Cogito ergo sum

…И думала я так: Он враг всем женщинам, самой любви он враг. Но нет... Ж. Расин – «Федра»

Выполнив просьбу (или, скорее, приказ) Лань Ванцзи показаться врачу, Вэй Усянь с чувством выполненного долга слинял из клиники. Рана опасности для жизни не представляла, при лёгких физических нагрузках не беспокоила, поэтому смысла прокрастинировать в палате молодой человек не видел. Конечно, покидать территорию Гусу он не собирался: это было какое-никакое, а всё же политическое убежище для беглого вновь восставшего злодея Старейшины Илин. Да и бросать мужчину своего сердца Вэй Ин больше не хотел. Поэтому, нацепив медицинскую маску («Хоть какая-то конспирация!»), он решил пройтись по окрестностям Гусу — предаться, так сказать, ностальгии по юношеским временам, а заодно и порассуждать о мотивах Цзинь Гуанъяо. Изобретатель, сколько бы ни думал, всё не мог понять, зачем премьеру понадобилось делать из главы Не Терминатора. Казалось бы, в этом не было особого смысла, но когда дело касалось людей, в прошлом связанных недвусмысленной связью… «…Не стоит недооценивать коварство бывших, » — заключил Вэй Ин. Всё можно было свалить на это, но была в этой схеме ещё одна фигура, не дававшая ему покоя — тот самый анонимный воскреситель Старейшины Илин. Что двигало этим таинственным человеком? У него было всё: высокие технологии (раз ему удалось восстановить чип Вэй Усяня), компромат (запись с камеры Терминатора-Не), деньги и, самое главное, время. Раз уж некто решил избрать столь окольный путь с воскрешением Старейшины Илин и развесёлым квестом, значит, он был уверен в своих (и чужих) силах и явно никуда не торопился. Однако какова же была его конечная цель? Чего он хотел добиться? Вэй Ин настолько погрузился в собственные мысли, что даже не обратил внимание, что давно сошёл с основной дороги и свернул на извилистую тропинку, ведущую через небольшую берёзовую рощу. Остановившись посреди деревьев, молодой человек ненадолго отвлёкся от размышлений и осмотрелся. Это было поразительно красивое место, тихое и безмятежное. В тени молодых берёзок, в густой листве которых изредка чирикали птицы, можно было отдохнуть от мирских забот и предаться раздумьям о высоком. «Ну, или втихаря винца попить. Вряд ли тут много народу по вечерам шастает». Мысли о чисто прагматическом прервались коротким зевком и шуршанием гравия: изобретатель продолжил свой путь вглубь рощи. К его удивлению, она не становилась гуще, наоборот, чем дальше Вэй Ин шёл, тем реже становились деревья. Наконец, он вышел на вполне себе культивированную полянку. В дальнем её конце стояла небольшая беседка в античном стиле («Лани просто помешаны на своей древности!») и журчал небольшой родник. Сколь бы молодой человек не храбрился перед спутником, но после ранения даже такая недолгая прогулка вызвала у него прилив усталости. Он приблизился к роднику и склонился над водой, чтобы напиться и освежить лицо, когда сзади послышался шорох. Моментально отреагировав, Вэй Усянь развернулся всем корпусом, чтобы определить источник шума. Это было ошибкой: от резкого поворота заныла рана. — Вам больно? — раздался голос. — Цзэу-цзюнь, — сквозь зубы поздоровался изобретатель, пытаясь сдержать поток нецензурной ругани. Сердобольный глава Лань помог молодому человеку аккуратно подняться, довёл до беседки и посадил на скамью так, чтобы рана перестала ныть. Когда боль утихла, молодой человек, неловко улыбнувшись, поблагодарил Цзэу-цзюня. Тот махнул рукой, мол, не стоит, и спросил: — Как вы здесь оказались? — Врач сказал, что небольшая прогулка мне не помешает, — соврал Вэй Ин. Лань Сичэнь тактично сделал вид, что поверил, однако высказал дельное замечание: — Это место находится далеко от здания лечебного центра. Вам не стоило так долго гулять, ещё и в одиночестве. — Вы так заботитесь о моём здоровье? Даже после тех гадостей, которые я наговорил вам про…? Вэй Усянь замялся. Что ему стоило сказать? «Брата»? «Любовника»? Лань Сичэнь понял причину замешательства, но ничего не ответил. Было ясно, что эта тема задевает его. «Да кто же меня опять за язык тянул?» — вопрошал себя изобретатель. Действительно, во время рассказа он не скупился на подколки и чересчур резкие выражения в адрес обоих названных братьев. Понятное дело, это было подобно ножу в спину для Цзэу-цзюня, который, судя по транслированным чипом материалам, действительно очень трепетно относился к Не Минцзюэ и Цзинь Гуанъяо. Пусть и постфактум, но Вэй Ин решил высказаться, не особо надеясь, что его слова принесут министру утешение: — Мне жаль, что всё так сложилось. Ваше братство казалось таким нерушимым и стабильным. До тех пор, пока… произошло это. — «Братство»? — горько усмехнулся Лань Сичэнь. — Братство распалось ещё до того, как сформировалось. Не буду кривить душой, в том была вина каждого из нас. — Почему? Он долгое время молча смотрел вдаль, на уходящую в рощу дорожку, будто соображая, стоит ли делиться сокровенными мыслями с молодым человеком, а потом всё же сел рядом и прибавил: — Наша дружба и наш союз были… очень сложными. Я знаю обоих братьев уже очень давно. С Минцзюэ-сюном мы познакомились ещё в юности: положение наследников обязывало с раннего возраста налаживать связи. А-Яо я встретил во время обучения в университете: мы часто пересекались на межфакультетских лекциях и быстро сошлись. Я увидел его скрытый потенциал и, когда мы закончили обучение, посоветовал дагэ присмотреться к такому перспективному работнику. Ну, а дальше, думаю, вы и сами знаете, что между ними произошло… Сколько раз А-Яо приходил ко мне в слезах после бесконечных ссор, с синяками и ссадинами… «И горе стало нашим Галиотом»*. Вэй Усянь было непривычно слышать подобные откровения из уст брата Лань Ванцзи. Насколько он помнил, Цзэу-цзюнь всегда был компанейским человеком, готовым выслушать любого, но чтобы сам мужчина делился своими сокровенными думами, — такое было впервые. Видимо, ему действительно необходимо было высказаться. — Вы жалели его? — поинтересовался Вэй Ин. Он в самом деле хотел понять, что же толкнуло Лань Сичэня на подобную связь с названным братом. — Поначалу это и правда была просто жалость. Он казался таким беспомощным… Но очень скоро наши отношения переросли в нечто большее. Именно в этот момент наша дружба дала трещину: Минцзюэ-сюн и А-Яо так и не смогли наладить отношения, как бы я ни старался их помирить. Братство было последней надеждой добиться мира, а в итоге стало единственным дипломатическим провалом за мою многолетнюю карьеру. Теперь всё стало на свои места! Эти странные отношения троицы были настолько запутаны и взаимно переплетены, что дёрни за одну ниточку, наверняка заденешь с десяток других. Ссора бывших любовников наверняка была спровоцирована не только перебежничеством Мэн Яо в стан Вэней, но и новостью об интрижках на стороне. И не с кем-то, а с ближайшим другом-миротворцем. Возможно, этой подробности Чифэн-цзюнь не знал, иначе скандал закончился бы кровопролитием, но всё же. Даже когда конфликт с Не Минцзюэ был максимально исчерпан, ложь в отношениях Лань Сичэня и Цзинь Гуанъяо не прекратилась, ведь второй по сути жил на две семьи. С этих пор приходилось обманывать не только названного брата, но и Цинь Су. И если представить Ляньфан-цзюня в роли лжеца было проще простого, то от главы Лань подобных бесстыдных действий странно было ожидать. Но факт оставался фактом: ради друг друга любовники лгали всем, и в первую очередь, себе самим. Размышления отразились на лице Вэй Усяня непроизвольной судорогой. В душе его будто что-то надломилось. Он ведь знал Лань Сичэня с юношества — с мимолётной встречи в лагере до посиделок в кафе после киносеанса. В голове за этим мужчиной навсегда закрепился образ добродушного, честного и праведного человека, и вот этот образ был разрушен. Вэй Ин испытал чувство, будто его кумира свергли с пьедестала. Заметив подобное выражение лица, которое изобретатель тщетно попытался скрыть, Цзэу-цзюнь сразу всё понял и грустно улыбнулся. — Трудно быть богом, особенно когда ты всего лишь человек. Я не святой, господин Вэй, что бы обо мне не говорили. Как и всякому человеку, в своей жизни мне приходилось совершать поступки, о которых позже можно было лишь сожалеть. В этот момент Вэй Усянь испытал к брату возлюбленного ещё одно чувство. Жалость! Жалость к человеку, которому случилось обмануться в помыслах любимого, человеку, пошедшему на обман ради пустых иллюзий счастья. И эту эмоцию Лань Сичэнь без труда считал, будто вся душа Вэй Ина была как открытая книга. — Не нужно жалеть меня. Это было моим осознанным выбором… Один раз я захотел побыть эгоистом, один раз я поставил свои интересы выше интересов других. Молодой человек начал злиться. Не потому, что его как-то задевала подобная тема. Причина была иной: было обидно, что столь проницательный Лань Сичэнь, способный поразительным способом читать чужие мысли, не смог разгадать истинных намерений любовника. На этой почве изобретатель бросил: — К чему это привело? К череде интриг и жизни во лжи? Это вышло настолько внезапно и необдуманно, что он прикрыл рот рукой, не веря, что смог произнести подобное. Но министр, к вящему удивлению, не обиделся на такое проявление бестактности. Или, по крайней мере, очень успешно притворялся, что не обиделся. Мужчина лишь покачал головой, странно улыбнувшись, и отвёл взгляд, переключив внимание на пролетевшую над рощей стайку птиц. — Вы когда-нибудь любили, господин Вэй? — вдруг спросил Цзэу-цзюнь после короткой паузы. Молодой человек замялся. Теперь, после всего, что пришлось пережить, он мог с уверенностью сказать, что любил. Но признаться в этом кому-то, особенно брату объекта обожания, было слишком тяжело. Разумно приняв сомнение за утвердительный ответ, глава Лань продолжил свою мысль: — Тогда вы должны знать, что иногда ради любви люди совершают чудовищные поступки. Я понимал, что нельзя построить счастья на лжи, но я был счастлив только рядом с ним. Мужчина задумчиво взялся за запястье. Только тогда Вэй Усянь заметил на нём простенькое украшение — тонкую полоску серебра с узором из облаков. Лань Сичэнь любовно погладил полоску, вероятно, как-то связанную с Цзинь Гуанъяо, и выдал: — «Любовь, любить велящая любимым, Меня к нему так властно привлекла, Что этот плен ты видишь нерушимым. Любовь вдвоем на гибель нас вела…»** Вэй Ин не знал, откуда это, но звучало очень красиво. Он тихо вздохнул, переменил позу, поскольку от сидения на твёрдом стала затекать спина, и невольно стал вслушиваться в тишину, нарушаемую лишь тихим журчанием источника. Лань Сичэнь, видимо, расположенный красотами природы к откровенным разговорам, продолжил: — Видимо, у нашей семьи на роду написано быть несчастными в любви. Отец, Ванцзи, я — каждый из нас хотел любви, но взамен получал лишь тусклый отблеск истинного блаженства и разбитое сердце. — Несчастная любовь — штука не такая уж редкая, если это вас утешит, — на автомате выдал Вэй Ин. Лань Сичэнь хмыкнул, перевёл взгляд на молодого человека и повёл бровью: «Уверены, что утешит?». Но он, видимо, понимал резонность замечаний Вэй Усяня и не обижался на резкие ремарки. Они какое-то время сидели молча, глядя на спускающиеся на рощу сумерки. — Лань Чжань знает о… вас? — поинтересовался изобретатель, глядя, как два воробья прыгают друг за другом по ветке. Цзэу-цзюнь задумчиво поморщился, будто припоминая какой-то момент, а потом вдруг усмехнулся: — Иногда мне кажется, что он узнал о моих чувствах к А-Яо раньше меня самого. — И он принял вас? — Ванцзи понимал, что не принять нас не может, но, думаю, горький опыт отца, его собственный опыт не позволяли смириться с моим выбором… Он говорил, что я поступаю нерационально. Кто знает — может, так оно и есть. Со стороны-то виднее. Вэй Усянь призадумался. «Собственный опыт» Лань Ванцзи — уж не Мо Сюаньюй ли? Выходило, что он. Неужели всё было настолько сложно и настолько серьёзно? Но как? Как его Лань Чжань мог полюбить такого? Ответ был прост: — Любовь — вообще штука нерациональная, — произнёс Вэй Ин, буквально чувствуя, как от этой фразы горчит на языке. — Коли влюбишься, так не будешь думать, разумно это или нет. — Если бы только человеческое благоразумие было сильнее любви… — едва слышно сказал Лань Сичэнь, а после добавил: — Впрочем, никому не пожелал бы я подобной участи. После этой фразы — в который раз за время разговора — повисла странная тишина. Она была не тяжелой, а какой-то глубоко интимной. Каждый воспользовался паузой, чтобы, исходя из темы беседы, сделать собственные выводы о чём-то личном. Цзэу-цзюнь, вероятно, осмысливал отношения с Цзинь Гуанъяо с точки зрения того, что пришлось услышать за этот чересчур затянувшийся день, а Вэй Усянь… Вэй Усянь теребил в кармане джинсовки несчастный полароид, будто тот был виноват в чём-то, кроме того, что запечатлел целующуюся парочку — Лань Ванцзи и Мо Сюаньюя. Молодой человек всё думал, и думал, и думал — о том, как эти двое сошлись, как были счастливы и как, зачем-то, расстались по вине глупого фанатизма дурачка Мо. Вэй Усянь был так увлечён мыслями, что не сразу заметил обращённой к нему реплики: — Господин Вэй? — Да? — Ваши с Ванцзи отношения… всегда были за гранью моего понимания. — Это была всего лишь дружба, — молодому человеку показалось важным уточнить этот момент, учитывая, что Лань Сичэнь наверняка знал о чувствах брата к Мо Сюаньюю. Видимо, где-то Вэй Ин всё-таки просчитался: Цзэу-цзюнь был удивлён подобному заявлению. Он пристально посмотрел на изобретателя, прищурив один глаз, а затем как-то подозрительно улыбнулся, словно докопался до самому Вэй Усяню неведомой истины. — Вы так в этом уверены? В том, что это всего лишь дружба? Молодой человек был застигнут врасплох. Он с трудом сглотнул и на вопрос смолчал, понимая, что прямого ответа главе Лань не требуется. — Правду ведь говорят: человек несчастлив только потому, что не знает, что счастлив, — внезапно выдал Цзэу-цзюнь, загадочно улыбнувшись. — О чём это вы? — Если бы он узнал раньше… Если бы вы оба узнали… Эта фраза была ещё туманнее предыдущей. У Вэй Усяня не было ни единой догадки, что бы она могла значить. — Когда весь мир отвернулся от вас, кто встал на вашу сторону? — всё продолжал говорить загадками Цзэу-цзюнь. Он поднялся, медленно вдохнул посвежевший к вечеру воздух и прибавил: — Подумайте об этом на досуге. А лучше, спросите напрямую. — Спросить кого? — никак не мог взять в толк молодой человек. Лань Сичэнь указал на дорожку. У самого входа в рощу стояла одинокая белоснежная фигура. Вэй Усянь без труда узнал в ней Лань Ванцзи. — Я хочу, чтобы брат был счастлив. Надеюсь, вы тоже… Всего доброго, — попрощался Лань Сичэнь и покинул беседку, обменявшись с подошедшим ближе братом красноречивым, одним Ланям понятным взглядом. Растроганный душевным разговором и умиротворяющими красотами вечера, Вэй Ин нежно прошептал «Лань Чжань» и тепло улыбнулся. Этот тон заставил раздражённого Лань Ванцзи смягчиться и проглотить невысказанные претензии относительно соблюдения постельного режима. — Пойдём, — тихо сказал он. — Куда? — Домой.