Pov: Brаndon
Lana Del Rey ― Lovе Lana Del Rey ― Lucky Ones
Нью-Йорк, 2014 год
Найя Пауэлл. Застенчивые и нервные движения ее рук, заставили меня повернуть голову и внимательно всмотреться. До безумия привлекательное лицо в ореоле пламенно-рыжих волос, мечтательный взгляд и хрупкая фигура. Она уже полтора года абсолютно бессовестно владела моим сердцем. Свела меня с ума. Да: вздыхает и взрывается смехом из-за очередной глупой шутки Хиро. Он не умеет шутить, а она притворяться. Но даже в движении ресниц ни капли лжи. Тогда в чем причина моей ревности и злости? Она тоже смотрит на меня, и я ловлю жгучие иглы, летящие в мою сторону. Злится. Она тогда прошла мимо меня, звонко постукивая каблуками по гулким каменным ступенькам Нью-Йорской академии искусств. Грубые колоны, серость и строгость помещения, почему-то абсолютная тишина и мисс Пауэлл, которую заметил бы даже слепой. Хиро толкнул меня в бок, а потом кивнул в сторону ее спутника. Уже позже я узнал, что Тристан Джонсон ― верная собачка Найи. Возненавидели мы друг друга точно в тот момент, когда она познакомила нас. Лучший друг. Пфф, тайно влюбленный «лучший друг». Я присудил ему почетное звание «Больной ублюдок 2013», а потом забрал Найю себе. Я узнал, что она любит слушать Лану Дель Рей и знает пару дюжин ее песен наизусть, так же не переносит сладкий попкорн и пиццу с пепперони. Имеет ирландские корни, часто гуляет наедине с собой, а если уже отрывается на вечеринках, то только до победного. Ей нравятся кошки сиамской породы, а собак она не любит. Лету предпочитает зиму, но родилась весной и по гороскопу Телец. Кстати астрологические факты знаков зодиака она любит читать больше, чем что-либо другое, но в гороскопы на день не верит. Ложится рано, а встает поздно. Считает балет самым красивым видом сценического искусства. В детстве мечтала работать в зоопарке. Со временем множество привычек и жизненных устоев Найи стали все больше похожими на мои, в то время как мои приобретали ее черты. Мы незаметно превратились в дополнения друг друга, стали незаменимыми частями. Потом мое собственничество перешло все границы разумного. Она полюбила грязные манипуляции, а потом разозлилась. С самого начала она любила мою ревность, даже если порой она выходила за рамки принятого. Нам всего по восемнадцать ― мы горим безудержным пламенем, а ревность выступает в роли бензина. Моим выходкам не было видно ни конца, ни края. Стычки с Тристаном по причине их непозволительно близкой дружбы, неконтролируемые приступы агрессии, начавшиеся еще со времен потери отца. Она не сдавалась. Малым говорила многое ― отличная форма речи. Доводила меня, а потом умоляла остановиться. Наши отношения стало слышно отовсюду. Ничто не смогло помешать нам перейти на следующий курс, но нажить новых проблем все же удалось, потому что в академию приехала Изабель. Мы никогда не были слишком близки, и с моей стороны ни разу не было даже намека на симпатию к ней. Все, что я мог сказать о ней: умеет слушать и молчать, мстительная, тайно влюблена в меня. Иисусе, как глупо звучит. Клянусь, Беллз никогда не вызывала во мне желания овладеть ею, даже будучи до чертиков привлекательной. Интересный факт: Изабель действует как бомба замедленного действия. Я бы сказал, очень хитрая бомба. Она видела ситуацию между мной и Найей, а еще понимала ее лучше остальных. Она знала мои прошлые отношения, помогала пережить потерю родного человека и справится с плохими мыслями. Когда-то Изабель стала для меня опорой, хотя, как и прежде, ничего не значила для меня. Все время она бесшумно присутствовала где-то рядом, хотя иногда изводила меня своим присутствием. Тогда я кричал на нее, но она не спешила уходить: ждала, пока я остыну. С уходом отца я словно потерял лучшую часть себя, а она всеми силами пыталась заполнить эту зияющую дыру. Беллз знала меня половину моей жизни, когда наконец-то осмелилась открыть мне свои настоящие намерения, а до этого посмела бесстыдно флиртовать со мной в присутствии Найи. Конечно, не обошлось без грандиозного скандала. Это случилось перед ее фееричным дебютом в Нью-Йоркской академии искусств. Она знала, что утром мы с Найей вновь повздорили на ровном месте, а уже вечером попросила меня помочь ей перед выступлением. Мы никогда не выходили за рамки. Прикосновения, прикосновения. Никогда никаких тактильных контактов с Изабель. Она поднимает руки, пытаясь застегнуть сзади черное шелковое платье. Она не может: нет, не получается. Изабель молча пятится ко мне, пока я тихо наблюдаю. Я поднимаю руки, чтобы помочь: ее руки падают. Держу воздушные края платья и взглядом прохожусь по изящным изгибам ее фигуры. Бретельки скользят по острым, таким хрупким, плечам Беллз, а потом соскальзывают, и платье медленно падает: кожа у нее почти мерцает. Холодными пальцами я ласково прохожусь по ее спине до самых ягодиц и замечаю, как она дрожит. Нельзя назвать мои действия мимолетным порывом какого-то чувства. Нет. Лишь хитрость, чтобы наконец-то обнажить ее душу. Когда Беллз наконец-то смотрит на меня, в ее глазах горит лукавый огонек ― он хочет прикосновений. Безумное, беспомощное и слабое дыхание. ― Я все ждала, Брэндон, когда ты поймешь, ― шепчет она. ― Ты абсолютно не замечаешь очевидного. ― В таком случае так же очевидно, что наши желания не были обоюдными, ― тихо отвечаю я, теперь не отводя взгляда от ее лица. Мне больше не интересное ее тело. Приметка: оно никогда не было интересно мне. Глаза Изабель блестят от застывших слез, а ее лицо снова принимает невозмутимый вид. Когда-то я думал, что она всегда так выглядит: собранно и даже как-то озлобленно. В следующий момент она делает шаг в мою сторону, касаясь обнаженной грудью ткани моей рубашки, и мне становится тошно. ― Это так ты благодаришь меня за все, что я пережила вместе с тобой? ― я едва не сжимаюсь от слабости ее голоса на контрасте с хладнокровностью во взгляде. Беллз знает куда лучше надавить. ― Я ценю тебя, но не переходи черту, ― я вздыхаю. ― А ты не проводи ее, Брэндон, ― просит она, одновременно с этим натягивая платье на плечи. ― Ты понравился мне еще во время нашего знакомства, хотя тогда ты откровенно игнорировал меня. Скажи, разве нам было плохо хоть однажды? Когда нужно было появиться ― я тут как тут, а когда исчезнуть, и дать тебе личное пространство ― меня не было. Со мной ты молчал больше, чем с кем-либо. Ты хоть знаешь, какой у меня любимый цвет? Потому что я знаю о тебе все. Я чувствовал себя утонувшим тогда. Даже не способным вдохнуть полной грудью ― так отлично у Изабель получилось загнать меня подальше в угол. Тем не менее, она не смогла заставить меня почувствовать собственную вину в сложившейся ситуации. Оправдание я сочинил себе простое, но такое гениальное: я не могу заставить себя чувствовать то, чем никогда и не пахло между нами. Прости, Беллз. Неделю назад на какой-то очередной, совершенно бессмысленной, вечеринке тоже приключилось. Внимание: театр одного актера, и имя ему Тристан. Тени на его лживой улыбке, лживом лице и под скулами, пригоркло-желчная усмешка в серых глазах. ― Эй, Брэндон! Пора уже официально оформить Найю своей собственностью, как думаешь? Живет, несчастная, как попугайчик в тесной клетке. ― Это лишнее, Тристан, ― она отвечает ему с гордо поднятой головой, но я все еще вижу в этом лишь глупый театр. ― Меня тошнит от ваших перепалок. Для меня ее присутствие рядом с ним, как красный цвет для быка. Правда: она любит его. Правда: он ненавидит меня. Мне удалось взять то, что он не может заполучить годами: тонкие изящные бедра, гибкая худенькая шея, острые плечи. Красивейшая душа, которую я (так мне иногда казалось) отравляю одним своим присутствием рядом. Без драки не обошлось, а потом я бежал вслед за Найей, звал ее. Она остановилась тогда и выслушала мою сбивчивую речь о том, как сильно мне жаль и что больше такого не повторится. Она не дура, поняла, что говорю это лишь для примирения. Очередного и, возможно, такого бессмысленного. Она всегда слушает, и в какой-то момент ее бледные щеки заливаются румянцем. Мне показалось, что она простила меня. Но в самых простых поступках Найя необычна. Откуда бы это? Мне никогда не удавалось представить, как она справляется со своим окружением в виде до чертиков ревнивого парня и придурковатого лучшего друга. Согласен с тем, что мое мнение о Тристане не полностью обосновано, да и как еще поступать, когда ты любишь так, что голова идет кругом. Фу, я никогда не романтизировал свои чувства вслух, хотя в душе пел дифирамбы своей прекрасной Найе. Мне кажется, она никогда до конца не поймет моих метаний, а словами выразить я не смогу. Если вновь мысленно вернуться в ту ночь недельной давности, можно заметить, как кардинально поменялся ее взгляд на меня, хотя мой разжегся еще яростнее прежнего. Причину искать бессмысленно. Спрашивает у меня тихо: ― Откуда столько неуверенности, Брэндон? ― В тебе или во мне? ― Ты сомневаешься еще и во мне? Ради всего святого! Она дышит глубоко и часто, пока глаза не наливаются слезами. Темно-зеленые свирепые глаза Найи сверкают, она начинает суетиться, крепко сжимая маленькие кулачки. Глупо отрицать, что всегда мы были виноваты в равнозначной степени: она любила подбивать и манипулировать, а я реагировать. О том, чтобы прекратить общение с Тристаном не могло быть и речи. Она считала, что однажды чувство ревности во мне перегорит, как дешевая лампочка, а я неустанно продолжал доказывать обратное. Иногда мне хотелось зарыдать от бессилия ― вместо этого приходилось разбивать кулаки. Иногда под удар попадали стены, а иногда ее придурковатый друг. Хиро несколько раз пытался переубедить меня, по возможности переоценить ситуацию, мол, хотела бы его, не стала бы терпеть тебя. Но ирония в том, что начиналось у нас с ней все совсем иначе. Начиналось все абсолютно обычно. ― Ты такой лицемер, Брэндон, ― Найя говорит так, словно это единственная истина, в которую она готова сейчас верить. ― Я полтора года пытаюсь смириться с твоими внезапными приступами ревности, но, видимо, я слишком слаба для этого. ― Смириться? Помнится мне, что когда-то тебя это даже забавляло, ― ни разу не жалею о том, что сказал, пока не замечаю боль в ее взгляде. ― Ну, извини, любимый. По глупости думала, что побесишься и забудешь, но, увы… ― Лучше было бы, если бы я срывался на тебя? ― Ты и так это делаешь. Тристан часть моей жизни! Да сколько можно! Господи! Сегодня домой мы возвращались в абсолютном молчании. Найя шла быстро, быстро, быстро… разозленная. В глубине души я знал, что это последний наш вечер ― так продолжаться больше не может. Я чувствовал свою вину, знал, что именно моя глупость губит отношения. Она все время идет впереди меня, а когда поднимаемся на нужный этаж, ― распускает тугой узел, в который все чаще стала собирать волосы. В коридоре слабое освещение, так что огненность ее прически кажется какой-то уж слишком неправильной. Неправдивой. Ее волосы ― это первое, во что я влюбился. Проходит еще две недели, только теперь без истерик и пререканий. Найя больше не пытается гнать меня, но и сама больше не уходит, даже на некоторое время прекратила видеться с Тристаном. Мы оба, не сговариваясь, сделали вид, будто все нормально, а на третий день я проснулся от ее всхлипываний. Она поцеловала меня тогда, только как-то иначе. Не так, как прежде. Тогда я в сотый раз возненавидел себя. Найя позволила мне признаваться ей в любви, извиняться, целовать, обнимать, но выглядела при этом так безжизненно, что мне становилось тошно от собственных действий. Она все больше молчала, и мне показалось, что я теряю свою беззаботную, улыбчивую и веселую девочку. Я думал, что дело в Тристане, и даже слова не сказал, когда он появился в стенах нашего жилища. Она превратилась в увядающий цветок. ― Эй, Брэндон, ― позвал меня ее друг таким спокойным голосом, какого я в жизни от него не слышал. Не скрывая своего удивления, я посмотрел на Тристана и поднялся с кресла. ― Не хочешь немного пройтись? Такое его предложение вызвало во мне неоднозначное ощущение, но я кивнул, соглашаясь. Ясно: он никогда не позвал бы меня на разговор, если бы не было действительно веской причины. В нашем случае таковой выступала Найя, сомнений не оставалось. Как оказалось, в планы Тристана не входило «прогуливаться» дальше лестничной площадки, хотя и я не был категорически против. Мы столько раз дрались, что оставаться наедине не приносило ни мне, ни ему особого удовольствия. ― Говори и проваливай, ― мне едва ли удавалось сохранять хладнокровие. ― Я не буду тянуть и скажу, как есть, ― начал он. ― Ты мне никогда не нравился, и это совсем не тайна, но я уважаю и люблю Найю. Люблю даже больше, чем положено в наших с ней отношениях, и, к сожалению, это тоже не секрет. Ты, судя по всему, не знаешь, что происходит, а сама она тебе не скажет. Все это время ты срывался на нее, дрался со мной и, мне хочется верить, ненавидел себя за это, но… Ты гребанный ублюдок, Брэндон. Мне пришлось зажмуриться и крепко сжать кулаки только для того, чтобы успокоиться. Ты не для этого тут, Брэндон. Ты любишь ее и больше не причинишь ей боль, даже если сам свихнешься от удушливой ревности к каждой особи мужского пола (или от желания придушить Тристана). ― Знаешь, я ведь, и правда, никогда не посягал на нее, потому что видел, как вы оживаете, когда рядом друг с другом. Все это время я провоцировал тебя из-за собственной беспомощности и ревности, и именно поэтому мне никогда и в голову не приходило осуждать тебя за эти чувства. Рядом с Найей легко потерять остатки здравого ума, и глупо отрицать, что она сама тот еще манипулятор. ― Короче, пожалуйста, ― с выдохом попросил я. ― Сам же сказал, что размусоливать не станешь. Тристан отвел взгляд в сторону и нахмурился, словно подбирая слова. Приметка: он никогда не подбирал слова, чтобы выразить свое мнение в мою сторону. ― Изабель, та, что твоя подружка, ― он усмехнулся каким-то своим размышлениям. ― В общем, кто-то видел, как ты ошивался у нее перед дебютом несколько недель назад, а потом она сама рассказала кому-то, что вы трахались. Противно, что ты сам все это время приписывал Найе необоснованные грехи, хотя сам…