Плач небес

Это сон. Плод воображения. Больно, правда, как наяву. Ты бы знал, как больно. И почему же ты не обнимешь меня? А я ведь знаю, что больно и тебе… *** Антону страшно. Никогда так ещё не было. Он не понимал, что происходит. Помнил только слова Димы, лучшего, до той поры, друга: «— Там тебе помогут, Антон» Всё остальное происходило как в тумане. Доктора, суета, шприцы, уколы, иголки, запах медикаментов… И страх… Раздирающий ужас. А ну как иначе? Он же в психушке. Дурдоме. Месте, где царит страх. А парню то едва стукнуло 24. Он помнил то, как был счастлив. Любящая семья, друзья, дорогая работа, любимый человек… Вроде он был, да. Это то, что Антон не помнил. Но чувствовал. Ему столько всего вкололи за эти… Сколько вообще времени прошло? Не важно. Суть в том, что он начал забывать свою жизнь. Вроде он пытается удержать обрывки воспоминаний, но они то и дело выскальзывают из его пальцев, оставляя пустоту… В жизни, на душе и в сердце… То и дело, сидя у окна и смотря на то, как врачи гуляют с пациентами, Антон плакал от отчаяния. Ведь он здоров. У него нет приступов или чего-то из того, что ставят при шизофрении. Да, врачи поставили Шастуну именно её. В палату к нему время от времени (часто) приходили врачи. Что-то спрашивали, просили… Но парень не слушал их. Натягивал маску безразличия ровно до того момента, пока он не остаётся один. Ведь отчаяние превышает все остальные чувства. Он ложится лицом в подушку и рыдает. Рыдает до такого состояния, что подушку можно выжать и из неё польётся солоноватая вода. И каждое утро он просыпался как овощ. Потом по новой. Как сраный день сурка. И этот день был не исключением. *** За окном белыми хлопьями кружились снежинки, устилая землю белым полотном. Первый снег за эту зиму. Звенящая тишина, стоявшая в палате, непременно бы давила на того, кто оказался тут. Здесь изредка были слышны голоса. Тощий парень сидел на подоконнике и разглядывал серую улицу сквозь пелену слёз. Его мысли были далеко не тут. Хотя они тут никогда и не были. Сегодня он стал забывать самого родного человека — свою мать. Не полностью. Только то, как она выглядит. Но помнил голос, её запах, мягкость её рук, смех… Слёзы с новой силой покатились по щекам. Ком стал поперёк горла, что хотелось разодрать последнее. Антон подтягивает к себе колени и утыкается в них носом. Мысли, словно бегущая строка, сменяют одна одну. Хочется просто взять и исчезнуть. Растворится. Так ведь будет лучше. Всем и ему, в том числе. Не правда ли? Прокусывает губу до крови и слизывает металлический привкус. Щурится до тёмных кругов перед глазами. Запускает пятерню в волосы и сжимает их, чуть оттягивая. — Как я в это всё попал.? — дрожащим голосом интересуется Антон у пустоты. — Что я такого сделал, что сейчас так мучаюсь? Ответа не последовало. Конечно, кто бы сомневался. Отчаяние — единственная эмоция, преследующая его всё это время. Пустота — единственное состояние. Шастун откидывает голову назад, опираясь об стену и вытирая рукавом слёзы. Опухшие глаза болят до такой степени, что хочется перестать их чувствовать. Уже был вечер, и Антон знал, что к нему никто не придёт. Поэтому мог вольно распорядиться временем, данным ему. А ведь когда-то к нему в это время могли придти близкие ему люди. Не на долго, но было позволено. Но со временем Дима (на которого Антона был обижен неимоверно), Серёжа, Оксана даже родители стали приходить реже, а чуть позже и вовсе перестали приходить. Антон их и не винил. Кто будет общаться с шизиком? Но было и чувство, что кто-то отсутствовал. Это как пазл — всё не можешь понять чего не хватает. Словно все кусочки сошлись, но одного нет. За дверью послышались шаги. Парень не шелохнулся. Медсестра или врач, что уж тут. Но когда шаги остановились у его двери и послышался стук — зеленоглазый перевёл взгляд на неё и замер. Дверь немного приоткрылась и из неё показалась чёрная макушка. — Можно? — мужчина на вид лет тридцати вопросительно посмотрел на Антона. Сам же парень лишь кивком дал разрешение. А когда незнакомец зашёл в палату полностью он начал его рассматривать. Высокий, но чуть ниже Шастуна (тут сразу видно), брюнет с яркими, словно небо летом (или океан), глазами. Чёлка спадала на его лицо. Одет в чёрное худи, поверх которого был накинут белоснежный больничный халат. Чёрные облегающие джинсы с порванными коленями смотрелись идеально на стройных ногах. Смотрел он как-то виновато, но с искренней радостью. Улыбка украшала его лицо, что и самому хотелось, но в положении Антона никто не смог бы. — Простите, а вы кто? — свесив ноги с подоконника и утирая с глаз слёзы, задал вопрос шатен. — Неужели ты меня не помнишь, Антон? — сощурив свои голубые глаза, ответил вопросом на вопрос мужчина. — Ээ.? — Что ж, вижу, что не помнишь, — улыбнулся — Возможно, когда-нибудь вспомнишь. Но сейчас представлюсь. Я Арсений. — Приятно познакомиться, Арсений… *** Последующие дни Антона были лучшими, кажется, за всё время пребывания здесь. До часов пяти всё шло как обычно: врачи, уколы, завтрак, врачи, снова уколы, таблетки, обед, тихий час… А после пяти приходил Арсений. И после этого жизнь начинала обретать краски. Такое чувство, что Арсений был художником, который приходил и раскрашивал жизнь Антона. Он рассказывал ему разные истории. Каждый день по новой. Брюнет заставлял парня хохотать, впервые за долгое время. Но не только истории Попова были смешными. Он мог спокойно заявится к шатену в разных носках (один раз он надел один белый, другой чёрный), залететь в палату с каким-нибудь каламбуром, ну или в течении разговора начать орать в воображаемый телефон «Алло, служба спасения? Спасите-ка Арсения!». Но было то, при чём он серьёзнел и замолкал. Когда Шастун пытался к нему прикоснуться, он дёргался, отскакивал и просил больше так не делать. А Антону прикоснуться неимоверно хотелось. Обнять, взять за руку… Ведь он не испытывал этого тепла уже столько времени. А Арсений был единственным, кому не всё равно. А сегодняшний день был особенным (в каком-то смысле) для Антона. Его настроение, почему-то, было на высоте, погода за окном была солнечная, солнце отражалось от белоснежных сугробов. И с минуты на минуту должен был придти он… С Арсением тепло. С Арсением уютно. И у Шастуна складывалось впечатление, будто они знакомы всю жизнь, будто они— родственные души. И вот, за дверью послышались шаги. Стук в дверь и… Антон было с улыбкой поворачивается к двери, но… Там не он. Тот, кого он меньше всего ждал. — Привет… — проговорил Дима, прикрывая за собой дверь. Улыбка с лица парня исчезла и он поздоровался лишь кивком. — Врач сказала, что тебе в последнее время лучше, и я думал, что… — начал было Дмитрий, но был прерван. — Думать умеешь? Ого. Открытие, конечно, нежданное… — Всё дуешься? Антон, я хотел как лучше. Понимаешь? Ты был сам не свой после… — мужчина запнулся, так и не договорив. Шастун лишь хмыкнул. — Лучше он хотел… Все вы всегда хотите как лучше. Ты, тем, что засадил меня сюда, лишил меня самого дорогого. Воспоминаний, Дим. Они меня, здорового человека, пичкают такими препаратами, что я забываю всё. И тебя забуду. Понимаешь? Конечно же нет. Я забыл большущий промежуток своей жизни. Забываю родную мать. И вопрос, Дим. Что тебе от меня нужно? Ты сломал мне жизнь? Сломал. Спасибо. Благодарен. Теперь убирайся. — Ты закончил? — Нет, не закончил. Ты вообще не знаешь этого чувства, рвущего изнутри. Испытывал его? Вот тут, — Антон подходит к Дмитрию и пальцем начинает пальцем тыкать в грудь. — Ты не понимаешь того, когда остался совсем один с надеждой на то, что тебя помнят. И ты бы знал, как я обижен на тебя. Поэтому пожалуйста, убирайся. Не делай больней. Моя дыра в сердце только начала затягиваться. Прошу, не рви её вновь… — отвернувшись к окну, только сейчас парень смог дать волю своим эмоциям. Слёзы предательски покатились из его глаз. — Хорошо. Я уйду. Только пойми, Антон, я хотел как лучше. Я всегда хотел сделать так, чтобы тебе было хорошо. Но то, что произошло в тот день два года назад тебя подкосило. Было невыносимо за тобой наблюдать в это время. Слава всем богам, что ты забыл. Ведь так будет лучше, пойми… — дверь захлопывается и Антон падает на колени. Его голову сдавило болью. Будто кто-то решил вскрыть его череп. Перед глазами всё поплыло, а слёзы хлынули с новой силой. — С-сука… — схватившись за голову, прошептал Антон. Дверь за ним снова скрипнула. Но парень без разбора подумал, что это снова Позов. — Я же сказал тебе убираться! — почти крикнул шатен. — Антон? — раздался за спиной уже такой родной голос. Было слышно, как он буквально подлетает к юноше, но касаний не последовало. Парень поворачивается и видит сквозь пелену слёз напуганное лицо Попова: брови сведены к переносице, глаза широко распахнуты, губы приоткрыты, желваки гуляли по его лицу. Его руки были приподняты вверх, будто он боролся с каким-то внутренним желанием сделать что-то. Антон уж было потянулся к мужчине, чтобы его обняли, успокоили, но Попов снова шарахается. — Антон, ты бы знал, как я хочу тебя обнять, но нельзя. Понимаешь? Нельзя… — Арсений попытался улыбнуться, но вышло плохо. — Почему? Что в этом плохого, Арс? — всё ещё заливаясь слезами, сказал Антон — Нет ничего плохого. Просто пойми, солнце. Так нужно… — стоило Арсению это сказать, как головная боль с новой силой возраста. Да так, что потемнело в глазах. И тут вспышка… — Пойми, лучик, — голубоглазый брюнет сидел на корточках и обрабатывал ранки на коленках зеленоглазого мальчишки, — Жизнь сложна. Вот сейчас ты катаемся на роликах, а через пять минут корчимся от боли. Это как своего рода карусели. Но от каждой карусели можно получить кайф. Закончив с коленками, он перебирается к шмыгающему носом мальчишке, обнимет его за плечи и целует в макушку. — Почему всё не может быть так просто? — по глазам юноши всё ещё стекают дорожки слёз, но старший сцеловывает их, обнимая крепче. — Я не знаю… Но мы же рядом? Я готов вытащить из этой ямы всегда… — Я люблю тебя, Арс… — ближе прижимается шатен к старешему. — И я тебя люблю, солнце… Сначала Антон и не понял, что снова сидит на коленях перед Арсением в своей грязной палате. Слёзы стояли в его глазах, рот приоткрыт, а головная боль проходит. — Арс… Я, кажется, что-то вспомнил… — Он медленно поднимает взгляд на замершего мужчину. — Что именно ты вспомнил? — сведя брови к переносице, говорит он. — То, что мы катались на роликах, но я упал, а ты меня успокаивал… — дрожащим голосом выговорил Антон. А Арсений только рот то открывает, то закрывает от удивления. Но потом улыбается так искренне, так счастливо, что самому Антону тепло становится. — Моё солнышко возвращается… — нежно-нежно проговаривает он. На сердце становится легко, и Антон понимает — всё обретает новые краски…