***
Роуману всю ночь снились кошмары. Темные деревья, глухой лес и он, бегущий вслед за девушкой в красном спортивном костюме. Она кричала, нервно оглядываясь на бегущего за ней молодого человека. По ее виску стекала струйка крови, и Роуман чувствовал ее запах, от которого бежал еще быстрее. Когда девушка глухо зарыдала, оказавшись придавленная всем телом Роумана к земле, парень открыл глаза. Оливия Годфри сидела на краю его кровати и ласково убирала со лба сына пряди волос. Увидев, что Роуман проснулся, женщина убрала руку, выдавив из себя подобие улыбки. — Плохой сон? — спросила Оливия, доставая сигарету из пачки, лежавшей на тумбочке возле кровати Роумана, и прикуривая ее. Годфри не ответил ей, лишь нашел среди подушек свой телефон и прочитал сообщение от Литы. Он знал, что оно там есть, потому что сестра всегда просыпалась раньше, даже летом, когда сон можно было не контролировать совершенно. Девушка говорила, что не хочет упускать утро. Роуман считал преступлением летом просыпаться раньше полудня. — Лита? — раздался голос Оливии. Роуман забыл, что она еще здесь. — Хочу отвести ее сегодня в парк, — сказал Годфри, тоже выуживая из пачки сигарету. Роуман курил с тринадцати лет и Лите это не нравилось. И каждый раз, прикуривая очередную палочку смерти, он вспоминал, что Лите это не нравилось. — Ты собираешься идти на учебу в этом? — Оливия двумя пальцами подхватила с пола рваную рубашку Роумана и бросила ее перед ним. — Меня все устраивает, — ответил молодой человек, даже не глядя на мать. Он примерно представил, сколько времени ему понадобится, чтобы закинуть в себя сэндвич, запить его бутылкой пива, собрать свое тело, и довезти его на автомобиле до дома Литы. «Ты. Я. Парк. Сегодня в 14.00». Роуман отправил сообщение. Оливия, почти докурив сигарету, спокойно прогуливалась по комнате сына и разглядывала его старые вещи: поношенные джинсы, футболки, на которых от времени уже стали появляться дырки. Роуман Годфри часто путал винтажный стиль со стариной. — Ты идешь за новой одеждой, потому что я, кажется, только что испортила твои любимые джинсы, — с легкой полуулыбкой сказала женщина, затушив сигарету о небрежно сложенные на стуле джинсы сына. — Проведешь последний день лета с матерью. Роуман, теперь уже следивший за каждым движением женщины, откинулся на подушки и мысленно выругался. Если уж он был невыносим, то, какое прилагательное подошло бы Оливии? Его мать никогда не терпела, если что-нибудь шло не по ее плану. Если ей нужно было, чтобы планета остановилась, та останавливалась после одного ее взгляда. — Не переживай, милый, я что-нибудь придумаю, — сказала Оливия, выходя из комнаты. — Жду тебя внизу через двадцать минут. Сделав последнюю затяжку, Роуман затушил сигарету о дно стеклянной пепельницы, стоявшей на тумбочке, и вновь взял в руки телефон. Его раздражало, что с возрастом он уже не мог приходить к Лите домой, когда ему вздумается и засыпать на ее кровати в окружении десятка мягких игрушек, уговаривать ее выбраться из окна глубокой ночью, чтобы поиграть в охотников за приведениями; Лита большую часть времени олицетворяла собой маленький экран телефона. Теперь еще и последний день лета придется провести в магазинах, которые Роуман терпеть не мог. «Отмена. Оливия» Годфри отправил всего два слова, но он знал, что Лита поймет его. Он ощущал физически, как меркнет на лице ее улыбка, как она размышляет сейчас, что бы ответить такое, чтобы они не расстроились еще больше. Роуман чувствовал Литу сильнее, чем того требовали обычные отношения двух кузенов. Они действительно понимали друг друга без лишних слов. Приняв душ и надев на себя то, что осталось от джинсов, Роман спустился на первый этаж по широкой винтовой лестнице, где его уже ждала мать в безупречно белом брючном костюме. — А завтрак? — спросил Роуман, проходя мимо матери на кухню. — Заедем в ресторан по дороге, — сказала Оливия, направляясь ко входной двери. — Вечером придет портной, чтобы снять мерки для костюма. — Ты еще и вечер мой распланировала? — поинтересовался Роуман, не двигаясь с места. Кажется, с Литой они теперь увидятся только в школе. — Для твоего же блага, родной. Оливия уверенной походкой вышла из особняка и направилась к автомобилю, возле которого уже ждал водитель. Роуман еще раз заглянул в телефон. «Попытайся не убить Оливию, братик» Роуман попытается, очень сильно.***
— Мы не пойдем в парк, — сказала Лита, откладывая телефон в сторону. Она невидящим взглядом уставилась на вафли, где сахарная пудра уже начала превращаться в маленькие сладкие капли. — У него появились дела с Оливией. От упоминания этого имени Мэри Годфри поежилась и словно вся покрылась иголками с ног до головы. В отличие от отца, мать не переносила тетушку Литы на физическом уровне. — Стоит сходить с кем-нибудь другим, дорогая, — сказала Мэри, ставя перед Литой чашку горячего чая. — Позови кого-нибудь из школы. Джона, например? Он неплохой парень. Лита подняла удивленные глаза на мать. В последнее время ей казалось, будто родителей куда сильнее волнует то, что у Литы нет молодого человека, чем саму Литу. Но девушка не знала, как объяснить матери, что она не хочет, чтобы вместо Роумана с ней шел кто-либо другой. Она даже не могла представить себе эту ситуацию в теории. В школе с Литой общались многие девочки, ухаживало несколько молодых людей, но Годфри закрывала на это глаза. Ни с одним человеком в мире ей не было так спокойно и хорошо, как с Роуманом. В ее воображении не складывалось, что она может звонить или писать вечерами кому-то другому. Этому противилось все ее естество. — Мне нужно дочитать книгу по учебе, — соврала Лита, потому что все книги были прочитаны ею еще в начале лета, задания выполнены, подшиты и разложены по нужным папкам. — Лучше останусь дома. Мэри Годфри повернулась к дочери и наградила ее самым обеспокоенным взглядом, на который только была способна. Не в силах выдерживать его, Лита увлеченно принялась за вафли. — Тогда поможешь мне с ужином, — сказала Мэри, не переставая следить за движениями дочери. — Ты все еще не ешь мясо? — Два года, мама, — улыбнулась Лита. — Я скажу тебе, если что-нибудь изменится. — Значит, ризотто с овощами, — вздохнула Мэри Годфри. Остаток дня тянулся настолько медленно, что Литу перестало радовать даже теплое летнее солнце. Она еще раз проверила все книги, которые пригодятся ей в первый учебный день, погладила кремовую блузку без рукавов и воздушную юбку плиссе чуть ниже колена — вещи, в которых она завтра пойдет на учебу. Годфри уже накрывала на стол вместе с матерью и отцом, когда позвонил Роуман. Она никогда бы не смогла объяснить словами то, что чувствует, когда слышит его голос. Словно до этого она блуждала по темному лесу несколько дней, а в ту секунду, как услышала его голос, снова оказалась дома. — Лита Годфри? — раздался в телефонной трубке теплый, бархатный голос брата. — Оливия жива? — спросила Лита, отходя в гостиную, потому что взгляды обоих родителей уже устремились в ее сторону. — Жива и выкупила для нас парк на всю ночь, — сказал Роуман. Лита слышала, как он улыбнулся. — Она… что? — громко переспросила девушка, привлекая внимание родителей. Маленькая Годфри на секунду прикрыла телефон рукой и ответила родителям на их удивленные взгляды. — Я все-таки иду в парк! — Я буду у тебя через десять минут. Успеешь? — спросил Роуман. — С трудом, — ответила Лита, а глупая улыбка не сходила с ее лица. Последний день лета с братом. Вот теперь все на своих местах. — Езжай медленно и останавливайся на светофорах. — И не подумаю, — ответил Роуман, улыбаясь сестре через телефонную трубку. — Собирайся. — Слушаюсь! — Лита нажала «отбой», уже стоя перед своим небольшим шкафом с одеждой. Времени на раздумье было не так уж много, и Лита выбрала лимонное короткое платье, которое она не надевала очень давно, накинула сверху розовый укороченный кардиган и остановилась перед зеркалом. Годфри распустила хвостики, которые сдерживали ее мягкие волосы, и они рассыпались по спине золотым каскадом. Лита внимательно оглядела себя в зеркале и улыбнулась собственному отражению. Как это устроено, что только Роуман Годфри оживлял ее душу и распускал в ней цветы, наполнял ее свежим воздухом. Лита никогда не задумывалась об этом и отгоняла эти мысли всякий раз, когда они появлялись. В этот раз сделать это ей помог звонок брата. — Собралась? — спросил Годфри, вероятнее всего, уже ожидавший ее в своей машине рядом с домом. — Выхожу.***
Ночью Хемлок Гроув был куда приятнее, чем днем. Небо успокаивалось, укрываясь тучами, и воздух наполнялся запахами леса, перебивая собой тяжелый дневной зной. Роуман Годфри стоял возле дома Литы и крутил в руках недокуренную сигарету. Он позвонил ей в первый раз, когда уже стоял на дороге рядом с ее домом, но если бы она узнала об этом, то ей пришлось бы ехать в парк в домашних шортиках и выцветшей футболке. Мысль о сестре в уютной домашней одежде прошлась по телу парня волной желания. Годфри прикрыл глаза и затянулся, вдыхая вместе с никотином прохладный вечерний воздух. Он думал о Лите слишком часто. Каждый раз, когда это происходило, он набирал номер первой попавшейся в телефонной книге знакомой, согласной на любые извращения, и трахал ее так долго, пока мысли о Лите не успокаивались в его голове. Дверь дома отворилась, заливая двор мягким светом. Лита прощалась на пороге с отцом, не смотря в сторону Роумана и у него было время полюбоваться на нее. Она была легкой и невесомой, хрупкой, как едва замерзающий на пруду лед. Он трахал легкодоступных девушек с той же силой, с которой боялся причинить боль Лите. Девушка повернулась в его сторону. Годфри улыбнулся. Он улыбался так только ей, потому что никому больше не удавалось разбивать лед вокруг его сердца одним только взглядом. Пока Лита почти вприпрыжку шла к его машине, Роуман кивнул Норману. От мужчины исходила волна напряжения, которую он старался скрыть всеми известными ему способами. Но оба Годфри знали: Роуман никогда не причинит боль своей сестре, и это помогало им поддерживать нейтральные отношения. — Гадость, — констатировала Лита, глядя на сигарету в руках парня, но несмотря на это, поднялась на цыпочки и всем телом прижалась к брату, сцепляя руки в замок за его шеей. — Я соскучилась. Роуман будто оказался под горячим душем посреди улицы в июльский полдень. Он обхватил Литу за талию и приподнял ее, выпрямляясь в полный рост. Ноги девушки оторвались от земли, и она засмеялась. Годфри почувствовал, как оживает после бесконечно долгого дня в компании матери. — Парк развлечений ждет, — сказал он, опуская девушку на землю. — Она еще и персонал выкупила. Глаза Литы округлились. — Сумасшедшая женщина, — подвела итог Лита, забираясь на пассажирское сиденье. — Годфри умеют платить по счетам, — пожал плечами Роуман, садясь в машину и прокручивая ключ зажигания. Напоследок кивнув Норману, Годфри нажал на газ, и машина быстро скрылась за поворотом. Всю дорогу до парка Лита болтала, как заведенная, обсуждая сложную программу Роумана в этом году, рассказывая о том, что прочитала все книги, которые задавали на лето, а две из них даже по несколько раз, а Годфри просто нравилось слушать ее голос. Когда она рассказывала о том, что ее действительно пугает или тревожит, он становился пушистым, как маленький зверек, запертый в картонной коробке. Роуман не любил эти моменты, ему хотелось разорвать коробку и погладить пушистое существо, чтобы оно перестало нервничать. Но чаще всего ее голос был мягкий и светлый, а смех — смелый и звонкий. Роуман очень любил ее голос. Он по натуре не был разговорчивым человеком, но с Литой озвучивал некоторые мысли, которые не давали ему спать по ночам. Когда они подъезжали к парку, Годфри рассказал сестре про свой странный сон. — Мне не нравится, что ты не можешь нормально спать, — сказала Лита, выходя из машины. — Может, обратишься к папе? — Поверь, твоему отцу лучше не знать, о чем я думаю, — сказал Годфри, закрывая автомобиль и подходя к Лите. — У тебя есть тайны? — спросила Лита, беря брата под руку. — Даже от меня? — От тебя — ни одной, — улыбнулся сестре Роуман, ведя ее ко входу в парк. Он соврал и понял, что девушка об этом знает. Годфри понимал, что Лита тоже это чувствует, неуловимую, особенную связь, которая тонкой нитью тянется между ними сквозь годы. Он осознавал, что слухи о нем расходятся по всей школе и Лита слышит их, как и все остальные. Но они никогда не говорили об этом и обоих это устраивало. Работник парка пропустил их внутрь, не спрашивая билетов.***
Сказка. Вот как бы охарактеризовала Лита Годфри те три часа, которые они с братом провели в пустом парке. Любимые аттракционы Литы без длинных очередей, сладкая вата и мороженое в неограниченном количестве, и только они вдвоем. Словно личный рай Литы, который она представляла, закрывая глаза, воссоздали наяву. Роуман, который стреляет по картонным уткам, потому что Лите захотелось очаровательного плюшевого монстра, который отныне будет жить на ее кровати, пока она будет на учебе. — Назову его Боб, — рассмеялась маленькая Годфри, когда Роуман кинул ей в руки игрушку, почти с нее ростом. — Почему не Роуман? — поинтересовался парень, доставая из пачки сигарету. — Мне кажется, очень похож. Лита не успела ответить, что Роуман куда милее Боба, и остановилась, как вкопанная. Ее губы слегка приоткрылись, а глаза засияли еще ярче, если это вообще было возможно этим вечером. — Лошадки, — шепотом сказала Лита, глядя перед собой. — Чего? — переспросил Годфри, прикуривая сигарету, и проследил за взглядом сестры. Перед ними была огромная детская карусель с десятками лошадей, прикрученных к ее основанию. Когда Роуман и Лита приходили в этот парк детьми, Литу приходилось оттаскивать от карусели через слезы и истерики. Ей было мало двух раз, трех, она могла кататься на «лошадках» часами, своими зелеными глазками наблюдая за сменяющейся по кругу картинкой. — Кажется, мы остаемся здесь на всю ночь, — сказал Годфри, подходя ближе к сестре и выпуская облачко дыма над ее головой. — Идем? Девушка обернулась к брату, выпустила из рук Боба, который безвольно опустился на холодный асфальт, и обняла Роумана, утыкаясь тем самым лбом куда-то в район его грудной клетки. — Лучшее лето в моей жизни, — сказала Лита, немного отстраняясь и поднимая голову, чтобы взглянуть парню в глаза. — Спасибо. Внешне Годфри был совершенно спокоен, однако Лита чувствовала, как быстро колотится его сердце. Оно билось о его ребра, словно отбивая ритм какой-то песни. Роуман провел рукой по волосам Литы, тем самым запуская по ее телу миллион мурашек. Девушка набрала полную грудь воздуха, чтобы не потерять сознание от новых ощущений. Словно почувствовав это, Роуман зажал между губ сигарету, которую до этого держал в руке и отошел на несколько шагов назад, высвобождаясь из ее объятий. — Если я добегу первый, то буду кататься на твоей любимой лошадке, — сказал Годфри, закатывая рукава новенького джемпера, купленного сегодня. — Раз, два… И Лита побежала, побежала очень быстро, с каждым движением сокращая расстояние до карусели, пытаясь убежать от сладкой истомы, которую она испытала всего несколько секунд назад, глядя на брата. Он был для нее ближе, чем кто-либо в этом мире. И сейчас ей захотелось почувствовать его еще больше, глубже, неправильнее. Девушка бежала, глядя на карусель, мерцающую разноцветными огнями, и она чувствовала, что брат следует за ней. И так будет всегда. Они неразделимы, они едины. Годфри заливисто рассмеялась, когда ее рука, а следом, через секунду, и рука Роумана, коснулись калитки перед входом на аттракцион. — Я победила, — задыхаясь, сказала Лита, глядя в глаза Роумана. — Ты победила, — согласился парень, открывая перед ней калитку и пропуская ее вперед. — Кто бы сомневался.***
Годфри прокатились на карусели больше пяти раз, пока Лита не посидела на каждой лошади, имя которой смогла воскресить из детства. Он видел ее искрящиеся глаза, внимательно изучающие парк. Как эта она умудрилась вырасти в очаровательную девушку, но не потерять этот детский блеск во взгляде? Спустя некоторое время, Лита молча слезла с лошади и направилась к выходу. — Всего доброго, — вежливо сказал работник карусели, который послушно заводил ее столько раз, сколько ему было сказано. Роуман вытащил из нагрудного кармана пиджака пару долларов и вложил их ему в руку. Как только Годфри вернулись к бедолаге Бобу, который все это время ждал их на холодном асфальте, Лита повернулась к Роуману. — О чем я думаю? — спросила она, глядя на брата. Парень знал, о чем она думает. Увидел это на последнем круге в ее слегка нервных движениях, в ее походке. Лите стало неловко, что все эти люди, вместо того, чтобы отдыхать дома в своих постелях, стоят сейчас здесь и заводят для них карусели. Роуман знал, что им заплатили за это, но Лита этого не понимала. Она гораздо лучше разбиралась в морали, чем он сам. — О том, что не хочешь, чтобы лето заканчивалось? — улыбнулся Годфри, чем вызвал улыбку и у Литы. Об этом она думала всегда. — Пойдем домой, — сказала она, беря брата за руку и направляясь к выходу из парка. — Уверена? — спросил Роуман, не давая ей сделать ни шага больше. — Представь, что они про нас думают, — сказала Лита, обводя ручкой пространство парка. — Домой! — Мы забираем Боба? — спросил Годфри, поднимая с земли огромного плюшевого монстра. — Можем вернуть, если хочешь. Лита задумалась всего на пару секунд. — Боб едет с нами, — сказала она и потащила брата к выходу из парка. На обратном пути Лита рассказывала, как ее родители мечтают о скорейшем воссоединении девушки с каким-нибудь парнем из школы. Роуман сжимал руль с такой силой, что побелели костяшки пальцев. Он не мог представить ни одного человека в мире рядом с Литой. С возрастом все действительно стало сложнее. Лита выросла и превратилась в привлекательную девушку, на которую начинают заглядываться парни, но ведь она была только его. Его Лита. — Правда, что будет, если у меня когда-нибудь появится парень? — в шутку спросила девушка, когда они с Роуманом уже стояли возле ее дома. Время доходило до полуночи, и Роуман решил проводить сестру до дверей, чтобы доставить родителям в целости и сохранности. Годфри заглянул Лите в глаза. Свет уличных фонарей мягко падал ей на лицо, а легкий ветер доносил до Роумана запах сахарной ваты, исходивший от ее губ. Он мог смотреть на нее бесконечно долго, раз за разом изучая каждый сантиметр такого дорогого ему лица. Он позволил себе протянуть руку, аккуратно приподнял ее подбородок и провел большим пальцем по ее алым губам. Он почувствовал, как Лита затаила дыхание. — Если у тебя когда-нибудь появится парень, — почти шепотом сказал Годфри, внимательно глядя Лите в глаза, — я убью его. Его сердце забилось в унисон с ее, он знал это. Чувствовал, как ей страшно и хорошо одновременно, как оба они ощущают неправильность и сладость этого момента. Лита сдалась первой. — До завтра, братик, — едва слышно сказала Годфри, вновь уже привычно поднялась на цыпочки, и оставила легкий поцелуй на щеке парня. — Ты заедешь за мной утром? Дождавшись, пока Роуман кивнет в ответ, Лита открыла дверь и скрылась за ней, как тогда, в парке, пытаясь оградиться от того, что чувствует. Но Роуман понимал, что от этого уже не убежать. Что эта сладкая бездна манит ее точно так же, как и его. И им придется поговорить об этом. Только не сейчас.