***
У нее пока не получалось перекидываться в летучую мышь, но трюк с туманом давался легко. Используя его, Ванесса теперь стояла посреди небольшой камеры, разглядывая скорченную фигуру. От того Рэнфилда, которого она смутно помнила, мало что осталось: перерождение изменило его, как и всех их. Но голод изменил его еще больше. Без притока человеческой крови кожа стала совершенно белой, так, что через нее ярко просвечивали голубые вены. Глаза поблекли, подернулись молочно-мутной пеленой. Умереть Рэнфилд не мог, но страдал от голода и был настолько истощен, что даже не пытался выломать хлипкую решетку на окне, чтобы сбежать. Сил у него осталось не больше, чем у человека. Ванесса обвела глазами камеру. Несколько иссохших крысиных хвостов в углу и обрывки грязно-бурых шкурок — вот и вся добыча, которой ему когда-то посчастливилось притупить жажду крови. Дрожа, Рэнфилд бросился к ее ногам, распластался всем телом по каменному полу. Он знал Ванессу другой и видел, ощущал, кем теперь она стала. — Поднимись, дитя. Он замотал головой и съежился. Ее статус довлел над ним, вынуждая пресмыкаться. — Ты осознаешь, за что тебя оставили здесь, Рэнфилд? Вскинув голову от пола, он заговорил быстро, заглядывая Ванессе в глаза. Голос срывался с шепота на крик: — Простите, простите меня... Это все сука Сьюард! Она вколола мне какую-то дрянь, я не мог совладать с собой... Пощадите, госпожа! Я буду самым верным, самым кротким вашим слугой... Слова перешли в судорожные рыдания, сотрясающие худое изможденное тело. Ванесса видела его искреннее раскаяние, чувствовала его желание выбраться наконец из этого царства вечного голода и одиночества. Время бессмысленно, когда впереди вечность. Но не для Ренфилда. Он сжат, он заключен в каменный мешок. И вынужден весь день прятаться, переползая из угла в угол, чтобы избежать прикосновения солнечного луча. Изо дня в день. Окошко слишком крошечное, чтобы испепелить его целиком, но может оставить неприятный ожог, который без должного питания заживать будет долго. Очень долго. Доктор Сьюард проявила истинно человеческое "милосердие", обрекая беднягу гнить в лечебнице до скончания веков, вместо того, чтобы подарить ему смерть. Она пообещала похлопотать за него перед хозяином. В конце концов, не ей решать его судьбу. Ванесса лишь проведала его, вызнала, готов ли он к прощению, не потерял ли он разум в заточении. Неконтролируемый вампир — что может быть опаснее для семьи? Рэнфилд подполз ближе, осторожно коснулся пальцами краешка платья, благодарно припал тряскими губами к подолу. Склонившись, Ванесса быстро провела рукой по спутанным волосам. И растворилась, вытекла через щели окна бесплотным туманом. Великолепие ночного Лондона заворожило ее, заставило задержаться на широком карнизе, чтобы полюбоваться видом. Из камеры Рэнфилда послышался тихий скулеж. Повернув голову, Ванесса заглянула сквозь грязное стекло. Сидя на коленях, тот прижимал к носу пальцы, которыми минуту назад касался ее платья, шумно вдыхал ее запах, со стоном выдыхал. Приоткрыл рот и принялся яростно их вылизывать. Язык его двигался быстро, дыхание сбивалось, дрожало. Блаженно зажмурившись, Рэнфилд поспешно сунул влажную от слюны ладонь под длинную больничную рубаху. Коснулся себя, резко выдохнул. Рука под тканью задвигалась, вторая уперлась в пол. Ванесса с любопытством наблюдала за его действиями, склонив голову. Подняв напряженное лицо к потолку, он ускорился, по прежнему не открывая глаз. И бегло проводил языком по пересыхающим от частых выдохов губам. А потом на несколько секунд задержал дыхание. Тело его выгнулось, крупно задрожало, изо рта вырвался хриплый протяжный стон. Голова тут же расслабленно поникла, качнулась на тонкой шее. Ниже живота по рубашке расплывалось небольшое темное пятно. Увиденная сцена раньше вызвала бы у нее приступ тошноты, а теперь лишь позабавила, но закончилась так быстро, что Ванесса неожиданно почувствовала какую-то волнительную незавершенность. Неужели вид этого жалкого самоудовлетворяющегося существа смог возбудить ее собственную похоть? В камере Рэнфилд сжался в комок на охапке несвежей соломы, подтянув колени к животу. Наверное, в своей человеческой жизни он был легковозбудимым мужчиной, а перерождение еще усилило эту черту. Да и сколько он не видел женщин? Сколько прошло? Два? Три года? Стук ее каблуков разносился по пустынной улице. Глаза видели все в мельчайших деталях: каждый камень мостовой, каждую трещинку в кирпичной стене, каждый шрам на изрытом оспинами лице мужчины, попытавшегося напасть на нее. Ее пальцы легко погрузились в жирную шею, в горячую мякоть податливой человеческой плоти. Приподняв его над собой, Ванесса смотрела прямо в залитые предсмертным ужасом глаза, чувствуя жаркие капли крови на своем лице и твердость шейных позвонков под пальцами. А потом захохотала, запрокинув голову. Красные китайские фонарики мягко качались от ветра. К восточному аромату от торговых рядов рынка специй примешивался тяжелый привкус крови: на ржавых крюках для мяса раскачивалось несколько обглоданных человеческих тел. И среди них — прекрасная молодая девушка. Длинные, потрясающей густоты волосы почти полностью прикрывали растерзанное стройное тело, а запах... У сытой Ванессы рот наполнился слюной. Склонившись, вампиры с тихим шуршанием попятились назад и замерли. Нахмурившись, она подманила длинного сухого парня. — Он уже видел это? Бенджамин кивнул. — Где твой младший брат? — Наверху, с хозяином. Развернувшись, Ванесса поднялась по ступенькам, тихо проскользнула в приоткрытую дверь, откуда слышался голос мужа. — Мы не безмозглые оборотни, не способные контролировать собственные потребности. Если все начнут поедать молодых женщин и мужчин в угоду своим прихотям, откуда возьмется пища на следующую сотню лет? Кто будет размножаться? Они просто выродятся. Нам нужно заботиться о своем стаде. Мы, словно пастухи, бережем его. Юные особи сладки и приятны, но мы должны резать их лишь в крайнем случае: когда наша тайна может быть раскрыта, когда это может нам угрожать... Заметив ее, Дракула развернул Уолтона за плечи и досадливо подтолкнул в сторону двери. — Что случилось? — невинно поинтересовалась она. — Твой любимчик снова предался чревоугодию. — Оставь его. Ты же все понимаешь. Мальчишку обратил собственный брат, на руках которого тот едва не умер от чахотки. Обратил, нарушив правила, за что был наказан на восемь лет: срок, равный возрасту малыша. Теперь Уолтон — взрослый мужчина в неразвитом маленьком теле, которого, как и всех здесь, сжигает голод и похоть. Но женщины только смеются и щелкают его по носу. Не дорос, мол. Косятся на детские брюки с ухмылкой. А идти к человеческой женщине за этим... Из доступных удовольствий несчастному осталась только еда. Перед едой он благоговел. И за кусок сладкой молодой плоти готов был выполнять любые поручения. А как легко, как ловко ему удавалось заманивать в этот пустынный район "паршивых овец" людского стада — слюнявых растлителей малолетних мальчиков. Да и на возрастных женщин его свежее от сытой жизни лицо действовало располагающе. Даже Ванессе не удалось устоять перед его обаянием. — Понимаю. Но не могу позволить ему так поступать. У нас не так много правил, и одно из них работает для всех. От этого зависит наше выживание. — Ты прав. Просто мне его... жалко. — О, ты еще так человечна, любовь моя. Иди сюда. Устроившись у его ног, Ванесса положила голову на колени мужа. Рука Дракулы мягко провела по темным волосам, перебирая длинные пряди. Она почувствовала, как раздражение понемногу покидает его. — Я знаю о чем ты попросишь. И прощу его. В последний раз. Попытайся донести это до него так, чтобы он понял. Он повернул голову к окну и Ванесса залюбовалась резким профилем. Во внешности ее мужа сложно увидеть англичанина, француза или итальянца. Было в нем что-то нездешнее. Утонченная привлекательность и потусторонний магнетизм. Тишину нарушил крик ночной птицы. Той, кажется, тоже совсем не хотелось, чтобы вставало солнце. Ванесса вздохнула. — Рэнфилд плохо выглядит. Совсем одичал. — Он позволил себе лишнего? — Нет... Просто мой визит настолько впечатлил его, что он поторопился удовлетворить сам себя. — Вот как? Прямо у тебя на глазах? — Нет, он не знал, что я наблюдаю, — она прикрыла веки, наслаждаясь прикосновением, а Дракула тихо засмеялся. — Что тебя развеселило? — Ничего. Если одно твое присутствие так подействовало, представь, что бы с ним было, подгляди он как ты удовлетворяешь себя, — рука соскользнула на шею, смех затих. Вдох. Выдох. Он вбирал в себя ее запах. Потом подхватил на руки и отнес на кровать. Голос его зазвучал ниже, глубже: — Что бы стало с бедным Рэнфилдом, подсмотри он, как ты раскидываешься на кровати и ласкаешь себя там. Будто в подтверждение своих слов, он раздвинул ей ноги, ладонью проникнув под нижнюю юбку. Пальцы коснулись чувствительной точки и сжали внутреннюю сторону бедра. Потемневшие глаза внимательно оглядывали ее запрокинутое лицо, грациозно выгнутую шею. — Продолжай, — хрипло попросила она, прижимаясь теснее. Его голос возбуждал не меньше его рук. Сладкая дрожь предвкушения прошла по ее телу. — Что бы произошло с несчастным Рэнфилдом, если бы он узрел твой экстаз?.. — О, прошу тебя! — Я ощущаю твою влагу, — его шепот чувственный, проникающий. — Когда ты видела, как он делает это, ты почувствовала желание? — Да... Не мучай меня! Сорвав с себя брюки, он одним резким движением вошел в нее, впиваясь губами, терзая ее рот. Ванесса рванулась навстречу, заполняя всю себя. Они едины. Мрак и Тьма. Он рвал, хватал, душил своими поцелуями, растворяя в себе, растворяясь в ней. Его огромные крылья тенью трепетали на стене. Их обоюдное, сокрушительное наслаждение высвобождало древнюю черную энергию. — Мой демон, — мурлыкала Ванесса, зарываясь пальцами в его волосы. — Мой дракон... — В лунном свете твои глаза светятся красным, словно у кошки. Мне нравится, — прошептал он в ответ, нежно обводя кончиками длинных пальцев ее грудь. Улыбнулся: — Рэнфилд определенно настроил тебя на нужный лад... Завтра же навести его, сообщи о скором воссоединении с семьей. А после — сразу ко мне. — Ты не ревнуешь? — К Рэнфилду? — Его глубокий, гортанный смех отразился от стен. — Нет. Ты сама еще не понимаешь, как глубоко это в тебе: дар манипуляции. Ты вся настолько пронизана этим искусством, что делаешь это не осознавая, подсознательно. Любым способом привлекаешь к себе союзников: угрозами, страхом, посулами или — своей привлекательностью. Это ты, такова твоя природа, моя маленькая ночная хищница — окружать себя преданными адептами. Я не ревную тебя ни к живому, ни к мертвому, ни к мужчинам, ни к женщинам. Ты играешь с ними, но никогда не опустишься на одну с ними ступень. Ты выше их и знаешь где твое место. Меня лишь восхищает, как быстро проходит твое обучение, как легко дается. Будто ты была рождена для того, чтобы стать матерью зла. Рождена для меня.***
Рэнфилд ощутил ее присутствие даже раньше, чем она сумела воплотиться в свою телесную оболочку. Пожирал Ванессу глазами. Она вспомнила, как он смотрел на нее в приемной доктора Сьюард. Тогда ей было это странно и неприятно, теперь эти воспоминания вызывали лишь усмешку и легкое любопытство: предавался ли он рукоблудию пока она находилась в кабинете? Он упал на колени неловко, покачнувшись: руки его сегодня спеленуты смирительной рубашкой. — Скоро мы заберем тебя отсюда. Надеюсь, ты будешь служить нам верно. — О, да, госпожа, да, — он быстро закивал, заискивающе глядя в глаза. — Поднимись. Встань на ноги, Рэнфилд. Тот торопливо вскочил, застыл перед ней, чуть сгорбив плечи. Кожа пергаментно белая, веки воспаленные, почти прозрачные. Медленно протянув руку, Ванесса коснулась бледной щеки, пристально наблюдая, как на мгновение он прикрыл глаза. Выдохнул. Она сделала еще один маленький шаг ближе: — Но если предашь снова, я лично скормлю тебя твоим братьям и сестрам. Не моргая, он закивал головой, словно марионетка. Ее рука плавно, ласкающим движением, перешла на шею и дальше, на плечо. Запах его вожделения дразнил обоняние. Ванесса скользнула взглядом вниз. Смирительная рубаха под животом заметно оттопыривалась. Его кадык нервно дернулся, сглатывая слюну. Ванессе хотелось одновременно уйти, чтобы подсмотреть, как он будет справляться со своим возбуждением без помощи рук, и остаться, чтобы сильнее подогреть его чувственность. Ее ладонь начала неторопливо спускаться с плеча. Взгляд Рэнфилда лишился всякого выражения, пьяно расфокусировался: похоть завладела его разумом, заставляя сосредоточить все внимание только на ее движениях. Ванесса коснулась впалого живота. Зажмурившись, Рэнфилд задрожал, шумно втягивая носом воздух. Он едва заметно приподнимался на мысках, чтобы хоть как-то ускорить прикосновение к своей плоти. И вздрогнул когда рука Ванессы накрыла твердую выпуклость через жесткую ткань смирительной рубашки. Мягко обняла пальцами, сжала. Трясущиеся губы его приоткрылись, исторгнув придушенный стон. Напряженно согнувшись, Рэнфилд ткнулся лбом ей в плечо, в исступлении старась прижаться как можно теснее к протянутой руке. А бедра неосознано дернулись навстречу, желая усилить трение. И тут же испуганно замерли. Тело мелко затрепетало, каждая мышца — словно натянутая струна. Она не стала его отталкивать. Поглощала, пила, впитывала в себя пряно-томительную тяжесть его возбуждения. Положила другую ладонь на бледную щеку — большим пальцем по потрескавшимся губам, резко выталкивающим воздух возле ее шеи. Плотнее обхватила внизу, вытягивая еще один мучительный стон. Лишая контроля. Подрагивающие бедра судорожно толкнулись вперед. Еще, и еще раз. Он едва удерживал себя на полусогнутых ногах и только невнятно, со всхлипом, вымаливал разрешение закончить начатое. Тронутая его нежеланием оскорбить ее, испачкав своим семенем, Ванесса прижала лохматую голову сильнее к своему плечу, шепнув "Сделай это". Прерывистый вздох, захлебывающийся, рваный. Несколько мелких, нетерпеливых рывков и по его телу прошла сладкая судорога. Конвульсивно содрогаясь, Рэнфилд раздавливал последние волны удовольствия об ее ладонь. И звуки, которые он издавал, разжигали ее собственную страсть. Как вино перед обедом разжигает аппетит. Рэнфилд сполз на пол, пряча лицо в легкой ткани ее платья и едва не упал, когда она бесшумно покинула каморку. Дракула сидел в мягкой темноте их покоев. Один. Он смотрел на нее. — Я жду тебя. Его голос грохотал в голове, отдаваясь жаркой пульсацией между ног. И она приникла к нему, сама дрожа подобно Рэнфилду, пока муж аккуратно, будто нарочно желая продлить ее агонию, освобождал каждую пуговицу платья от петли. Пока он сзади касался ее шеи губами, расшнуровывая корсет. О, этот голод не погасить горячей кровью. Этот голод мог утолить лишь он. Воздух из комнаты куда-то исчез. Опустившись на прохладные шелковые простыни, Дракула прижал ее спиной к своей груди. Ягодицами она чувствовала его возбуждение и выгнулась, сильнее уперевшись в его естество. Рот мужа жадно впивался в ее шею, обжигал холодом дыхания спину. Схватив его руку, Ванесса нетерпеливо направила ее себе в промежность. Ловкие пальцы легко заскользили по влажному лону. Они дразнили, не давая той силы прикосновения, которой так жаждало ее тело. Глухо застонав, она откинула голову назад, на жесткое плечо, и начала извиваться, мучительно желая получить удовлетворение. Ей нужна, просто необходима разрядка, сейчас, немедленно. Но, как только движения Ванессы стали беспорядочными, хаотичными, муж замедлился, ухватив ее за бедра, не давая возможности двигаться. Удерживая на самой грани. Продлевая невыносимо сладкую пытку. Ее жалобные просьбы продолжать, кажется, совсем не действовали на него. Вынудив Ванессу немного остыть, он вошел в нее на всю длину и от этой дополнительной стимуляции она мгновенно получила долгожданное освобождение. Забилась, сдавленно вскрикивая на каждый сладкий внутренний спазм. Он проникал в нее снова и снова, сильно, ритмично. Крепко обхватив поперек живота. И где-то глубоко между ног напряжение снова начало неумолимо нарастать. Стоны Ванессы, больше похожие на рыдания, тонули в непрерывных движениях внутри нее. Вжимаясь спиной в грудь мужа, она вцепилась в его руку, но пальцы ослабели, соскальзывали. Она едва не задохнулась от новой, краткой и ошеломительно яркой вспышки удовольствия. Внутренние мышцы напряглись и тут же ощутили сильную ответную пульсацию его наслаждения. Рычание возле ее уха перешло в тяжелое прерывистое дыхание. Еще не успев отдышаться, Ванесса обернулась. Обняла ладонями красивое утонченное лицо. — Я люблю тебя. Он мягко поцеловал ее губы. — Сколько жизней я ждал тебя, любовь моя... И вот, наконец, ты здесь.***
Угасал кровавый закат. Вечерняя газета, небрежно брошенная на столик, с тихим шелестом сползла на ковер. Дракула устало потер глаза, поднялся и подошел к окну. Обнял Ванессу, наблюдающую через стекло за меняющимися красками исхода дня. — Могу я предложить своей обворожительной жене развеяться? И заодно забрать Рэнфилда. Он наверняка уже собрал свой саквояж... Ванесса улыбнулась. — С удовольствием составлю тебе компанию. Она первой заглянула в окно камеры. И замерла от неожиданности: Рэнфилд корчился на полу. Санитар одним движением за шкирку вздернул его на ноги и начал отрабатывать удары руками. Тот пытался уворачиваться, пытался ударить мужчину в ответ плечом и приглушенно выл в отчаяной ярости. И от собственной беспомощности: руки его снова надежно связаны смирительной рубашкой, между зубов всунут кожаный кляп, закрепленный на затылке тонкими ремнями. Неистовый гнев волной затопил все ее существо. Рэнфилд не может быть игрушкой в чьих-то других руках, он принадлежит ей! Она возникла между ними, исходя змеиным шипением, вынудив здоровяка отшатнуться в недоумении и ужасе. Пригвоздила к месту одним взглядом. А Дракула дружески приобнял, прижав руки к телу. Ее муж казался вдвое тоньше и на голову ниже санитара, но тот не мог пошевелиться. Развернувшись, Ванесса аккуратно вынула изо рта Рэнфилда кляп, сорвала застежки рубахи, высвобождая руки. Из разбитых губ не текла кровь: в истощенном теле ее осталось слишком мало. Он еле стоял на ногах, сотрясаемый лихорадочной дрожью. Дракула подтолкнул к нему мужчину. — Ешь, дитя. Утробно рыча, Рэнфилд бросился на своего обидчика, разорвал ему горло и пил, пил, пил... Чувствуя на своей талии приятную тяжесть от руки мужа, Ванесса с улыбкой наблюдала как кожа Рэнфилда, напитываясь чужой кровью, приобрела здоровый вид, как прояснились подернутые пеленой глаза, как налилось гибкой силой худощавое тело. Насытившись, он почти сумел вернуть себе человеческий облик. Мертвый санитар опустошенным мешком лежал у его ног. Тяжело дыша, Рэнфилд поднял голову. Взгляд его голубых глаз приобрел такое выражение, что у Ванессы что-то сжалось в груди, там, где билось когда-то человеческое сердце. Она протянула руку. — Идем домой, Рэнфилд.