«Иногда мне хочется плакать, а я смеюсь».
— Не знаю, какому морскому дьяволу ты продал душу, чтобы выгнать капитана на берег, но спасибо, — широко улыбается Чимин, пока Тэхён шокировано разглядывает Чонгука. Живого, настоящего, не галлюцинацию. Он пришёл, согласился сойти на берег, провести с Тэхёном свой день. Невероятно! — Ты правда поедешь со мной? — неверяще интересуется он. — На ферму? Тэхён не может заглянуть Чонгуку в глаза из-за солнечных очков того, но, кажется, капитан настроен... дружелюбно? Не то чтобы он доволен ситуацией и этими вопросами, или реакцией младшего менеджера, но всё-таки он здесь, и это уже говорит о многом. — Спасибо, — широко улыбается Тэхён. — Я до ужаса боюсь бабочек! Чимин хмурится на пару с Чонгуком, они даже переглядываются, и Пак осторожно интересуется: — Ты боишься насекомых? Тэхён радостно кивает в ответ: — Очень! — И хочешь на ферму? — Ну разумеется! — На кой, собственно, чёрт? — внезапно встревает Чонгук, продолжая хмурить брови. — Именно на такой, что я их боюсь, — непонимающе объясняет Тэхён. — Вы, капитан, чего-нибудь боитесь? Почему бы вам не попытаться преодолеть хоть один из своих страхов? Чонгук только усмехается, как будто и правда ничего в этой жизни не боится. Пускай так, пускай он весь из себя бесстрашный, а Тэхён вот такой: боится бабочек, темноты и одиночества. Ему не стыдно признавать подобные вещи, это то, что делает его таким, какой он есть, и он достаточно смелый, чтобы поехать на ферму с человеком, которого он тоже немного побаивается. Тэхён храбрый, даже если по нему и не скажешь. Чонгук бы точно не сказал про него такое. Он вообще молчит все следующие полтора часа поездки от порта до Алахуэлы, а Тэхён болтает без умолку: о том-сём, пятом-десятом. О своём доме в Англии, о саде, пионах, которые как раз очень любят бабочки пожарницы, о какой-то там соседке, лимонаде, а потом внезапно затыкается, как будто чем-то давится. Слова становятся ему поперёк горла, Чонгук успевает заметить его болезненное выражение лица, но губы снова растягиваются в квадратной улыбке. Он переводит тему, воодушевлённо щебечет о каком-то персиковом варенье с миндалём, которое готовит каждым летом, а Чонгук наблюдает за ним, хмурясь. Не понимает и не хочет понимать. Однако продолжает смотреть, не слушает, он даже немного удивляется, догадываясь: Тэхёну больно. Говорить о чём-то, что ждёт его в Англии, ему неприятно, и это... ненормально. Как-то это неправильно, потому что выбивается из общей картины. Ведь разве у таких, как он, бывают другие чувства, помимо безграничных оптимизма и радости? Он много смеётся, много говорит, его просто очень много, а потом Чимин пихает ему в руки брошюру с описанием видов бабочек, которых разводят на ферме, и Тэхён молчит. Вот так просто затыкается. Сосредоточенно читает, водя пальцем по тексту, потому что фургон потряхивает на ухабах. Ни звука не издаёт. Поразительно. И даже когда они приезжают на ферму, Тэхён, вместе с другими пассажирами, внимательно слушает Чимина, который помогает экскурсоводам делить людей на группы. Чонгук так и разглядывает его сквозь тёмные очки. Смотрит то на менеджера, то на Кима, пытаясь понять, что это за магия такая. Тэхён, оказывается, правда умеет молчать, когда это нужно. Только вот почему-то когда это очень нужно Чонгуку, тот ни на секунду не затыкается. Интересно получается. Несправедливо как-то. А потом их ведут в закрытый сад, и Тэхён не может перестать восхищаться видами, обстановкой и атмосферой. Он источает радость, какой-то бешеный восторг, от которого чуть ли не трясётся, когда их окутывает стая тёмно-синих бабочек. А потом весь замирает, вытянув руку перед собой, и даже не дышит, с ужасом наблюдая за тем, как несколько насекомых опускаются ему на ладонь. Действительно боится... Какой же странный человек. — Страшно? — усмехается Чонгук, и Тэхён едва слышно выдыхает: — Очень... — И зачем тогда поехал? Чонгуку до этих паразитов, облепивших его с ног до головы, нет никакого дела. — Так ведь красиво. Капитан смотрит на бабочек – не понимает, что в них красивого. Смотрит на Тэхёна, видит в его глазах искренний, какой-то детский восторг и неподдельное счастье – в этом уже что-то есть. Не каждый день встретишь... вот такое. Тэхён восхищается, много улыбается и смеётся, со временем перестаёт вздрагивать от каждой севшей на него бабочки. Он осторожно снимает их с себя, боясь повредить, и сажает на ближайшие кусты или изгороди, пока они неторопливо прогуливаются по саду. Многие туристы разбрелись, кому-то быстро надоело, кто-то занят съёмкой, а Тэхён просто наслаждается, наблюдая за синими вихрями под самым куполом. А Чонгук наблюдает за ним. Много хмурится, много удивляется новым мелочам, которых не видел в этом человеке раньше. Тэхён, оказывается, спокойный и очень тихий. Чонгук вспоминает его рассказы о доме, саде, о веранде, заставленной цветами, должно быть, там и правда очень красиво. Так почему-то кажется. На террасе отеля вблизи самого моря тоже красиво очень. Когда волны ласкают берег, когда вечернее солнце розовыми лучами, словно одеялом, накрывает безмятежную гладь моря. Чонгук наслаждается горизонтом, холодным фруктовым чаем и делает вид, что не замечает чужого взгляда. Ему до этих скромных гляделок нет дела, а Чимин рассказывает им о том, как один из пассажиров на днях чуть ли не вывалился за борт. Вот прям за борт. В самое море! Он так перепугался! Чонгук переводит взгляд на Тэхёна, который продолжает смотреть на него, а тот свой взгляд не отводит, не боится, пялится, выглядывая из-за краёв чашки. Он сдерживает улыбку, всё-таки отводит глаза, щурится на горизонт, как будто пытается там что-то рассмотреть, а затем снова глядит на Чонгука. Как-то хитро и задорно, как будто задумал очередную глупость. Он открыт перед ним, не боится отказов, не боится показаться глупым или откровенным, постоянно рискует, хоть и знает, что взаимностью ему не ответят. Чем шире твои объятия, тем проще тебя распять, не так ли? Тэхён и этого не боится. Он просто... живёт. Берёт всё, что ему дают, ни от чего не отказывается, даже от самого плохого. Плохой, – так про себя думает Чонгук. Он никогда добродетелем не был, не был отзывчивым, послушным или ласковым. Ни с кем. И не будет. Это не для него, потому что... да кто знает? Просто не его это и всё, не привлекает его такое. Зато очень привлекает песчаный берег, прохладное море и тишина, которой он наслаждается поздним вечером, уже сидя на пляже. В одиночестве. Но не очень долгом, потому что Тэхён не даёт о себе забыть. Приходит весь из себя такой счастливый, плюхается на песок прямо напротив Чонгука, загораживает собою весь вид и улыбается. — Ну и чему ты радуешься в этот раз? — устало интересуется Чонгук, а Тэхён кусает губы, подбирая под себя ноги. Он сидит в позе лотоса и так задумчиво смотрит... Исподлобья, хитро, своими голубыми глазами, и это даже немного красиво, пока его рот не открывается: — Тебе понравилось? — Что именно? — День на берегу. Ферма, отель, пляж. Ты разве не чувствуешь этого? — голос Тэхёна звучит взбудораженно, а Чонгук лишь вопросительно выгибает бровь. — На берегу всё совсем иначе, разве нет? Сидишь ты здесь, смотришь на своё море, оно... ощущается по-другому. Понимаешь? На самом деле Чонгук действительно понимает, зато не понимает, как это могло прийти в голову такому человеку, как Тэхён. Он с виду весь из себя поверхностный и простой, а когда выдаёт вот такое, то, о чём Чонгук думал и сам, то это... удивляет. — Понимаю, — Чонгук хмурится, разглядывая счастливое лицо напротив. — Всё-таки понравилось? — Это было неплохо. — Может... — Тэхён выглядит неуверенно, но набирается смелости и спрашивает: — Может, ещё один день? — Ещё один? — На берегу. Со мной. Ну не прям со мной, со всеми, разумеется. И Чимин будет с нами, и другие... пассажиры, — запал Тэхёна медленно пропадает, пока он наблюдает за хмурым лицом капитана. — Мы к дельфинам собираемся, будем купаться с ними, это весело. Наверное. Я, вообще-то, не видел их ни разу в жизни, но это ведь... дельфины. Всем нравится, значит и мне понравится. Останешься? — он замолкает, но говорит с неловкой улыбкой: — Пожалуйста, — и говорит: — Я бы этого хотел, — и говорит, говорит: — Вообще-то, не только я, Чимин, знаешь... Наверняка он тоже очень рад тебя видеть не за работой. И я рад. Все мы, в общем-то... — Остановись. — Как раз собирался. И что скажешь? — Если откажусь... — Не надо, — перебивает Тэхён и очень искренне просит: — Не отказывайся. Всего один день. Последний. — Ещё один день в твоей компании. Думаешь, потяну? — устало вздыхает Чонгук, больше наигранно, и Тэхён это, кажется, понимает, игриво улыбаясь: — Мы проверим. — Ладно, проверим. — Правда? Чонгук пожимает плечами, зачем-то соглашается на этих глупых дельфинов, глупого Тэхёна и совершенно ненужный ему отдых. Капитану и на корабле всегда хорошо, без пассажиров, практически одному, а Тэхён весь прямо светится, что даже звёзды на его фоне тускнеют. Его желания и благодарность такие неподдельные, настоящие, искренние. Идут из самого сердца! И свет этот тоже прямиком откуда-то оттуда, из души. Он очень рад, что капитан оценил прогулку, рад, что тот согласился на ещё один день с ним. То есть не только с ним, но и с другими, точнее, они оба сами по себе, но всё-таки вместе. Тэхён не хочет давить или чем-то обременять Чонгука, но ничего не может с собой поделать. Нужны ему эти дельфины, и этот отдых, и этот капитан. Очень нужен! В самый последний раз! — И всё-таки тебе понравилось, — поднимаясь с песка, утверждает Тэхён. — Бабочки. Я уверен. — Я же сказал: неплохо. — Сто процентов было очень хорошо, — улыбается он, идя спиной вперёд и глядя на хмурого Чонгука. — Ты любовался, не думай, что я не заметил. Красивые, да? Чонгук любовался?.. — Раскусил. — Так и знал! — победно хмыкает Тэхён. Он уходит с пляжа, забирает с собой весь шум, свет, радость и восторг, не оставляет Чонгуку ничего. Всё своё носит с собой. И одиночество кажется чем-то правильным, чем-то очень нужным после этого фейерверка чужих эмоций. Капитан поднимает взгляд к небу, всматривается в искры, рассыпанные по бесконечной черноте, и соглашается с тем, что да, наверное, немного позволил себе полюбоваться. Не бабочками. А звёзды так ярко светят, только вот совсем не греют, и звон их намного тише счастливого голоса этого совершенно не нужного капитану Тэхёна. А волны всё шепчут, взбивают пену, и в этом шуме утопает много важных мыслей: о звёздах, о море, о синих бабочках, вихрем взмывающихся в небо. Особенно о бабочках. Разумеется, что только о них.*****
— Ну как оно? — Юнги вырастает буквально из ниоткуда. Стоит перед столиком в какой-то глупой цветастой рубашке, шляпе, шлёпках и солнцезащитных очках, уперев руки в бока. У Тэхёна джем капает с ножа прямо на стол, Чимин давится тостом, а капитан окидывает бармена безразличным взглядом и молча пьёт свой фруктовый чай. Они тут, вообще-то, завтракают, морально готовятся к дельфинам, а Юнги вот так бесцеремонно садится за стол и забирает у Тэхёна недоделанный тост. Ест его прямо так, в сухомятку, но Ким даже не злится. Наоборот двигает ему свой чай, джем и удивлённо улыбается, он-то рад видеть Юнги. — Ты заблудился? — Чимин вытирает рот салфеткой и как-то недружелюбно косится на бармена. — Лайнер в другой стороне. — Капитану, значит, отдыхать можно, а мне нельзя? — хмыкает Мин. — Ты тоже хочешь к дельфинам? — интересуется Тэхён. — Нет уж, русалочка, морские приключения по твоей части. Меня от этой рыбы уже тошнит. — К твоему сожалению, — язвит Чимин, — мы едем именно к дельфинам. Тэхён странно косится то на бармена, то на менеджера, не понимая, что они не поделили в этот раз. Они поговорить должны были, всё обсудить... Как же это так? Его взгляд пересекается со взглядом Чонгука, но тому, кажется, абсолютно всё равно на происходящее, он молча пьет свой чай и радуется жизни. Если его вечно недовольное выражение лица вообще можно назвать радостью. — Дельфины так дельфины, я не привередливый, — пофигистично отвечает Юнги. — Ну-ка, звёздочка, твоя очередь ублажать меня. Тэхён с радостью делает Юнги тост, а потом и второй, и третий. Тот и правда натерпелся от него за все дни их путешествия, Тэхён понимает... Слушать его сутками очень тяжело! А менеджер так и сидит с недовольным лицом, наблюдая за ножом, размазывающим джем по хрустящей корочке. Ким на всякий случай отодвигается от него подальше, но незаметно. Чонгук, кстати, тоже недоволен. Но это его стандартное лицо, так что, наверное, Тэхёну просто кажется. Вдруг капитан хмурится, потому что ему не нравится то, как именно он размазывает джем? Он бы не удивился, если бы Чонгуку не нравилось даже то, как он дышит. — Почему ты вдруг решил сойти на берег? — не затыкается Тэхён. — Много вопросов. — А тебе так сложно ответить? — встревает Чимин, скрещивая руки на груди, и недовольно смотрит на бармена. В упор. Прямо испепеляет взглядом. — Он ко мне обратился, а не к тебе, побегушка. — Повежливее можно? — А нужно? — Юнги вскидывает брови. — Только если ты умеешь, в чём я очень сомневаюсь. — Ему и не обидно даже, ты в курсе? — он чуть опускает очки и смотрит на Чимина так же грозно. — А ты у нас теперь спец по тому, что чувствуют другие люди? Не надо за него решать, — голос менеджера звучит резко и пропитан таким холодом... Даже Тэхёну не по себе, перед глазами злой Чонгук и страшная буря. — Ну так давай поинтересуемся? — любезно предлагает бармен. — Тишина, — ледяным тоном встревает Чонгук, и за столом действительно воцаряется гробовая тишина. Только море шипит на фоне, не слушается капитана. — Хотите выяснять отношения, делайте это наедине. — Ни слова больше, кэп, — Юнги откидывается на стуле, а Чимин проверяет время и равнодушно сообщает: — Выдвигаемся через пятнадцать минут. Опоздавших, — он кидает взгляд на бармена, — ждать никто не будет. Пак забирает свой кофе, брошюру с дельфинами и уходит, а за столом тишина... звенящая. Её даже страшно нарушать, но Тэхён на то и Тэхён. Он уверен, что в этой ссоре виноват именно Юнги, потому что Чимин-то, он только с виду такой строгий и злой, к нему подход свой нужен. Тэхён и сам злится на бармена за его грубость, и сам же себе поражается. — Что это такое? — он тычет пальцем в сторону ушедшего менеджера и хмурится, обращаясь к Юнги. — Не об этом у нас шла речь. — Ты-то куда лезешь? — непонимающе ворчит на него Чонгук. — Я ему, вообще-то, помочь пытался, — теперь он тычет пальцем в Юнги, капитан только поджимает губы и смотрит очень недовольно. И какая ему вообще разница до чужих отношений?! Тэхён захотел помочь, он старается помочь, не надо его осуждать! Эти отношения, конечно, и не его тоже, но всё же... Он как лучше хочет. Если не для себя, то для других, а Юнги вот так просто встаёт и уходит вслед за менеджером. Ни слова не говорит, буквально сбегает, Тэхён только глупо хлопает глазами, не понимая, что вообще только что произошло. Чимина он больше не видит, их сопровождает другой менеджер, отчего Ким поначалу много хмурится. А потом он видит дельфинов, слышит их «разговоры» с дрессировщиком, возвращается на эту землю, к своей собственной жизни и забывает обо всяких Чиминах, Юнги и прочем. Он забывает абсолютно обо всём, когда шокированно наблюдает за капитаном, который гладит дельфина по носу, а тот... играется с ним. Брызгает водой, машет головой, очень напоминает Тэхёну собачку. А Тэхён-то собачек очень любит! И дельфинов он уже тоже любит очень сильно, такой вот он простой. У него впечатлений хватит теперь до конца жизни, потому что даже Чонгук – сам капитан! – заходит с ним в бассейн. Ни о каких Чиминах нет и речи, кто это вообще такой?! У Тэхёна тут рыбки, прохладная вода и голубое-голубое небо над головой. У него много смеха, очень много веселья и настолько сильных улыбок, что аж челюсти сводит. Он даже не донимает Чонгука, который, наплававшись, спокойно наблюдает за рыбинами, сидя на краю бассейна. Всего лишь мочит ноги, смотрит, много думает. Как Тэхёну кажется, отдыхает, а капитан-то на самом деле уже очень устал от шума, криков и всего остального. Вот вечером на пляже было хорошо, утром на террасе было замечательно. Спокойно, без нервов, а главное – тихо. И он получает желанную тишину, какую хотел, но лишь вечером, возвращаясь всё с тем же Тэхёном на борт лайнера после небольшой прогулки по пляжу. Да, они гуляли, да, Чонгук даже не был против его компании, он просто был рад и спокоен оттого, что шум закончился, а Тэхён... Его уж он как-нибудь переживёт. Да и сам Ким, вообще-то, немного другой. Он возвращается на борт счастливым, смеющимся, у него появилась странная привычка врываться в личное пространство Чонгука, как будто они провели вместе не два дня, а два месяца. Как будто они – не капитан и обычный пассажир, как будто они – не с разных берегов и не из разного теста. Хотя у них всё ещё одно и то же небо над головами, одна земля под ногами и, как оказалось, много схожих мыслей. Тэхён об этом, разумеется, не знает, Чонгук не делится с ним настолько личным. Он, честно говоря, вообще с ним ничем не делится, много молчит, ещё больше слушает и думает. Тэхён с ним ни на секунду не затыкается. Почему?.. — Скажи, было здорово! Чонгук всего лишь хотел полюбоваться ночными видами Коста-Рики, стоя на носу лайнера, но и тут не обошлось без Тэхёна. Он бросил вещи в каюте и вернулся. Сначала молча стоял рядом, а потом заговорил, начал вспоминать всякое: бабочек, бассейн, пляж, город, кафе, в котором они останавливались перекусить. Детей, плескающихся в фонтане, уличных музыкантов! Восторг, который он испытал, слушая их музыку и пение, не передать словами. За Тэхёна всё говорит его счастливое и довольное лицо. Ну, его рот за него тоже очень многое говорит, а потом он очень-очень долго молчит. Чонгуку даже непривычно. Он молчит не пять, и не десять минут, а до тех пор, пока капитан не обращает на него внимание. Тэхён всего лишь звёздами любовался, огнями города и пляжем, таким красивым... Чонгук ему не мешает, почти уходит, но ему преграждают путь и очень долго смотрят в глаза. Серьёзно, без намёка на улыбку, а у Тэхёна так бешено стучит сердце. Он столько всего пережил за эти два дня, столько хороших эмоций испытал, очень привязался к капитану, вот так быстро – для него это нормальная практика. Он почти успевает Чонгука поцеловать, всего лишь чмокнуть хотел! Возможно... Но тот среагировал очень быстро, схватил за плечи и теперь держит на расстоянии. Как всегда. Хмурится, может быть, злится, потому что не одобряет, а Тэхён смотрит ему в глаза, игнорирует ладони на своих плечах, держащих подальше, и снова подаётся вперёд. Безуспешно, разумеется, Чонгук его не отпускает и не подпускает к себе, так и стоит... Как какой-то бесчувственный чурбан. Это же такой момент, такой шанс! Они так хорошо провели время вместе, но капитан нарушает идиллию и все планы Тэхёна, когда говорит тихо и недобро, не позволяя приблизиться: — Не вынуждай меня. — Не вынуждать тебя что? — Снова обижать тебя, — хмурится Чонгук. — А ты, думаешь, сможешь меня обидеть? — Пойми одно, — он говорит хладнокровно. — Ты мне не нужен. — Совсем? — Совсем. — Ты хорошо подумал? — серьёзным тоном интересуется Тэхён. — Завязывай с этим. Чонгук отодвигает его от себя, отпускает... Меж бровей глубокая складка, он сердится. Не нужен и ладно, вообще не обидно. Только если чуть-чуть, но прям очень мало, самую капельку. И на лице Тэхёна эта грусть никак не отражается, он только слабо улыбается, чувствуя, как там, между рёбрами, снова что-то царапается и ноет. Он даже желает Чонгуку доброй ночи, почти уходит, но... разве может он? Разве должен? Тэхён резко разворачивается, бегло целует капитана, попав аккурат в самые губы, и собирается бежать. Далеко бежать... У него почти это получается! Шаг, а там и другой, Тэхён думал, что он очень быстрый, но Чонгук быстрее. Хватает его, почти грубо дёргает за руку, вжимается в спину и яростно дышит в самое ухо. Тэхён сглатывает. Страшно! Ему очень страшно, но его это очень возбуждает, и тут ничего не поделать. Он чувствует твёрдое тело позади себя, руку, крепко сжимающую его поперёк живота, и горячее дыхание. От этого дурно, кружится голова, как от дурмана. Из чего только ни состоит этот капитан... Из холода, злости, пламени и камня. Из уверенности, одиночества, гордости, подчиняющей себе силы и всего того, чего нет в таком маленьком и простом Тэхёне. — Я тебя предупредил, — злобничает Чонгук, а Тэхён облизывает пересохшие губы, слушая тихий, хриплый голос, льющийся в самое ухо. В самую душу, он уже под кожей, щекочет нервные окончания. — Не вынуждай. Чонгук внезапно отпускает, а Тэхён едва устоял на месте без него. И капитан даже не оборачивается, когда уходит. Уверенным, твёрдым шагом... Бежит. Тэхён же весь горит и плавится, окутанный жаром, а потом, у себя в постели, за закрытой дверью, он много стонет. Хрипло, устало, тихо, чтобы его никто не услышал, чтобы никто не вторгся в его выдуманный мир. Тэхён очень любит жить грёзами, и даже если ему ничего с капитаном не светит, это не мешает сходить от него с ума. Не мешает вспоминать его руки, взгляд и горячее дыхание, медленно ублажая себя, растягивая удовольствие. Тэхён имеет право кого-то желать, он обычный человек со своими слабостями и потребностями. Ну разве он виноват в том, что так сильно нуждается в ком-то рядом с собой, виноват в том, что его привлекают лишь те, кто может разрушить? Кто не пощадит его хрупкое сердце, потрёпанную душу... Кто не пощадит его всего. Тэхён готов разбиваться заново, готов позволять другим делать ему больно. В конце концов, мало кто способен задеть его по-настоящему, мало кто знает, что он пережил, какие тревоги носит в своей душе, какую боль. Это только его, оно принадлежит ему, как и все эти желания: быть нужным, важным. Чтобы его хотели себе, чтобы любили, желали так же, как желает он. Скажите, кто этого не хочет? Капитан разве что. Только вот Тэхён ему почему-то не верит. Он отчего-то больше доверяет тому, что видел: взгляду, глубокому и изучающему. Доверяет тому, что чувствовал: пламени в чужом голосе, ярости в прикосновениях, этой стальной сдержанности. Ведь если капитан не хочет, то зачем тогда терпит? Зачем целых два дня провёл с ним, зачем слушал, зачем так смотрел... Зачем остановил и нарушил дистанцию, когда достаточно было просто обидеть? Чонгуку не составляет труда надавить на больное или задеть, но он ведь этого не сделал. Сдержался. И пока держал Тэхёна, самого себя держал тоже, чтобы не дать слабину, иначе зачем это всё? Капитан игры не любит, зато очень любит врать, а ведь говорил, что не обманывает... Тэхён ёрзает в постели, то улыбается своим мыслям, то стонет, хмурясь, то яростно желает, чтобы ему ответили взаимностью, а потом оргазм накрывает его с головой. Это желанная нега, это сладкое удовольствие, играющее с его чувствами. Тэхёна покорили, кается. Сдаётся, ему плевать. Он натура влюбчивая, но его не надо учить жизни. Эта жизнь только его, принадлежит ему одному, никто не имеет власти над ним и его желаниями. А он желает капитанского поцелуя. И снова сгорает, возвращаясь к мыслям о чужих мимолётных прикосновениях.*****
Тэхён начинает искать капитана только ближе к обеду, но тот, предсказуемо, не идёт к нему в руки, даже не появляется на горизонте. Ни Юнги не появляется, ни Чимин. От Тэхёна как будто все... прячутся? Но он старается не расстраиваться, не сдаётся и идёт прямо на капитанский мостик. И неважно, что ему туда нельзя, они ведь с капитаном друзья или что-то похожее на них. Теоретически. Но капитана нет ни в служебной зоне, ни на мостике, тут только удивленный старпом и радист, который смотрит на Тэхёна как на восьмое чудо света. Подумаешь, он без разрешения приперся, с кем не бывает? — А капитан ваш откуда родом? — интересуется Тэхён, вертя в руках песочные часы, которые Намджун забирает у него и ставит на место. Выглядит он чуть дружелюбнее Чонгука, но всё ещё очень недовольно. Неужели все главные вот такие?.. — Спроси об этом капитана. — Я бы с удовольствием, но не знаю, где он. — У себя, возможно. Отдыхает. Тэхён последний раз осматривается, ему все эти карты, приборы и прочее-прочее ни о чём не говорят. И нет здесь ничего интересного, скукота какая... — А «у себя» – это где? — В своей каюте. — Капитанской? Намджун долго смотрит на парня, тяжело вздыхает и объясняет – чисто из жалости – этому горю луковому, где находятся служебные каюты, а где конкретно – капитанская. Тэхён старается сильно не радоваться, но старпом устало трёт глаза. Его слепит улыбка этого англичанина, и он понимает, почему капитан старается его избегать. Намджун бы тоже избегал, слишком уж этот Тэхён... яркий. Чересчур. После его ухода тишина очень громко звенит, так бывает, когда человек забирает с собой что-то очень важное, но старпом не обращает внимания, возвращаясь к работе. А счастливый Тэхён, кусая губы, ищет каюту капитана. К счастью, находит, однако очень долго стоит перед дверью, не решаясь постучаться. И снова это страшное чувство... как будто он лезет туда, куда не надо. Как будто ещё рано для таких визитов и всего остального, но когда Тэхён себя слушал? Дверь ему никто не открывает, он заходит сам и застаёт капитана накидывающим на плечи пиджак. Тот самый, с которым Тэхён не так давно провёл ночь. Замечательную ночь, стоит отметить, только вот Чонгуку нет дела до чужой радости, он не любит, когда к нему вот так врываются. У моряков вообще так не принято, а тут ещё и пассажир, и какой... Капитан одёргивает пиджак, смотрит недобро, но Тэхён, как мы помним, очень храбрый. — Ты потерялся, — говорит он, а Чонгук недовольно хмурится, поджимая губы. Капитан сегодня явно не в настроении, так что по-хорошему бы выйти из каюты, прикрыть дверь, дождаться благоприятного момента, но разве Тэхён может ждать? — Я не мог тебя найти. — Тебе не приходило в голову, — спокойно, очень хладнокровно говорит Чонгук, — что ты не мог меня найти, потому что я не хотел тебя видеть? Тэхён умело делает вид, что его это совсем не задевает. — Не приходило. — Я с тобой по-человечески пытался, — хмурится Чонгук. Тэхён копирует его выражение лица, чувствует, как в груди начинает клокотать злость, потому что как-то он упустил тот момент, когда капитан пытался с ним по-человечески! Ким внезапно хлопает дверью, сам вздрагивает, потому что не собирался этого делать. — Прошу прощения, — злобно извиняется он за дверь. — Но ты ведь даже не пытался. Чонгук смотрит на него так, как будто он сморозил какую-то глупость, но единственный дурак здесь – это капитан! — Ты не пытался по-человечески, — он старается говорить спокойно, всего лишь хочет объяснить. Вдруг поймут? — Понимаете, капитан, есть большая разница между тем, чтобы просто оскорбить, задеть или унизить меня, и тем, чтобы хоть раз сказать мне о том, что вы чувствуете на самом деле. — Что ты вообще несёшь? — хмурится Чонгук. — Я знаю... — игнорирует его Тэхён. — Знаю, что вывожу тебя из себя, что раздражаю своими разговорами, своим вниманием, присутствием, просто раздражаю тем, что я – это я. Необязательно постоянно напоминать мне об этом, можно просто... можно было просто не соглашаться сойти со мной на берег, не извиняться тогда, с бильярдом. Меня не надо жалеть, я бы пережил и больше не лез. Всегда переживал, такой уж я. А ты как будто не понимаешь, чего я хочу. Сначала позволяешь, а потом ты... вот такой. Тэхён не верит, что Чонгук совсем ничего не понимает. Он с капитаном настолько очевидный, что проще – сказать ему о своих намерениях прямо в лоб. А тот молчит как партизан, недовольный взгляд говорит за него. Тэхён не хотел ругаться или злить, в конце концов, он сам чуть ли не вынуждал человека... Но менее обидно от такого наплевательского отношения не становится. Чонгук даже подружиться с ним не пытался, не говоря уже о чём-то большем. Не говоря уже о том самом «человеческом». Чимин был прав: они тут все чёрствые, все закрытые раковины, каждый сам по себе. С таким капитаном будет хорошо идти только работа, а сам он так и останется один, со своим дурацким морем, и никто его не будет ждать. Тэхён точно не станет, и доводить больше не станет, он, может, и мазохист, любит совать руки в пасть льву и надеяться, что не откусят, но это... Издеваться над собой настолько он не любит. Не нужен – он понял. Теперь уже точно осознал и прочувствовал всю бесполезность своей затеи с покорением капитанского сердца. Нельзя покорить то, чего нет, невозможно покорить того, кто для людей не создан. Чонгук создан для чего-то другого. Для грубой, серьезной работы, для моря, которое, может быть, однажды обточит его колючки. Он только его к себе подпускает... Не человек, а ходячее безразличие. Тэхён не прощается, вообще ничего не говорит. Не хлопает дверью, осторожно закрывает её за собой, игнорирует боль в груди и это неприятное, душащее чувство. Да, сам виноват, никто не просил его таскаться за человеком. Да, больно, потому что он впечатлительный, очень эмоциональный и хрупкий. А ещё такой самостоятельный: сам пристал, а получив отказ, расстроился. Но как будто ему привыкать. Он сидит в баре с отсутствующим выражением лица, пьёт безвкусный сок, какой-то бармен, который не Юнги, косится на него, но вопросов не задаёт. Оно и к лучшему. Тэхён сейчас вообще на разговоры не настроен, ему... плохо. Просто по-человечески плохо от самого себя. Потому что на берегу было хорошо, потому что капитан был добр с ним, вёл себя совсем иначе. И вчера на палубе он был другим, а сегодня – холод, безразличие и пошёл нафиг. Тэхён вот взял и пошёл, куда послали. Не прямо, конечно, он это уже сам додумал, понял всё по чужому молчанию и злости во взгляде. Ещё и Юнги от него бегает, Чимин, видимо, тоже, а у Джина просто нет времени заниматься его проблемами, на нём целый лайнер... Тэхён очень долго смотрит на свой апельсиновый сок, а потом заказывает несколько рюмок водки и вливает их в стакан. Выпивает залпом, даже не морщится, а потом идёт... куда, зачем? Теперь его точно нигде не ждут, и капитана он видеть больше сам не хочет. А вместе с капитаном вспоминается Уильям, бессердечный, оставивший его ради какой-то тупой девки. Хотя девка, может, и не тупая, а Тэхён наоборот очень-очень глупый. Влюбился, обжёгся, хочет влюбиться, снова обжигается, снова и снова. Это когда-нибудь закончится? Он носит в себе свой собственный ад и не может от него избавиться. Он никогда не понимал тех, кто запивает горе, потому что Тэхёну от алкоголя только хуже, но он пьёт, очень много пьёт этим днём и вечером, забывается... Всё и правда забывается, а потом накатывает цунами из чувств, когда он стоит на корме лайнера и слушает шум моря. Слушает звон плывущих перед глазами звёзд, он слышит шепот, но не может его разобрать, даже этого не может... Высасывает себе новые проблемы из пальца, а потом очень долго плачет из-за того, что скучает по дому. Вглядывается в размытые искры на небе, плачет, потому что ему бы туда, подальше ото всех. Плачет, потому что есть о ком: о доме, об Уильяме, о маме, по которой очень скучает. Ему бы сейчас к ней, в её теплые объятия, чтобы на завтрак – оладьи, чтобы Тэхёну снова пятнадцать, а мама – хотя бы жива. И никто ему больше был бы не нужен. По отцу так не скучается, хотя он жив-здоров, живёт всё в том же Пусане, в доме, который выбрала мама. У побережья, потому что очень любила небо, показывала его Тэхёну, потому и он любит. Но небо это какое-то другое, отличается от того, на которое он смотрел в детстве. Это небо холодное, пустое, грустное и очень-очень одинокое. Оно больше не привлекает и не манит своей космической красотой. Оно тоже делает ему больно. И как он только весь такой ранимый жив до сих пор остался? Прямо загадка для всего человечества. А для Тэхёна загадка то, как он выжил после затянувшейся на одного пьянки. Юнги он всё-таки находит, но тот ни слова не говорит, а Тэхёну и не до него уже. Ему не до этого мексиканского карнавала, с которым все тут носятся, готовясь к празднику. И всё равно он улыбается Джину, улыбается Юнги и Чимину, когда тот спрашивает, как у Тэхёна дела. Нормально. Хуже уже точно быть не может, так что пойдёт. Тэхён даже почти верит в то, что ему не так уж плохо, однако его водка с соком говорит Юнги об обратном. И то, что уже немного пьяный Тэхён в толпе вылавливает Чимина, хочет затанцевать менеджера до смерти. Только вот тот как-то обеспокоенно смотрит, нервничает, как будто понимает. Как будто знает, чем вызван этот болезненный оскал, когда Тэхён, заметив капитана, прячет лицо на плече Пака. Он Чимина не отпускает, игнорируя злобный взгляд бармена, который с завидным усердием трёт стакан. Куда он пропал в Коста-Рике? Почему они оба бросили Тэхёна?.. В банкетном зале громко звучит музыка, явно мексиканский мотив, на столах – тортильи и целые горы закусок, а Тэхёну паршиво. Ему так хреново не было ещё никогда в жизни, и Чимин не может отцепить его от себя. Только оглядывается по сторонам, улыбаясь пассажирам, и просит Тэхёна чуть-чуть ослабить хватку, а потом ведёт его в каюту, почему-то много молчит. Очень много хмурится, как будто правда беспокоится. Как будто не бегал от него с Юнги на пару весь вчерашний день. — Что с тобой? — и голос его звучит прям не наигранно, очень натурально. — Тэхён, что случилось? А Тэхён лежит в своей постели прямо в одежде, укрытый пледом, и смотрит в потолок. Тот кружится и кружится... Не стоило сегодня пить. Вообще пить не стоило, раз уж на то пошло, но Тэхён слаб перед своей болью и не знает, чем её ещё можно заглушить. Другим алкоголь помогает, а ему почему нет? Что с ним не так то? Почему ему вообще ничего не помогает? — Скажи хоть что-нибудь, — тихо просит Чимин, присаживаясь рядом на постель. — Позвать Джина? — Не надо, — хрипит в ответ. — Тогда в чём дело? — строго хмурится Пак. — Я тебя впервые таким вижу. Тэхён даже делиться ничем не хочет. Как-то его искренность не ценится и частенько выходит ему боком. Не пора ли завязывать с добротой и улыбками через не хочу?.. Может, пора, но Тэхён всё равно улыбается через силу, очень устало тянет уголки губ вверх и просит Чимина принести минералки. Вернее, хочет, чтобы его оставили одного, но не произносит этого вслух. Ему одному будет очень-очень плохо, так что лучше уж Чимин. И тот уходит по его просьбе, а натянутая улыбка превращается в болезненный оскал. Почему-то после алкоголя намного хуже, чем было до, высокоградусный его не согрел, Тэхёна только больше тошнит. И он зачем-то снова плачет. Может, ему очень нужно выплакать все обиды, которые он держал в себе, а может, это всё просто так, на публику, и ничего не значит. Была бы ещё публика, было бы вообще замечательно, а так он один, пока Чимин снова не стучится в дверь. Разрешения не спрашивает, так и заходит, а Тэхён даже не пытается вытереть слёзы, сидит на постели и ковыряет плед, шмыгая носом. Ждёт свою дурацкую минералку, которой точно подавится, потому что не его сегодня день. Наверное, не его жизнь. — Что за крокодильи слёзы? Тэхён чуть ли не давится воздухом, поднимая взгляд на капитана, присевшего на кровать. Не его жизнь, точно нет. Была бы его, он бы к капитану не привязался и ничего бы к нему не чувствовал, и вообще был бы такой же бесчувственной деревяшкой. Вот ему было бы зашибись. — Тебе-то какое дело? — хмурится Тэхён, но протянутую минералку всё равно забирает. — Абсолютно никакого. — Оно и видно, — бубнит Ким. Щёки блестят от слёз, на ресницах – капли, в глазах – такое отчаяние, что капитану даже немного совестно. Но только немного. А какие голубые после этого рёва... Так даже море не умеет. Тэхён свою минералку пьёт молча, молча ненавидит своё сердце за то, что оно чуть ли не выпрыгнуло из груди, когда раздался чужой голос. Ему вообще не нравится вот так реагировать: аж руки трясутся, а душа... Глупая душа, дура! Надеется. На что надеется?! За каким таким хреном, если Тэхён уже отказался от перспективы снова остаться с разбитым сердцем? Какой же он сам дурак... Так обижено смотрит на Чонгука, из-под ресниц, что тот наверняка всё понимает. А чего пришёл? Прощения просить? Так Тэхён, он дурак, он же простит. Уже простил, уже очень нерешительно смотрит на капитана и спрашивает: — Ты... можешь полежать со мной? Чонгук долго молчит, глядя на зарёванного Кима, прежде чем сдвинуть его и лечь рядом. Прямо вот так, в одежде, не капитанской, какой-то обычной... Но Тэхёну всё равно, у него бешено стучит сердце, когда он, превозмогая собственный страх, укладывает руку Чонгуку на грудь. Так же неуверенно двигается ближе, хочет положить голову, и капитану его медлительность надоедает. Он давит Тэхёну на затылок, припечатывая его к себе, вот так грубо, но... к себе! Не от себя, а прям к своей одежде, близко, не отталкивает, а наоборот! Надо же так... И надо ему постоянно Тэхёна обижать, чтобы потом прийти и сделать якобы доброе дело. Может, ему жалеть нравится?.. Тогда пускай обижает сколько хочет, если каждый раз будет возвращаться и вот так лежать с ним. Если будет молча слушать его жалобы о том, как он напился, о том, какая же мерзкая на вкус эта русская водка, о том, как же плохо ему было утром и всю ночь до него. Тэхён так и лежит головой на его груди, голос становится всё тише, хрипит от долгих слёз, а потом вовсе смолкает. Он спит и не чувствует руки, касающейся его волос, плеча, спины. Спит, не слыша шорохов, моря, тихого дыхания и треска. Это деревянные панели трещат... А может быть, это капитанское сердце дало трещину, а в неё взял и просочился чужой свет, вот так нагло. И теперь он так же нагло греет, не даёт льду залатать стратегически важный орган. Тот, вроде как, предназначен для того, чтобы кровь качать, а капитан им почему-то чувствует. Наверное, это какая-то ошибка. Наверное, оно само как-нибудь пройдёт.