Покуда мы будем жить. Сейчас и в вечности

Их маленький, наивный, по-детски искренний школьный роман хранили стены и ниши. Портреты слышали сбивчивые признания в любви, призраки помнили робкие объятия. Замок, безмолвный, но от этого не менее живой, чем его обитатели, таил их ночные разговоры. Совы, разносящие почту, знали, сколько раз приходилось им летать от одного окна башни к другому. Они были тогда еще совсем детьми, маленькими, нескладными, брошенными прямо в разверзнутую пасть войны и борьбы, такие маленькие и такие сильные. Они были простыми подростками, которые больше страшились безобидного в сущности завхоза, чем самого ужасного мага двадцатого века, дух которого, неупокоенный, витал по трубам в стенах. Которые верили и любили, которые боялись школьных сплетен и презирали предательство. Так по-детски, нескладно, глупо. Незрячие глаза статуй видели их первое признание. Неловкое, неудачное, но настоящее. — Знаешь, Грейнджер, — беспечно заявил Фред, шагая рядом с ней по темнеющему коридору древнего замка, — кажется, ты мне нравишься. — Брось, — тихо ответила она, отворачиваясь. Последние отблески солнца освещали ее буйные кудри, рассыпавшиеся по плечам. — Ты снова несерьезен. — Да, — согласился он, ероша рукой волосы. — Несерьезен. Но я говорю правду, поверь. Ты мне нравишься, Грейнджер. — Не шути так, — она ускорила шаг, скрываясь за поворотом. Сумрак закутал в свои объятия каменные стены и арки, укрыл одеялом оконные проемы, оставляя юношу в коридоре в одиночестве. Статуя рыцаря, имя которого давно кануло в лету, промолчала, когда в стену рядом с ее плечом ударился кулак, а тишину темноты разрезали тихие проклятия, пропитанные горечью. Сколько таких юных волшебников следило друг за другом из-под опущенных ресниц, украдкой наслаждаясь мгновениями рядом? Сколько по-детски больших сердец тянулось друг другу? Сколько слез и улыбок видели незрячие глаза? Сотни. Тысячи. За те века, которые стоят эти стены, за те бесконечные годы они видели слишком многих, видели дружбу и любовь, ненависть и предательство, видели, как люди переплетали свои судьбы, сами не зная этого, как магия связывала их крепче, чем любые клятвы. Глухие уши горгулий на крыше слышали их сбивчивое дыхание после первого поцелуя. Осторожного и нежного. — Вот, видишь, а ты боялась! Летать — это совсем не страшно, — он соскочил с метлы, самодовольно улыбаясь. — Ты прав, — улыбнулась и она, вопреки ожиданиям, не ругая его за самоуверенность, как это делала обычно. — Не страшнее, чем ехать на велосипеде. Они стояли очень близко, все еще оба держась за древко метлы, и вечернее солнце, с трудом пробиваясь через облака, освещало силуэты химер, сторожащих водостоки на крышах. Юноша и девушка одновременно замолчали, глядя друг на друга, а затем подались вперед, прикрывая глаза. Солнце ослепило дракона, венчающего крышу, позволяя подросткам на мгновение остаться одним. Сколько раз горгульи улавливали неровное сбитое дыхание таких же детей? Сколько сотен признаний они слышали? Магия первой любви — самая сильная из всех, сильнее времени и смерти, более вечная, чем тени Хиросимы на мосту Айой. Искренние и влюбленные, нежные и трепетные друг другу, обуреваемые эмоциями, сомнениями, недоверием к себе и к чужим чувствам — точно такие же, как и сотни других, живших до них, и сотни тех, кто будет жить после них. Древние стены замка принимали и помнили признания и расставания, смех и слезы, объятия и поцелуи. Эти двое были простыми подростками, они не были чем-то, что выделялось пятном в истории школы, и ее стражи — статуи ли, портреты ли, призраки ли — они могли только смотреть, впитывая в себя отголоски этого удивительного волшебства. Не в силах выйти за грань. Безмолвные статуи остались на постаментах, когда рыцарские доспехи ступили на пол, повинуясь колдовству великой колдуньи. Замок застонал, сотрясаемый темной магией и волной страха, которая словно цунами текла по коридорам и лестницам, погребая под собой каменную кладку пола, потайные ходы, укромные ниши, залы, классы и башни. Что могли они, те, кому было приказано охранять покой этих юных душ, те, кто должен был беречь их и оберегать? Что могли они, когда стены рушились, погребая под собой воспоминания, которые хранили? Призраки проходили сквозь стены, а камни проходили сквозь призраков, не причиняя им вреда, оставляя снова только зрителями, наблюдателями, которые не могли ничего сделать. Может ли ничто стать чем-то, ожить? Эти двое — забавная девочка с непослушными волосами и долговязый мальчишка, с лица которого никогда не сходила улыбка — они были такими же, как и все. Просто детьми, которым не повезло родиться в тысячелетие, когда небо обрушивается на землю, когда разверзаются пучины бездны, когда ненависть становится больше, чем просто словом, натягиваясь и звеня в воздухе, словно струна. Просто детьми, которые любили друг друга пронзительно и крепко. Совсем не так, как любят обычно те, кто встречается в темных нишах в пустых коридорах. Просто детьми, которым пришлось вырасти слишком рано, принимая на свои плечи то, что никогда не должно лечь на детские спины. Истошный девичий крик ножом разрезал гул и треск сражения, взлетая над башнями и падая вниз, ниже, чем самые глубокие подземелья. И камень ожил. И статуи сошли с постаментов. И призраки бросились вперед, впиваясь ногтями в лица тех, кто вторгся в святые стены. Стены и ниши сохранят их нежный, боязливый роман, скрытый от людей, и, когда над замком снова взойдет солнце, даже если камни превратятся в руины, они сохранят в себе память об их первом признании, первом поцелуе, об их чистой и верной любви. Об их последнем объятии. И статуи станут кругом, спина к спине, защищая их воспоминания.