Я лучше ослепну (и тело мое пусть онемеет)

У него есть несколько благословенных мгновений тишины, прежде чем Барри, спотыкаясь, вваливается в медотсек. Буквально. Лен закатывает глаза, потому что каким-то образом он влюбился в гребаного неуклюжего супергероя. Его удача — это просто просто… гребаный плюс. Барри останавливается в дверном проеме, умудряясь выглядеть одновременно неловко, неуместно и так, будто хочет разорвать Лена на части. Они пристально смотрят друг на друга в течение нескольких секунд, прежде чем Лен теряет терпение и тычет в опрокинутый стул. Ему хочется выдать какое-нибудь остроумное замечание, но, честно говоря, он не знает, сколько у него осталось дыхания. Лучше приберечь его для какой-нибудь хорошей херни. Барри поднимает стул и ставит его намного ближе к койке. Осторожно садится, поставив ноги на самую нижнюю планку и зажав руки между коленями. Между его просто неприлично длинными ногами. Сосредоточься. Сейчас не время. Лен вздыхает и пытается вытащить из руки капельницу, ему нужна ясная голова и чистые мысли. — Я категорически против этого, мистер Снарт. — Он поднимает голову к потолку. — Вы сейчас не чувствуете, но вам очень больно. Если вы хотите оставаться в сознании и говорить, я настоятельно рекомендую оставить капельницу. Лен какое-то время задумчиво ковыряет иглу, а потом вздыхает и откидывается на кушетку. — Ладно. Дверь закрой, Гидеон, пожалуйста. Двери захлопываются с отчетливым звуком запирающегося замка. В медотсеке повисает неловкая тишина. Лен смотрит на противоположную стену и барабанит пальцами по подлокотнику, желая как можно дольше избегать начала разговора, но времени у него осталось очень мало. Ему нравится эта ирония жизни. Барри терпеливо ждет, и Лен точно выглядит ужасно, раз этот вечно тараторящий пацан угрюмо молчит. Он поджимает губы и стискивает кулаки. Окей. Это же просто. Как пластырь оторвать. — Я умираю, Барри. — У Лена все еще не хватает смелости взглянуть на человека, которому он признается, на того, кого он любит так сильно, что это убивает его. — Я умираю уже много лет. Ну, технически, мы все умираем… — Лен… — мягко перебивает его Барри. Лен кивает и делает такой глубокий вдох, который только позволяет ему организм. — Ладно. Хорошо. — Он крутит запястьем, разглядывая трубку капельницы. — Когда-то давным-давно жила-была принцесса… — Лен, пожалуйста, — ноет Барри, и Лен смеется, а давление в груди вызывает слезы. Он откидывается обратно на койку и улыбается в потолок. — Боже, Барри. А где Айрис? Может, тебе стоит ей позвонить? На этот раз она захочет быть рядом. Он не видит и не слышит, как Барри двигается, но вдруг его рука сжимает его запястье. Он напугал этого ребенка, и все, о чем может думать Лен — что это хорошо, потому что ему самому чертовски страшно. Уйти в сиянии славы… прекрасно. Он всегда знал, что именно так с ним и случится. Такие люди, как Леонард Снарт, не умирают дома в 89 лет. Они умирают на улицах, в тюрьме, в одиночестве и холоде. Но так? Это просто жестоко. Умереть в нескольких шагах от любви всей его жизни, от человека, который был тем, кто делал Лена лучше, единственным в своем роде. Боже, это самое трудное, что он когда-либо делал. Лен резко выдыхает, зная, что вдохов осталось наперечет. — Я умираю, Барри. Это будет не очень красиво и, вероятно, не будет быстро, и, честно говоря, это все твоя чертова вина. — Рука на запястье сжимается сильнее. — Нет, заткнись! — он не дает Барри вставить и слова, зная, что он точно начнет извиняться или нести еще какое тупое дерьмо. — У меня осталось не так уж много сил дышать, так что дай мне просто… блядь. Дай мне высказаться. Барри успокаивается, тихо сидит рядом, и Лен наконец находит в себе мужество поднять голову и посмотреть на него. Барри плачет. Ну, конечно же. Лен снова сжимает руку Барри, отчего у того дрожит нижняя губа. Черт побери. — У меня цветы в легких и в животе. Я не драматизирую и не несу бред, они буквально растут там. Растут быстро, уже много лет. Это какая-то долбаная тупая сказка, которую мне рассказывала мама. Я даже не знаю, как они появились, но это просто… моя жизнь, ха. — Он бы рассмеялся, но грудь сжимается, боль прорывается через лекарство, и Лен стискивает подлокотник и руку Барри, пока она не проходит. Гидеон больше не дает ему новую порцию обезболивающего. Лен подозревает, что это предел. — С тех пор как ты сбил меня у того инкассаторского грузовика, ты… боже, Барри. Ты сделал все веселее, забавнее. Все было слишком просто, а потом появился ты, вручил мне свою задницу… это было… это… Барри опускает голову на их сцепленные руки и кивает, его лоб задевает костяшки пальцев Лена. — Господи, да, Лен. Да. А ты был… тебя было так много. Ты веселил меня и раздражал одновременно. — Барри обрывает себя странным звуком, похожим на смех, но Лен понимает, что это приглушенные рыдания. У Лена губы дрожат, ему кажется, что он сам уже плачет, но почувствовать это не в силах. В медотсеке становится темнее, он хочет сказать Гидеон, чтобы она перестала драматизировать и включила свет, но что-то подсказывает ему, что она этого не сделает. Каждый его вздох слабее предыдущего. Времени осталось совсем немного. Еще один всплеск боли в груди, Лен наклоняется вперед — это мучительно, перед глазами все плывет. Или это от недостатка кислорода? Он бы закричал. Если бы мог. Барри вскрикивает, хватает Лена за плечо и воротник футболки. — Пожалуйста, Лен! Гидеон! Что мне делать? Лен вцепляется в их с Барри ладони второй рукой. Пальцы мокрые. Он не хочет уходить. Только не так. Лен поднимает голову, борясь с болью, встречаясь взглядом с покрасневшими глазами Барри. — Я тебя люблю, — выдает он. Вот и все. Последний вдох. И он отдает его Барри. Как это поэтично. Комната начинает стремительно темнеть, Лен может видеть лишь потрясенное лицо Барри, которое становится все ближе, ближе… Поцелуй. Барри целует его. Лен шепчет что-то, чего сам не слышит, а потом делает резкий вдох, вдох, на который уже давно был не способен… раздается топот ног, сигнал тревоги Гидеон, предупреждающий остальных… и Барри. Барри плачет, прижимаясь к его губам, содрогаясь от рыданий. — Пожалуйста, нет, пожалуйста, только не это! Я люблю тебя, люблю, пожалуйста, не уходи… Лен снова с присвистом вдыхает воздух, пугая Барри и заставляя его отстраниться. И это прекрасно. Лен отцепляется от Барри, выдергивает наконец капельницу, вскакивает с кушетки, хватает мусорное ведро, кашляет, давится, выплевывая цветок за цветком. Чья-то рука гладит его спину, чужой лоб прижимается к лопатке. Лена трясет и тошнит. Когда спазмы прекращаются, Лен разлепляет слезящиеся глаза и, слава богу, видит не тюльпаны. А небольшие, похожие на синие звездочки цветы. Ха. Опять что-то новенькое. Он упирается предплечьем в Барри, который навис над ним. Теперь уже они оба с трудом переводят дыхание. Стук в двери пугает их обоих, приходится тут же выпрямиться. Лен достаточно резко оглядывается, видя Барри, который дрожащей рукой прикрывает глаза, а другой тянет Лена на себя, обхватив за живот прямо под рубашкой. — Я предупредила остальных, что вам стало лучше. Капитан Лэнс просит разрешения войти. — Скажи ей подождать гребаные пять минут. — Голос Лена хриплый, но он… дышит нормально. Впервые за… годы. — Барри… — шепчет он и тянется к нему. В полосе света он видит, как Барри наклоняется и щекотно утыкается ему в шею. — Никогда больше так не делай, Леонард, или я сам тебя убью, мать твою. — У него сиплый голос, и Лен чувствует, как шее становится мокро. — Я не… не понимаю. Я думал… ты и Айрис? — на мгновение ему кажется, что цветы вернутся, как только поймут, что Барри сказал и сделал то, что должен был, ради того, чтобы Лен выжил. Барри смеется, крепче прижимая Лена к себе, практически забираясь к нему на колени. — Мы расстались. Уже давно. Я не мог простить себя за то, что позволил тебе уйти, позволил тебе умереть. — Барри задыхается, и Лен не может удержаться, обнимая его сильнее. — Она поняла все раньше меня. Конечно, она все знала. — Что поняла? Наконец Барри отстраняется, вытирает лицо и открыто встречает взгляд Лена. — Она поняла, что я влюблен в тебя. Я мог бы попросить о помощи кого угодно, но я решил вернуться во времени и найти тебя. — Он разжимает пальцы, отпуская футболку Лена, гладит его шею, щеки, а потом стирает слезу под глазом. — Я продолжал бегать за тобой. Выбирать тебя. И только когда я высадил тебя в Сибири, я наконец это понял. Я вернулся в свое время, Айрис ждала меня… а я плакал. Я горевал по тебе. Точно так же, как в тот день, когда узнал о твоей смерти. Так что мы с Айрис расстались. Мы все еще друзья, просто… было слишком много горя. Боже, как же он прекрасен. Лен обхватывает щеки Барри и заглядывает в его потрясающие глаза. Двери медотсека открываются, Сара явно потеряла всяческое терпение, но ни Барри, ни Лен не в силах перестать смотреть друг на друга. Внезапно возле Лена появляется пластиковый стаканчик, от которого сильно пахнет мятой. — Скажи спасибо Гидеон, придурок! Никогда больше не доводи меня до сердечного приступа! Лен полоскает рот и выплевывает содержимое стаканчика в мусорное ведро. Сара забирает стаканчик, зачем-то гладит его по волосам и широкими шагами покидает медотсек, за дверями которого маячат остальные Легенды. Гидеон закрывает двери, слава ебучим богам. Лен оглядывается на Барри, который все еще прижимается щекой к его руке. Наконец он позволяет себе глубоко вдохнуть, притягивает его ближе и прижимается к губам. Барри задыхается, самообладание летит в тартарары, он будто срывается, потому что через мгновение оказывается на коленях у Снарта, языком обводит его губы, пока Лен не позволяет ему поцеловать себя глубже. — Боже, Лен… — шепчет Барри ему в рот. Лен хватает его за бедра, вжимаясь всем телом, от каждого касания языка его будто прошивает сильнейшим разрядом тока. Он гладит волосы Барри, наклоняет его голову, и слышит стон, ласкающий слух. И только когда Барри начинает ерзать, Лен чувствует его эрекцию. Он был так сосредоточен на горячих, потрясающе мягких губах, что потрясенно застонал, заставляя Барри сжать его плечи. Он прикусывает нижнюю губу Барри, осторожно отодвигается и тянет его на пол — до койки нет сил добираться. Барри шипит от соприкосновения с холодным бетоном, прижимается к Лену так восхитительно, что хочется заставить его кричать до сорванного голоса. Лен запрокидывает его голову, впивается губами в шею и коленом раздвигает ему ноги. Барри издает невыносимо жаркий звук, когда Лен кусает его в шею, и нужно еще, снова прижаться так же сильно, заставить застонать еще громче… лишь бы это не заканчивалось. Барри обхватывает его спину, обнимает ногами, задыхается, когда Лен толкается бедрами, не сдерживая стона от ощущения впившихся в спину пальцев. — Пожалуйста, Лен, сильнее… — шепчет Барри ему в ухо, и Лен подчиняется, заставляя их проехаться по холодному полу. Барри хватает его за запястье, Лен отстраняется от впечатляюще огромного следа на шее, целует его в губы снова, отчаянно желая снова услышать эти мелодичные стоны. Он едва держит себя в руках. Черт, как же хорошо чувствовать напряженный член Барри через джинсы, слышать его вскрики, видеть, как он откидывает голову назад, наслаждаясь ритмом движений. Хватка Барри на запястье становится сильнее, стоны все неприличнее и громче, Лен отодвигается, чтобы посмотреть на этого потрясающего человека. На того, кого он любит. Лицо Барри раскраснелось, губы припухли и блестят в свете ламп. Он выглядит как сбывшаяся эротическая мечта, и Лен не может дождаться момента, когда наконец сможет заняться с ним любовью. Он отпускает волосы Барри, задирает его рубашку, умирая от желания потрогать гладкую кожу. Он сжимает бедро Барри, толкает его вниз, заставляя опустить ногу, чтобы получить больше места для сильных толчков. Лен чертыхается, дрожит, подходя к грани, когда чувствует, как Барри выгибает спину, вжимаясь в него. — Барри, ты… черт. Ты мой. Теперь ты мой… — стонет он, а Барри смеется, откинув голову назад, пока его смех не превращается в животный стон. Он хватает Лена за затылок, тянет на себя, целует, тяжело дыша прямо в губы, встречая каждый толчок. Лен чувствует, как горит в животе удовольствие, как оно разливается по венам, словно жидкий металл. Барри все сильнее прижимает его к себе, стоны все громче, все развратнее, и Лен понимает, что он уже близко. — Я… черт, я сейчас кончу. Ты сводишь меня с ума, черт побери, я жить без тебя не могу… не могу дождаться, когда ты трахнешь меня, я так сильно хочу, чтобы ты трахнул меня… — и все эти слова предназначаются Лену. Кажется, что Барри даже не понимает, что говорит, закрыл глаза от удовольствия, но Лен не останавливается. Двигает бедрами все быстрее и сильнее, жар внизу живота нарастает, Лен представляет, как трахает Барри прямо так — дико, быстро, грубо. Он прижимается ближе, всем телом, толчки становятся беспорядочными, он рычит Барри в губы и наконец кончает прямо в джинсы. Будто ему снова пятнадцать. Или столько же, сколько Барри. Барри не отстает, кончает следом, ругается, повторяя имя Лена. Он продолжает движения, пока они оба не начинают сгорать от чувствительности, и наконец останавливается, не в силах шевелиться, только обнимает Барри. Они с трудом дышат, взмокли и не могут говорить. Безумие. Лен, едва чувствуя свое тело, приподнимается на локтях и целует Барри, несмотря на то, что едва способен хватать ртом воздух. — Я люблю тебя, — шепчет он Барри в губы, заставляя его счастливо улыбнуться. — Я тоже тебя люблю. Хоть ты и мудак.