«Может быть, человек не так нуждается в любви, как в понимании».
— Никогда бы не подумал, что рыбы могут быть такими огромными! — Тэхён выглядит восторженным, выходя за капитаном через двери института океанографии. — Скажи Чимину спасибо, он был прав, здесь здорово! Чонгук щурится от солнца, надевает очки и молча слушает восторженные возгласы англичанина. Может, он немного им любуется. Но совсем чуть-чуть, не в открытую. С тех пор как Чонгук заявил, что они в настоящих отношениях, что они вместе не на оставшиеся три недели; с той самой первой ночи, которую они провели в обоюдном желании, Тэхён стал совсем другим. Как будто ещё ярче, счастливее. Словно он совсем забыл обо всех ссорах, разногласиях, о скором расставании, по которому так убивался. И улыбается он теплее, и смеётся искренней, и капитан с ним, походу, совсем потерял голову, раз начал замечать такие вещи, раз начал больше себе позволять. Он стоит, спрятав руки в карманы брюк. На улице палит солнце, легкий ветер обдувает улицы, треплет Тэхёну волосы, надувает рубашку, а тот только подставляет лицо и наслаждается летним теплом. — Чимин сказал, что это отличное место для посещения его с детьми, — буднично говорит Чонгук, забирая у Тэхёна бутылку воды, а тот поднимает взгляд, щурится. — С детьми? — капитан в ответ легко кивает. — И ты, разумеется, сейчас совсем не намекаешь на то, что я – идеальная кандидатура для похода по таким местам. — Разумеется, не намекаю. — Совершенно, — наигранно искренне улыбается Тэхён, но Чонгук всё так же спокоен: — И в мыслях не было. — Как же! Да, я люблю всё интересное и необычное. Может, время от времени действительно веду себя как ребёнок, со стороны виднее, но это, как видишь, не помешало мне залезть в твою постель. Чонгук давится водой, пока англичанин гаденько смеётся над его реакцией. У Юнги научился! А болтать о таких вещах в открытую начал вот совсем недавно. Тэхён и за завтраком в процессе беседы с младшим менеджером ляпнул о том, что чертовски устал ночью, а всё из-за капитана. Он и засосами своими светит, не стесняясь, раньше хоть пытался скрыть, а сейчас... Сейчас хоть заговорись о том, что выносить отношения на люди необязательно, это как о стенку горох! Тэхён с удовольствием готов поделиться всеми подробностями их интимной и не только жизни. Он, конечно, не лезет на рожон с такими откровениями, но если вдруг заходит тема о том, как, например, старпом гулял по женщинам... Тот за завтраком, да во всех подробностях может рассказать, все ведь свои, а Тэхён и рад погреть уши, сам задаёт вопросы. Это же и капитана когда-то касалось, он тоже гулял и не скрывает сам факт, зато в остальном – молчок. Партизан. И слова не проронит о том, сколько их было до Тэхёна, а тому ведь хочется узнать. Вдруг его капитан уже был однажды влюблён? Не может же он быть настолько хладнокровным, хоть одна да покорила бы! Тэхён, уже следующим утром наблюдая за тем, как Чонгук тренируется, уверен, что все его дамочки-то с ума по нему сходили. Он ведь сходит. И по капитану целиком, и по частям: по его силе, взгляду, взмокшему от тренировок телу. Тэхён-то ради такого специально спать не ложился, хоть раз мечтал увидеть это своими глазами и не пожалел! Единственный минус – весь извёлся, всю трубочку от сока сгрыз и слюной истёк, пока наблюдал. И трогать было нельзя, они договорились! Капитан занимается – Тэхён не мешает. Он и не мешал, пока не настало время душа, и там он уже мог трогать, горячо целовать, тесно прижиматься. И в постели англичанин всегда стонет и дрожит за двоих. Он уставший из-за того, что не спал целую ночь, и разнеженный от раскиданных капитаном поцелуев по его коже. Тэхён его касается всегда ласково, он по-другому не умеет. Зато какой он откровенный, какой чувственный, и какая сладкая на вкус его кожа, какая бархатная под пальцами, когда руки капитана гуляют тут и там: то крепко сжимают бёдра, то заботливо очерчивают бока. И всё-таки англичанин был прав, это не Чонгук его в постель затащил. Тэхён соблазнил, завлёк, его хотелось подмять под себя до скрежета зубов и теперь хочется постоянно, особенно когда он спит, измученный утренней капитанской лаской. Дрыхнуть он теперь будет до самого вечера, а у Чонгука дела, работа даже во время всеобщего отдыха, заполнение документов, отчётов, целая куча бумажной волокиты! Но это всё не к спеху, оно внезапно может и подождать, а руки так и гуляют по телу спящего, нагого англичанина. Он покрывается мурашками, но по-прежнему крепко спит, не чувствуя поцелуев на своих плечах, спине, не чувствуя, как Чонгук всё-таки поднимается с постели и накидывает на него одеяло. Капитан-то всю жизнь считал, что не умеет быть таким, не умеет заботиться, не станет этого делать, потому что никому ничем не обязан. Он сам по себе и англичанину ничего не должен, но ему почему-то очень хочется что-нибудь от себя самого отдать, невзначай. Отдать так, как будто это ничего не значит, чтобы не показаться перед ним слабым, – так было раньше. Сейчас-то Чонгук пускай нехотя, но осознаёт, что чем больше отдаёт, тем больше становится его уверенность в правильности собственного поступка: не отпускать. Не дать уйти, не потерять. Очень странно понимать, что человеку нужен человек, что рядом с кем-то чужим может быть хорошо как с самим собой. С Тэхёном хорошо. И пока он спит, просто приятно понимать, что в постели есть кто-то, к кому можно прийти. И когда просыпается, когда натягивает футболку, которая ему, вообще-то, великовата. Когда сонный, шатающийся из стороны в сторону, ещё с полузакрытыми глазами внаглую забирается капитану на колени, утыкается носом в шею. Сидит молчит, приходит в себя после сна. — Почему ты меня не разбудил? — хрипит Тэхён. На часах уже за семь вечера, он и ужин проспал. — Чем ты весь день занимался? — Ничем интересным. Рука Чонгука забирается под футболку, гуляет по спине. — Изменял мне? — Разумеется, — буднично звучит в ответ, а Тэхён снова ластится, мурчит на ухо: — Не верю я вам, капитан. — Очень зря. Тэхёну хоть и весело, но он всё равно спрашивает на всякий случай: — Ты же шутишь? Я ведь верю, что ты бы со мной так не поступил. — А ты? Англичанин тут же просыпается, смотрит на Чонгука во все глаза и хмурится так, как будто его только что очень сильно оскорбили. Возможно, так и есть, но Чонгук ведь не нарочно. Он просто должен быть уверен. — Я бы никогда... — пылко выдыхает Тэхён, не успевает договорить, затыкается, когда перед его лицом поднимают подаренный им же браслет. Капитан-то всё равно не станет носить такое, и на все эти чужие традиции ему начхать. Кто кому принадлежит, тут ведь не в браслетах дело, а в отношении одного человека к другому, но Тэхён наоборот такие вещи уважает и ценит, насколько бы бессмысленными они не были. Он и помнит, что дарил украшение с одной целью – капитана никто не тронет. Его и так никто не тронет, пока он сам этого не захочет, и с Тэхёном принцип тот же: его никто не тронет, пока так не решит Чонгук. Когда отпустит на все четыре, – если отпустит! – тогда пускай и трогается, с кем захочет, а пока капитан демонстративно напяливает на его руку браслет под чужой щенячий взгляд. — А я знаю, что ты делаешь, — говорит Тэхён, и Чонгук вскидывает бровь. Тут, честно говоря, не надо быть гением, чтобы понимать, что он делает. — Избавился от моего подарка, чтобы самому не носить. Капитан усмехается, заглядывая улыбающемуся Тэхёну в глаза, тот радостный, снова светится. Счастливый и довольный. — Но я тебя прощаю, потому что это очень романтично. Не хочешь, чтобы меня кто-то трогал? — А ты хочешь? — руки Чонгука гуляют по его бёдрам. — Ты всегда отвечаешь вопросом на вопрос. Просто скажи: я тебя, Ким Тэхён, люблю до смерти и хочу провести с тобой всю свою бренную, скучную, унылую капитанскую жизнь. — Такой ты, значит, видишь мою жизнь. — Не уходи от темы, — Тэхён вскидывает брови. — Мы говорим о любви. — Может, поговорим о чем-нибудь другом? — вздыхает капитан. Такие разговоры его не прельщают. Он ведь не. Возможно, пока что, а может быть, никогда и не полюбит. Но жалеть не станет точно, англичанин-то замечательный человек, с ним хочется побыть подольше. Столько, сколько получится, потому что рядом с ним уютно. Как дома. — Давай поговорим о сумасшедшем обожании меня? — предлагает Тэхён, но Чонгук усмехается. — Или об очень сильной симпатии ко мне. Ты же чувствуешь сильную симпатию? — О да, я чувствую. — Что ещё ты чувствуешь? — не отстаёт тот. — Что ты не пушинка и отсидел мне все ноги. — Разговор ведь не об этом. Ты боишься сказать мне, что я тебе очень нравлюсь. — Ты мне очень нравишься, — легко говорит капитан. Он сидит, откинувшись на спинку стула, и в какой-то степени даже наслаждается этим разговором, потому что Тэхён не обижается. Он всё понимает, хоть и до ужаса нетерпелив. Если он захотел, чтобы его любили, то любить его должны уже сегодня и прямо сейчас. — Насколько сильно нравлюсь? — Настолько, что я готов терпеть твои глупые вопросы хоть весь день. — Правда так сильно нравлюсь? Ого, — всерьёз хмурится Тэхён. Его, вообще-то, мало кто готов терпеть целый день! — Идём прогуляемся, — вздыхает Чонгук. Он уже собирается встать, но Тэхён цепляется руками за спинку стула, заявляет: — Мы не договорили. И долго уговаривать его не приходится, Тэхёна достаточно клюнуть в шею, чтобы он отцепился от стула, улыбнулся, обнял в ответ. Хватает и того, что капитан настойчиво целует в самые губы, хотя стратегически это было вообще необязательно. Чонгуку просто захотелось: поцеловать, потрогать, почувствовать пальцы, путающие его волосы. Тэхён тяжело дышит, заводится с полуоборота, но и остывает так же быстро, стоит капитану отдать команду одеться. Остыть англичанин остыл, а болтать, как обычно, не перестал. Так и стенает всю прогулку по пляжу о том, что хочет каких-то там красивых слов, признаний. Надоедает, не понимает, что не всем и каждому это даётся так легко, как ему самому. — Не перестанешь выть, я выкину тебя в море, — предупреждает Чонгук, останавливаясь. Тэхён тормозит вместе с ним, потому что держал капитана за руку. Тот, кстати, не шутит. Он, может, и в состоянии вытерпеть его болтовню, слёзы и прочее-прочее, но занудство терпеть не собирается. — Что, прямо в море? — Прям в него, — Чонгук и говорит серьёзно, а Тэхён о чём-то задумывается. И губы кусает, и чему-то улыбается, дурной. Он темперамент своего капитана уже выучил, знает, каким тот может быть, а потому границ не переходит. Видит, что Чонгук немного раздражён, видит ту самую силу во взгляде, которой и покоряется. И ластится, трогает его, целует. Он умеет успокаивать, и у него это действительно получается. — А секс на пляже – это очень плохо? — интересуется он, хлопая глазами, совсем выбивая капитана из колеи. Тэхён, походу, сегодня переборщил со сном. — Очень. — Почему? — Во-первых, это не гигиенично, — хмурится Чонгук. — Во-вторых? — Хватит и во-первых. — Я тут подумал насчёт этой твоей работы, — внезапно выдаёт Тэхён, а Чонгук тяжело вздыхает. То-то англичанин такой доставучий и болтает ни о чём. — Ты не злись, я только лишь спрошу. Мне честно очень нравится то, чем ты занимаешься, и форма тебе идёт, и быть таким серьёзным, и ответственным, и людьми командовать, и... — Ближе к делу. — Есть ли шанс, — он несмело смотрит на капитана, — что однажды ты... Ну... — Что «ну»? — хмурится Чонгук. — А я боюсь это слово вслух произносить. Ты лучше забудь, я передумал спрашивать... — Я не брошу работу. Уж лучше разобраться с этим здесь и сейчас. Может, по отношению к Тэхёну это и не справедливо, заставлять его ждать, безоговорочно доверять, но ведь и совсем оставить его нельзя. Уже-то нет. — Да я не прошу тебя её бросать... — О чём тогда ты просишь? Тэхён молчит, но начинает тараторить: — Ну, да, всё-таки об этом. Просто, понимаешь... — Тэхён. — Во мне дело? Я не обижусь, просто скажи честно. Я надоедливый? Дело в твоём личном пространстве? Мне совсем необязательно, чтобы ты ежесекундно был рядом, а то будешь ходить и нудить над моими клумбами. Уильям так делал. Это, знаешь ли, нервирует, — бубнит Тэхён себе под нос, но заметив не очень радостное лицо Чонгука, исправляется: — В общем-то, без разницы, как он там делал, он – это он, ты – это ты, я знаю, мне просто важно, чтобы ты... был. Был у меня. Со мной. Капитаном или нет, каким угодно, я не настаиваю, просто спросил. Хотя ты так и не сказал, есть ли хотя бы шанс... Необязательно ведь быть таким категоричным. — Восемь лет, — спокойно объясняет Чонгук, — я потратил на то, чтобы стать тем, кто я есть сейчас, а ты просишь меня взять и бросить работу ради тебя. — Это плохо? — Весьма. — Я, наверное, просто чего-то не понимаю. Я бы бросил дом ради тебя. — Я бы не позволил, — отрезает капитан. Тут и возражения никакие не принимаются, так нельзя. Они не жили вместе и неизвестно, смогут ли. Только вот Тэхён совсем так не считает, говорит: — Я бы, если честно, не стал тебя спрашивать. — Так тоже не делается, — хмурится Чонгук. — Тогда научи меня, как это делается. Сделаем так, как ты скажешь, — уверенно заявляет англичанин. Он и слушает с крайне серьёзным лицом, и вообще весь внимание, потому что ему хотя бы знать... Попытаться понять, как это всё будет выглядеть, когда его капитан будет колесить по миру, а он станет сидеть дома и ждать. Тэхёну не сложно дождаться, с этим проблем не возникнет, он уверен. Но от того, что скучает, он полезет на стену в первый же день их разлуки, потому что такой вот он человек. Ему нужно всего лишь-то, чтобы капитан маячил где-нибудь поблизости, чтобы Тэхён знал, что он рядом, в его доме, с ним. Если бы мог, запер бы и не отпускал! Но и так нельзя! — Ты возвращаешься домой, а я приезжаю к тебе по мере своих возможностей, — описание не самое красочное, но капитан по-другому и не умеет. — Или, — по-настоящему хмурится англичанин, — я поступаю в академию, становлюсь старшим помощником и работаю с тобой. Чонгук на секунду теряется, Тэхён-то выглядит настроенным серьёзно. — Видел бы ты своё лицо, — звонко смеётся он. Руками тянется обнять за шею, губами тычется в щёку растерянного капитана, так и смеётся, устало вздыхает: — Ну какой из меня помощник? Я только за домом ухаживать умею и любить. Ты только, пожалуйста, не думай, что я могу променять тебя на кого-то. Вообще не слушай меня сейчас, забудь, что я говорил. Ты – капитан не только по профессии, и место твоё, конечно, не рядом со мной, а в море, и видишь, — Тэхён чуть отстраняется, заглядывает в глаза, и в его собственных какая-то светлая грусть. — Видишь же? Я уже почти совсем не расстраиваюсь. Ещё немного, и совсем привыкну. Ещё немного, думается Чонгуку, и англичанину может стать безразлично, в море он или на берегу. Так и будет любить, терпеть, и правда свыкнется с ожиданием, смирится и примет. Наверняка будет плакать не перед капитаном, а в его отсутствие, чтобы не доставать. — Ты прости меня, — говорит Чонгук, а у Тэхёна в глазах тёплое море, искреннее непонимание и детский, неподдельный интерес. — За что? — За всё, что было. — Так я уже давно, — тепло улыбается тот. — Но прощаю ещё раз, ты же просишь. — И за это тоже прости. Улыбка Тэхёна становится настороженной, сердце бешено стучит. От серьёзного взгляда капитана ему не по себе, даже немного страшно. — А за что прощать сейчас? — осторожно интересуется он. Не успевает снова и рта раскрыть, как его закидывают на плечо, выбивая из лёгких весь воздух. Его в воду тащат! Холодную, ночью! — Я же высоты боюсь! — он пытается ухватиться хоть за что-нибудь, но всё бесполезно. — Ты с обрыва прыгал, — напоминает капитан, заходя в воду прям в обуви. Тэхён даже взвизгнуть не успевает, как погружается под воду с головой, а тут и мелко совсем. И капитан над ним смеётся, веселится, когда Тэхён сидит в воде, плюётся, непонимающе хлопает глазами. — Ты с ума сошёл! — злится англичанин. — Я с тобой такие серьёзные разговоры веду, а ты... Это же не романтично! Совершенно! Холодно, мокро и... — Что ты как девка? — хохочет над ним Чонгук. Ему-то смешно! Он-то сухой, только штаны намочил, а Тэхён задыхается от возмущения, сидя в воде и глядя на капитана снизу вверх. — Ты меня девкой назвал? — выдыхает он. — Назвал. — Во-первых, это неуважительно по отношению к женщинам. Во-вторых, сам ты девка! Он хватает Чонгука за ногу, валит того в воду, даже не раскаивается за то, что капитан, вообще-то, в рабочей рубашке. А тому и всё равно, он и не злится совсем, когда Тэхён начинает над ним глумиться: — И как тебе? — щурится англичанин, а Чонгук спокойно вытирает лицо. Заходит дальше в воду, совершенно не заботясь об одежде. Всё равно испорчена. И Тэхён хватается руками за прилипшую к телу рубашку, тащится следом. — Нравится, да? — Я в восторге. — По тебе не скажешь! — веселится англичанин. — По мне много что не скажешь. Тэхён и смотрит заискивающе, и под водой обхватывает ногами талию капитана, виснет на нём как коала. Улыбается счастливый, знает, что может себе такое позволить. Вот так просто берет и мирится с их положением, не расстраивается, его снова отвлекли от грустных мыслей. В глазах – мириады звёзд, таких же, что на ночном небе, а губы солёные, даже горчат, когда он беззастенчиво впивается поцелуем в капитанские. Ладонями ласкает его лицо, а нацеловавшись, отстраняется, ныряет пальцами в чужие мокрые волосы и, закусывая губы, чтобы скрыть этим улыбку, заботливо зачёсывает те назад. — По тебе, например, не скажешь и то, что ты всё-таки от меня без ума, — заявляет Тэхён, а Чонгук вскидывает брови. — Интересный пример. — Знаю. Я всё знаю. Так что ладно уж, будь, кем хочешь, хоть космонавтом, я всё равно буду тебя ждать. Знаешь почему? Потому что вижу, как ты на меня смотришь, — они снова встречаются взглядами. — А я раньше и не замечал. — И как я смотрю? Капитан-то и сам всё понимает. Пускай недавно, но осознал: все эти нежданные чувства берут верх над его разумом. И как им сопротивляться, когда бороться приходится против себя самого? Да никак, он попал! — Как сейчас. Ты всегда так на меня смотри, ладно? Как будто я тебе очень нужен. — А вдруг ты нужен без как будто? — и на душе в этот момент штиль, капитану легко и свободно. И приятно держать Тэхёна в руках, пока тот не понимает, не верит, но боязно просит: — А можно я буду нужен и без «вдруг»? — Можно. Тэхён весь дрожит от холода и от переполняющих его эмоций и чувств, обхватывает лицо своего капитана ладонями, не дышит. Гипнотизирует взглядом, даже не моргает, шепчет: — Правда нужен? Я? Тебе? — Ты. Мне. — И ты вот так просто говоришь мне об этом? — задушенно выдыхает Тэхён. — Точно с ума сошёл! И я с тобой тоже сойду! — Будем, значит, как два дурака сходить с ума вместе. — Так ты уже! Капитану даже смешно становится. Он, походу, и правда уже. Совсем ведь головой двинулся, с англичанином купается ночью в океане. Вода-то холодная, одежда липнет к телу, грязная, не греет, зато как греют поцелуи! Тэхён-то совсем слетает с катушек, как Чонгук и говорил: ему от влюблённости сносит крышу. Он не отпускает, жадно глотает воздух между поцелуями, всё пытается быть ближе, чтобы теснее, теплее, чтобы весь целиком в капитанских руках. — Я так хочу показать тебе свой дом, — шепчет Тэхён между делом. — Я вообще столько всего тебе покажу... Он и не понимает, что уже показал. Что поведал своими бесконечными слезами о таких вещах, о каких никто не сможет рассказать словами. Тэхён – открытая книга, и то явно какая-то поучительная сказка, как одна из тех, что учит взрослых важным вещам самым простым языком. Капитан прочёл, теперь читает заново, снова думает, выносит для себя главное и пытается понять, что это всё-таки за магия такая, что за ещё непокинувшим тебя человеком уже хочется бежать? Мысли-то эти очень опасные, но Тэхён мастерски заставляет об этом забыть, выработал свою тактику: вынуждает ни о чём рядом с собой не думать, лечит. С ним и работа кажется курортом, с ним и капитаном себя не чувствуешь, теряешься как самый обычный человек, забываешься, горячо целуя его в ответ. А руки так и держат, не опускают, функционируют отдельно от разума. Вот так моряки, выходит, и пропадают: тонут в море, и никто им не помогает, потому что это происходит добровольно. Потому что, как не посмотри, они хотят этого сами.*****
— Не думаю, что это хорошая идея, — мямлит себе под нос Тэхён. Он теребит скатерть, а его никто и не слушает, никто не понимает, что родной Пусан, в который они прибыли сегодня утром, его не прельщает. И по улицам ходить не хочется, и домой Тэхён едет всё-таки один только потому, что брат из-за работы не может, а отца проведать надо. Тут ему и одному идти страшно, но идти целой компанией, это совсем... Очень-очень плохо! Это ещё хуже, чем в одиночку! — Может, всё-таки не надо... — жалобно просит он, глядя на бармена, который с завидным аппетитом уплетает свой завтрак за обе щеки. За столом все наконец обращают на него внимание, и только капитан молчал, наблюдал. Видел, что его англичанин не хочет идти всей оравой, а потом он пересекся взглядом с Сокджином. Тот, пускай и не доволен их сложившимися отношениями, едва заметно кивнул головой в сторону брата, прозрачно намекнул, пока за столом творился хаос. Идею с всеобщим походом не поддержал, но дал понять: с Тэхёном необходимо пойти, он один не сможет. — А чего же не надо, звезда моя? — отзывается Мин. — Вместе ведь веселее. Дом нам свой покажешь, с родителем познакомишь. Тэхёна дрожь пробирает. До костей. Он своего отца любит, очень уважает, но всё же... Но всё же он не тот сын, каким его хотели видеть, всё очень изменилось после смерти мамы. Дома тяжело, с отцом тяжело, быть в компании будет ещё тяжелее, неизвестно, что может произойти. Отказывать Юнги в просьбе, конечно, грубо, потому что Тэхён сам по себе очень гостеприимный человек, отзывчивый, но сейчас он не может позволить себе такой роскоши – пригласить кого-то на чай, рассказать о том, как он жил здесь, пока была жива мама. О жизни без неё Тэхён вспоминать не очень хочет, понимает, что не только ему, но что и отцу было очень-очень тяжело, а потому он и такой... вспыльчивый. Совсем как Сокджин время от времени. Тэхён и говорит об этом, точнее пытается рассказать, что-то там мямлит себе под нос. Снова. А капитан и сам заметил, что чем ближе они были к Корее, тем мрачнее становился англичанин. Видно – боится до трясучки. Чонгук пускай немного, но слышал о том, что происходило в его семье, Сокджин, бывало, мимолетно упоминал об отце, о том, что тот после смерти их матери стал беспробудным пьяницей, а потому его и надо проведать. На связь он не выходит, так что менеджеру и надо знать, жив ли тот хотя бы, а Тэхён... Ему вообще ничего от отца не надо, он уверен, что тот жив-здоров, иначе и быть не может. Он бы и хотел, вообще-то, помочь, всегда хочет, но его дома видеть не желают. А когда капитан обрывает галдёж и все эти нежелательные разговоры, Тэхён облегченно вздыхает, даже расслабляется на секунду, пока Чонгук не заявляет, что они идут вместе. Прогуляются по городу, заглянут домой, на этом всё. Он и не понимает, чего Тэхёна так трясёт, а он, Господи Боже! Из всех присутствующих за столом людей больше всего не хотел, чтобы капитан шёл с ним! Но тот, уже после завтрака, в каюте, пока Тэхён крайне неторопливо собирается, успокаивает его, говорит, что подождёт на улице, не станет попадаться мистеру Киму на глаза, если англичанину так хочется. Переждёт, не маленький, ситуацию понимает: Тэхёну доставалось за свою неординарную любовь и это своеобразное поведение барышни. О нём сложно сказать иначе. Кто-то принимает своих детей такими, какие они есть, мать англичанина наверняка была такой, а после ее смерти кому-то, видимо, не доставало родительской любви. Может, потому Тэхён такой любвеобильный? Хочет, чтобы у них это с капитаном навсегда, боится боли, разочарований. Хотя кто этого не боится? Чонгук с горем пополам убеждает Тэхёна в том, что всё будет... нормально. Не обязательно хорошо, не обязательно плохо, случиться может всякое, но они идут вместе, и его слова успокаивают. И нежные поцелуи, и тёплые руки, и чужая уверенность, которая так была нужна, так что Тэхён почти не боится, шагая с капитаном под руку по знакомой улице. Но стоит им остановиться у дома, того самого, в котором он вырос, в котором столько всего пережил, то шагнуть за ограду кажется чем-то непосильным. И улица внезапно словно какая-то другая, и дом намного меньше, чем Тэхён его помнит, всё вокруг очень странное, знакомое, но узнать невозможно. Чонгук даже предлагает не идти, Тэхён ведь не обязан, но он уже пообещал Джину, он должен. Чонгук говорит, что будет ждать в кафе на перекрёстке, а англичанин хватается за него, словно они видятся в самый последний раз. Грудь тяжело вздымается, ему снова страшно, грустно, потому что здесь он вырос, отсюда он сбежал. Но уверенность и спокойствие капитана заряжают его той энергией, которой всегда не хватает. И почти не страшно шагать по вымощенной кирпичом дорожке, не страшно открыть входную дверь, окунуться в прошлое. Только руки дрожат, выдают с головой. Если входная дверь открыта, то и отец наверняка дома, и Тэхён вздрагивает, когда слышит его голос, доносящийся из зала: — Сказал же, что позвоню, как... — он замирает в дверном проёме, а Тэхён не дышит. Лицо отца меняется: брови нахмурены, во взгляде ни намёка на тёплые чувства, тот ничем не выдаёт того, что скучал. А может, он и не скучал совсем, Тэхён не знает. Но немного ведь мог? Они не виделись три года. — Привет, — Тэхён даже улыбнуться ему боится. Его появление наверняка как гром среди ясного неба. — Вернулся, — хмыкает мужчина, а у Тэхёна во взгляде неподдельная тревога. Страх не перед отцом, а за него. Тот исхудал, под глазами мешки, подбородок в щетине, и даже стены, кажется, пропитаны перегаром. А на них всё те же фотографии: они вчетвером. Ким Джэхён на фото десятилетней давности и Ким Джэхён в жизни – абсолютно два разных человека. У Тэхёна за него болит сердце, смотреть тяжело на то, каким он стал. И не злится он на него за всё, что тот делал, не вспоминает обидных слов, рукоприкладства, уже всё равно. Он вырос, он, можно сказать, счастлив быть с капитаном, с мужчиной! Счастлив делить с ним постель, будет очень счастлив разделить и жизнь. Тэхён такого никогда не стыдился, потому и получал. — Я проездом, — хрипит он. — Зашёл спросить, как ты тут... — Так спрашивай, — безразлично звучит в ответ. Он прячет руки в карманы домашних штанов, грязных. В доме ужасный бардак, на полках – пыль, в углах прячется прошлое, напоминает о первых днях после смерти мамы. Тогда ему, кажется, и начало доставаться, он просто... Отец ведь говорил, Тэхён напоминает её. Без неё им всем стало тяжело. — И как ты... — Ты опять позорить меня приехал? — перебивает его отец. — Я сейчас уйду, — Тэхён говорит спокойно. Он проходит чуть дальше в дом, стараясь игнорировать это неприятное чувство, от которого в груди всё сжимается, болит. С фотографий на него смотрит мама, улыбается. — Знаю, что ты не хочешь меня видеть, я не задержусь, — Тэхён говорит осторожно. — Весь в мать, — хмурится Джэхён, брезгливо кривит губы. Тэхён не понимает почему, маму ведь отец очень любил, а его отчего-то нет. Как же так?.. — Так и трахаешься с мужиками? — Я хочу забрать пару фотографий, — Тэхён игнорирует его. Он собирает в кулак всю свою силу, не обижается, отец неисправим. Никогда его таким он не примет. Не поймёт, что дело ведь не в том, что у человека между ног, а в том, что у него на душе. Хотя тут Тэхён сам с собой не согласится: лишь мужчины привлекают его в сексуальном плане. — Хоть все забирай, — безразлично звучит в ответ. Джэхён возвращается в гостиную, а Тэхён так и стоит в прихожей, чего-то ждёт, но ничего не происходит. В гостиной работает телевизор, слышно, как открывается бутылка, а Тэхён... Он же не может просто стоять так до скончания веков, чуда не произойдёт. Он оставляет на столике в коридоре сумку, даже не разувается, когда проходит в дом, а тут всё как прежде. Ничего не изменилось за исключением атмосферы. Тихо и пусто, как будто вместе с мамой умер и сам дом. — Я сейчас с Джином путешествую, — зачем-то говорит Тэхён. Ему здесь очень неуютно.— После Пусана мы отправимся в Японию, а я потом... домой. — Раз сбежал, то имел бы совесть не возвращаться. — Мне страшно, но я хотел тебя проведать, — признаётся он. Тэхён всего лишь-то надеялся, что отец уже забыл о том, что было, что, может быть, он хоть немного скучал, боялся звонить, но, столкнувшись с его равнодушием сейчас, понимает – не скучал. Не боялся, не хотел. — И в кого ты такой пошёл? — кривится он, но на Тэхёна так и не смотрит. — Ты же знаешь. — Мать твоя была нормальной, — строго говорит отец. — Поздно я взялся за твоё воспитание, но это всё чертова работа. Если б не она, ты вырос бы мужиком, как твой брат, а не размазней. Сколько нервов ты мне вытрепал своими слезами! Позорище. Забирай, чего хотел, и проваливай. А Тэхён и сам знает, что он плакса, но не размазня. Если надо будет, он перед стольким выстоит, даже если и наплачет целое море. Хотя понятия не имеет, откуда это в нем, он просто очень... откровенный. Его мама научила быть таким. — Пускай они останутся с тобой, — его взгляд падает на фото в рамке, стоящей на столике рядом с бутылкой пива. — А чего же так? — притворно удивляется отец, а в его взгляде – злость. Тэхён скорее машинально делает шаг назад, предчувствует нехорошее, когда Джэхён берёт рамку в руку. — Ты же хотел забрать. — Тебе нужнее, ты всё-таки один... — Забирай всё к чёртовой матери! — Джэхён швыряет рамку, но Тэхён успевает уклониться, а стекло – вдребезги. Он и задерживаться больше не собирается, поспешно идёт к выходу, по неосторожности бьётся бедром о тумбу, он и раньше о неё бился! Научился обходить, а тут забыл, давно не был дома... В погоню за ним никто не бросился, и он всё-таки забрал одно фото, прямо так, в рамке, сам когда-то его вешал, а когда вышел из дома, не хлопнув, а осторожно прикрыв за собой дверь, то изо всех сил держал себя в руках. Шмыгал носом, но не плакал. Нет, он не станет, он же не размазня! Но от такого поведения на душе камень, больно за то, каким стал отец, во что превратился когда-то любимый мамой дом. И без неё он никогда не станет прежним, без неё все те хорошие воспоминания кажутся бессмысленными, ведь так больше никогда не будет. И отец! Он же себя совсем погубит с таким образом жизни, а Тэхён и остаться не может, ему не позволят. Он, честно признаться, оставаться и не хочет. Пережидает слёзы, успокаивается, только сейчас замечает ноющую боль в бедре, точно ведь останется синяк! Он так и прижимает к себе рамку, пыльную, прямо к рубашке, как будто это самое драгоценное сокровище. Для него ведь и правда сокровище, для отца – напоминание о прошлом. Может, однажды он всё-таки задумается о том, что делал не так, может быть, однажды позвонит, извинится за все плохое, примет младшего сына таким, какой он есть, а пока что и думать об этом глупо. Тэхён долго не идёт в кафе, ждёт, пока перестанут дрожать руки, но успокоиться так и не может, и Чонгука заставлять ждать не хочет. А тот по одним глазам понимает, что ничего хорошего не произошло, англичанин ещё и хромает, морщится, когда садится рядом с ним за столик на террасе, где капитан его и ждал. Чонгук весь нахмурился, но Тэхён, даже не дожидаясь его вопросов, говорит: — Ударился ногой, когда убегал. — Убегал? — Пожалуйста, не спрашивай, если не хочешь меня успокаивать. Капитан не спрашивает, понимает, что ничего хорошего от этой встречи ждать не стоило. Не стоило ему вообще туда идти, убивать надежду, Чонгук-то видел, что Тэхён хотел избежать ссор и ругани. Он даже в своего отца поверил, наверняка верит и до сих пор, что тот изменится, но такие люди, увы, не меняются. Это шанс один из миллиона, и что-то капитану подсказывает, что отец Тэхёна не нарушает статистику, как и не является этим самым «одним из миллиона». У англичанина предсказуемо пропадает аппетит, он мотает головой на все предложения отобедать в каком-нибудь его любимом месте, говорит, что они тут совсем чуть-чуть посидят и пойдут прогуляются. Обязательно пойдут, как только пройдёт нога, но его болезненное выражение лица говорит Чонгуку об обратном. Его ладонь ложится на руку Тэхёна, накрывающую ушибленное место, убирает в сторону, а на джинсах совсем небольшое кровавое пятнышко. Англичанин хнычет о любимых белых джинсах, о том, что это просто царапина, там и само всё пройдёт, но Чонгук его и не слушает. — Джинсы жалко, — шмыгает он носом. — Себя тебе не жалко? — Чонгук злится, но совсем не на англичанина. Поднимает того с места, тащит за собой, а Тэхён быстро передвигаться больше не может. Тащится еле как, всё-таки глотает слёзы, почти бесшумно, прижимая рамку с фотографией к себе, противится заходить в магазин неподалёку от дома. Он что, совсем дурак?! Он здесь с Минхёком и познакомился, магазин его родителям принадлежит, и здесь Тэхёна однажды и застали целующимся с парнем. Впервые, кстати. Капитан оставляет его на улице, в подробности такого поведения не вдаётся, Тэхёна сейчас начни расспрашивать, он ведь изведётся, потому что тут его прошлое. Он же не изверг, чтобы сыпать соль на рану. И пока англичанин его ждёт, Чонгук покупает холодную содовую, чтобы хоть что-нибудь приложить к ноге, и салфетки, потому что Тэхён и не заметил, как весь измазался в крови. Той было-то две капли, но англичанину много и не надо. Продавец всё высматривает что-то за окном, с горем пополам пробивает покупки, а потом внезапно убегает. Капитан и не понимает, что происходит, а потом этот парниша зовёт Тэхёна. Чонгук неторопливо забирает покупки, даже чек, который нахрен ему не сдался, слышит отрывки фраз о том, что давно они не виделись, и что Тэхён совсем похорошел, и, тяжело вздохнув, выходит из магазина. Англичанин совсем не выглядит счастливым, лицо заплаканное, ещё и смотрит на Чонгука как-то испуганно, опять боится, уже даже и не привыкать. Но капитан-то не сожрёт его за всех потенциальных соперников, он, в конце концов, Тэхёну доверяет, осознаёт, что у того своё прошлое. Оно у всех есть, как ни крути. — Это Минхёк, он мой старый друг, — говорит англичанин, указывая на хмурого парня, который не слепой и уже заметил кровь. — А это Чонгук, он мой... Мой. Он забирает у капитана банку газировки и прижимает к ушибленному бедру, морщится, но терпит, а от холода и правда становится легче. — Твой твой? — повторяет Минхёк, но капитан сегодня не очень настроен на общение с чужими друзьями, он и слова вставить не даёт, заявляет: — Его. Нам уже пора, а у вас там магазин без продавца. — А что с ногой? — Он неосторожный. Ушибся. Минхёк подозрительно смотрит на спокойного Чонгука, которого англичанин с какой-то странной улыбкой берёт под руку. Он, вроде, страдал, а теперь вот веселится. — У тебя всё нормально? — обращается парень к Тэхёну, косясь на капитана. Тот выглядит спокойным, как и всегда, хотя на деле эти глупые намёки порядком нервируют. — У меня всё хорошо, даже очень, — счастливый улыбается англичанин с мокрыми щеками, шмыгая носом. Его вся эта пассивная агрессия очень забавляет, и Минхёк тоже, глупый, думает, что Тэхёна кто-то обижает. — Чонгук бы никогда не поднял на меня руку, не думай о нём плохо. — Я не думаю, — а взгляд его так и направлен на капитана, тому и самому смешно становится. Он в своей жизни и мухи не обидел, у него до рукоприкладства только в школе доходило и лишь однажды во время учёбы в академии, то есть лет шесть тому назад. А чтобы распускать руки на людей, да ещё и на англичанина... На его, Чонгука, звёздочку. О таком даже думать дико. Он сам кому хочешь конечности поотрывает за такое. — Нам правда пора, — говорит Тэхён. Он так и улыбается непонятно чему, когда прощается с Минхёком, когда они неторопливо идут с капитаном по улице. И день ему кажется не таким уж плохим, и настроение внезапно зашкаливает. Не из-за этой ревности, вовсе нет... Чонгук сказал: «Его». То есть Тэхёна, так что получается капитан всё-таки принадлежит ему. Вот так просто! — Не хочешь спросить, кто это был? — интересуется Тэхён. — Я и сам догадался. — И тебе не интересно узнать? Я бы не отстал от тебя, если бы встретил твою бывшую. — Ты бы не встретил, — хмурится капитан. Он за свои тридцать лет никогда не заводил серьёзных отношений, а самые долгие длились два месяца во время одного из его отпусков и носили сугубо интимный характер. — Странно это... — Мне всё равно, с кем ты был до меня. Раз они в прошлом, значит, сделали что-то не так. — Думаешь, только они виноваты? — Думаю, что проблема не в тебе, и если бы кто-то по-настоящему захотел тебя удержать, он бы смог. — Ты смог, — улыбается Тэхён. — Правда захотел? — Хочу. И это новое «хочу» – такое легкое! Отличается от старого, когда капитан хотел Тэхёна лишь себе в постель. От этого «хочу» не бросает в жар, от него бабочки в животе и спирает дыхание. — Раньше не хотел... — Раньше я не знал, что именно мне нужно. — А что тебе нужно? — любопытничает Тэхён. А капитану нужен дом, в котором его всегда будут ждать. Нужен такой человек, как его морской, который напоминает о всём самом тёплом, солнечном и любимом: о жарком солнце, о волнах, штормах и ураганах. О ночном небе и звонких звёздах. С Тэхёном не приходится сомневаться в искренности слов, чувств или прикосновений. Он и любить умеет, ничего не требуя взамен, ему только бы немного нежности и ласки, взаимности, а остальное, все эти социальные статусы, размер заработной платы... Англичанин, наверное, и не знает, что это такое, ему только твою личность и чувства подавай на блюде. Он только этим питается, на этом и функционирует. — Ты, — задумчиво говорит Чонгук. — Мне нужен ты. Рыдать не станешь? — Пока больше не хочется, — всерьёз отвечает Тэхён. — Попозже, когда ты мне ещё что-нибудь такое приятное скажешь. Я тогда совсем не удержусь. — Договорились. Тэхён внезапно спотыкается и чуть не падает, стонет, потому что потревожил больную ногу, капитану смотреть на него больно. До порта они добираются уже на такси, и Тэхён вытирается салфетками, пьёт согревшуюся газировку, так и прижимая к себе фотографию. Он ее даже не показал, не поделился с Чонгуком такими вещами. Только в каюте, пока англичанин пытается снять с себя джинсы, скулит как побитый пёс, осторожно отрывая прилипшую к ране ткань, капитан рискует не спрашивать его разрешения и не ждёт милости. Берёт фотографию с рабочего стола, разглядывает, а там даже не общее фото. Пейзаж берега, закат, красиво, конечно, но Тэхён мог стащить из дома что-нибудь поинтереснее. Что-нибудь вроде фотографий матери, на неё любопытно взглянуть. — Достань их, — просит Тэхён, а Чонгук оборачивается, не понимает. — Фотографии из рамки. Там есть ещё. На этом берегу мы гуляли ночами, мама делала фото. Она подарила их мне на день рождения. Капитан открывает рамку, из неё выпадает ещё несколько фото, там Тэхён совсем мальчишка, а рядом с ним женщина... Кажется, его мать зовут Анной. На другом фото рассвет. Выходит очень символично, а на обороте каждого фото подписи от руки, по-английски, адресованные Тэхёну. «Моему лучику света», «на память», «восход солнца в твой день рождения» и прочее-прочее. Англичанин улыбается на фотографии так же ярко, как и его мать, такая же светлая, голубоглазая, а какой у неё взгляд... Тёплый. Чонгук прежде не встречал людей, которые были бы похожи на своих родителей настолько. — Красивая? — Тэхён ковыляет до капитана, и тот поднимает на него взгляд. — Очень. — Скажи, похожи, — улыбается он, даже имеет наглость залезть на стол. Так и сидит, такого капитан никому не позволял, но у англичанина травма, ему простительно. — В школе я был белой вороной. В старших классах учителя начали требовать, чтобы я перекрасился в чёрный, представляешь? Она бы этого точно не хотела. И я не хочу. Может, однаж... Ауч! — шипит Тэхён, стоит капитану чуть надавить на место ушиба. Кожа лопнула, оттуда и кровь, синяка не избежать, и заживать эта вся красота будет долго. — Не распускайте руки, капитан, — хмурится Тэхён. — А то пожалуюсь Минхёку. — Своему бравому защитнику. Капитан достаёт несколько салфеток, чтобы вытереть запекшуюся кровь. — Ему самому, — важно говорит Тэхён, а Чонгук усмехается, кинув на него короткий взгляд. — Слышал выражение «бьёт – значит, любит»? — Тогда ты, конечно же, можешь меня ударить, — всерьёз заявляет англичанин. — Только не сильно. — Ты дурак, — спокойно говорит Чонгук. — А ты больший дурак, чем я. А как я теперь буду... Ауч! — Тэхён начинает скулить и хныкать. — Ты это специально, да? Потому что я тебя дураком назвал? Ауч! — снова вскрикивает он и бьет Чонгука по рукам, пока тот смеётся над ним. — Со мной нежнее надо. — Куда ж ещё нежнее? — Да ты, мне кажется, вообще не стараешься, — хмурится англичанин. — Нежнее! — Я и так уже нежнее нежного. — Ну ты и обманщик, — щурится Тэхён, пока Чонгук тихо хохочет над ним. — А ты знаешь, что с поддержкой близких больные быстрее выздоравливают? — Ты у нас, вроде, здоровый. — У меня же травма... — Психологическая? — предлагает Чонгук, скользнув рукой по бедру, отчего Тэхён весь покрылся мурашками. — Душевная! Какой же вы, капитан, глупый! — Чем я тебе опять не угодил? Тэхён театрально тяжело вздыхает, хватая Чонгука за заправленную в брюки рубашку, притягивает к себе, а взгляд такой, как будто капитан для него и правда дурачок. Он тычется носом в вырез рубашки, куда-то в ключицы, говорит: — Меня надо обнять, поцеловать, — на коже остаётся тёплый поцелуй. — Пожалеть, накормить, может быть, заняться со мной любовью, и я тогда сразу выздоровею. — Если бы всё было так просто, — вздыхает капитан, зарываясь пальцами в его волосы. Перебирает, пока Тэхён неторопливо целует его. — Тогда не надо хотя бы постоянно тыкать своими пальцами в мой синяк, — ворчит он. — Тебе в медпункт надо. Тэхён весь замирает, напрягается, поднимая взгляд: — Это зачем? — Я не врач. — И это ещё одна причина очень тебя любить. — Ты ещё скажи, что и их боишься, — в голосе капитана ни капли энтузиазма. — Чуть-чуть совсем! К тому же ты посмотри, — он опускает взгляд на своё бедро и округляет глаза. — Оно выглядит почти нормально. Я, конечно, не думал, что настолько плохо, но нормально, так что о каком враче ты говоришь? Само ведь заживёт. Наверное... Заживёт же само? — он с надеждой смотрит на Чонгука, который качает головой. — Как это нет?! — Ребёнок. — Дурак, — невозмутимо парирует англичанин, но тут же меняет тактику: — По совместительству мой самый любимый мужчина, который может и сам справиться с любой трудностью... — Здесь я тебе ничем не помогу. — Который всегда бесстрашно решает проблему на месте... — Тэхён. — Которому придётся тащить меня на себе, если он не передумает вести меня к доктору. — Сам дойдёшь, — невозмутимо звучит в ответ. — Штаны надень. Чонгук уже собирается отойти, потому что на все эти провокации он не поведётся, но Тэхён хватает его за карманы, не даёт ступить и шагу. — А что мне за это будет? — интересуется он. — Я от тебя отстану. Моя душа будет спокойна. — А я хочу, чтобы ты поприставал... — Попристаю, как только ты наденешь штаны и пойдёшь в медпункт, — хмуро говорит капитан. — А чего ты сразу такой строгий? Я тебя уже достал, да? Ты сам сказал, что я нравлюсь тебе настолько, что ты весь день готов терпеть мои глупые вопросы. — Оказывается, это выше моих сил, — устало вздыхает Чонгук. Тэхён наконец отпускает его, осторожно спрыгивает со стола, так и болтает, совершенно буднично, понимает, что капитан шутит: — То есть не будет никаких у нас «долго и счастливо»? Ты лучше сразу мне скажи, а то я ведь надеюсь. Злишься на меня? — Злюсь, — усмехается Чонгук. — А чего тогда веселишься? — кряхтит англичанин, пытаясь аккуратно натянуть на себя штаны. — Шутку вспомнил. — Шутку, ага! Как же, — улыбается он, впихивая ногу в штанину, пока капитан наблюдает за ним с легкой ухмылкой, скрестив руки на груди. — Просто скажи уж, что всё! Настолько от меня без ума, что и злиться не можешь. И что вообще всё, что я делаю, вызывает у тебя улыбку влюблённого дурачка. Вижу же. — Хватит болтать. — Правда глаза режет? Тэхён с горем пополам натягивает на себя всё те же испачканные штаны и, уперев руки в бока, вскидывает брови, глядя на капитана, который щурится на него: — Один пойдёшь. — Вот так вам, мужчинам, и доверяй. Твоя идея, между прочим, а ты бросаешь меня на произвол судьбы, — он хромает до Чонгука, хватается за него, морщится, говорит очень жалобно: — Искалеченного, грустного, нецелованного, больного, голодного, неудовлетворённого... — Ради Бога, Тэхён, — вздыхает Чонгук, — помолчи. — Ради него не помолчу, ради тебя – да. Капитан был готов к новой порции потока слов, но Тэхён и правда замолчал. Послушно пошёл в медпункт, всю дорогу только и делал, что улыбался, а потом уже перед кабинетом выдал: — Ну я же правда вижу, — он всё кусал губы, тепло смотрел на Чонгука. — Ты со мной уже совсем другой. Такой хорошенький, — ярко улыбался англичанин, а потом скрылся за дверью, оставляя капитана в одиночестве. А тому и смешно, и почему-то приятно, и выглядит он наверняка как тот самый дурачок, про которого говорил Тэхён. Ну да, с улыбочкой, да, влюблённый. И страшно, выходит, лишь первое время, а потом привыкаешь, понимаешь, что ничего такого уж смертельного это чувство и не приносит. Зато внезапную тревогу приносит осознание: через каких-то две недели Тэхён возвращается домой. Может, он и был прав, сказав, что место Чонгука в море, а не рядом с ним. Возможно. Но что такое для капитана море? Что будоражит душу красотой, ощущением чего-то родного и близкого? Кто будоражит?..