Апельсин

      Маленькая фигура наносит хук в челюсть, одновременно прижимая рукой шею жертвы к каменной стене.       — Ублюдок! Ублюдок! — причитала нервно фигура, как мантру.       Ещё пара ударов в челюсть, и он вырубится. Складной парень в руках фигурки начал терять сознание, боль вспышкой прошлась по его полному лицу. Низкий силуэт наносит завершающий эту экзекуцию удар коленом в живот, и человек выгибается под острым коленом, поперхнувшись со странным звуком. Жертва смотрит совершенно пьяно, ничего не осознаваемым взглядом; темной виньеткой он видит лицо своего мучителя, и старшеклассник теряет сознание. Фигура дышит рвано и смотрит, презрительно улыбнувшись, на окровавленный рот юноши. Брезгливо оттолкнув от себя воротник грязной толстовки, воришка оставляет падать безвольной куклой парень пластом на бетон. Осталось только дотащить эту мешок дерьма на ближайшую гору мусора; между тем, индивид, решивший избить старшеклассника, был несказанно рад тому, что они были на каждом углу, и можно было спокойно оставить там какого-нибудь придурочного, так же легко, как и уложить ребенка на мягкую перинку. Наклонившись, он перевернул тяжелого старшеклассника. Как его зовут? Это его не особо волновало, было важно то, что он отказался дать ему денег, и к тому же, облил весьма нелестным потоком слов — чёртов плейбой. Обычная физиономия, на которое ведутся все его одноклассницы, высокий лоб, стильная стрижка, судя по его комплектации тела, он пользуется популярностью у противоположного пола. В полном горячей крови сердце, подобно вихрю поднялась ярость, и грабитель не в состоянии подчинить себе разум. Резко встав, он пнул его между ребер. Вновь присев рядом с телом, он нащупал полные карманы и лукаво улыбнулся умиротворенному лицу старшеклассника. Вынув 10 евро, он аккуратно положил их в карман протертых скинни. Как же пусто и спокойно на душе! Какое благотворное действие оказывала на него обыкновенная драка, и не важен исход, его ярость выплеснута, и это лучше любого лекарства. Счастье озарило смуглое лицо парня, на его лице царствовала ехидная улыбка, олицетворяющая победу.       — Буйный дегенерат, — на время его улыбка приняла осуждающий острый взгляд; он взял кончик пиджака старшеклассника и вытер ему кровь со рта, тонкой лентой ускользающую с губ. Ему не нужны проблемы. И он был уверен: тот не проболтается, больно сильно он его напугал.       Взяв покрепче тело за сухие руки, он, вздохнув побольше воздуха, начал тянуть его к выходу из этого темной улицы. Старшеклассник оказался тяжелым и неудивительно, он часто сиял на фотографиях, наверняка был баскетболистом… или футболистом… или волейболистом… Каждый шаг отдавался небольшой болью в пояснице - тот успел его огреть ногой. Виднелась горка белых пакетов за углом, было поздно, и она буквально светилась. Выдохнув облегчение, он с двойным энтузиазмом дотащил тело. Закинув тело на пакеты, фигурка радостно осмотрела проделанную работу. Он аккуратно отряхнул черную джинсовую куртку, которая казалась, с чужого плеча; человек в этой куртке выглядел совсем коротким. Шаги с места преступления медленно удалялись.       Несмотря на ночь, жар стоял в воздухе, и стоит только выйти на набережную, можно почувствовать легкий бриз, приятно обдувающий лицо. Он завернул за угол и покинул тёмную улицу, где успел оставить бездыханное тело.       Перед его глазами предстал старый пирс. Днем, на пирсе можно увидеть маленьких мальчиков, бросавших монетки в воду, пытаясь отчаянно загадать желание. Вечером на набережной танцевали под джазовую музыку перед кафе молодые пары, его ровесники, сопровождающие вечер своих прекрасных дам. Дальше взгромождались огромные судна, их верхушки чернели в лунном свете, и покачивались на волнах; они как великаны смотрели на Неаполь и дрожали на ветру. Нежный серебряный свет нитями играл на волнах. Пейзаж, представший путнику, принимал узоры флегматизма. В этот мёртвый час, сумерки полноправно загнали в угол день. Тихо вьются над водой белые чайки, танцуют и резвятся. На пирсе тоже сидят пара-тройка чаек, но они слились с темнотой и смотрелись частью самого пирса, вступив с ним в контакт. Они стали всего лишь декорациями картины.       Идя вниз по набережной, фигурка напрягла слух и уловила джазовую музыку из старого кафе, где раньше его дядя, а может и отец, лихо отплясывали веселые танцы со своими спутницами… Желание шаркать обувью в такт музыке его перебороло, и каждый раз, когда музыканты мелодично играли на саксофоне, он слегка шаркал обувью по каменной набережной.       — Знаешь что? Сегодня у тебя есть возможность заказать что твоей душе угодно из меню в том ресторане, видишь? Ты рад? — мужчина в синем фраке мягко улыбнулся маленькому ребенку, положив ему на голову свою руку.       Малыш удивленно раскрыл свои изумруды, и ему хватило времени лишь на мелкий кивок головой. Его лицо сияло не хуже Сириуса на небе.        — Это был мой первый и последний раз, ха? Те странные спагетти под странным белым соусом? Практически ничего не изменилось, это меня забавляет, — парень задавал вопросы невидимому собеседнику, улыбался про себя и очаровывался этим воспоминаниям, таким же старым как и мир.       Резкие порывы ветра растрепали чёрные агатовые патлы парня, и он сильнее укутался в куртку. На набережной вечером всегда было прохладно. Звезды засияли на воде. Он закинул голову, и увидел россыпь веснушек на лице ночи. Они подмигивали человеку и, казалось, светили исключительно для него. Звезды златили не хуже самого дорогостоящего камня, когда-либо существовавшего в мире. У его матери так же ярко светили глаза, а позже их повязали.       Мальчик десяти лет сидит рядом с больничной койкой и держит еле теплую руку матери. Дядя приказал ему не плакать и быть взрослым. Он не хотел расстраивать мать.       Фигура слегка пошатнулась, будто ветер хотел разрушить карточный домик, а в итоге, по великому счастью, лишь пошатнул. Мысли начали вязаться вокруг друг друга цветными нитками, перед глазами начали метаться фигуры: миллиметровый квадрат под микроскопом, выглядел огромным и выпуклым, а затем увеличивался, и оказывалось, что он состоит из множества таких же квадратов. От этих фигур начало тошнить. Головная боль подступила, слегка постукивая изнутри молоточком по вискам и его серому веществу. Ему понадобилось время что-бы привести себя в порядок и заставить боль утихомириться. Парень слегка ускорил свой темп шага. Его начало клонить в сон.       — Ха, ребята! Возьмите меня с собой! — пропищал голос.       — Э! Опять ты! Что тебе нужно, грязный оборванец? — кучка упитанных мальчиков, задрав голову, усмехались над голосом.       — Я просто хочу играть с вами!       — Дружочек, а ты нас спросил?! Грязная собака, — последнее было громко прошептано чуть ли не с воем.       — Но-о, я правда полезен! Я могу вам помогать! Пожалуйста, я прошу, возьмите меня к себе!       В этот момент главного толстопуза посетила, как ему казалась ярчайшая мысль, которая только могла прийти в любую светлую голову.       — Видишь? Смотри, просто сделай это, и мы тебя примем в компанию, договорились? — улыбка, которую мама его заставляла репетировать, перед походом в гости, в магазин. Работающая, искренняя улыбка, ввергающая в доверие любого простачка и взрослого.       Мальчик пониже, сжав в тонкую полосу губы, лишь пожал выставленную новоприобретенным товарищем руку. Ему было неловко, а ещё он чувствовал волны, обмывающие его органы, волны счастья.       С тех пор черноволосый мальчик стал грозой всех драчунов и воришек. К лучшему ли это, ха?       Глаза тупо уставились на расцарапанную дверь; это была дверь его… Неужели до дома добрался? За прошедшие двадцать минут он не услышал ни звука, как будто находился в изоляции, полностью поглощённый воспоминаниями. Он даже ничего не видел, что находилось вокруг… Как здания и деревья оказывались позади него, и вновь появлялись. Мысли танцевали макабр вокруг него. Нарочито предлагая те воспоминания, которые он давно похоронил под бетоном счастья. Он шел по галерее сознания, где стены, словно гобеленом были изрисованы события прошлого. Хотелось ударить себя. А ещё сильнее хотелось заснуть, что бы сбежать от этих мыслей.       Он отпер квартиру ключом. В нос ударил привычный запах его родной квартиры. В ней присутствовал яркий запах старья и чего-то затхлого, помимо этого, его квартира, по словам его товарищей, веяла странным запахом, кислым. Ступив на порог, и прислонился горячим лбом к косяку двери, дабы не рухнуть на пол, снимая обувь. В его доме всегда темно и неуютно, а ещё здесь до смерти скучно. Шаг, и человек в темном коридоре, он вспомнил про свой детский страх темноты, и лишь слабо улыбнулся маленькому себе. Однако, его не покидало ощущение гротескных образов наполнивших его каморку. Тень беспокойства и печали коснулась его души, и как инъекция введённая в вену, распространилась по всему телу. Уже не так одиноко. Проходя мимо, с правой стороны находилась крошечная кухня: гора посуды, жидкость неизвестного происхождения на полу и пара раскиданных футболок. Ничего нового, завтра будет обязательно лучше. Он направлялся прямиком в гостинную, там, где его день начинался, а ночь заканчивалась. Гостиная была уютнее, но ничем не чище кухни: нараспашку двери шифоньера из которого, как инсталляция водопада, свисали предметы одежды в темных оттенках; на самом вверху лежало несколько коробок, разобрать которых, не доходили руки ещё с прошлого года. Его глаза были параллельно уставлены на диван, с помятой раскиданной постелью, все так же не убранной с утра. Скинув с себя джинсовую куртку, он погрузился в омут своего бессознательного, сладких снов и кошмаров. Сны придуманы для того, что бы мы не скучали во сне.       Стоит неясный предрассветный полумрак. Охровые берега то возвышаются, то опускаются, как волны, покрытые пушком высушенной травы. Горизонт совсем белеет. Облака курчавятся и вскоре, становится понятно, что они сольются в тучи. На противоположенном берегу очень скудная почва, дальше она ставится все скуднее, по левую сторону она вовсе не растет, и осталась лысой. Слегка сойти с горбатого берега, можно заметить насколько грязная мутная вода. Сухощавый парень перепрыгивает кочки и оглядывается через плечо, на секунду приоткрыв рот.       Лес на берегу придавал мрачной неуверенности: одновременно манил своими шепотами, тихо умолял, просил о чем-то важном, но и отталкивал своим величием и неизвестностью. Настолько был огромен лес, что подняв голову, человек не смог найти конца малахитовой кроне деревьев, создавалось ощущение будто лес как родитель осуждающе смотрел на него. Хотелось потеряться и раствориться в этом бесконечно зеленом и темном лесу, стать тем теплым светом который обволакивает каждый изгиб деревьев, стать духом бродившим между ними. Определенной аурой обладал лес, выпуская флюиды необъяснимой силы, придающей уверенности и решимости. Юноша почувствовал себя под защитой и избавился от гнетущей его нутро, безнадежности. Лес шептал ему, будь сильным.       Послышалась мелодия, на первый взгляд казалось, будто мелодия идет из его тела. Он прикоснулся к своей коже, скользнув пальцами под майку, ближе к груди, надеясь почувствовать сердцебиение. С трудом отвернувшись от леса, он медленно, с сердцем, полного скверного предчувствия и взглядом, плещущим неуверенной задумчивостью, что удивительно делало его взрослым и способным принимать решения, повернулся на мелодичный голос. Вдалеке, стояла босая женщина в больничном платье. Весь подол был измазан в грязи, и её волосы спутавшиеся и грязные приводили в недоумение парня. Она пела колыбельную. Ту колыбельную, которую мама пела ему в далеком детстве. Человек накрыл веки руками, пытаясь утихомирить страх и странную сладкую скорбь. На его лице появилась та улыбка, с которой он обычно начинает колотить человека, когда тот отвергает его предложение дать ему по-хорошему денег. Он подошел ровными, в такт своему сердцебиению, шагами; с каждым шагом ему становилось легче делать новый шаг, и вскоре, он подошел к воде на такое расстояние, что бы внимательно разглядеть неизвестную.       — Нет! Нет! Нет! Кто ты такая, чёрт возьми? Кто…ты…такая?! — человек задыхаясь произнес слова, при этом его губы слегка дрожали.       — Идем со мной, солнышко. Прости маму. Я люблю тебя! Ступай на воду! Идем быстрее! Мы будем вместе! Господи, я так тебя люблю! Прости за то, что тебя покинула! — женщина всхлипывала и была на грани того, чтобы разрыдаться. Он не видел как её слезы текли, но её всхлипы проносились по воде легкими волнами. Парень понурил голову и больше её не поднимал. Он ничего не чувствовал кроме шока и страха.       Внезапно, на его плечо, нежно опустилась небольшая теплая рука.       — Пойдем, приятель. Будь сильным, тебе много людей это говорило, я ведь прав? Все хорошо, иди ко мне, — высокий голубоглазый парень облаченный в привычный белый пиджак в черную крапинку, ободряюще-нежно улыбнулся, и потянул мальчика для объятий, успокаивающе похлопывая того по спине.       Сквозь полудрему, спящий парень слышал как шуршат занавески на кухне, и раздражающее сопит чайник; Наранча сильнее укутался в одеяло и уголки его губ еле поползли вверх. Позже он услышал мягкие шаги приближающееся к дивану, и детское желание притвориться спящим победило в нем.       — Матерь Божья, Наранча! Я знаю что ты не спишь. Доброе утро, мне нужны твоя помощь на кухне; у нас сегодня плотный график, сеньор! — парень с стильными заколками по бокам его модной прически, начал медленно тормошить спящего юношу.       Растормошив человека, он не удивился когда увидел под одеялом посмеивавшегося друга; его лицо сияло искренностью и детским счастьем, это он и ценил больше всего в Наранче; маленький комочек ребячества…

      — Э-эх, там много ещё, ха? Я уже устал драить этот чёртов пол! — воскликнул скорбным голосом запыхавшийся юноша. Одно и то же каждый месяц! Его убьет не какой-нибудь мамин гангстер, а эта уборка.       — После уборки, мы с Абаккио идем смотреть новую мебель в кухню, а вечером мы встретимся уже у Мисты, так что будь добр, заканчивай уже с полом, прошел час, а ты до сих пор с ним возишься! — Бруно очаровательно улыбнулся и похлопал по плечу товарища.— Что было с тобой утром?       — Ничего, — быстро бросил Наранча, подняв на него свой тупой, смутный взгляд.       — Ты во сне, прямо-таки извивался, как анаконда… Тебе снился кошмар? Опять? — Буччелати присел на оранжевый велюровый диван. — Естественно, будешь не согласен со мной, но дядя подарил тебе отличную квартиру с хорошей мебелью.       — Совершенно скучный сон, ничего интересного, — Наранча произнес это будничным тоном. Бруно кинул на него свой проницательный, читающий мысли взгляд.       — Чего ты так боишься, Наранча? Что тебя гложет? — парень согнулся вперед, вставив перед собой скрещенные руки. Его глаза стали стеклянными и обеспокоенными.       Парень на полу сдвинул ноги в бок, и гулко вздохнул. Он как кассету просмотрел вновь сон. Прошла пара секунд как он ответил:       — Во сне… я видел маму в больничном платье, когда я её увидел, я почувствовал себя на редкость одиноким. Она смотрела на меня своими печальными глазами, на ней не было повязки! Её плач застал меня врасплох! Это жутковатое, синее мертвое лицо! Она мертва! Мертва! Зачем? Зачем?! Что ей нужно от меня? Её образ достиг моей души, и он кричал мне насколько я жалок. Каждый раз когда я прохожу мимо зеркала, я понимаю насколько я на нее похож. То же лицо, — его голос с каждым словом повышался в тону, становившись все отчаяннее. Губы дрожали, а руки сжались в кулаки. — Она делает мне только хуже, когда гостит у меня во снах, — он закрыв глаза, услышал как Бруно тихо присел рядом с ним на пол. Никаких слов. Все и так до боли в зубах понятно. Тонкие руки обвили стан Бруно.       — Ты не один. И никогда не будешь один. Я не позволю, — прошептал он, вложив в эти слова как можно больше непоколебимости.

      — Господи, кто явился! Неужто самая горячая пара Неаполя?       — Будешь много чесать языком — не сможешь оставить после себя потомства, — сжавшись в тонкую линию, произнесли светло-фиолетовые губы. Фигура в черном плаще, держала крепко за талию Буччеллати, который в свою очередь светло улыбался хозяину квартиры.       — Дорогуша, где мартини? — на Абаккио лег осуждающий взгляд парня в ярком трикотажном топе.       — Поищи у себя в за… — Бруно не дал закончить Леоне; потрепав руку своего бойфренда, он снисходительно скользнул по его лицу. — Не беспокойся об этом, — пролепетал Буччеллати.       В мини-баре набирались бутылки алкоголя, различных по градусу. Намечалась веселая ночь, за которую должно было бы быть по-хорошему стыдно всем, но процент того, что кто-либо вспомнит самые пикантные части времяпровождения очень низка.       Парень свистя мелодию из плейлиста своей бывшей девушки, бодро шел в общую гостиную, где проводились все самые страшные пьянки в этом доме. Кто начинал пить в этой комнате — трезвым до утра уже не выходил. Остановившись у порога в гостиную, он разочарованно выдохнул:       — Придурки вы нешлифованные, я вас не для того, что бы растравлять детские травмы позвал, и не для того, Абаккио, что бы пилить каждого, кроме Бруно, взглядом.       — Наранча любезно согласился сходить за коньяком или бренди, — проговорил Леоне, поглаживая большим пальцем руки, лежащую под ним ладонь Буччеллати, совершенно игнорируя то, что произнес его недоразвитый товарищ.       Послышались шаги в коридоре.       — Привет, малы-ы-ыш! Ох, очень хорошо, — пропел Миста, одновременно выхватывая пакет из рук Наранчи.       Хозяин этой квартиры был персоной крайне неординарной, его внешний вид выражал любовь к арт-хаусу, и кроме как рейв стиля в одежде он ничего не воспринимал; внешне выглядящий как попугай, внутри же настоящая 68-килограммовая царь-бомба. В его гардеробе блестящие ботиночки от Timberland, и пара трикотажных кроп-топов, различной расцветки; зависит от траура и печали или же игривости и кокетливости настроения. Смотря на него, никогда не возможно предугадать действия сего индивидуума, любящего покурить на балконе поздно вечером вместе со своим любовником, а позже, представлять счастливое будущее в постели. Все, кто был знаком, даже на уровне «мы пили в одной компании один раз», удивлялись этому неформальному творению природы.       Даже его гостиная, подстать хозяину: две из противолежащих стен были кроваво-красными, другие же, были выкрашены в синий. Никто не осмеливался назвать это безвкусицей. В гостинной не было окон, так как она была центральной комнатой, из которой можно было получше разузнать скелеты хозяина квартиры, пройдя в другие комнаты; и единственным естественным источником света был балкон, да, он был не самый большой в компании балкон в доме. У Абаккио с Бруно балкон был больше в площади в два раза. Что больше всех удивляло — Миста никогда не покупал телевизора. Он любит концентрироваться на живом общении, чувствовать человека, что он не голограмма, и человек способен чувствовать его прикосновения. Он считал что «лишняя» техника отвлекает нас друг от друга. Все пространство заполнялось огромным диваном по середине комнаты, небольшим столом перед диваном, поверхность которого была обставлена различными по форме и цвету бутылками. У правой стены стояла сделанная под винтаж софа, а над софой висела дешевенькая репродукция «Смерть и жизнь» Густава Климта. На вопрос откуда и зачем, Миста отмалчивался. За диваном стоял стеллаж с книгами, которые дарили Мисте, а он их благополучно ставил пылиться на полки. Единственно, чем действительно часто пользовались, были комиксы, бессистемно расставленные по всему стеллажу, которые ему покупали в далеком детстве. Наранча их успешно эксплуатировал.       Вся компания расселась вокруг деревянного стола; приглядевшись, можно увидеть мелкие записи ручкой по дереву, чей-то номер телефона, и много неровных линий. Миста заботливо наливает гостям полные бокалы слабоалкогольных коктейлей.       — Сразу договариваемся, до дна, окей?       Руки одновременно схватили прозрачные стаканы с голубоватым коктейлем. Залпом влив в себя жидкость, Наранча поморщился и голова его слегка закружилась. Он на редкость мало пил, однако, он был самым вторым пьяным после Мисты к концу попойки. Все шло очень хорошо, раз Абаккио решил не расчленять и сортировать по пакетам Джорно взглядом, и казалось, он просто спокойно посматривал на Бруно. Взор Джорно слегка затуманился и Бруно приподнял брови в удивлении, заметив сконцентрированный взгляд на Гвиде. Мисту таким детским лепетом не взять, и он наливал мартини в каждый бокальчик. Парни стали более раскрепощенными, Наранча уже мало по-малу начал забываться, и разговорился с Абаккио, внимательно слушая его восхищенную тираду об альбоме «The Cure», одновременно вставая и подключая на полную мощность никому неизвестной, кроме святой троицы «Абаккио-Наранча-Миста» песни из 80-х. Бруно осуждающе рассказывает о вреде алкоголя в столь юном возрасте Джорно; Джованна же, делая вид что его слушает, на деле, уставился на Мисту, весело смеющегося над Наранчей, который пытался перепеть голос вокалиста.       Свободной походкой, хозяин квартиры, как лань подходит к столу, и наклоняется, дабы налить третий стакан, на этот раз уже бренди, от которого мало кто останется за столом. Джорно считывает все движения, анализирует, делает расчёты как робот. От его взгляда не ускользают выпирающие соски под трикотажем, румянец на смуглом лице, большие темные глаза, пушистые ресницы; с это ракурса, казалось, он мог пересчитать их. Ему нравилось наблюдать, по крайней мере, пока что.       — Настоятельно не советую пить эту дрянь, серьёзно. Нет, я сам был молод, но я не пил бренди! Хей, я знаю какие мысли сейчас гуляют у тебя в голове. Не обязательно ждать пока он в стельку напьется, что бы начать действовать. Но… вы малознакомы, попробуй как можно рассудительней действовать, тем более он недавно пережил расставание с девушкой — произнес суровым голосом парень. Джорно перевел на него заинтересованные мятные глаза.       — Я всегда удивляюсь твоим точным замечаниям, Бруно. Ты довольно внимателен к поведению других. — спокойно изрек Джованна, слегка поведя волнистыми локонами.       Время близилось к полночи. Лунный свет накрыл половину комнаты мягким полумраком. Искусственный свет плазменных ламп, расположенных строго по периметру потолка, делал комнату несколько желтой, и от этого порядком тошнило. К сожалению, ни один из присутствующих уже не помнил сколько выпил и чего именно. В коридоре послышались звуки борьбы и пьяных ругательств. Абаккио, как самый трезвый, почувствовал на себе груз отцовской ответственности за двух самых неуправляемых подростков во вселенной. Дети природы не далеко ушли от своих предков — питекантропов. Его лицо приобрело чрезвычайно мрачное неудовольствие данными обстоятельствами.       Бруно что-то искренне доказывал, поучал младшего Джорно, как мудрец Конфуций направлял своих учеников на путь истинный; Джорно в легком увлечении приподнял светлые брови.       На миг ругательства прекратились. Он навострил уши, ожидая худшего и с тишиной шага ниндзя, подходил к месту борьбы, стараясь не спугнуть особо одаренных интеллектом. Затишье перед бурей. Послышался тупой звук удара об стену.       — Ах, дерьма кусок! — ещё один стук об стену. — Мозг не прижился с рождения, ха? Или у тебя растяжение мозговых клеток? Отвечай, укурыш поганый! — Наранча, зло ухмыльнувшись, с горящим торжеством в глазах, в излюбленной позе, схватив за ворот Гвидо, не жалея, бил того головой об стенку.       Абаккио раскрыв рот, наблюдал за сценой. Пока ничего страшного; но, страшный голос совести упрекал его в равнодушии и безответственности. Однако недолго понаблюдать за развернувшийся картиной разжигала огонь в его сердце.       Миста, скорчив лицо, резко пинает ногой в живот парня. Тот, ослабив хватку, и согнувшись пополам, почувствовал что его вот-вот вырвет, и жалел что не успел поставить руки для защиты.       Абаккио с жалостью глянул на это. Придурки совсем не умеют драться. Его брови изогнулись в трагическом изгибе.       Пока Наранча старался привести мысли в порядок, что бы среагировать на дальнейшие действия оппонента, Гвидо с желчью на лице нанес хук прямо по виску. С широко открытыми глазами, низкий парень падает, и стукается головой об пол. Миста не на йоту не жалел, что отказался стелить ковровое покрытие в коридоре.       — Доигрался, сопляк? — он быстро уселся на Наранчу, схватив того за патлы. На лице зеленоглазого играет желание бороться и доказать кто сильнее тому ублюдку, что позволяет себе слишком многого, усевшись сверху на него. Он наносит джеб прямо по скуле. У него есть время приподнять бедра, что бы вытащить ногу и пнуть Мисту прямо по достоинству. По всей квартире слышится девчачий, практически плачущий визг.       — Прекратите! Что вы себе позволяете? Каждый выходной одно и то же! Уже надоело, — парней ждала суровая расправа. Все увлечение дракой резко пропало из их горячих сердец.       Буччеллати вышел из гостиной с непроницаемым лицом, его глаза выражали безапелляционную суровость. За ним уже порядком пьяный, выглянул Джованна. Лицо его приобретало тысячу эмоций, быстро меняющихся между собой, увидев сидящего на полу с ссадинами на лице Гвидо. Трое наблюдали начало «веселья» попойки: Наранча на коленях перед Мистой, пытается схватить того за короткую шевелюру, и Миста тянущий во все стороны отросшие волосы Гирги.       На вопрос требующий объяснения драки, и истоков конфликта, два парня взглянули друг на друга, пытаясь найти ответ на лицах. В эту черную минуту молчания, Миста, обняв поперек торса Наранчу, сказал:       — Дружище, прости меня, я зря начал тебя бить.       — То же мне, ха! Все нормально, — воодушевленный словами друга, запыхавшись, фыркнул Гирга.       — Миста, как насчет ещё бренди? — слегка смущенно, не поднимая глаз, произнёс Джорно.       Шел следующий круг ада. Старшие держались твердо. На Бруно алкоголь не действовал, как плутоний для машины времени. Наоборот, он расслаблялся, его мысли тоже расслаблялись, язык развязывается, и смотрите: он уже защищает диссертацию на тему «Разрушения семейных ценностей глобализацией», и одновременно получает докторантуру по философии. После ещё одного стакана бренди, Бруно и Джорно не на шутку завели горячий спор, и шум издаваемый ими, мог заглушить лишь дуэт Наранчи и Мисты, решившие во что бы то ни стало, перепеть песню выбранную Абаккио. Зная эту «светлую» голову, он могли надеяться на самое худшее.       Абаккио поставил пластинку, и беззлобно ухмыльнулся. Звучат мажорные аккорды, сливающиеся с гитарным соло.       — О, не-ет, это что «Boys don't cry»? — мучительно промолвил Гвидо, прислушиваясь к аккордам.       Наранча очень даже грациозно, не смотря на алкоголь в его крови, шатавшись из стороны в сторону, и хватившись за плечо Мисты, взобрался на стол, швыряя босыми ногами во все стороны пустые бутыки алкоголя. Медленно развернувшись в бок, слегка отведя ногу в сторону, и при этом её кокетливо согнув, он выставил перед собой руку, якобы держа несуществующий гриф, и зажимал невидимые струны. Другой же, он активно тряс перед собой. Слегка опустив взгляд, он повел плечами в такт.       Пьяный в тютю черноглазый парень, заинтересовавшись новыми оборотами событий, не хуже Наранчи забрался на стол, и занял позу, уперев рукою в пояс и вывернув ногу. Ну не рожден ли он сиять на обложке Vogue? В такт песне притоптывая левой ногой, он перешел, вместе со словами в песне, к вычурно манерной походке по столу. Было видно как сильно он пытается позировать. Лицо его приобрело удивительно гордое выражение.       — Гормоны поумерь, тебя будто транквилизаторами напичкали. Клоун, — со смехом выдавил из себя Леоне, прикрыв рот накрашенными ногтями.       — Сеньор, это Vogue, танец моды, — высокомерно проронил он, — Мой бывший был танцором, — мечтательно заявил Миста, его лица коснулась тень ностальгии.       — Bo-o-oys don't cry-y-y-y, — пропищал Наранча, он сожмурил свои глаза, в надежде достичь ноты на октаву выше чем он взял сейчас. — Миста, мать твою, пой громче, я тебя не слышу, — проорал Наранча, угрожая расправиться с ним своим главным оружием — невидимой гитарой или ударом колена.       — Bo-o-oys ух-хух… don't cry-y-y-y… у-ху-ху…— всхлипывая прошептал парень, накрыв глаза ладонью.       Все были готовы к слезам, это тоже неотъемлемая часть веселья.       — Почему меня постоянно все бросают?! Она просто… крашенная сволочь! — истерично завизжал Миста, оседая на стол. Настало время личности, делящей тело черноглазого фрика. Всем казалось, что это личность старой девы, страдающей психическим расстройством, которая покинула свое старое тело по физическим причинам, и вселилась в тело этого юнца-молодца.       Парни, до этого веселившиеся под музыку, медленно перевели на него такой взгляд, который обычно, бросает доктор в психлечебнице на своего новоиспеченного пациента с острым биполярным расстройством. Белки глаз Леоне погрязли в безгласном гневе.        Джорно, все это время наблюдая за ним, медленно подошел, и в конфузе остановился. С вежливой расстановкой, он, взглянув на него сверху вниз, произнес.       — Ты так молод, зачем ты переживаешь за отношения, обреченными на провал? Может твой тот самый человек уже нашел тебя, а ты все ещё нет? Мы часто слепы к тому что находится рядом, а любим тех, кому вовсе не нужны, — лукаво прищурив глаза, он ободрительно положил свою руку на его плечо. Вслед за своими словами он получил взор полный благодарного облегчения. Ситуация выходила из-под руки. Джорно легко проскользнул глазами от его глаз до губ, внимательно смотря на то, как они слегка сжались, затем, опустив глаза на скрытые тканью, шарики сосков, он следил за тем, как его грудь медленно двигалась в такт дыханию; ещё ниже, и он погряз в мышцах, скрытой под упругой смуглой кожей. Его пальцы сжались сильнее на плече Мисты.       Быстрый взгляд на лицо. Они смотрели в глаза друг другу. Они неистово, будто потерявшись, искали в глазах что-то до смерти им нужное, ныряя в этот странный океан, исследовали и запутываясь в рыболовных сетях, в результате, задыхались и тонули в этом океане. Им показалось что в них ломается что-то старое. Все часы минувшей любви которая когда-либо существовала в их жизни стала жалкой и неестественной. В их исполосованных душевными терзаниями сердцах, вновь что-то возрастало, как цветок, растущий сквозь асфальтированную дорогу. Бабочка вылезает из старого кокона. Эфир вокруг них сгущался, оставляя позади всё что происходит в настоящем. Они отдались всецело и безраздельно друг другу на ментальном уровне. Чувство высшего порядка, не знакомое многим. Обмениваясь чувствами и сокровенными мыслями лишь взглядом, ничего лишнего. Время вокруг них теряло ценность. Только рука на плече и взгляд.       В яркой радужке блондина отражался пьяный взгляд Мисты. Дыхание было сбивчивым, и он смотрел на Джорно черными глазами, полными желания. Даже его смуглое лицо не могло скрыть румянца, причиной которого являлся далеко не в первую очередь алкоголь. Его нижняя губа была механически стиснута зубами. Смущенный интимной обстановкой, Джорно теряется и становится в глазах Мисты совсем невинным ангелом.       В голове суп-пюре из алкоголя, чувств и нескольких оставшихся в живых, клеток мозга. Гвидо легонько касается тонких пальцев, безвольно висящей вдоль туловища руки Джорно. Электрический заряд, контраст из холодных и горячих пальцев. Видно, как белой вспышкой пронеслись все ощущения в их глазах.       Сзади послышался возмущенный вдох, нацеленный на то чтобы показать насколько всем интересно наблюдать за двумя подростками страдающими спермотоксикозом. Наранча уставил свой тупой, непонимающий взгляд на эту сцену. Губы слегка опущенные вниз, отражали его детское разочарование тем, что они так и не допели песню. Абаккио мрачно переглядывался с задумчивым Бруно.       — Ребята, я принесу ещё бренди! — натянуто улыбнувшись, резко встал со стола Миста, оставляя потрясенного парня за собой.       Алкоголь развеял странную, совсем непривычную для стен этой квартиры, неловкость.       Буччеллати даже встал с дивана, и скорлупа благоразумного взрослого потрескалась. В нем заплескалась игривость и он начал бросать кокетливые взгляды в сторону Леоне. Неровной походкой, он подошел за спину к высокой фигуре. Его всегда восхищала статная фигура этого парня. Эти широкие плечи, на которые он мог закинуть его, и затем нежно опустить на простыни их спальни. Не смотря на любовь к неформальным субкультурам и его мрачному стилю, он смог найти того, чего многие не могли раскопать в этой грубой, безгласной персоне. Любовь нападает неожиданно, и скорее «тем самым» окажется тот, кого вы подозревали меньше всего. Этим «кто-то» может оказаться выпускник Академии полиции. Бруно обладал сверхъестественной способностью располагать к себе любого, находить общие интересы и очаровывать своеобразным шармом; его заботливость, повышенное чувство справедливости, желание быть полезным этому миру, сделать его лучше — эти факторы и свели их. Они не чаяли души друг в друге.       Абаккио почувствовал как руки обвились вокруг его торса. Сердце, крепко прижатое к его спине, учащенно билось. Его пальцы опустились в поглаживающем жесте на замок рук, скрепленных у него на желудке.       — Я соскучился по тебе, — прошептал Бруно куда-то в сгиб шеи; его дыхание мягко оседало на бледной шее. Аббакио, расцепив обнявшие его руки, повернулся лицом к Буччеллати; на протяжении нескольких секунд он внимательно рассматривал его профиль, бросая внимательный взгляд на прикрытые небесные глаза, обрамленные длинными ресницами, затем, медленно рисовал глазами маршрут, провожая ровный нос, румяные щеки, и гулко сглатывая, наконец, он остановился на влажных от недавней стопки бренди, алых губах. Приблизившись к лицу, он приподнял своими пальцами лицо парня за подбородок, и выдохнул на его губы теплый воздух. До заветного прикосновения губами оставалось пара секунд.       — Знал бы ты как сильно я по тебе соскучился, малыш, — с этими словами, он высунув язык, прошелся по приоткрытым губам Бруно, собирая алкоголь с кожи. Отстранившись, он вновь выдохнул, оставляя теплый след на них. Его глаза бегали от нижней до верхней губы Буччеллати. Набиравшееся в нем возбуждение, оглушало его и отстраняло от внешних звуков. Наступая на него опять, он со всей аккуратностью захватил его блестящую от слюны нижнюю губу; настойчиво обсасывая её, и выпуская на мгновенье с чмокающим звуком. Чувствуя, что парень теряет равновесие, он твердо обхватил его за тонкую талию; опустив руку вниз, он запустил руку под белый лонгслив, и начал медленно проводить кончиками холодных пальцев по линии позвоночника: верх — вниз. Контраст пальцев и разгоряченной спины отразился на лице Бруно мучительным желанием, и прикушенной губой. Леоне почувствовал трепетное волнение в животе, словно теплый ветер нежно оглаживал его изнутри, танцевал и переворачивал, смешивал все чувства внутри него. Поднеся руку к его лицу, он, коснувшись, мягких волос челки, отодвинул мешающую прядь волос, скользя по взмокшему лбу. Бруно судорожно схватившись за ткань ворота своего парня, простонал, когда ледяная рука, идя ниже, за пояс плотных кюлотов, притронулась к копчику, надавливая круговыми движениями на кожу. Бросив на Буччелати взгляд полный нежности, Леоне растаял, когда тот очаровательно — смущенно улыбнулся ему в ответ.       — Улыбайся так чаще, — шепнул он сипло, с легким сбившимся дыханием, ему прямо в губы.       Прикрыв глаза, он вновь коснулся соблазнительно влажных губ; на этот раз, проскользнув языком между каймой его губ, Абаккио широко лизнул розовое нёбо Бруно, затем отодвинув нижнюю губу, он почувствовал жар языка Буччелати. Их языки страстно обвивались и танцевали танго, стараясь не уступать друг другу в оказании ласки и любви. Грудь к груди, губы к губам. Не раскрывая глаз, они в полной темноте могли представлять истощенные мукой ожидания и раскрасневшиеся от алкоголя, жажды получить как можно больше удовольствия от близости. Оба тела мычали сквозь поцелуй, тем самым показывали степень своего тягостного терпения.       — Нам нужно на балкон, — отстранившись от Леоне, с отдышкой сообщил полыхавший Бруно.       Две фигуры, все так же сплетя языки в поцелуе, медленно ушли на полностью залитый лунным светом, балкон, задвинув за собой плотную фиолетовую льняную штору.

       Фигура лежащая за диваном гостиной экстраординарного владельца, ещё не подозревала о своем местоположении, и все что её волновало это режущее на крупные куски его мозг, отвратительное чувство хмеля. Он умудрился злоупотребить алкоголем. Ком, подкативший к горлу, заставил увлажниться глаза, и ему показалось что его желудок вот — вот покинет его тело, вместе с алкоголем, прямо на драгоценный паркет Мисты, а бороться с тем из-за паркета у него не было абсолютно никакого желания, особенно на больную от алкоголя голову. Не смотря на то что Наранча выпил меньше всех в компании, он считал что страдал больше всех, и проклинал в голове Мисту, его родственников и бренди.       Обнаружив себя в позе эмбриона уткнувшегося в шершавую стенку дивана, он раздосадованно огляделся вокруг. Основной свет был выключен, и маленькие бра мерцали красным бледным цветом. Тень подозрения и страха легла на его лицо. Куда все делись? Пытливо подняв тяжелую руку к лицу, он взглянул устало на время часов…       03:56       Его сильно клонило в сон, но желание узнать о пропаже его друзей была сильнее. Вдох — выдох. Приподнявшись в начале на одном локте, он со всей силой воли заставил свой разум подчинить остальные конечности тела. Ему удалось сесть на поджатые колени, при этом уперевшись лбом в ткань обвивки дивана. Сама мысль о том, что о нем забыли, заставляла негодовать и сомневаться. Простонав, от невыносимой боли прошептал:       — А-ах, как же мне плохо! Как же я ненавижу тебя, — непонятно кому адресованные слова вырывались нервным потоком, вперемешку со стонами.       Из желудка требовала пути наружу желчь и алкоголь; на уголках выступили слезы. Жалость к себе обхватила все его сознание. Проще было заблевать пол и уснуть прямо на холодном поверхности за диваном. Все его существование стало для него жалким и совсем тусклым. От безысходности ему захотелось расплакаться. В его сознании блуждали фантомные сцены. Вот мама подходит к нему, кладет свою маленькую ладошку ему на плечо; от нее все так же пахнет домом, странный яркий запах, щекотящий ноздри… Такой же как и у него. Она одним своим прикосновением убирала ту жалость к себе, мешающую двигаться ему; похмелье, и все его недуги в общем.       С этими проигранными сценами с актерами, в роли своих желаний, он получил неведомую твердость, закалявшаяся в нем сталь, заставила маленьких солдатов шагать внутри него, бороться против несправедливости к самому себе. Он не достоин того, что бы спать на полу покрытым плодами страданий его похмелья! Вдох — выдох. Ещё раз он резко поднимает свое туловище, держась спинку дивана. Ему нужна была пара секунд чтобы оклематься от этого грубого движения; Наранча чувствовал как по его телу медленно разливался яд. В глазах помутнело, в голове билась одна мысль: до уборной можно было добежать меньше чем за восемь секунд. В коридоре зияла всепоглощающая темнота. Со всей серьезностью он выстроил маршрут от дивана до ванной. Ему нужно было выйти в темный коридор, свернуть вправо, при этом не поцеловавшись со стеной, и в конце коридора его уже бы встречала уютная ванная.       Вздохнув в свои легкие как можно больше кислорода, он ринулся со скоростью антилопы к коридору. От неожиданности, его желудок начал проявлять протест к марафонам в четыре часа утра. У него было ещё время успеть домчаться до заветной комнаты. В полной темноте он со всей дури влепился в дверь ванной. Никакая боль сейчас не была сильнее, чем его желание опустошить свой желудок. Пошатнувшись, он распахнул перед собой проклятую дверь. Силы которые он приложил к открыванию двери, отозвались грозным стуков об стену. Этот шум заставил его схватится за голову, жалобно прикрыв глаза. Перебежав порог двери, он в полной темноте, ориентируясь на свою память и восприятие, припал к фаянсовому предмету. Казалось, все самое худшее позади. Какое то время он пожелал сидеть в темноте, осознавая что он сейчас существует; темнота обволакивала его, и обменивалась с ним атомами. Пристав, он уже не чувствовал себя ни живым, ни мертвым; в его душе расцвело прежнее душившее его чувство печали. Со временем он начал улавливать силуэт раковины, и он скользил по ней взглядом, пока не остановился на зеркале. Ему было страшно интересно как он сейчас выглядел. Расстроенным? Уставшим? Злым? Иногда его не покидало ощущение того что он не помнит своего внешнего облика. Подойдя к круглому зеркалу, Наранча включил небольшую, встроенную над полкой зеркала лампу. На него смотрело отражение с жалким выражением лица. Черные спутавшиеся космы волос падали на глаза, они все такие огромные и бледно — фиолетовые, казалось, несколько тоскливые, как у собачки. Одним словом выглядел он, не в самом презентабельном виде. Он натянул мрачную улыбку, и прикрыл глаза.       До его ушей донеслись звуки странного происхождения; такие словно кто-то страдал от непереносимой боли. Стоны становились все протяжнее и протяжнее, однако они при этом оставались довольно глухими. Широко распахнув глаза, он отчетливо увидел в отражении, как на его лике нарастает испуг. Сердце инстинктивно сжалось. Решив во что бы то не стало, разузнать источник стонов, он на цыпочках вышел из ванной. Как только Наранча вышел в коридор, он понял, что звуки доносились из спальни. С каждым шагом, приближаясь к комнате, его сердцебиение сильнее отдавалось в голове, пульсировало в висках. Стоны резали его нежный слух. Стоя у порога спальни, он решил для себя не делать резких телодвижений и исподтишка взглянуть, тем самым избавиться от дурных предчувствий. Он тихо приблизил лицо к самой щелочке двери, и глазами — блюдцами увидел то, к чему никогда не был готов вообще в своей жизни увидеть.       — Ах, Джорно! Нежнее, чёрт возьми! — Миста простонал, извиваясь под телом Джованны. Джорно сидел спиной к двери, и медленно двигал головой; она поднималась и опускалась с хлюпающими звуками. Весь алый, с чуть ли не плачущим выражением лица, Миста лежал на сбитых простынях, держась при этом за плечи блондина. От стен комнаты отражались стоны и мычания. В комнате стоял запах страсти.       Наранча вполне осознавал что такое сейчас разворачивалось перед его глазами. Чего только стоили пьяные рассказы Мисты о его похождениях. Быстро отпрянув от этого ужаса, он прижался спиной к холодной стене, плотно прижав свою руку ко рту. Гляди того он и закричит. Он даже протрезвел после такого перформанса. В его голове было пусто. Его разум кричал, и он быстрым шепотом произнес про себя с жаром:       — О, боже! Этого не может быть! Этого не может быть!!! Неужели Миста с Джорно?! О, нет! Мне это показалось! Я все ещё пьян, ха!       Стоя в ступоре от силы минуты две, он не о чем не думал. Его нараспашку открытые глаза, шокировано приоткрытый рот выражали эмоциональный удар. Для него прошла вечность, с тех пор как он решил заглянуть в щелочку одним взглядом. В какую-ту минуту все стихло. Наранча, еле дыша, быстрым ходом направился туда откуда он пришел. Сон был крепче всех вещей которые ему удалось узнать за сегодняшний день.       Есть вещи которые мы бы предпочли никогда не знать о своих друзьях. И то, чем он стал свидетелем, была из таких вещей. Наранча безрадостно запустив в волосы обе руки, с силой сжал пряди, словно хотел вырвать их вместе с воспоминанием, игравшим у него в голове. Теперь, каждый раз когда он будет смотреть им в лицо, ему в голову будет бить эта сцена — с некой долей грусти пронеслось в его голове.       С балкона веял прохладный ветер, Наранча, взяв на краю лежащий персиковый плед, плотно укутался в него и лег на диван боком. Он собирался уснуть, а завтра проснуться с веселыми мыслями, и жить дальше. Это было главным законом его существования — жить и двигаться дальше, что бы не произошло. На глаза, казалось лили мед, и он уже не мог их открыть, его забирало в дворец сновидений. Пока он не услышал что шторка занавесок зашуршала, и не послышались шаги. Он приоткрыв глаза, с туманом взглянул на происходящее в гостиной.       Абаккио придерживая одной рукой за торс Бруно, а другой кладя ему на плечо, вел его в середину гостиной. Наранча внутренне содрогнулся; он молился не увидеть что-то даже мимолетно похожее на то, что он видел двадцать минут назад, он уже не смог бы пережить такую сцену с участием близкого ему сердцем Буччеллати. Парни не выглядели слишком пьяными, по-видимому прохлаждали голову на балконе; он и сам частенько вместе с ними там сидел, пока не засыпал, а Леоне, как рассказывал ему увлеченно Бруно, относил его на руках на диван. Судя по тому как они спокойно прошли на середину, они даже не заметили персиковый ком на диване. Сквозь пелену на глазах, он мог увидеть смущающиеся лица. Быстро смекнув куда дул ветер, Наранча понял что они собираются танцевать. Его недоумение разгоралось: что это за любовная эпидемия такая? Бруно прижавшись лицом к груди парня медленно покачивался из стороны в сторону. Абаккио опустив свою голову на макушку своего возлюбленного, не отставал от такта. Со стороны все это выглядело как обжимания с легким раскачиванием туловища. Щеки Наранчи резко вспыхнули, это был акт откровения для него. На миг он подумал: это то, о чем мама рассказывала ему в далеком детстве, настоящая, искренняя любовь. Этот полный преданности взгляд, доказывающий что их сердца не существуют по отдельности, у них один орган на двоих.       — Я люблю тебя, — еле слышно проговорил голос принадлежащий Буччеллати.       — Я тоже тебя люблю, — ответил хриплый голос.       Закутавшись посильнее в плед, таким образом что бы его не услышали, он почувствовал что одинокая слезинка скользнула вниз по его щеке. Он был вымотан и истощен. Наранча засыпал. Последнее что он почувствовал — поцелуй на затылке.

      Следующее утро наступило вместе с чириканием пташек на миндальном дереве, и невыносимым похмельем. По традиции, все просыпались под вопли Мисты, что он опаздывает на работу. Услужливо предложенный стакан минеральной воды, Наранче — апельсиновый сок. В ответ Миста получал благодарности и стоны. Все расходились по домам.       Одевая джинсовую куртку, Наранча Гирга краем глаз заметил, как трогательно сюсюкался владелец квартиры с Джорно, чмокнув его на прощание, Гвидо пожелал ему удачного дня. Когда взгляды Мисты и Наранчи пересеклись, парень пытался передать всю его ненависть к нему. Миста лишь мягко склонил голову.       Это была очень бурная и веселая попойка…