В моих чувствах

      Ты вздохнула, возясь с карандашом и положив голову на левую ладонь, а локоть — на стол, в то время как учитель продолжал урок на другом конце класса.       Ты взглянула в окно, наблюдая за облаками на голубом небе. Хотела бы ты быть облаком. Кем угодно, только бы не в школе. Ты сожалела о том, что пришла сюда сегодня, но уже пропустила занятия вчера. И позавчера. На самом деле на этой неделе ты впервые появилась в школе.       Сказать, что тебе было скучно, было преуменьшением. Даже не близко. Школа была для тебя буквально адом. Возможно, более адом, чем для кого-либо еще, но ты не была уверена. Чужие мысли ты читать не могла.       Ты снова вздохнула, все еще наблюдая за облаками. Уходящие в небо, подталкиваемые ветром, они продолжали плыть своим путем. Ты задавалась вопросом, сидит ли твой соулмейт прямо сейчас на уроке. Ты спрашивала себя, скучает ли он так же, как ты, наблюдает ли он за облаками тоже, думает ли он о тебе тоже.       Насколько ты знала, в этот самый момент он мог быть на другом конце планеты, где-то веселиться или спать, удобно лежа в своей постели. Ты даже не была уверена, что когда-нибудь встретишь его или что он вообще у тебя есть. Некоторые люди так и не нашли своих соулмейтов. У некоторых людей их не было.       Вселенная сделала с соулмейтами что-то странное: разве не справедливо, чтобы у каждого был кто-то, с кем ему суждено встретиться и быть счастливым? Тогда почему все было не так? Почему некоторые люди так и не находили своих соулмейтов? Почему у некоторых их и вовсе не было? Если где-то было написано, что кому-то конкретному ты подходишь лучше всего и поэтому связана с ним, почему там не было написано, что вы должны встретиться?       Ты не могла понять. И была зла на вселенную из-за этого. У нее хватило смелости выбрать кого-то особенного для тебя вместо тебя, и она не могла заставить вас найти друг друга? Почему ты не могла свободно выбирать, в кого хочешь влюбиться? Почему бы вселенной не позволить тебе быть счастливой и не гарантировать, что ты найдешь своего соулмейта?       Твои мысли были противоречивы, ты знала это. Но сама вселенная была огромным противоречием. Ты хотела, чтобы она дала тебе знак, что не подведет тебя. Что не забыла о тебе.       На коже у тебя не было татуировок, показывающих, что у тебя есть соулмейт. Не было снов, в которых можно было встретиться с ним. У тебя не было ничего. В твоем возрасте это было странно. Обычно, если ничего не проявлялось до того, как исполнится двадцать, это означало, что вселенная никого не приготовила для тебя.       В некотором смысле ты бы почувствовала себя немного лучше, если бы это было так. Это бы означало, что выбор самого важного человека в жизни на твое усмотрение, если ты, конечно, захочешь иметь такового. Но ты определенно бы чувствовала себя брошенной. Ты уже ощущала, что не принадлежишь тому месту, где находишься, поэтому, если бы вселенная забыла что-то спланировать для тебя, ты бы восприняла это как знак того, что ты права.       Но, как бы ты ни хотела быть свободной в своем выборе, ты не могла чувствовать себя еще более одинокой. Даже в окружении тысяч людей ты бы все равно чувствовала себя одинокой. Ты хотела, чтобы это чувство пропало. И хотела верить, что был хотя бы один человек, который мог тебя понять. Наличие соулмейта не означало, что ты должна была влюбиться в него: это означало иметь кого-то — лучшего друга, — кого-то, кто мог бы понять тебя лучше, чем кто-либо другой, кого-то, кто бы тебя слушал. Некоторые люди не влюблялись в своих соулмейтов. Некоторые люди вообще не влюблялись.       Но это было нормально, конечно. Смысл соулмейтов состоял в том, чтобы иметь кого-то, на кого всегда можно положиться. Другая половинка тебя. И этого ты жаждала. Ты хотела друга. Вселенная могла бы дать тебе, по крайней мере, его, верно?       Ты думала, что заслуживаешь этого.       ~       Феликс думал, что заслуживает этого.       На этот раз он зашел слишком далеко и знал это. Но он не мог ничего с этим поделать. Как бы он ни старался, он просто не мог предотвратить этого.       Он потер левой рукой челюсть в том месте, где синяк начал проявляться. Вздохнул. Он снова сделал это. Огрызнулся на какого-то бедного ребенка, который, как оказалось, оказался в неправильном месте в неподходящее время, и в итоге причинил ему боль.       Он не избил его. Едва коснулся. Но, конечно же, он ранил его чувства и испугал его. Возможно, у него будет синяк на левой руке: в том месте, где Феликс слишком сильно сжал ее.       Он и имени этого ребенка не знал, только то, что он стоял перед принадлежавшим ему шкафчиком, смеясь вместе со своими друзьями, именно тогда, когда Феликсу понадобились его учебники для следующих занятий. И что он не отошел с дороги, так как был слишком занят, шутя над своими глупыми приятелями, и не слышал, что Феликс любезно попросил его отойти в сторону. Или, может быть, проигнорировал его.       Феликс расстроился. Он разозлился, схватил его и сказал то, чего не должен был говорить. Унизительные слова. Ненужные. А потом пришел учитель и утащил Феликса прочь. Хоть он и не сделал бы ничего хуже, учитель этого все равно не знал. Только Феликс знал.       Конечно, его сразу же отправили в кабинет директора. Позвонили родителям, а затем отправили домой.       И, как обычно, там его радушно встретил — о! — такой счастливый отец, читавший ему лекции добрых полчаса (что казалось Феликсу часами), прежде чем снова ударить его в челюсть.       Всегда одно и то же. Кто-то сделал или сказал что-то глупое, это расстроило Феликса, он разозлился, он огрызнулся. Потом кто-то спросил его, почему он злится, если злиться не на что — это все было так бесполезно! Почему он разозлился, когда его мама спросила, хочет ли он, чтобы она налила ему супа тоже? Почему он смотрел на нее так, будто это был самый глупый вопрос в мире, и отвечал таким резким тоном? Так было каждый раз. Со всем. И это ранило людей.       Но Феликс этого не хотел. Он не хотел причинять людям боль. Он не понимал, как его действия и слова причиняют боль другим, он не совсем понимал почему, поскольку дело было не в этом. Но люди не понимали, почему Феликс так поступал, и не пытались его понять. Никогда.       Он просто был очень расстроен. Люди постоянно были настолько глупы, и не то чтобы он превосходил их в этом, но почему они чувствовали необходимость поступать глупо во всем? Почему этот ребенок не мог просто отойти, почему он стоял перед шкафчиком, когда знал, что сейчас перерыв и что люди захотят добраться до своих вещей? Это было удивительно глупым поступком, и Феликс не мог понять, почему кто-то это делал, в этом не было логики. Почему мама спрашивала его в обед, не хочет ли он тоже тарелку супа? Конечно, хочет. Глупый вопрос. Это не злило его, но, конечно, расстраивало. И в какой-то момент разочарование превращалось в гнев. Это заставляло его стискивать зубы и сжимать кулаки. Иногда он чувствовал необходимость ударить что-нибудь, чтобы выпустить пар, но он никогда не делал это. Просто сжимал кулаки так сильно, чтобы было больно. И тогда он находил место, где можно было побыть в одиночестве, — свою комнату, если он был дома, — и изолировался ото всех, чтобы поплакать. Поплакать от гнева, поплакать от разочарования, позволив мыслям сводить его с ума, пока, в конце концов, мысли не успокоятся или он не устанет слишком сильно, чтобы продолжать плакать.       Почему люди не могли понять, что ему тоже трудно? Что ему тоже больно?       Он просто хотел, чтобы кто-то понял его. Кто-то, кто скажет ему, что все в порядке и что ему станет лучше, кто-то, кто поможет ему.       Феликс лежал на спине на своей кровати, вздыхая. Он на несколько секунд закрыл глаза, медленно делая несколько вдохов. Пытался опустошить свой разум. Он чувствовал боль в челюсти, все еще пульсирующую в том месте, где костяшки пальцев отца встретились с его лицом.       Он открыл глаза, слегка прищуриваясь, чтобы защититься от солнечного света. Немного повернулся и уставился в окно, глазами следя за облаками, плывущими по небу. Он задавался вопросом, сможет ли его соулмейт понять его. Он спрашивал себя, есть ли у него соулмейт. Конечно, он хотел, чтобы был. Он нуждался в ком-то и надеялся, что вселенная не слишком злилась на него, чтобы не дать ему соулмейта. В то же время он надеялся, что у него его не будет. Феликс также не хотел причинять ему боль.       Он чувствовал себя одиноким. Он и был одиноким. Несмотря на то, что у него было несколько друзей, которых он действительно любил, когда-то раньше он уже обидел и их и теперь боялся, что сделает это снова. Это должно было случиться. Ему будет лучше в одиночестве, подальше ото всех. Или скорее всем будет лучше без него, подальше от него. Так он не сможет причинить вред никому, кроме себя.       Феликс хотел разорвать все связи со своими друзьями. Он много думал об этом и пришел к выводу, что так для них будет лучше, что так они будут счастливее. Сначала он надеялся, что, если он это сделает, они будут по нему немного скучать. Хотел верить, что есть люди, которым он действительно нравится, несмотря ни на что, потому что он очень их любил и сделал бы для них все что угодно.       За исключением того, чтобы покинуть их. Как бы сильно он этого ни хотел, он никогда не смог бы этого сделать. И ненавидел себя за это. Он был уверен, что без него будет намного лучше, и хотел только лучшего для своих друзей. Но никогда не покидал их. Феликс был эгоистичным. Трусом. Он ненавидел себя.       Слеза покатилась от глаза к уху, пока он лежал, все еще наблюдая за облаками. Каково быть облаком? Конечно, должно быть, удивительно парить, летать, чтобы ветер направлял тебя, и не знать, куда направляешься, просто наслаждаться путешествием. Видеть все и все же находиться так далеко от этого. Чувствовать себя таким легким, что можешь парить над миром, хоть на самом деле это и не так, ведь Феликс знал, насколько тяжелые облака на самом деле. В каком-то смысле он думал, что он облако, разве что не может парить. Его бремя было слишком тяжелым.       Он снова подумал о своем соулмейте, и по лицу покатились слезы, чего он не заметил. В порядке ли его соулмейт? Наслаждается ли он где-то там своей жизнью? Наблюдает ли он за облаками прямо сейчас и желает быть облаком, как и Феликс? Может быть, он сидит на уроке, смотрит в окно и наблюдает то же небо. Феликс должен был бы быть на уроке в этот момент, если бы его не выгнали.       Он просто надеялся, что, кем бы его соулмейт ни был, где бы он ни был, дела у него были лучше, чем у Феликса. Он молился, чтобы вселенная послала ему знак, что где-то там есть кто-то, кто тоже ждет его.       ~       Ты подавилась хлопьями, ляпнув глупую шутку, которая совсем не рассмешила твою маму. Кашляя, ты подумала, что это знак вселенной, говорящий тебе заткнуться.       Ты быстро опустошила свою миску, затолкав все ее содержимое себе в горло. Есть по утрам тебе не нравилось, но ты точно не хотела потерять сознание, сорок пять минут спустя начав бегать в спортзале. Ты в полной тишине положила миску и ложку в посудомоечную машину и вернулась в свою комнату, чтобы перед уходом забрать свои вещи.       Мама была в душе, когда ты закрывала за собой дверь, поэтому кричать «пока» было не нужно: она все равно бы не услышала. Ты заперла дверь и отправилась в путь, вставив в уши наушники. Ты нажала кнопку воспроизведения в случайном порядке и позволила Spotify выбирать для себя музыку.       Ты не смогла сдержать циничный смех, услышав первые ноты «Car Radio» от Twenty One Pilots. Вселенная прикалывалась над тобой, потому что ты в ней сомневалась?       Игнорируя это, ты все равно пыталась насладиться песней и старалась не утонуть в тексте из-за своих эмоций. Ты могла просто переключить песню, но не хотела, чтобы вселенная победила тебя. Более того, скрывать то, что было правдой, не было отдушиной. И это было больно. Но ты не остановилась. И не знала почему. Может быть, ты была слишком напугана, чтобы положить этому конец. Или, может быть, не была, а знала, что можешь сделать это в любое время, и это тоже пугало.       Но ты продолжала идти. Без всякой на то причины ты так и не остановилась. Может быть, ты была трусихой. Но это не было плохо, верно? Разве ты не имела права бояться? Разве это не твоя жизнь? Может быть, вселенная выбрала конкретного человека, который лучше всех поладит с тобой, но ты все равно могла выбрать, кем хочешь быть, да? Ты надеялась, что можешь. Если нет, тогда что хорошего в том, чтобы жить жизнью, которая была полностью спланирована кем-то другим… или чем-то еще?       Ты прикусила губу и позволила мыслям и чувствам снова одолеть тебя. Ты почувствовала комок в горле и сморгнула слезы. Нужно было взять себя в руки. Черт возьми, ты была такой плаксой. Почему же ты такая чувствительная постоянно? Однажды ты даже плакала из-за рекламы йогурта.       Ты вздохнула. К счастью, сосредотачиваться на том, куда ты идешь, было не нужно: ноги слишком хорошо знали дорогу в школу и привели тебя туда на автомате. Новый день начинался, и ты совсем не радовалась ему.       Тем не менее, нужно было идти. Ты не могла прогуливать школу каждый день, как бы сильно ты этого ни хотела. Итак, ты направилась к спортзалу и вошла в раздевалку, все еще пустую в это время. Быстро переоделась, обрадовавшись, что вокруг не было никого, кто мог бы увидеть твое тело. Не то чтобы тебя волновало, что подумают люди, но ты просто не хотела знать, что люди могут смотреть на тебя, вместо того чтобы заниматься своими делами.       Ты сложила вещи в сумку и положила в шкафчик, прежде чем убедиться, что маленький замок на нем на месте. Ты просто любила порядок и знать, что никто не сможет у тебя ничего украсть. Хотя и красть было нечего.       Вздохнув в ожидании, ты пошла в спортзал: на ту сторону, где учитель должен был давать указания. Со стоном ты плюхнулась на холодный пол и поднесла колени к груди. Уже можно было услышать первых пришедший — после тебя, — тех, кто сейчас был в раздевалках. Урок должен был скоро начаться.       Со временем все больше людей приходило и заполняло зал, они присоединялись к тебе на полу. Ты немного поболтала с некоторыми из них, чтобы убить время. Вскоре вошел учитель и стал давать указания, заставив тебя закатить глаза, и ты встала, чтобы растянуться.       Затем учитель выбрал четырех мальчиков — конечно, он выбрал мальчиков — как капитанов команд. Сегодня был баскетбол. Ты не была особенно плоха в нем, и тебе нравилось играть в него до тех пор, пока все играли честно, иначе все раздражало и в игре не было смысла. Тогда ты просто стояла на площадке, ожидая окончания игры.       Ты была в команде оранжевых. Не совсем твой цвет, но другого выбора все равно не было, поэтому ты разогрелась со своей командой. Твоим капитаном был парень по имени Джемин. Когда ты и остальные участники команды собрались вокруг него, потому что он позвал вас, он стал говорить о какой-то стратегии. Вообще-то, не сказал ничего конкретного, только то, что нужно действовать осторожно, потому что вы против команды Феликса, а он довольно хорош. Во всем. Он был довольно хорош буквально во всем. Еще он был довольно милым, хотя ты заметила небольшой синяк на его челюсти недалеко от шеи. Ты даже разозлилась на то, что вселенная настолько несправедлива и одаряет людей вроде него столькими талантами, и все, что ты ощутила, так это слишком много чувств — не сосчитать — и полное отсутствие мотивации что-то делать. Ты была уверена, что именно из-за того, что он австралиец, он так хорош во всем. Как несправедливо.       На самом деле ты никогда не разговаривала с Феликсом. Он перешел в твою школу около двух лет назад, едва способный произнести и три слова по-корейски. Теперь он справлялся намного лучше. Ты могла бы помочь ему с учебой, так как тоже свободно говорила по-английски, но никто не просил тебя об этом и, конечно, сама предлагать ты бы не стала. Ты не хотела казаться самоуверенной и все равно была слишком стеснительной, чтобы сделать это. Феликс был хорошим парнем, но по какой-то причине часто попадал в неприятности. Он казался очень вспыльчивым.       Решив не думать об этом слишком много, ты просто вышла на позицию на площадке и стала ждать начала игры. В любом случае это было не твое дело.       По сути, все вы просто бегали и уводили мяч друг у друга, чтобы попытаться забросить. По ходу игры обе команды начали играть осторожнее, лучше. Твоя команда проигрывала, отставая на пару очков, а игра подходила к концу.       Ты вытерла рукой пот со лба, другая ладонь лежала на колене, ты слегка согнулась, пытаясь отдышаться. Ты была рада, что позавтракала, потому что, хоть тебя и тошнило немного после бега, ведь пища еще не переварилась, ты знала, что, по крайней мере, не потеряешь сознание. Эта игра была намного напряженнее, чем ты представляла. Ты была удивлена самой собой и тем, как ты выкладывалась: ты как будто открыла в себе новые навыки. Никогда раньше ты не играла так хорошо, не бегала с одной стороны на другую, крича подсказки товарищам по команде или даже чтобы они сделали тебе пас.       Можно сказать, что, так или иначе, все были довольно вовлечены. В этот момент вы все тяжело дышали, даже не слыша криков других команд, играющих на площадке рядом с вашей. Ты была слишком сосредоточена на том, чтобы закончить то, что начала, и на этот раз хотела выиграть.       Ты даже не кричала больше. Вы все как будто были связаны, вы просто знали, что впереди, и ждали действий другой команды, но и они ждали. У вас не хватало времени. Оставалось всего несколько секунд. Вы все еще проигрывали.       Из ниоткуда Джемин бросился к Феликсу, который держал мяч и собирался сделать бросок, заходя на позицию.       Мяч был в его руках. Он все еще держал мяч, когда Джемин выхватил его. Джемин не вытолкнул его из рук Феликса и не сделал чего-то в этом роде. Он просто выхватил его. А потом круто повернулся, чтобы обойти Феликса и забросить трехочковый. Попал. Учитель засвистел в свисток.       Ты в шоке замерла. Это случилось так быстро, что ты едва уследила. Засчитывались ли последние три очка? Твои товарищи по команде кричали. Видимо, очки зачли. Ты была рада победе. Хотя все закончилось жестоко, ты все же присоединилась к своим одетым в оранжевые банданы товарищам, собравшимся вокруг Джемина в центре корта: капитана команды и того, кто принес вам победу.       Но чем ближе ты подходила, тем больше чувствовала в себе что-то странное. Что-то разрывалось внутри тебя. Такое ощущение, что тебя делили пополам. Хоть и не физически, но твои чувства как будто разделились на две разные части, и каким-то образом ты могла это чувствовать. Без сомнений, это было самое странное ощущение, которое ты когда-либо испытывала. Что-то разрасталось внутри тебя. Ты замедлилась. Тем, что ты чувствовала, был гнев? Это было странно, потому что ты должна была быть счастлива в этот момент, верно? Ты сыграла потрясающий баскетбольный матч и выиграла. Но хуже всего было то, что ты знала, что это не твои чувства. Этот гнев не был твоим. Ты могла чувствовать все с двух сторон: свое счастье от победы и, напротив, гнев. По крайней мере, ты могла сказать, какие чувства твои, а какие — нет. Ты знала, что чувствовала.       Но все же ты могла чувствовать их все. Это как будто злиться, не будучи злой. Ты могла чувствовать каждую секунду этого ощущения, каждую каплю гнева, если попытаться это обрисовать. Ты понимала это. Чувство казалось обоснованным. И сильным.       Ты слышала, как твои товарищи по команде хвалят Джемина и друг друга. Чувство внутри тебя изменилось. Это был уже не просто гнев. Это было разочарование. Это было чувство несправедливости. Это была фрустрация. И каждое чувство такое сильное, что в горле пересохло, а желудок горел. Ты схватилась за бока. Стало плохо.       Чьи это были чувства? Как их можно было вынести?       Ты не понимала, что происходит. Это вообще не имело никакого смысла. Невозможно, чтобы ты испытывала еще и чьи-то чужие чувства. Но ты знала, что эти чувства не твои. Ты просто знала. Ты была уверена в этом. И сходила с ума.       Ты согнулась пополам, сжимая ладонями бока. Ты едва слышала разговор, на котором все были слишком сосредоточены, чтобы заметить тебя: боль была слишком сильной.       Феликс стоял перед Джемином, сжав губы так плотно, что они побелели. Он толкнул его в плечо: достаточно сильно, чтобы привлечь его внимание и дать понять, что ему есть что сказать, но недостаточно, чтобы причинить боль. Джемин повернулся с толикой удивления в глазах и легким всплеском раздражения на того, кто прервал его минуту славы.       — Это было нечестно, — сказал Феликс, голос был глубоким и твердым. Он определенно был пугающим. Это заставило бы даже мышек спрятаться в свои норки. — То, как ты забрал мяч, противоречит правилам. Последние три очка не должны засчитываться, — произнес он, его взгляд был жестким, но тон все еще был довольно нейтральным.       Джемин повернулся к нему, глядя на него с отвращением.       — Это так? — спросил он, всем своим видом показывая незаинтересованность.       Феликс прикусил щеку. Он чувствовал, как все внутри него разгорается. Разочарование. Гнев. Все эти чувства стали слишком сильными, чтобы справиться с ними. Вскоре он не сможет сдерживать их.       — Да, — ответил он, стараясь не дать своему голосу надломиться, — поэтому мы должны вычесть их и снова сыграть последнюю минуту, — предложил он.       Это было бы справедливо. Верно? В баскетболе многое может случиться за одну минуту, и, по крайней мере, он не говорил Джемину, что его очки нужно просто аннулировать, чтобы его команда победила. Феликс предлагал забыть, что Джемин пошел против правил, и вместо этого сыграть снова. Команда Джемина все еще могла победить.       — Чувак, — начал Джемин, глядя на Феликса с насмешливой ухмылкой, — я знаю, что ты сделал все возможное, но просто прими это, — он сделал паузу. — Ты проиграл, — хмыкнул он. Он отвернулся, чтобы уйти, но оглянулся и бросил: — Это просто игра, чувак. Расслабься, — и направился в другую часть спортзала к своим друзьям.       Феликс был в гневе. Он просто был любезен и предложил вариант, чтобы победа была справедливой после того, как Джемин — а не он — пошел против правил. Он нарушил правила. Феликсу было трудно сказать это вслух, трудно предложить компромисс. Но вместо прямого нападения на Джемина он подумал, что это будет лучшим решением. Более мирным. На этот раз он думал, что поступит правильно. Феликс уже едва мог вынести то, что проиграл именно так. Он знал, что это всего лишь игра, но не терпел несправедливости. Не мог смотреть, как другая команда побеждает не по праву, иначе бы принял это. Но так? Это было слишком. Бесило то, что с ним разговаривали так высокомерно. Он не мог вынести то, что над ним вот так глумились, его высмеивали.       Феликс сгорал. Его дыхание учащалось. Скоро он заплачет, и он это знал. Он сжал кулаки так сильно, что ногти впились в ладони, оставляя раны на коже. Он хотел задушить его. Феликс мог представить, как делает это, обхватив руками шею Джемина и сжав ее. Феликс был почти уверен, что это заставит его чувствовать себя намного лучше, но картинка этой сцены в его голове только подогревала гнев. Он хотел что-то ударить, чтобы выпустить эти чувства. Первые слезы появились в глазах. Он развернулся в направлении, противоположном тому, куда ушел Джемин. Феликс собирался уйти из спортзала. Он должен был. Урок еще не закончился, и он это прекрасно знал, но ему было все равно. Он должен был уйти. И двинулся в путь.       Ты все еще сжимала руками бока, чувствуя, как пот капает со лба. Чувство не уходило. Становилось хуже. Ты все еще сгорала.       Ты упала на пол.       ~       Феликс упал на пол.       Ему было трудно дышать, и каждый раз, когда легкие наполнялись воздухом или опустошались, он чувствовал, как воздух горит внутри, попадая в легкие и покидая их. Он даже не знал, где он, только то, что он где-то рядом со спортзалом и что, к счастью, никого нет рядом. Он дрожал, и по позвоночнику бежала дрожь. В тот же момент капля пота упала с затылка и скользнула по спине. Феликс ненавидел себя. Он так сильно ненавидел себя. То, что только что произошло, было буквально ерундой. Он знал это. Но он был зол на себя за то, что это на него повлияло. Он был так зол на себя за то, что был таким. Именно эти чувства все только ухудшали.       Потому что, что бы ни думали все остальные, он злился на себя самого. Это себя он презирал больше всех. Это себя он больше всего ненавидел, и никто не ненавидел его так же сильно, как он ненавидел себя.       Что с ним было не так? Что такого он сделал в прошлой жизни, чтобы так сильно страдать в этой?       Ему это надоело. Боль была слишком сильной. Он хотел, чтобы все закончилось. Это была его вина. Он еще и причинял боль другим. Это была его вина. Это все его вина.       Он закричал. И кричал, пока его легкие не стали разрываться.       Феликс стал бить кулаком по земле. Снова, и снова, и снова.       Он плакал. Откинул голову и ударился ей о стену позади, к которой прислонился. Закрыл глаза и позволил слезам течь, продолжая бить землю, пока не потекла кровь. Ударил. Ударил. И бил, пока вся рука не онемела и он не почувствовал теплую жидкость вокруг костяшек пальцев, покрывшую их темным цветом. Дрожащую ладонь он схватил другой ладонью.       Он выплакивал все свое сердце. Плакал, пока не смог больше плакать, а потом просто сидел на земле с кровоточащей рукой. Феликс вдохнул. Выдохнул. Вдох. Выдох.       Он сосредоточился на дыхании. Слишком устал, чтобы думать о чем-то еще. Феликс остался сидеть так, не в состоянии двигаться. Все тело болело. Это было хорошо, ведь он все равно заслужил это. Тем, чего он не заслуживал, был соулмейт.       Феликс открыл глаза и посмотрел в небо. Его соулмейт. Он надеялся, что, если его соулмейт существует, он никогда не встретит его. Что он далеко от него. Что он в безопасности от него.