Апельсин

            Как не любить землю? Нам чужды земные радости. Не смотря на то, что счастье земное ненамного превосходит счастье небесное, мы продолжаем бессознательно отдавать выбор в пользу жизни, даже если загробный мир кажется слишком сладостным местом и прерогатива того мира избавить нас от мучительных страданий на земле. Возможно, будем склонны полагать, слишком привязаны к ней.       Вглядываясь в великолепно голубое небо понедельника, внезапно забывались все тревоги и раздоры внутри себя. Наранча, буквально мурлыча, ластился под солнечными лучами. Внутренне ему было сложно верить тому, что он дожил сегодня до того, что бы полежать в его излюбленном месте, где небо казалось чище всего. Растянувшись на школьной скамейке, Наранча закинул руки за голову; в ушах играл бойкий рэп из 95-х, и у него было тридцать минут на наслаждение жизнью.       Легкая вуаль перистых облаков, кое-где накрыла полотно неба, будто холодные волны в океане: вот-вот начнут двигаться и разбиваться друг об дружку. А за волнами, прятались стайки рыб, совершенно разных размеров. Они образовывались в созвездия и в темноте мигали рыбьими глазами. Дунул ветер. Парню показалось, что он собирался развеять его фантазию. Хотелось на море, прогуляться вдоль берега, надышаться соленым запахом, и заснуть в волнах, а проснуться лишь тогда, когда умрут и те волны. Сквозь биты он слышал прибой, крики чаек. Они его звали, звали бежать вперед. К волнам, в море. Не чувствовать вечных утрат. Стать природой.        Ему улыбалась эта мысль, природа была частой гостьей в его сознании; говоря откровенно, он любил её. Наранча никогда не подавал внешне признаков чувствительности к таким мелочам. Но для него жизнь не была такой яркой без долгих закатов и пасмурного неба, поливающего людей редким дождем. Почему бы не стать вечной природой? Стать каплей дождя, и разбиться об крышу дома или же, быть одним из лучей солнца, ласкающих листву деревьев.       От всех этих философских мыслей в голове отвлек долгий звонкий свисток тренера. У кого-то шла тренировка по волейболу. Приподнявшись на одном локте, он взглянул на спортплощадку. Девушки в коротких красных шортах разминали суставы, при этом громко хохоча между собой. Скользя по фигурам девушек, он зацепился за одну особу.       Высокая, крепкая девушка, подвязывала чёрные волосы; Гирге безумно захотелось потрогать их, и убедить свои предположения насчет того, что они на ощупь как шелк. Её смуглое лицо, выражало женскую энергию и очарование, на нём горел яркий румянец после пробежки. Веселые, искрившиеся голубые глаза. Можно было подумать, что если посмотришь в эти глаза — сразу же обогатишься этой энергией исходящей от неё. Гибкий и грациозный стан, красиво изгибался, когда она вытянувшись, затянула высокий хвост. Она выглядела любящей всё и всех вокруг и Наранча был уверен, все её любили в ответ. Подруги, столпившись вокруг неё, слушали как она что-то оживленно рассказывала, при этом выполняя упражнение на растяжение бедренных мышц. У Наранчи, если бы он находился в анимационном мультфильме, повалил бы пар из ушей. Сердце колотилось как безумное — это было совсем непривычное и новое чувство для него. Слегка задержав дыхание, он проследил за тем, как она кивнув своим подругам, кинулась бежать в ряду. Волосы её вились и блестели на солнце. Для Наранчи, в этот миг она казалось самой красивой девушкой в этой вселенной. Она будто сошла с картины Сандро Боттичелли «Рождение Венеры». Только с богиней можно было её сравнивать.       Всю тренировку, Наранча не сводил с неё своих восхищенных глаз. У него оставалось пятнадцать минут до начала занятий. Девушкам дали небольшую передышку и все врассыпную разошлись по углам. Черноволосая девушка жадно глотала воду и даже такое банальное действие выходило у неё крайне красиво. В его голове билась живая мысль, подойти к ней и познакомиться, при этом оставить о себе представление, как о настоящем дамском угоднике. Впопыхах осмотрев свое одеяние, он решил, что сейчас ничего не исправишь: рыжая бандана спуталась в черных лохматых волосах, хоть это и выглядело неаккуратно, он считал это комфортабельным и стильным, таким же стильным как и его крутые напульсники в тон бандане. Чёрная футболка с надписью на груди «THUG LIFE», как у истинного фаната 2Pac, однако к сожалению, эта футболка была ему на два размера больше: на нем она висела так, будто это туника, а не футболка, благодаря чему, визуально он выглядел, несмотря на свою естественную субтильность, ещё тоньше.       Было страшно, очень боязно было так заявлять о себе. Ему пришла мысль разведывать о ней информацию. Кто знает, может это ему даст больше пользы…       На протяжении всей оставшейся недели он отчаянно следил за фигуркой заходящей в помещение аудитории. Томно вздыхал и провожал взглядом. Было невыносимо больно осознавать, что он не способен добиться внимания от неё и одновременно его грела мысль о том, что она существует и смогла бы стоять ближе, на много метров ближе. Хотелось смотреть прямо в глаза, заглядывать в душу и улыбаться в ответ. Нить привязанности к незнакомке укреплялась и становилась, казалось, такой же неразрушимой, как и алмаз. Единственно что он знал о ней — так это то, что она была милей ему всех девушек в этом здании; от неё веяло чем-то далеким и родным, чем-то давно забытым, но вновь воскресшим в его детском сердце.       — Анге-ел, — шептал про себя Наранча, когда она случайно кидала на него голубые глаза.

      — Ты мне правда ничего не сделаешь?       — Я посмотрю, сначала ответь, что она тебе сказала, — быстро отрезал Наранча. Нервы на пределе, все это время он думал о том, как стать ближе к ангелу. Ему пришлось тратить свои силы на то, что бы «попросить» её одноклассницу об одной просьбе. Он был далеко не из тех кто отличался терпением. Сидя на иголках все занятия, он ментально выдирал с себя волосы клочьями, пытаясь привести в порядок спутавшиеся в клубок мысли.       Его лицо принимало маниакальное выражение, на него было страшно смотреть. От прежних милых черт лица ничего не осталось.       — Она сказала… Ах, она сказала, что нет парня милее на свете, чем Паннакотта Фуго! — пропищала полная девушка. Сейчас созерцая перед собой какую-то там, то ли её подругу, то ли чёрт знает кого, он застыл. Ему послышалось?

Кто-то говорил, что ничего не повторяется дважды, хах?

      Сердце упало в пятки. Что? Паннакотта Фуго? Это что ещё за фамилия такая? Со смеху помереть можно! Какой-то отпрыск богатой семьи забрал сердце его ангела… Когда он успел?       Наранчу начало знобить. Девушка перед ним стала терять очертания, контур круглых щек начал терять фокус и всё, что он мог отчетливо видеть — её испуганное выражение глаз. Он чувствовал как утихает её голос, она кажется что-то спросила. Всё это перекрывал шум в голове.

Все возвращается.

      Наранча лишь чувствовал как закипает кровь в голове, становилось одуряюще плохо и душно. Хотелось задушить девушку перед собой: она врала ему нагло в лицо. В нем что-то боролось и терялось. Это такая ноша — видеть как в человеке что-то умирает, и он пытается заклеить эти трещины в себе ничтожным клеем ненависти. Он поднял на неё свое лицо. Бледные глаза выражали лишь коктейль из страха и ненависти, сомнения и ужаса.       — Ты соврала, безмозглая сволочь, — прошептал он.       — Я не виновата, что ты гребаный псих о котором хочется забыть как только увидишь, мне жаль твоих родителей! — истерично крикнула она не обворачиваясь, быстрым шагом удаляясь с места встречи в здание школы.       Скамейка перед школой не самое идеальное место для жалких слёз. Он обещал не плакать — он сильный, ему говорили быть сильным ещё с младенчества. Судьба сулила быть ему сильным. Он начал раскидывать мысли, затем собирать их, пересчитывать и вновь раскидывать.       При любых обстоятельствах — он никогда не поднимал руку на представительниц слабого пола. Просто потому, что каждый раз когда он собирается навредить девушке, перед его лицом предстает лицо матери. И после подобного хочется навредить себе. Его ангел возвысился до архангела, не важно о чем она думала и кого она любила. Это компенсация за то, что он без её ведома ходил и провожал её до самого дома. Она была бы недовольна такими новостями.       Значит, Паннакотта Фуго? Ему нужно было поискать его, а затем намылить его собачью рожу так, что бы не то что девушки, животные бы обходили его стороной. Складной нож, подаренный Мистой, давно лежал в кармане. Наранча заботливо поглаживал деревянную форму рукоятки. Ещё чуть-чуть и его прелесть напьется крови вдоволь — у неё был долгий перерыв.       Наранча сорвался со скамейки по направлению ко входу. Интуиция, как ни странно, подсказывала искать ему на доске почета — мечте каждого студента, учащегося в этом учебном заведении, сам Наранча, к сожалению, не мог входить в этот контингент людей; слишком много трудов ему стоило просто зачислиться в число студентов, это была даже не это заслуга — всё заслуженно выполнил его дядя. Стоя прямо перед доской почета, Наранча с самого низу начал искать студента по имени Фуго. Имени Фуго не оказалось ни на пятидесятом месте, и даже ни на тридцатом. Он был просто обязан убить его, вскрыть тому вены длинными вертикальными линиями, видеть как красные ленты текут по его рукам. Паннакотта Фуго — отличник, занимающий лидирующую позицию за последние два года. Наранча откровенно не соглашался с этим, это было крайне не справедливо. Парень, младше него на год, с лицом плейбоя, который ко всем прочим прелестям, является лучшим учеником с отличием в школе — уму непостижимо, ему было необходимо избавиться от него, закопать его труп, закутать его в страшном покрывале, который остался от его матери, закопать и забыть. Тогда, ангел влюбится в него, и он наконец-то обретёт счастье и будет не так одинок на этой бренной, грязной земле. Он снисходительно улыбнулся ярким, просто отвратительно фиолетовым, как раствор концентрированного перманганата калия, глазам. Когда его фотографировали, он явно не горел желанием давать фотографировать свой лик, и сейчас смотря на него, казалось, он высушивал из тебя все остатки души и чувств своими глазами, оставляя пустоту и что-то ещё. Ненависть?       Найти Паннакотту Фуго — было единственной задачей для Наранчи на этот день, на этот час, весь смысл его спокойствия крутился вокруг уничтожения этой персоны. Если бы у Наранчи была возможность красть какие-либо качества людей, то бы он с радостью лишил бы всех качеств Фуго. Он знал из какого он класса, ему лишь осталось найти на стене в коридоре расписание его класса и подождать у выхода из школы. Там Фуго пройдет дальше и Наранча его перехватит прямо за горло. Он устроит рандеву для его прелести и шеи Паннакотты Фуго.       Труд его остался не бесплодным. И вот, он уже стоит рядом с небольшой пристройкой у школы. Какое счастье, что занятия в этот замечательный день у Фуго продолжались дольше всех остальных классов. Время, которое выпало на долю Наранчи, он с удовольствием потратил на замечательный вкус апельсинового сока и грезы о том, как будет сидеть с ней где-нибудь и держаться за ручку, может быть он даже положит свою голову ей на острые колени, а она будет гладить его в успокаивающем жесте. Это был бы высший пик счастья, от характера таких мыслей росли появлялось желание летать, так высоко, как только возможно.       Небо было ослепительно голубым, а солнце буквально уничтожало все живое на своем пути. Не смотря на такую жаркую и неблагоприятную погоду, для Наранчи оно казалось очень далеким и обливало его холодным светом. От такого контраста хотелось испариться и телепортироваться на другой конец планеты, туда где прохладно и дожди. Даже изумрудная крона деревьев не давала ему малейший шанс на выживание от такого климата. Как бы сильно не мечтал он о симбиозе с природой, его нелюбовь к жаре была сильнее.       Минута, пятьдесят девять секунд, пятьдесят восемь секунд… Паннакотта Фуго выходит из здания — он одет совсем не по погоде: на нём сидит идеально выглаженный салатовый пуловер. Его руки плотно сжимали ручку кожаного портфеля. Как только вообще земля таких носит?       Сорок секунд, тридцать девять секунд, тридцать восемь секунд… Наранча подмечает про себя, что у того очень педантичный и холодный образ, он должен быть очень точный в расчетах, рассчитывающий все свои шаги наперед, и не имеющий должников. Наверное, человек с чудовищным характером.       Двадцать три, двадцать два, двадцать один… Сердце стучит как у кролика. У Наранчи слегка сбитое дыхание, адреналин хлестал по венам. Ещё немного и он будет счастлив.       Пять, четыре, три… На улице не души… Только легкий вскрик разрушил тишину в одно мгновенье. Наранча резко ухватил парня за шею, притянув его в свою сторону. Затем, прижав к себе тело, он резко оттолкнул того к кирпичной стене. Фуго с глухим стуком охнул от боли. Наранча что-бы окончательно показать парню с кем он имеет дело, подходит совсем близко: между их глазами не больше разницы двадцати сантиметров. Он держит открытый нож прямо у горла Фуго, его размеры не внушительны, но он отличался своей безумной остротой. Наранча пару секунд просто внимательно разглядывает своего противника, на таком близком расстоянии он казался совсем безобидным неудачником, совсем беззащитным, это приводило Наранчу в восторг — сегодня он подпортит ему репутацию. В ответ на него смотрело едва покрытое загаром, без единого изъяна, с довольно мужественными чертами, лицо. Позже, Наранча почувствовал как сильно ущемляет его гордость этот человек. Да, тут было на что смотреть и от этого он чувствовал себя уязвленным.       — Паннакотта Фуго, да? Ха, ты вообще знаешь как звучит твоя фамилия? Дали же фамилию, господи! — воскликнул Наранча срывающимся голосом, пиная того в живот коленом. Он не чувствовал привычную легкость, которая обычно посещает его при начале драки. Это было плохо, Фуго совсем не сопротивляется.       — Я собираюсь сделать так, что бы ты потом свою мать проклинал, что она тебя на этот свет родила… Не в моей прерогативе вот так вот разговаривать с людьми без причины. Но, твою мать! Паннакотта Фуго, ты отбираешь у меня все шансы на счастливое будущее с девушкой, которая мне нравится! Знаешь, ты все же такое дерьмо, раз даже не сопротивляешься. Чёрт возьми, я всегда хотел узнать: какого это убить человека? Паннакотта Фуго, ты позволишь мне заступить за эту черту морали? — Наранча хотел как можно сильнее довести до психологического давления парня. Он не улыбался, лицо напротив не вызывало смеха, а только тревогу. Фуго даже не дернулся. Он лишь загробно холодным голосом произнёс:       — Ты думаешь, я не знал, что ты будешь ждать меня? За кого ты меня принимаешь, ублюдок? Тебе так нравится эта девушка, да? Наверное просто сходишь с ума в своих мокрых снах, желая дотронуться до её кожи, и что же ты потом делаешь? Трогаешь себя? — произнес Фуго приблизившись к уху Наранчи. Рука на ноже мелко затряслась.       — Ч-что.? О чём ты, сукин сын, говоришь? — произнёс Наранча дрогнувшим голосом, слегка пошатнувшись туловищем.       Фуго воспользовавшись моментом, наносит апперкот и вырывает складной нож из ослабевшей руки. Наранча не ожидая отпора от жертвы, кое-как удержав себя от того, что бы рухнуть на землю спиной, шатаясь, падает на колени ничком. Из его рта вырвался стон боли, когда Фуго, подойдя сзади, пнул его по пояснице. От боли он упал туловищем вниз, оставляя колени согнутыми.       — Хотелось бы пошутить про хороший вид на тело, но это не уместно к тебе, ты слишком жалок, — снисходительно улыбнулся Фуго. Подойдя к телу Наранчи, он схватил того за руки и вывернул их, держа сзади. Изо рта Наранчи вырывалась новая порция стонов боли.       — Ты достаточно поиграл, было не очень, знаешь ли, приятно, когда ты меня ударил. Ты знаешь что такое свежевание? Не хочешь попробовать со мной? — Фуго начал игриво водить кончиком острия ножа водить по открытой, слегка покрывшейся испариной, коже спины Наранчи. — Будет очень больно, не буду обнадеживать на безболезненность, тебе понравится… Я знаю что ты гребаный мазохист, у тебя на лице написано как ты любишь боль.       Фуго лишь водил, надавливал, но не исполосовал его кожу. Он лишь хотел ответно напугать - это его крайне забавляло. Какой-то школьник, да к тому же старше его, вздумал ему угрожать.       — Ублюдок! Только попробуй ещё раз до меня дотронуться, я сам лично с тебя кожу сниму, со всего тела! — громко завизжал Наранча, вертя туловищем, пытаясь выбраться из-под рук Фуго.       — Ты можешь попробовать, только ты, скорее всего проснешься уже не в грязной комнате, а в гробу, я буду сам заколачивать гвозди в этот гроб, а ты будешь ещё живой, и будешь задыхаться, когда твой гроб накроют землей, — потусторонне ледяным голосом прошептал Фуго. — Мне так жаль, но даже та легкомысленная потаскуха не достойна такого психа, как ты, уж прости за прямоту.       Наранча внутренне рассмеялся, ему захотелось сказать, что его уже два раза на дню называют психом. Но его останавливали мысли о ноже. Он подумал, что ему будет противно брать после рук Фуго нож. Это его безумно огорчало. Слишком много огорчений за последние десять минут.       Горячие руки Фуго опустили его запястья. Плечи ужасно горели и ныли. Мысли о том, что ему нужно подняться и ударить его, вставали перед ним, но сил совершенно не было. Кажется, Фуго только что закопал его.       Шаги Фуго удалялись. Наступила мёртвая тишина.       Паннакотта Фуго… Мерзкая сволочь.       Наконец-то сев на колени, он посмотрел на свои руки. Определенное время он пытался набраться духу, что бы заставить мозг функционировать и посылать импульсы по всем конечностям. Отряхнувшись, он осмотрелся вокруг — он не мог уходить без одной вещи.       Страх и беспокойство овладели им. Где его прелесть? Преклонившись перед травой, он с расстроено выпяченной губой отчаянно пытался найти складной нож - ножа нигде не было. Затем, подняв глаза к небу, он осознал тяжесть на его плечах; тяжесть не уровня обыкновенного огорчения, а настоящей трагедии для Наранчи. Легче не было, казалось, что вся негативная энергия лишь удвоилась в нём. Глаза застилала солёная влага. Он не будет плакать перед этими деревьями, его слезы предназначены только для стен его квартиры.       Ублюдок Фуго забрал у него нож. Это значило лишь одно — Наранче придется вновь поквитаться с ним, отвоевать собственный нож, которому он так свято поклонялся.       Грустно усмехнувшись, он сделал выводы за день: потеряна гордость и нож.