Луи не любит понедельники. От них словно веет бедой и чем-то острым. Возможно, так пахнет чили дяди Дональда, который, к слову, парню тоже не очень то нравился. А может, и не им вовсе, и так пахнет абсолютно каждый день, проведенный в кругу семьи, потому что жить с величайшим путешественником всех времён под одной крышей означает, что большую часть времени эта самая крыша будет представлять собой верхнюю часть самолёта, кроны тропических деревьев, открытое небо в пустыне или потолок башни с очень длинными лестницами. Последнее Луи не любит особенно сильно. В любом случае, ничего из этого никак не могло заменить мягкую удобную, пусть и узкую, кровать на нижнем ярусе, вкусную выпечку мисс Бикли, холодный экран смартфона и вечерние посиделки с братьями и Вэббигейл, что иногда приглашала на них ещё и Лину.
Деревянный пол морозит босые ноги, как только касаешься его, так что Луи спешно натягивает на них носки. Дверь их комнаты старая и скрипучая, поэтому когда он выходит, оставляет за собой пронзительный звук, который, кажется, слышит весь особняк. Как и тысячи утр до этого, парень плетется к ванной комнате, крутит металлический вентиль такого же металлического крана, выпуская струю воды из смесителя, словно освобождая её из клетки водопадом на волю, где она сталкивается с мягкими светлыми руками, что перекочёвывают на такое же бледное лицо, смывая пот и другие кожные выделения после сна. Ворс зубной щетки ложится под струю, а после обильно смазывается пастой, что приятно пахнет мятой и лимоном. Луи по привычке водит пластиковым предметом по зубам, порой надавливая слишком сильно, так, что эмаль царапается, но разве ему это важно? Парень быстро мочит щётку и ставит её на место, сплевывает остатки пены изо рта и ополаскивает его. Мягкое белое полотенце аккуратно касается щеки, впитывает излишнюю влагу с кожи и вновь виснет на крючке, помеченном зелёным скотчем. Луи напоследок бросает взгляд на зеркало, чтобы ещё раз убедиться что он и правда проснулся этим утром, томно вздыхает, когда осознание того, что он всё ещё жив приходит в голову, поправляет блондинистые волосы и выходит из ванной. Сейчас его путь лежит обратно в братскую комнату, где ему нужно будет переодеться, а потом, уже в любимой изумрудной толстовке, спуститься вниз, чтобы как раз успеть к обеду. Мисс Бикли наверняка приготовила что-то вкусное.
С первым пунктом в этом плане проблем не возникает. Одежду он находит на спинке стула, где обычно её и оставлял. Оглянувшись, пусть и знал, что в комнате кроме него никого нет, он снимает через голову светло-зелёную футболку, а потом, серые шорты, в которых он обычно спал, натягивает широкие джинсы с необработанными краями штанин, а уже в конце, кофту с капюшоном, что так приятно прилегала к телу изнутри из-за того, что была утеплённой. Тихо, почти беззвучно, Луи выполняет вторую часть мини-плана на утро, которое, по факту, являлось полуднем, но его это особо не смущало. Летом, теоретически, можно было спать хоть до шести вечера, но Дьюи наверняка бы не выдержал и прибежал будить младшего уже в два дня, пусть даже если не специально. К слову, синий близнец, как и его старший брат, сейчас сидели на диване в одной из множества комнат и играли в приставку, что-то энергично выкрикивая друг другу. Луи входит в помещение и плюхается на мягкую поверхность между братьями, на что они тут же реагируют визгами, а после, Хьюи просто встаёт и выключает игру.
— Хей! Я почти победил тебя! – скрестив руки на груди, говорит средний старшему.
— Доброе утро, Луи, – проигнорировав Дьюфорда, здоровается всё там же мягким голосом парень, на что младший, улыбнувшись, кивает, – или, если точнее, день.
— Да уж, Спящая красавица, сегодня ты побил свой прошлый рекорд, – словно забыв о своей обиде подхватывает Дьюи, немного косясь на близнеца в красном, как будто ждёт от него чего-то.
— Обед скоро? – словно не заметив издёвку, спрашивает Луи, повернувшись к Хью.
— Мисс Бикли пока не звала, – пожимает плечами тот, усаживаясь около брата, – но, думаю, уже скоро.
В комнате повисает неприятное молчание, из которого выбивается лишь сопение Дьюи, потому что, видимо, тот снова простыл, пока шлялся по вечерам с друзьями и приходил в особняк уже затемно. Луи эта тишина особо не тревожит, он её любит намного больше, чем понедельники, ведь, в отличие от последних, тишина даёт шанс остаться на едине со своими мыслями и чувствами, коих у младшего Дака было завались, пусть на первый взгляд и не скажешь подобного. А вот старшие, судя по всему, были не так рады молчанию, потому что Ллуэллин не раз замечал, как они переглядываются и нервно ёрзают на месте, как будто не решаясь что-то сделать. Быть может, парню и было бы на это плевать с высокой ноты, которую, к слову, как ни старался не мог взять, когда они своим детским кругом решали устроить домашнее караоке, но близнецы выглядели уж больно подозрительно и неуютно, что он решил скрасить их зрительный контакт резким вопросом:
— Чё пялитесь друг на друга? Влюбились что-ли? – усмехнувшись выпаливает парень, и на лице Дьюи уже возникает маленькая, еле заметная улыбка, но один лишь грозный взгляд старшего тушит её.
— Что? Я говорил вчера, сегодня твоя очередь! – немного косясь на младшего, резким шёпотом сказал парень в голубой футболке, на что Хьюи печально выдохнул и взял Луи за руку. От столь неожиданного проявления нежности сердце забилось быстрее, но, вопреки этому, кровь заледенела. Странное, холодное, инородное волнение ударило в голову, переходя в животный страх. От одного взгляда на красного близнеца становилось не по себе, поэтому парень пытался найти, за что зацепиться взглядом, хоть и понимал, что, возможно, в будущих словах Хьюи не было ничего такого.
— Лу, ты помнишь, что было вчера? – как бы невзначай спрашивает парень, а Луи давится воздухом. И правда, а что было вчера? Младший знает, что несомненно вчера проснулся, возможно, опять позже нужного, разумеется, он умылся, оделся, покушал, а в конце дня, лег спать, чтобы проснуться уже сегодня утром, но, вот только, что же было между? Между было время, несколько часов бодрствования. Ну, а что конкретно? Ллуэллин со страхом осознал, что не помнит. Его светлые брови свелись на переносице, а взгляд сосредоточенно смотрел вниз. Как же так? – у тебя антероградная амнезия. Уже несколько дней. К врачам дядя Скрудж обращаться отказался, сказал, что это временно и само пройдет, но… я не знаю, не похоже, что это так.
— Антеро-что? – переспросил Луи, осмелившись поднять взгляд на брата.
— Штука, при которой ты забываешь всё то, что было вчера, – пояснил Дьюи, – только не психуй и не уходи в комнату! Пожалуйста! – вцепившись в предплечье левой руки младшего тараторит парень в синем, – мы рядом, окей? Всё хорошо.
Какое-то время Ллуэллин просто сидит, устремляя взгляд на выключенный телевизор, но в то же время, в никуда. Два старших брата держат его за руки, словно психа в лечебнице, пытаются удержать его на месте, а Луи, собственно, никуда и не торопится. Он совершенно не собирается уходить или психовать, потому что просто не может. Слова Дьюфорда до сих пор раздаются в голове, давят на грудную клетку, делая дыхание затруднительным. Мир вокруг превращается в один большой фон, плоские декорации фильма, где он будет играть вечность одну и ту же сцену. Всё-таки, не зря Луи так не любит понедельники.
После был обед. Луи и правда не ошибся – он был очень вкусным. Миллиардер, судя по всему, решил на него не приходить и покушать в офисе. «В последнее время, он слишком занят,» – думает младший из сыновей Деллы, а после сам удивляется тому, откуда это знает. Факт словно сам по себе появляется в голове и не собирается исчезать. Братья молча едят, изредка поглядывая на Луи, Вэбби тоже молчит, но по её лицу понятно, что, порой, она хочет что-то сказать, но давит в себе слова. Единственные, кто разбавляют тишину – Делла и Дональд, которые о чем-то яростно спорят, иногда обращаясь за аргументами или подтверждением своей правоты к Бентине и она отвечает им. Ллуэллин же сидит дальше всех и просто ест, уткнувшись в тарелку. Какой смысл вести себя иначе, чем обычно, если завтра он всё равно ничего не вспомнит?
Этим девизом и был написан его понедельник, не отличающийся от любого другого до этого момента. Такой же холодный и отстраненный, такой же длинный, но в то же время, слишком короткий. Хьюи и Дьюи смотрят на него, словно в первый раз, удивляясь каждому шагу и действию, что ничем не отличается от тех, что Луи делал обычно. Та же отстранённость во время обеда и ужина, те же добрые, но с ноткой иронии, издёвки, тот же интерес к богатству, та же ненависть к хот-догам и лестницам. Судя по всему, в предыдущие дни парень вел себя после оглашения свой проблемы иначе. Ну что взять с того, что он многогранная личность? Правильно, ничего, да и, собственно, брать-то никто с него ничего и не хотел. К концу дня, близнецы, видимо, осознали, что перед ними просто их младший брат-близнец Ллуэллин Дак, который в кои-то веки не убегает от них, не скрывается от солнечного света в четырёх стенах братской комнаты, не пытается покончить с жизнью и не обвиняет в происходящем всех вокруг. Именно сегодня, Луи такой же, как и обычно, и это зарождает в сердцах парней семя надежды на то, что вся эта чехарда с амнезией закончится и всё снова станет как прежде, но, разумеется, они ошибаются, и на следующий день зелёный близнец снова просыпается без единого воспоминания о том, что же было в такой ненавистный ему понедельник.
Той ночью Ллуэллин не спит. Он смотрит в дно постели Дьюи и через силу заставляет себя не закрывать глаза и не проваливаться в сладкий омут сновидений. В голове проскакивает мысль, что если он не уснет, то и воспоминания не растворятся в небытие, но, вот только, это мало помогает. Уже после полуночи парень в светло-зелёной футболке осознает, что не помнит, как он проснулся утром, через час-полтора исчезает из памяти прием пищи за большим длинным столом в кругу семьи, а под утро Луи со страхом понимает, что не помнит ничего из того, что происходило вчера, а главное, совершенно не знает почему. Парень засыпает, когда часы в его смартфоне показывают чуть больше шести часов – время, когда встаёт с кровати дядюшка Скрудж и начинает собираться на работу. Лето для него ничего не значит: деньги сами себя не заработают. И, сквозь пелену дрёмы, Луи с ним согласен.
Во вторник парня будит громкий шум в их комнате. На тот момент он спал всего три часа, поэтому затуманенный разум плохо осознает что случилось. Он резко вскакивает на кровати, принимая сидячее положение, но после резко падает назад, на подушку, потому что сильно стукнулся головой об днище верхней кровати. Спустя какое-то время, когда боль прошла, Луи аккуратно спускается на пол и подходит к синему пятну, что сидит на полу и энергично двигается.
— Что происходит? – его голос звучит хрипло, а голова работает плохо от сильного недосыпа.
— Вау, ты сегодня рано проснулся, – с улыбкой говорит средний близнец, вставая с пола.
—Нехрен шуметь было, – Луи зевает и моргает несколько раз, чтобы сфокусировать зрение на старшем брате. Дьюи стоит в одних синих шортах, что не доходят ему даже до колен, в его руках тоже синяя, но оттенком посветлее, тёплая кофта и коричневые штаны Хьюи, которые он носит очень редко, потому что любит и боится испортить. Светлые волосы парня всё так же находятся в культурном беспорядке, как будто пытаются сбежать с его головы, а бездонные голубые глаза сверкают в солнечном свете из окна, пока обветренные губы растянуты в широкой улыбке. Луи переводит взгляд с него на обстановку вокруг. Позади Дьюи пёстрая гора одежды, в которой преобладают три цвета, закреплённые за каждым из тройняшек, и Хьюи, что что-то ворчит под нос, раскладывая многочисленные кофты, футболки, джинсы, брюки и другие предметы одежды по полкам шкафа, на торце которого виднеется трещина, – вы что, шкаф уронили? – переварив всё увиденное, спрашивает Луи, хоть и понимает, что ответ никак не может быть отрицательным.
— Не мы, а Дьюфорд, – с ноткой раздражения говорит парень в красном спальном костюме.
— Не надо было просить достать меня твою рубашку с верхней полки, прекрасно зная, что я до неё не достаю! – Дью резко поворачивается в сторону старшего брата.
— Ты мог взять стул! – указывая рукой на предмет мебели, стоящий у их общего стола, произносит Хьюи.
— Ты тоже мог его взять! – всё не унимается парень, стараясь доказать себе и всем вокруг, что он ни в чём не виновен, впрочем, как обычно.
— Ладно, хватит, – Луи делает несколько шагов вперёд и садится на колени, чтобы помочь близнецам с уборкой. Вокруг него раскиданы разные футболки и шорты, кроссовки и носки, принадлежащие как ему, так и его братьям. Многие вещи парни уже не носят из-за того, что они стали малы или просто пришли в негодность, но они до сих пор лежат на дальних полках, дожидаясь часа, когда их выбросят или отдадут на благотворительность, что очень любил делать дядя Дональд. Некоторые из предметов навевали множество воспоминаний о разных приключениях с любимой семьёй. Вот, толстовка травянисто-зелёного цвета, в которой Луи и его братья, Вэбби и её новая подружка Лина, убегали от Бигле; вот рубашка, которую Лу надевал под одну из множества зелёных толстовок в тот день, когда забрал у Скруджа права на МакДак Интерпрайзес чтобы чувствовать себя солиднее; а это белая майка, в которой он был в первый день их знакомства с матерью; а вот футболка, которую он надевал вчера и… а что он делал вчера? Парень долго всматривается в светло-зелёную, даже голубоватую, ткань, прощупывает переплетение нитей, рассматривает швы, попутно пытаясь вспомнить, что же он в ней делал, но пугается, как только осознаёт, что не помнит. Ллуэллин переводит взгляд на двух старших братьев, что глядят на него с непониманием и словно ждут от него чего-то: какой-то реакции или слов. А слова застревают в горле. Они просятся наружу, но Луи боится их выпускать, ведь, кто знает, как отреагируют братья, узнав, что он забыл вчерашний день? А вдруг там было что-то важное? Со странным, тяжёлым даже для него, вздохом младший Дак встаёт с пола с футболкой в руках и медленно идёт к открытой полке шкафа, чтобы положить вещь туда, откуда она была небрежно вышвырнута. Но как только ткань касается другого зелёного предмета одежды, язык словно сам по себе начинает извиваться, чеканя вопрос:
— Почему я не помню, что было вчера? – кажется, слова уничтожают любой звук, заставляя густую тишину обволакивать пространство вокруг, превращаясь в самое противное в мире желе.
— Ты всё-таки не помнишь, – с разочарованием выдыхает резко изменившийся в лице Хьюи, попутно закрывая дверцу шкафа, на полку за которой только что положил свои любимые шорты из крашенной в коричневый джинсы́, – что-ж, Дью, сегодня ты, – он вновь садится на колени перед кучей тряпок и молча складывает каждую в стопку, которую вскоре унесет в другой ящик, оставив Дьюи разбираться с проблемой младшего.
— Если вкратце, то ты заработал себе какую-то болячку, при которой связь между кратковременной и долговременной памятью повреждена, и теперь ты не запоминаешь всё то, что было после того, как ты получил её, – быстро тараторит Дьюфорд, словно пытается скинуть с себя эти слова, как будто бы они – клещ, что пьет его кровь, оставляя взамен порцию смертельного яда, – я ради тебя даже слова такие выучил, – усмехается парень, но после, поворачивается к брату и кладет ему руку на плечо, вынуждая поднять глаза на себя, – всё в порядке, это временно. По крайней мере, так сказал дядя Скрудж. А пока, мы с Хьюи всегда рядом, – он улыбается, и Луи улыбается ему в ответ, принимая его слова как данное. Да, где-то внутри близнеца в зелёном рвет на куски, как Сатурн зубами плоть своих детей, оставляя от каждого лишь лужу бордовой вязкой, ещё тёплой крови. Но всё это происходит в тёмной пещере его собственных мыслей, которые Ллуэллин никогда не предаст огласке, как и обычно напялив на искорёженное болью лицо маску безразличия, что иногда сменяется улыбкой, которая смотрится на нём слишком неестественно.
Вторник проходит весьма странно. К вовремя проснувшемуся Луи подключается наоборот слишком долгий сон Вэббигейл и поздний завтрак, а следовательно, такой же поздний обед и ужин. Скрудж снова не появляется ни на одном приеме пищи, возвращаясь в особняк лишь около полуночи, когда дети, по наивному мнению Дональда, уже спят в своих кроватях, а по факту ещё долго болтают о чём-то таком же абстрактном, но имеющем скрытый смысл, как картины Винсента Ван Гога и, в то же время, таком же старом и измученном массовой культурой, как симфонии великих композиторов Ренессанса, на которых современному поколению глубоко наплевать. Их обсуждение переростало от разговора о анонсированных фильмах до дискуссии на тему того, как долго человек может пробыть в воде и умеет ли рыба задерживать дыхание, от любимой музыкальной группы до сводки политических новостей, от семейных поездок до того, что же было вчера.
Этот вопрос волнует Луи на протяжении всего дня. Вчерашний день стал для него неизведанным, неопознанным, странным и непостижимым, как сам Божий замысел, в который, к слову, младший из сыновей Деллы не верил, да и верить особо не хотел. Понедельник этой недели превратился в далёкое будущее для провидца-шарлатана, что дурачит народ на протяжении многих лет – он лишь догадывается, что же будет там, но наверняка не узнает никогда. Потому что не доживёт. И не то, чтобы не дожить до дня, что уже прошёл, было в принципе реально, но Луи просто нравилось такое сравнение, нравилось чувствовать себя не просто больным инвалидом, который даже не может вспомнить ел ли он вчера, а благородным мучеником, которого после смерти ждут ворота Рая и архангел Михаил с распростёртыми объятиями. Ну, или кто у них там вратарь?
— Вчера ничем не отличалось от любого другого дня. Луи, давай спать, пожалуйста? И так долго болтаем, – Хьюи явно показывает свою неприязнь к этому вопросу, шуршит одеялом и делает вид, что спит. Два младших брата оставшееся время лежат молча, пока каждый из них не засыпает, чтобы проснуться уже завтра, в день, который считают серединой рабочей недели, в день, когда Ллуэллин снова откроет глаза и поймет, что не помнит как минимум два дня из своей жизни, в день, когда главный миллиардер мира вновь не придёт домой вовремя, а мисс Бикли в который раз будет долго ворчать на Деллу из-за того, что она подвергает опасности своих сыновей, разрешая им воспользоваться газовой горелкой в непонятных целях. Но всё это завтра: в непримечательный день, который, в большинстве своем никак не отличится от других. Разве что Дьюи подожгёт себе волосы и лишится небольшой части шевелюры ещё месяца на два, Хьюи будет ругать из-за этого синего близнеца, кажется, до конца своих дней, а Вэбби усвоит главный урок в своей жизни, который звучит, как: «Если Делла разрешила, ещё не значит, что это можно делать», а Луи сильнее, чем обычно будет закрыт в себе, но, к сожалению или к счастью, в четверг он об этом опять не вспомнит, словно переродясь в нового Луи, который будет вести себя совершенно по-другому, вновь проснувшись около полудня и опоздав на завтрак.
Фактическая середина недели не радует солнечным светом и теплом. Небо затянуто серо-синими, как круги под глазами Ллуэллина после бессонной ночи, тучами, из которых, словно слёзы из голубых глаз парня, капает холодный дождь. Он не слишком сильный, чтобы смывать всё на своем пути, а, скорее, просто противный. Один из тех дождей, что вроде как и не страшен, но в то же время на улицу выйти не даёт. В общем, ужасная погода, которая будто бы задаёт ритм этому дню: такой же затяжной и нудный, неинтересный и скучный. В общем, обычный дождливый четверг. Ни больше, ни меньше. И настроение у Луи, в принципе, было таким же серым и мерзлым, а факт того, что он, кажется, не помнит ничего из того, что было несколько дней до того момента, как он открыл утром тяжёлые веки, делал только хуже.
Сегодня ему никто ничего не говорил, да и он сам не спрашивал у братьев на этот счёт абсолютно ничего. Сегодня Луи было просто всё равно, наплевать, по барабану, начхать, поебать, до пизды, похуй, параллельно, фиолетово… Его не волновало то, что он потерял из памяти несколько дней, ведь наверняка они были не лучше, раз он их не удосужился запомнить, так? А зачем ему ещё одно осознание того, что жизнь – бренность и тлен, который так и норовят замаскировать под дар всевышнего, который даётся лишь раз в жизни, а значит тратить попусту его нельзя? И не то чтобы Луи не согласен с этим, ведь если у тебя есть деньги на путешествия, на оплату штрафов, на шикарные дома, на девочек, траву и выпивку – пожалуйста, веселись, сколько твоей паршивой душеньке угодно, но но, в то же время, это никак не отменит факт того, что какой-то человек на другом конце планеты не будет страдать из-за того, что ему банально не хватает зелёных бумажек на хлеб, без которого он просто-напросто умрёт, пока ты без счёту раскидываешь их направо-налево, а остатки смываешь в унитаз или жгёшь в камине – не суть важно. Луи не любит жизнь, при чём не за какой-то конкретный её проступок или факт, что ему не нравится. Вот просто берёт и не любит. И, собственно, никто его переубедить никогда не сможет, да и не попытается.
Денежного мешка в круглых очках, что носят стереотипные дедушки, вновь не наблюдается в координатных пределах особняка, да и Ллуэллену, если честно, наплевать. Братьям тоже, судя по всему, в этот ужасный день интересно и без него, поэтому юному бизнесмену остаётся лишь сидеть в своей комнате, накрыв ноги одеялом противного болотного цвета и листать ленту браузера, вбив в поисковую строку запрос по типу: «Что делать, если забыл, что было вчера?». Большинство сайтов, которые высвечиваются по этому вопросу – бесполезны, но Луи все равно читает каждую статью, даже если она вообще не подходит под его ситуацию. Множество лайфхаков «Как вспомнить всё», тесты из тупых женских журналов с яркой розовой обложкой и рожей известной личности, заумные исследования о провалах в памяти, где через каждое слово – научный термин, а через два – непонятная схема на уровне сложности квантовой физики, которую, к слову, Луи не сильно жаловал, большое количество конспирологических книг и статей, с вызывающими названиями, а, по сути, они лишь тупая трата ресурсов. Из путного, в сети лишь раздел в Википедии, в котором, опять же, кучи неизвестных терминов и почти нет нужной информации, да и ещё пара сайтов с минимальным текстом. Со вздохом, Луи отбрасывает телефон и закрывает глаза, пытается сосредоточиться на воспоминаниях.
Что последнее он помнит?
Помнит солнечный свет из окна.
Уже что-то. Что ещё?
Кажется, рядом был дядя Скрудж и он о чем-то монотонно говорил.
Впрочем, ничего нового. Старики любят поболтать, особенно, если тема разговора как-то связана с их увлечениями.
Вроде, место вокруг похоже на гараж. Обилие антикварных предметов века этак восемнадцатого и магические (и не очень) артефакты то там, то тут не дают полагать об обратном.
А дальше?
А дальше словно ничего не было. Как будто Ллуэллин заснул в тот момент и проснулся только сейчас. Вот только, если верить календарю, в этом случае парень проспал не один завтрак-обед-ужин, что, конечно же, невозможно. Плюс, Хьюи и Дьюи уж точно бы, если и не разбудили в нужное время ещё в первый день, то наверняка утром спросили, почему это их младший братик так много времени провел в постели не вставая, но ничего из этого не было. Не было в принципе ничего со стороны близнецов. В последний раз Луи видел их и Вэбби за обедом, они тогда странно поглядывали на младшего, словно решаясь что-то сказать, но в итоге всего лишь сделали комплимент стряпне мисс Бикли, что в любой вселенной была прекрасной, если только, конечно, это не мир, где Бентина не умеет готовить. Такое поведение показалось парню в зелёной кофте весьма подозрительным, но он быстро выкинул это из головы, посчитав не такой уж важной информацией. Уж это-то Луи умел лучше всех: в избавлении от ненужных знаний он был мастером и наверняка имел бы чёрный пояс или все возможные награды, если бы таковые вообще имелись.
А что, если и предыдущие дни Лу так же, как и любой другой факт, просто уничтожил в своей голове, посчитав недостаточно значимыми в его жизни? Может, так и есть и парень очень хочет в это верить. Верить в то, что и вчера, и позавчера, и в другие дни просто-напросто не случалось ничего интересного и он просто решил это не запоминать, вот только уж слишком много «но» в этой теории, как бы сильно Луи её не любил.
Братья вернулись к вечеру. Уставшие, потные и счастливые. Наверняка бегали-прыгали с Вэббигейл по этажам дядюшкиного дома, совершенно забыв о существовании младшего брата. Знаем, проходили уже. Сейчас наверняка снова будут извинятся, оправдываться, мол, – «мы хотели тебя позвать, но…» – и горы этих самых «но» поваляться в уши Луи, заставляя сворачивается их в трубочку, ведь слушать это он не желает, да и не выдаётся случай, ведь близнецы не произносят и слова. Просто входят в комнату, и, словно не замечая присутствия брата, выключают свет, заваливаются на свои кровати и засыпают мирным сном, пока внизу, на самом первом ярусе, подросток в светло-зелёной футболке и серых шортах ненавидит и проклинает их, ведь насколько нужно быть мразями, чтобы за день ни разу с ним не заговорить? Завтра он однозначно сделает им выговор. Луи обещает.
Конец рабочей недели короток и сладок. Ллуэллин снова спит очень долго, лежит в кровати в обнимку с подушкой и мирно сопит, совершенно забыв про то, о чём обещал себе же вчера вечером. Сегодня его никто не будит, никто не спрашивает, почему он проснулся тогда, когда некоторые уже готовятся ко сну, никто не желает доброго утра, никто не рассказывает о диагнозе, просто потому, что делать это некому.
С кровати его поднимает странное ощущение пустоты вокруг и урчащий живот. Если бы не они, Луи наверняка встал ещё позже, а потом снова не спал большую часть ночи из-за чего, замыкая круг, проснулся бы поздно. Опустив ноги на холодный пол парень принимает вертикальное положение, часто моргает, чтобы сфокусировать зрение и первое, что он видит отчётливо – странный листок, прикреплённый железной кнопкой к стене напротив. Его раньше не было, он просто уверен в этом. От пересыпа (если такое вообще может быть) ноги еле плетутся, а голова с каждым шагом становится тяжелее, наклоняется на бок, но Луи придерживает её рукой, как будто она может и правда отвалиться. Подойдя вплотную к белому листку, он срывает его настолько резко, что кнопка отлетает куда-то в сторону, а потом с характерным звуком приземляется на пол. Ллуэллин сжимает в руках бумагу, на которой почерком Хьюи выведено несколько предложений:
«Ушли на приключение в пятницу утром. Не ищи», – Луи сглатывает слюну.
Как ушли? Без него? Но почему? Куда?
«А ещё, ты сегодня не вспомнишь, что было вчера. Завтра это повторится», – брови сходятся на переносице.
В смысле «не вспомнишь, что было вчера»? Что-то случилось?
«У тебя амнезия. Не волнуйся, она временная, поэтому, возможно, завтра эта записка не пригодится, но вс…», – дальше Луи не дочитывает. Просто не хватает эмоциональных сил, чтобы переварить написанное его старшим братом. Хью незачем его обманывать, он бы не стал говорить, если бы на все сто с половиной процентов не был уверен в правдивости своих слов и, раз уж этот лист, исписанный синими чернилами шариковой ручки, находится в руках у Ллуэллина, значит он и правда болен.
Младший сын Деллы ещё раз перечитывает записку, пытаясь узнать из неё что-то новое, но вскоре понимает, что больше, чем там уже есть, не появится, поэтому Лу отыскивает на полу кнопку и вешает листок бумаги на место. Если брат сказал, что так нужно сделать, значит вернуться они не скоро. Уж точно не сегодня.
Времяпровождение без близнецов достаточно скучно́. Единственное развлечение – марафон «Атаманской империи» по сто двадцать второму каналу и один телефон с выходом в обширную сеть Интернет, в которой можно найти буквально всё, что угодно. И первое, что парень ищет – хоть какая-то информация об амнезии. Её не много, но она хотя бы есть.
«Амнезия – заболевание с симптомами потери памяти, особенно на недавние важные события, или неполных воспоминаний о произошедших событиях.»
Что-ж, это Луи понял и из письма близнеца, да и после нескольких попыток напрячь мозг и вспомнить происходящее пару дней назад убедился ещё раз уже экспериментальным путём: он ничего не помнит.
«Амнезия часто бывает временной. Воспоминания возвращаются в хронологическом порядке, начиная с самых старых.»
Хьюи тоже говорил об этом, и парень в зелёной футболке с белыми рукавами нервно сжимает корпус телефона, надеясь, что он входит в круг тех многих счастливчиков, которые однажды всё вспомнят.
«Воспоминания о последних событиях, предшествовавших амнезии, зачастую не возвращаются никогда.»
Тогда получается, что он никогда не узнает, из-за чего схватил эту болезнь? Ну, не так уж сильно хотелось. Тем более, никто ничего не говорил про появление этого слова в лексиконе у семьи и на одной из страниц медицинской карточки, значит, это не так важно для его близких, а если это так, то почему это должно быть важно ему?
Из этой же статьи Ллуэллин узнал, что амнезия делится на несколько типов, среди которых он смог найти свой.
«Антероградная амнезия – нарушение памяти о событиях после начала заболевания»
«Связана с нарушением перемещения информации из кратковременной в долговременную память»
«Амнезия может продолжаться часы, дни и даже недели»
«Впоследствии память может восстанавливаться»…
Более подробной информации просто не существует. Есть ещё описание людей с диагнозом со стороны, но, во-первых, зачем Луи это знать, если он и сам – больной? А во-вторых, это в принципе пустая трата времени, ведь ничего нового там всё равно не скажут. Да и привычная лень тоже играет свою роль.
Тишина в особняке раздражает. Он будто бы стал неживой, труп, разлагающийся изнутри, начиная с желудка, в роли которого был Ллуэллин. Дом пуст и тих, чуждое склизкое одиночество цепями врезается в душу, тянет на свою сторону, на дно. В тёмный бескрайний омут чувства, чтобы медленно начать разрушать мягкую плоть жертвы, вырывать лёгкие, путать разум, вбивать в голову странные, опасные мысли. Ведь он всё равно один, а значит, никто не остановит, а когда вернутся будет слишком поздно что-то решать, менять, спасать. Впрочем, Луи и без смерти никто не поможет, потому что просто-напросто некому. Парень один, парень болен, разбит, эмоционально нестабилен. Кому вообще пришло в голову отправиться в приключение не пойми куда, оставив несовершеннолетнего члена семьи, который физически не может вспомнить ничего из того, что происходило буквально пару дней назад, дома одного? А что, если что-то случится? Что-ж, тогда Луи умрёт. Или пострадает. Или пострадает не он, а особняк и дорогие вещи дяди Скруджа. Ну, или всё вместе. В этом случае радует то, что и спросить то с парня нечего – всё равно не вспомнит. Или вспомнит? Ведь амнезия, вроде как, имеет временный характер, а зная удачу младшего Дака, которая досталась ему явно не от Глэдстоуна, память вернётся к нему в самый неподходящий момент. А может, она уже вернулась? Может, всё наконец закончилось и завтра Лу в конце концов вспомнит этот солнечный пятничный день? Навряд ли. Мысли не могут быть материальны, нельзя получить желаемое, лишь попросив об этом у незримого Всевышнего, ведь жизнь работает совершенно не так.
Вот только, кажется, последний луч уходящего за горизонт солнца несёт в себе тот золотой дождь, что однажды зародил в утробе Данаи будущего героя Персея, что не раз спасал свой город от тёмных сил, но в этот раз, лучи порождают другое спасение. Оно не приносит счастья глобальному миру, не избавляет от войн и коррупции, не исправляет всех бед и не помогает вылечить смертельные болезни. Этот золотой дождь несёт в себе спасение конкретно для Ллуэллина, ведь, проснувшись субботним утром, парень с удивлением осознает, что
помнит вчерашний день.
Волна счастья накрывает его с головой. Парень не любил показывать свои эмоции, проецировать любые из них на внешнего себя, предпочитая держать всё внутри, но ведь в особняке в любом случае никого нет, так почему бы, хоть раз, не закричать от счастья так громко, как только позволяют голосовые связки? И Луи кричит. Кричит от счастья, что переполняет его изнутри. И пусть он всё ещё не в курсе, что было в понедельник, во вторник, и в любой другой день с момента получения болезни до пятницы, он рад. Рад, словно маленький ребенок, которому разрешили съесть конфету, рад, как собака, которую спустя долгое время вывели на прогулку, рад, как Дьюи, когда того включили в ИТ-список с его ужасными трюками с йо-йо. Утро этой субботы было лучшим днём в жизни Луи, но с каждым новым часом воспоминания о предыдущих днях возвращались. В них не было ничего ужасного, да и походили они больше на осколки разбитого зеркала, которые собирают воедино, соединяя кусочки вместе – отражение вроде как будет, зеркало восстановится, но поверхность будет неравномерно отражать предметы, стыки никак не замазать и не сгладить.
К вечеру вернулось многое. Луи уже отчётливо помнил яркие события, что происходили в прошлое воскресенье, пару моментов из первого рабочего дня недели, который парень не любил до такой степени, что порой не мог выговорить его название, и утро вторника. Конечно, это мало, но это больше, чем ничего, которые было до.
Ложился спать парень в приподнятом настроении. В таком, в котором не ложился в кровать уже очень давно. Где-то с того момента, как дядюшка Скрудж подарил ему золотой трофей, который как бы олицетворял начало карьеры кладоискателя. Начало эпохи Луи. К слову, Скрудж явно что-то скрывает. Ведь если бы это было не так, то он бы не избегал любого контакта с младшим племянником на протяжении всей недели. Парню не сразу показалось странным его отказы от обедов, ранний уход на работу и позднее возвращение домой – МакДак всегда был занятым, порой, даже слишком занятым, но после таких периодов старик долгое время проводил в своей комнате никого в неё не впуская, отгораживаясь от общества, пока ему в голову опять не ударялась идея нового приключения или с небес на него не снисходила какая-нибудь очередная карта сокровищ. В этот же раз, он просто ушёл. Собрал всю свою команду в лице семьи, пилота, горничной и даже Дакворта захватил, и просто ушёл. Как будто он старался что-то скрыть, как будто всё это подстроено специально, чтобы Луи остался в особняке на пару с одиночеством и всё вспомнил. Но зачем? Зачем ему это проворачивать? Ведь Скрудж любит свою семью.
Любит порой (большую часть времени) бесячую Деллу, любит пугливого Дональда, любит любопытного Хьюи, любит Дьюи с шилом в заднице, любит Вэббигейл, что часто подвергает их опасности, любит Луи. Правда ведь?
Глаза слипаются, а голова плывет. К определенной точке в этом рассуждении он так и не приходит – засыпает. При чём относительно рано: когда на часах нет даже одиннадцати ночи. Возможно поэтому резкий шум и треск, что раздается где-то в районе семи утра и будит младшего близнеца, не так раздражителен, ведь, в принципе, он высыпается. Даже не переодевшись, Луи сбегает вниз по лестнице и выбегает во двор. В одно из дорогих деревьев около поместья МакДака врезался красный самолёт. «Видимо, у штурвала был Ланчпад», – делает вывод парень, пытаясь сдержать улыбку и счастье внутри, ведь он не должен показать, что рад видеть тех, кто оставил его одного, пока сами шлындались чёрт знает где двое суток.
Первыми выбегают два старших брата и Вэбби. Последняя на полной скорости пробегает мимо парня, бросив ему что-то вроде «привет» и исчезает в дверном проёме. Вслед за ней бежит и Дьюфорд, что-то кричит в след девушке. Близнец тоже проносится мимо, Луи даже кажется, что как только тот приближался к нему, то ускорился. Хьюи идёт позади, размеренно ступая, но явно волнуясь, потому что нервно вертит головой по сторонам, стараясь зацепиться взглядом хоть за что-то, замедляет шаг, чтобы правильно сформулировать предложение до того, как приблизится к брату, но вот он уже в метре от его ног, а у старшего всё ещё нет окончательного варианта слов.
— Ты читал сегодня записку? – от волненья забыв даже поздороваться сходу спрашивает парень в красной футболке.
— Нет, – немного помедлив отвечает Луи, а сердце увеличивает количество сокращений, перегоняя кровь по организму быстрее.
— Что-ж, – выдыхает Хьюберт, пряча руки в карманы штанов, – у тебя…
— Антероградная амнезия. Была, я в курсе, – не дав договорить брату отвечает Дак, на что его близнец лишь улыбается и искренне радуется за брата. Оба входят в дом, поднимаются по старой деревянной лестнице, что скрипит под ногами каждый раз, как на неё наступаешь, входят в их братскую комнату, где Ллуэллин берет свою одежду: зелёную утепленную толстовку с капюшоном и голубые джинсы с необработанными краями штанин – переодевается. Братьев он не стесняется. Чего стыдится и что от них прятать, если их тела похожи, как две капли воды? Дьюи в это время роется в рюкзаке, который, оказывается, все это время был при нём. Он достает из большого кармана телефон, несколько ручек и карандашей, толстый блокнот в синей (кто бы мог подумать?) обложке и кладет их на стол около кровати. В них нет ничего такого. Это просто вещи среднего близнеца, которые он любит не меньше, чем братьев и мать.
— Ну, так, куда вы на этот раз летали? – натягивая на торс изумрудную ткань обращается к братьям Луи.
— Не знаю. Лес какой-то, тебе бы точно не понравилось, – не отрываясь от раскладки вещей из рюкзака по своим местам отвечает Дью, – тем более, мы всё равно ничего не нашли, – он поворачивается на сто восемьдесят градусов и встаёт лицом к остальным парням, живущим с ним в одной комнате на протяжении всех пятнадцати лет, – а ты тут как?
— Нормально, – пожимает плечами младший, усаживаясь на всё ещё не заправленную кровать, – можно вопрос? – добавляет он через какое-то время.
— Конечно, – всё тем же, как всегда непринуждённым и приятным голосом говорит старший сын Деллы Дак.
— Почему вы оставили меня? – крутя подушечками пальцев кожу на запястье другой руки спрашивает парень, – я к тому, что я же был здесь совершенно один! Даже Дакворт словно сквозь землю провалился. Или, вы думали, что раз уж я забываю все вчерашние события, то меня можно не брать? Конечно, я же всё равно ничего не вспомню, так? – с каждым новым словом уровень громкости и ярости в голосе Луи возрастает, поэтому последний вопрос он задает чуть ли не криком.
— Успокойся! – прикрикивает на него Хью, – думаешь, это была наша идея оставить тебя тут? – брат подошёл ближе, – Скрудж не хотел тебя брать. Я не знаю почему, но это факт. Если хочешь что-то узнать – иди кричи на него, а не на нас.
И Ллуэллин уходит. Он не уверен, где именно сейчас находится Скрудж, не знает, что будет ему говорить и что вообще должен спросить. Луи просто идёт. И даже если это его последний путь, он хотя бы есть.
МакДака парень находит в своем кабинете за столом, разгребающим какие-то бумажки. Быть может, у него и правда был завал на работе, а в приключение, предназначавшееся для того, чтобы расслабиться, он не взял Луи лишь из соображений безопасности? Ведь, что будет, если парень потеряется на незнакомой местности с воспоминаниями лишь о том, что он лежал на диване и смотрел какое-то бесполезное шоу, коими заполнен весь телеэфир? Младший из близнецов надеялся на это. Он хотел думать, что дядюшка не такой эгоист, чтобы бросить на произвол судьбы подростка с амнезией. Хотя, с другой стороны, ведь это всего-навсего два дня. Жалкие пятница и суббота, при чем, за эти самые два дня племянник главного богатея даже смог вылечится, так какие тогда могут быть претензии? Да много! Ну, а если всё пойдет по женскому половому органу, то ведь в любой момент можно соврать, что на самом деле пришёл, потому что соскучился по любимому дяде, который всю неделю пропадал на работе, ведь так?
Руки дрожат, а ноги подкашиваются, когда Ллуэллин стоит напротив двери в заветную комнату. Кровь пульсирует в висках, натягивая кожу, тем самым создавая не самые приятные ощущения. Стук сердца слышен, кажется, за километр, хоть парень и понимает, что это не так. Его бледная рука в зелёной толстовке сжимается в кулак, пальцы подстриженными ногтями впиваются в мягкую кожу, оставляя на ней вдавленные полумесяцы. Он подносит кисть к доске на петлях, прикрученных к косяку и, собрав всю свою смелость, стучит. Скруджу хватает и двух раз, чтобы обработать информацию и сказать «Войдите». Луи делает глубокий выдох и вдох, набирается смелости и крутит железную ручку вправо. Металл ненадолго охлаждает потные от волнения ладони, которые младший из тройняшек прячет в карманы, медленно ступая по полу в кабинете дядюшки. МакДак сидит за своим столом и, отвлекшись от бумаг, смотрит на племянника. Очки спали с переносицы и держатся на кончике носа, но не долго, ведь мужчина пальцами, ухватясь за тонкую оправу с краю линз, притягивает их наверх. Миллиардер смотрит на него будто бы в ожидании каких-то действий со стороны парня, но напряжённое тело и чуть выпученные глаза говорят, что он тоже в волнении и, даже наверное, страхе.
— Ты что-то знаешь, да? – почти шёпотом, но настолько, чтобы мужчина услышал, спрашивает Луи.
— О чем ты? – глядя поверх очков на парня отвечает вопросом на вопрос Скрудж, жестом предлагая племяннику сесть на стул напротив.
— Не претворяйся, – приняв предложение немного грубо просит младший из Даков, – ты был в моём первом воспоминании. Ты должен знать почему я получил эту тупую болезнь!
— Какую болезнь? Луи, что случилось, чем ты болен? – пытаясь скрыть бегающий с места на место взгляд, спрашивает Скрудж. Его длительные путешествия в поисках золота сделали мужчину неплохим актёром, но, вот только сын Деллы тоже был неплох.
— Дядя Скрудж! Что ты скрываешь от меня? – резко перейдя на крик, тараторит Лу, – всю неделю ты скрывался на работе, по вечерам о чем-то спорил в коридоре с мисс Бикли, думаешь, это было так незаметно? А в пятницу вообще собрал абсолютно всех и просто смылся из дома, оставив меня одного! Что происходит, дядя Скрудж? Зачем? – глава МакДак Интерпрайзес со вздохом снимает круглые очки с носа, достает из кармана серую тряпочку и протирает стекла. После чего, он кладет их на стол и встаёт с места. Внутри Луи всё сжимается, как только дядя подходит к нему, а после, садится на колени, взяв в руки его ладони.
— Мальчик мой, я не хотел, – начинает Скрудж, пока Ллуэллин пребывает в культурном шоке, – не надо было брать тебя с собой, это было слишком опасно… – мужчина утыкается лбом в колени парня и, будто бы плачет – наверняка сказать нельзя, так как лица его не видно.
— Ч-что случилось? – выдавливает из себя парень, пока сердце отчеканивает по рёбрам бит одной из песен «Queen».
— Мы пошли вдвоём. Только вдвоём. Я хотел показать тебе, что семья не всегда рядом и, порой, тебе нужно надеяться лишь на себя, но… Я не думал, что это выйдет
так, – Скрудж плачет. Луи понимает это, но ничего не может поделать. Он просто слушает. Слушает, потихоньку начиная что-то вспоминать, – ты был слишком… смелым. Или глупым, я не знаю. Возможно, даже и то и то. Ты схватился за проклятый макгаффин Мнемосины – богини памяти, который служил для защиты её гробницы от врагов. Коснувшиеся его утрачивали способность запоминать события, тем самым сбиваясь с толку. Я думал, это просто легенда, что он не работает… Луи, я так виноват перед тобой, – парень ни сказав ни слова встаёт со стула и садится на холодный деревянный пол рядом с дядей. Он улыбается ему и заключает в объятья.
Они любят друг друга. Как бы Ллуэллин не был противен, ленив и тщеславен, какого бы эгоиста из себя не строил, Скрудж в любом случае любит его. Любит за напористость, за умение выворачивая из любой ситуации, за то, что может составлять длинные логические ряды и хитроумные планы, что редко когда проваливаются. А ещё, Луи был его племянником. Членом огромной семьи, многих из которой он собственноручно хоронил на семейном кладбище. И парень тоже любит МакДака. Любит за то, что старший поддерживает его в любви к деньгам, за то, что редко когда осуждает за его действия и попытки заработать(в отличие от той же Деллы), за то, что помогает, за то, что просто рядом. А ещё потому, что Скрудж не просто его богатенький родственник, на наследство которого он претендует, а самый лучший дядя. Пусть иногда сварливый, неугомонный в своих действиях и до жути любящий приключения, от которых парня воротит, но Луи всё равно его любит.
Луи много чего в своей жизни любит кроме хот-догов, лестниц и понедельников, который, к слову, наступит уже завтра. Но завтра – новый день, новый путь, новая история. Кто знает, что принесёт ему следующая неделя и какой урок Лу из неё вынесет? Ведь сейчас – воскресенье. День, когда всё наладилось. День, когда Ллуэллин понял, что память – самое важное, что у него есть.
