчина бешено вращал глазными яблоками не в силах пошевелиться. Но говорить он мог. Подставленная к горлу палочка должна добавить мотивации. Ладонь надавила на шею, вырывая хрипы из молчащей пасти.       — Говори, если хочешь жить.       — Я не знаю, — просипел он. — Нам только приказали следить за домом и доставить тебя к Темному Лорду.       Гермиона тяжело дышала, всматриваясь в широко распахнутые зрачки, в которых плескался страх. Она не слышала лжи, но захлестнувшая злость переливалась через край, и последовавшее заклинание было слишком сильным: веревки стянули Пожирателя так плотно, что он стал задыхаться. Когда она ослабила их силу, он уже потерял сознание. Гермиона поднялась на ноги, потушила расплескавшееся пламя, подошла ко второму нападавшему. Его лицо тоже было ей незнакомо, он выглядел не лучше своего напарника, вряд ли очнется меньше, чем через полчаса, но Гермиона тоже бросила в него «Инкарцеро».       Теперь она спокойнее смотрела на два неподвижных тела в полуразрушенной гостиной, оба были сильно покалечены, но живы. Ей давно не удавалось действовать с размахом, в настоящей дуэли она не участвовала полгода, и теперь адреналин учащал сердцебиение, кровь бурлила в сосудах, но дыхание было спокойным и ровным. Чутье подстерегающей опасности оправдалось и очистило голову, холодный разум оценивал обстановку, считывал сигналы и анализировал. Подозрения всплывали со дна, в мутной воде не совсем различимые, поднимались медленно, Гермиона пристально вглядывалась и ждала.       Она обошла гостиную по периметру, вернулась к отложенной прежде стопке газет, которая рассыпалась на дне раковины. Пальцы быстро перебирали бумаги и остановились на безразлично белом конверте. Он легко открылся, и на ладонь упал сложенный вдвое листок. Гермиона разогнула пергамент, в глаза кинулись отрывочные слова, и внешнее спокойствие затрещало под разрушительной силой внутренней бури. Она стремительно поднялась на второй этаж по рассыпающимся в труху, прогоревшим ступеням, вошла в комнату Аурелии, распахнула дверцы шкафа. Пустая вешалка, пустые полки, дом обезлюдел и очистился от ее присутствия. Ее здесь не было. И не было по собственной воле.       Гермиона подошла к окну, раскрыла письмо снова и теперь принялась за чтение без спешки, доставляя себя мрачное и мазохистское удовольствие.       «Ты читаешь это письмо, и мне так легко представить выражение твоего лица. Ты растеряна, тебе хочется верить в лучшее, но ты уже обо всем догадываешься, ты точно знаешь, что происходит, но вера в людей притупляет твою интуицию. Я облегчу тебе задачу и признаюсь во всем сама. В духе глупцов с крепкой моралью скажу: «Я предала тебя». Как по мне, звучит пошло. Буду говорить с тобой честно и откровенно. Мы неплохо разыграли эту партию, встреча с тобой стала действительно судьбоносной.       В прошлом году я уже много лет как смирилась со своим положением, забыла о своих планах, притупила чувства, но вдруг в скучном маггловском городке появилась ты, безрассудная волшебница, которая так быстро призналась в своей ненависти и боли, которая так нуждалась в помощи. Ты была слишком одинока, когда мы встретились, ты устала и не привыкла к этому, я же была одна уже слишком давно. Поэтому не суди себя слишком строго и не кори за свою неосмотрительность, хотя ты, наверное, проклинаешь тот солнечный день, веранду в кафе и разбившийся о плитку коктейль.       Ты доверилась мне, и я за это благодарна. Мы помогли друг другу, и никто никому не должен. Я сделала тебя сильнее, ты подарила мне стимул бороться дальше и делилась сведениями, которые я трепетно собирала весь этот год и которые помогли мне сдвинуться с мертвой точки. С таким комплектом стратегически важных данных меня почтит милостью Темный Лорд. Не волнуйся, я мастерски разыграю карты, не спущу всю колоду в первую минуту игры.       Не подумай, что все между нами было притворством, птичка. Мне жаль тебя, ты заслужила приторно счастливый финал, мир, расцвеченный яркими красками. Но не тот, за который борешься, потому что он не заслуживает спасения, потому что он полон боли, беспричинной жестокости, потому что все светлое и хорошее недолговечно в нем и непременно тонет в крови. Я не смогу тебя убедить в этом: ты единственный человек, чьи моральные принципы я не считаю надуманной, внушенной глупостью.       Ты просто создана такой, но война сломит тебя, изменит, извратит душу. Либо ты поддашься и выживешь, либо погибнешь, как святая мученица. Никому тебя не спасти, только ты способна найти для себя выход. И я бы поставила на тебя, хотя шансы на победу невелики, я слишком долго наблюдала за тобой и не леплю на людей ярлыки, от каждого жду неожиданности, уверена, что ты всех удивишь. Буду держать руку на пульсе и палочку наготове.       Проснувшаяся во мне привязанность и жалость, к твоему сожалению, не являются столпами моей личности, указателями на жизненном пути. Для меня давно мертво все человеческое, что называют любовью, доверием, милосердием, надеждой. Я не верю в эти добродетели. Я играю по правилам этого грязного, бездушного, беспощадного мира. И в нем у меня нет стороны, есть только цель. И в нем всегда побеждают властолюбцы, эгоисты, порочные личности, идущие напролом ради себя, не ради других. И никогда — общее благо».       Улыбка, болезненная, как будто вывернутая наизнанку, растянула ее губы. Желчная злоба затапливала сердце, не было слез в глазах, не было разочарования. Удар был сильным, но несмертельным, нет, она выдержит. Бросившаяся в полымя из огня уничтоженного прошлого, потерявшая всех, кого знала, кого любила. Разве сломает ее эта ироническая усмешка жизни? Очередной урок был выучен на «Превосходно». Впредь надеяться только на себя. Она забыла о постоянной бдительности и столкнулась с последствиями.       Гермиона сжимала ладонь, перебирая жадно гнущимися пальцами, превращая прощальную записку в жалкий и скомканный ошметок бумаги. Зачем он был нужен, если каждое слово клеймом впечаталось в память? Вдалеке послышался вой полицейских сирен. Гермиона разжала дрогнувшие пальцы, шагнула вглубь комнаты и трансгрессировала. Дальше от этого дома. Дальше от этого города. Но не от опасности, объявшей пламенем будущее.

Конец первой части