***
Тропинка, по которой направились Аня и Франк, вела прочь из деревни. Голоса становились с каждым шагом всё тише и вскоре вообще перестали доноситься до них. Насколько помнил Байо, оглядывая местность, дорожка змеилась вдоль широких полей, а далее полукругом уводила к небольшой речке. Франк с упоением и проскользнувшей грустью вспоминал свои былые деньки, когда он был ещё мальчиком, и только сейчас понял, как за минувший год ему всего этого не хватало. Ведь здесь были проведены самые лучшие и горькие моменты из жизни, которые нельзя не вспомнить без улыбки. Ведь эти места были для него, словно вторая мать, готовая в любой момент успокоить умиротворённым шорохом листьев или научить чему-то новому. Уходя всё дальше, Франк с особым вниманием оглядывал каждый участок земли, каждый камешек или редкое насекомое, ползающее под ногами. Он пытался найти что-то новое, но всё больше с облегчением понимал, что всё, что было раньше — осталось таким же. Это не могло не заставить его улыбку стать ещё шире, ещё ярче. Франк, казалось, забыл прошлый разговор с Аней, ведь теперь для него ничего уже не существовало, кроме окружавшей его природы и мысли, поглотившей его, что он дома. «Я вернулся», — въелась мысль, такая приятная, такая сладкая душе, что аж слёзы проступили на ресницах. «Я дома!» От деревни Франк и Аня ушли довольно далеко. Впереди речка начала заявлять о себе весёлым блеском, как бы подзывая к себе и упрашивая окунуться в неё. Парень вытянул шею, стараясь разглядеть её как можно лучше, но необходимости в этом не было.Каждый шаг приближал к родной реке, с которой тоже было связано немало воспоминаний. Он обогнал девушку и лёгким бегом пустился по тропинке. И вот блестящая водная лента, убегающая далеко вдаль, открылась во всей красе. Франк спустился на песок и скинул обувь. Волны холодного песка сразу накрыли пальцы, и парень с восхищением, по-детски пошевелил пальцами и зашагал с улыбкой дальше. Его влекло к воде. Ему нестерпимо хотелось зачерпнуть в руки леденящую жидкость и умыться. Аня спустилась следом и присела на бревно, лежащее неподалёку. В одно мгновение её охватила маленькая радость за Франка: он выглядел до безумия счастливым, просто находясь здесь, но в тоже время девушку съедала мысль, что за время их пути парень ничего не сказал. Может быть, стоило отпустить его? Может быть, время сгладит её чувства, если она прекратит пытаться добиться от него взаимности? — Франк… Парень приблизился к кромке воды, кончиками пальцев касаясь спокойной глади. Он зачерпнул в руки пахнущую рекой жидкость и умылся ей… прошёлся мокрыми пальцами по растрёпанной шевелюре и глубоко вздохнул. Его глаза блестели ярче звёзд, ярче этого блеска реки… «Прекрасен, — со вздохом подумала девушка, представляя, как сама запускает руки в эти непослушные волосы, — я никогда не смогу его разлюбить». — Ты не представляешь, как я соскучился, — вдруг заговорил Байо, — за всё время странствия я думал о том, как разбогатеть и стать счастливым, но забыл, что истинное счастье — у себя дома, — слова больше предназначались для самого себя, чем для Ани, которая встрепенулась, не ожидав услышать его голос. Через несколько минут девушка заговорила: — Франк, скажи, ты когда-нибудь любил меня? — с надеждой задала вопрос, подняв взгляд, — хотя бы чуть-чуть? Байо повернулся к Ане полубоком и внимательно посмотрел. Без всяких слов девушка поняла ответ и отвернулась, поджав губы. Выбившиеся пряди чёрных волос прикрыли лицо, обречённое ощутить на себе вновь прикосновение солёных слёз. Аня шмыгнула носом, выдавая себя, провела тыльной стороной руки по глазам и выпрямилась. «Неужели я… всю жизнь, весь этот год ошибалась?» — Тебя любит Трэвис, Аня, — осторожно начал парень, сделав шаг к девушке, — пойми: у нас с тобой ничего не выйдет, но попробуй дать шанс Трэвису. Я знаю, ты относишься к нему не хуже, чем ко мне, вы же… — А что если я не могу?! Что если в его лице я всё время вижу тебя? Да, пусть вы близнецы, но для меня вы всё равно различны! Как я могу думать о нём, говорить с ним, проводить время, если это, — резким движением она хлопнула себя ниже груди, — хочет тебя? Франк не мог произнести ни слова — тело напряглось под гнётом умоляющего взгляда, и оставалось только бессмысленно слышать, как что-то пульсирующей болью не даёт ему поднять уверенно голову и бесстрашно высказать свой острый ответ. Женские слёзы не только вызывали в нём жалость, но и некоторую вину, которая сейчас увеличилась в несколько раз. Байо был в жуткой растерянности, даже в панике, ведь в таких делах скорее был силён Трэвис, а не он. Однако одна застрявшая мысль, появившаяся в самом начале их встречи и до сих пор теснящая голову, позволила Франку наметить дальнейшие шаги, цель которых — ни за что не преклониться перед Аней. Следовать только за своими чувствами и говорить то, что есть. — Я не знаю, — после долгого молчания, злившего девушку, заговорил наконец-то Франк, — но я ничего не могу сделать и врать не хочу. Никому не будет лучше, если я скажу, что люблю тебя, и мы будем жить во лжи. На лице Ани застыла маска страха: она будто бы превратилась в каменную статую, в которую скульптор вложил самые безумные чувства, самые сильные из них. Однако эти эмоции, что исходили из девушки, Франк смог понять лишь в наименьшей степени. Он понимал, что обидел, понимал, что разбил её надежды вдребезги, словно стекло, но ничего не мог поделать. Он уже принял роль хорошего сына и на другую у него просто не хватит сил. Да и желания тоже нет. — Послушай, — он вздохнул, — самым наилучшим вариантом для нас будет просто не встречаться. Через неделю мы с Трэвисом снова уедем, так что… — Франк не нашёл правильных слов, дабы закончить фразу, да и не счёл нужным заканчивать её, так как по молниеносному быстрому взгляду удивления Ани в этом не было особой нужды, — если ты не хочешь дать шанс Трэвису, не мучай его — брось. Я постараюсь как-то… — слова были подобны тяжёлым камням, теснившимся в груди, — успокоить и… м-м… отвлечь его. Но, я прошу тебя… — они прикоснулись взглядом, что вызвало у Франка мелкую дрожь, — давай разойдёмся тихо, мирно и без огласки. Эти слова были последними, и ответа за ними не последовало. Байо развернулся, настолько скоро, как только мог, обулся и, даже не окинув девушку последним взглядом, направился к дому. Он больше не мог ни оставаться здесь, ни что ещё либо доказывать и говорить. Единственное, чего Байо больше всего желал — оказаться дома и побыть с семьёй. А потом уже — встретить новый день со своими прелестями и невзгодами. Тем временем поднялся холодный пронизывающий ветер. Закачались ветви деревьев, отрывались редкие листья, чудом остававшиеся на ветвях. Вода изменила спокойное настроение — стала жадно бросаться на берег, утягивая в себя маленькие камушки и песок. Луна и звёзды скрылись за тёмными тучами, и свет погас. Стало темно. Холодно. Уныло на душе. Проказник-ветер забрался под белое тонкое платье и бессовестно прошёлся по женскому телу. Однако Аня совсем не заметила этого. Её полные слёз глаза смотрели вдаль, на путь, что прошёл Франк обратно и далее скрылся. Раз за разом воображение прокручивало каждое его слово, каждое движение, тем самым выдавливая слёзы всё сильнее и сильнее. Но все они были заботливо подхвачены ветром, который словно нашёптывал, надувая в уши сладкие слова. Аня протёрла глаза, избавляясь от застрявшей воды на ресницах, и тихо произнесла: — Может быть, ты поймёшь меня, если почувствуешь тоже, что и я? И спустя некоторое время всё вновь пришло в спокойствие. Лишь спокойное покачивание ветвей и уменьшающие волны говорили о прибытии буйного ветра, который куда-то исчез. А следом за ним где-то скрылась и Аня.***
Трэвис не смыкал глаз до неторопливых шагов Франка, которые, к большому удивлению и негодованию близнеца, послышались через несколько часов. После ухода брата Трэвис специально открыл окно настежь, чтобы услышать его приближение. До недавнего времени он со стыдливостью заметил, что с Франком он всегда спит спокойно, ровно, никогда не просыпаясь, а если без него — обрывочно, что и нормальным сном назвать нельзя, хоть и случалось это исключительно редко. Сегодня Трэвис просто решил дождаться брата, но не подавать виду по его возвращению, что он бодрствует. Томительное времяпровождение в постели прошло с тягостными мыслями: в первую очередь Байо думал о матери. Тяжёлые мысли, как только Трэвис к ним возвращался, были для него неподъёмным платом, перекрывающим радость от возвращения в родные места. Но, отвлекаясь, он блуждал с мечтаниями о встрече с Аней: воображал каждый моментмомент — как обнимет, как сладко прижмётся к её несравненным губам и запустит пальцы в волнистые волосы, и как будет держать за руку каждую секунду, тем самым запомнив прикосновение бледных пальцев. Он еле сдерживался от желания уйти из дома и приблизиться к её окну. До отплытия в невесёлую неизвестность Трэвис делал так очень часто, но по-тихому: становился на бревна и, найдя её силуэт в комнате, осторожно вглядывался в задумчивый профиль, строя догадки о том, что у Ани сейчас на душе. Он с наслаждением изучал каждое шевеление губ, движения тела и пальцев, следил за глазами, блуждающими на строчках потрёпанных книг. Для Трэвиса Аня была величественным идеалом, окружённым прекрасными людьми, второй Луной, окаймлённой блестящими звёздами. Она была достаточно умна, хоть и проводила время за книгами только в редкие вечера, и могла рассказать много интересных вещей, которые только больше притягивали Трэвиса к ней. Байо всегда вспоминал её как приветливую, милую девушку, всегда готовую помогать близким или соседям, такую нежную и хрупкую, что хочется быть с ней каждый день, дабы если что — защитить. «— А ты знаешь, что…» — вспоминал Байо сладкий радостный, чуточку удивлённый голос девушки с улыбкой, с трепетом бабочек в душе. Интересно, сколько ещё раз Аня скажет ему эти слова и сколько раз он с таким же вниманием, как и в прошлые разы, будет внимать им? — вопрос настолько захлестнул Трэвиса, унёс в далёкие мечты, что он чуть не выдал своё бодрствование приближающимся шагам Франка. Трэвис напрягся и замер. Однако приближение брата несколько успокоило его и вместе с тем вызвало более волнующие чувства. Франк бесшумно перемахнул через подоконник и по скрипящему полу осторожно прошёл к своей кровати. Трэвис услышал тяжёлый вздох. Раздалось протяжное недовольство кровати, а потом — шуршание верхней одежды, сползающей с тела брата. С приходом Франка Байо заметил в побеспокоенной атмосфере перемену. Что-то случилось. Трэвис хотел было повернуться и спросить, но остановился благодаря стыдливой правде, из-за которой в глазах брата он выглядел бы смешным и даже… жалким. Байо решил оставить волнующие вопросы на утро и закрыл глаза. По-видимому, Франк лёг, ибо пружины на кровати снова взволновались. Трэвис поудобнее устроился на подушке, готовясь уступить реальность безмятежному сну, однако брат не дал этому случиться. Одной фразой он заполнил Трэвиса страхом, заставив того в удивлении вытаращить глаза и завозиться. Свидетелем этих слов он явно не должен был быть, но… «Лучше бы она сдохла», — отчего-то они повторялись в голове, подобно ударам сердца, пока он не заставил себя успокоиться и всё-таки забыться. Но пришедший сон, на удивление даже с Франком, был беспокойным. Трэвису снилась какая-то чёрная фигура, зовущая его противным голосом.***
На следующий день Трэвис встал несколько в обеспокоенном и грустном расположении духа. Ещё больше подогревало мрачные чувства то, что Франк всё утро ходил с угрюмым выражением лица и явно не был настроен на предстоящую беседу за завтраком. С Трэвисом он обходился как-то напряжённо, что способствовало возникновению новых вопросов, однако брат не решался говорить об этом, точно так же, как и расспрашивать о его вчерашнем похождении. Милена сразу заметила перемену в обоих сыновьях, стоило только ей взглянуть на них. Казалось бы, что могло произойти за короткое время, предназначавшееся для сна, что заставило бы братьев смотреть друг на друга так печально и угрюмо? Это вызвало у неё схожие чувства с Трэвисом, однако женщина понимала, что время, проведённое не под её взором — это время, наполненное тайнами и секретными делами, про которые она ни в коем случае не должна знать. И всё же, когда её небольшая семья собралась за одним столом после водных процедур, Милена предприняла попытку узнать о произошедшем: — Мальчики, между вами вчера что-то случилось? Вы поругались из-за чего-то? — следя за обоими сыновьями с удвоенным вниманием, произнесла женщина. — мне казалось, за время сна ничего особенного произойти не должно, — она специально сделала некий намёк, переводя взгляд с Трэвиса, который изумлённо округлил глаза, на Франка, который всё никак не мог отправить в рот ломтик хлеба. Воцарилось минутное молчание. Франк, опустив глаза, положил хлеб на тарелку и забегал глазами по столу, что вызвало ещё большее волнение у Милены. Трэвис тщетно пытался найти на лице брата железное оправдание, но ничего не находя, бормотал какие-то бессвязные слова. Тут на лице Франка показалось нечто вроде озарения: лицо приобрело уверенность, глаза поднялись. Он прокашлялся и следом выдал: — Я просто сказал Трэвису, что хочу пойти на работу, но он оказался против этого, — словно подтверждая слова, кивнул Франк. Трэвис тут же кинул на брата ошёломлённый взгляд, а потом растерянно посмотрел на мать. — Я… — начал он, так и не закончив фразу; Франк продолжил: — Он считает, что после того, что с нами произошло, следует немного отдохнуть, но я думаю, что нам нужно поскорее найти какую-нибудь работу и начать зарабатывать деньги. Тут уж и Милена пришла в замешательство. Она была готова к бессвязным словам, лепетанию, пытающемся как-то выдать правдивую отговорку, как бы удовлетворившую её, но совершенно не ожидала такой уверенности в Франке, таких ярких глаз, пылающих неизвестным ей огнём. Женщина поникла, сглотнула и не смогла вымолвить ни слова, а тем временем один из близнецов сверлил её взглядом. — А… почему ты решил пойти работать… — ничего не смогла лучше придумать Милена и, поняв нелепость своего вопроса, добавила: — так скоро? — Ну, нам же нужны деньги, — просто пожал плечами Франк, — да и из окон, я видел, немного поддувает, так что нужно делать ремонт. Но Трэвис считает, что нам нужно немного отдохнуть, а потом уже искать какую-то работу, — парень собрал остатки еды на хлеб и отправил его в рот. Милена перевела глаза на другого сына. Трэвис сидел, держась рукой за голову, прикрыв пол-лица. Женщина не могла видеть, плачет ли он, или нет, но плечи его чуть заметно содрогались, и можно было расслышать тихие-тихие звуки, похожие на всхлипы. Милена не могла смотреть на сына, когда он находился в таком состоянии: сердце начинало ныть, стоило ей только увидеть его, руки сами собой тянулись, чтобы обнять и защитить. Милена кинула на Франка серьёзный, с оттенком недовольства взгляд и пересела поближе к Трэвису. Она осторожно взяла его за руку, отчего тот резко вскинул голову и посмотрел на мать. — Трэвис, если ты действительно против, говори об этом, — нежно начала Милена, но взгляд её выражал настороженность и чопорность, — не важно, что говорит Франк, у тебя должно быть своё мнение, которое тоже обязательно учтётся. Что ты думаешь по этому поводу? Трэвис был немало удивлён, но слова Милены доставили ему заметное облегчение. Близнец поджал губы и через несколько минут глухо и печально пробормотал: — Я бы хотел встретиться с Аней. Краем глаза Милена заметила, как Франк завозился и после замер. Он с особенной внимательностью смотрел на брата, ожидая от него новых слов. Милена завела руку сыну за спину и коснулась пальцами его плеча, словно закрывая. Ей не нравилось, что под гнётом Франка Трэвис заставляет говорить себя то, что на самом деле не хочет. — Если ты хочешь встретиться с Анечкой, — ласково заговорила женщина спустя некоторое время, — то так и сделай. Вы ещё успеете поработать и заработать достаточно денег. — Нет, — вдруг безжизненно отозвался Трэвис, — Франк прав. Нужно идти работать и заниматься домом. Я пойду вместе с ним. — Но… — Тогда пойдём после завтрака, — вновь вклинился разговор Франк, приободрившись, — не будем терять время. Милена поникла больше Трэвиса и задумчиво опустила голову на грудь. Её сердце предчувствовало нечто плохое, страшное, казалось, каждый стук был наполнен ноющей болью. Она не понимала и не знала, что с ней такое, что произойдёт и когда, почему именно с ними, и ей изо всех сил захотелось, чтобы её недавно прибывшие единственные члены её семьи остались рядом с ней. Женщина подняла глаза и задала с робкой надеждой вопрос: — Мальчики, может, вы всё-таки останетесь дома? Но после завтрака Милена осталась в доме одна. Вплоть до того, как входная дверь открылась рукой соседа, её бесконечные несколько часов были проведены в тщетном желании забыться с помощью привычных домашних делах. Ведь когда мальчики вернутся домой, они наверняка захотят плотно поесть…***
Братья вышли из дома и направились к центру города, пестрящему разными лавочками и забегаловками. Они оба молчали, упрямо смотрели только вперёд и лишь изредка касались друг друга взглядами. Трэвис не мог расстаться с подавленностью, которая за завтраком только усилилась, и его бедный мозг раз за разом прокручивал разговор, поразивший до глубины души. Байо было настолько грустно, что даже мысли об Ане не спасали. И как только Франк мог сказать такое? Конечно, Трэвис понимал, что это — обычный разговор, «столкновение взглядов», как живо рассказал брат, но почему-то именно об этом слова глубоко задели. Ведь, можно сказать, он выставил его дураком, который думает только о встрече с девушкой и больше ни о чём. Но ведь это далеко не так… Если бы Франк знал, как мучается от лжи, которую приходилось плести матери, из-за того, что в любой момент их секрет может раскрыться… если, конечно, он уже не раскрыт, как всё это причиняет ему боль… Следуя за братом, который как всегда шёл впереди, Трэвис кидал в спину близнецу обиженные взгляды и даже не пытался завести разговор. Ни о сегодняшнем происшествии, ни о тайном похождении, выветрившемся из памяти поступком Франка. Интересно, а что думает сам Фра… Окончить Трэвису мысль не дала одна маленькая деталь, которая за время детства Байо никогда не существовала. Это были дворники, подметающие ровную дорогу, ведущую к центру города. Внимательно оглядев пожилого мужчину, Трэвис поднял глаза на дома, темневшие серым цветом вдалеке. Подойдя ближе, можно было хорошо разглядеть, что большинство старых и потрёпанных зданий было закрыто, а новые, ухоженные и пестревшие новизной и привлекающие глаз, были наоборот открыты и ждали посетителей. От Франка эти изменения также не укрылись: до того, как Байо вышли на главную площадь, он не сводил с домов взгляд. И вот, наконец, братья вышли в парк; их медленная походка, позволяющая разглядеть каждую новую мелочь в их старом городке, становилась всё более неуверенной. Округлённые глаза и чуть приоткрытый рот свидетельствовали не то чтобы о страхе, возникшем в одно мгновение, словно они оказались в чужом месте, но удивлении. Они шли по мощёной дорожке, разделявшей ряды голых деревьев, в промежутках между которыми были поставлены лавочки. Конечно, не такие красивые, как можно представить в первый раз — простые, без всяких украшений, выдержанные в тёмно-коричневом цвете. Франку этот цвет даже напомнил о Билле Роббинсе, который готов был весь мир перекрасить в него. Далее шла одна большая клумба в форме большого трёхъярусного торта, только тёмно-зелёного, с яркими цветами повсюду. От этого «торта» ветвились другие красивые дорожки с примыкающими деревьями и лавочками, но братья двинулись дальше. Их встретили на пути две серые статуи дев в длинных платьях с натянутыми луками, смотрящими вдаль. От них тянулись цепочки только что посаженных деревьев, а за ними виднелась белоснежная арка, украшенная золотыми звёздами и листьями, на которой было написано: «Парк «Белый цветок». И всё это великолепие окружали богатые дома и лавочки, чернеющие на тёмном фоне неба, но отливающие из окон успокаивающим молочным светом. А за ними, по петляющим улицам, где-то за горизонтом прятались хиленькие домики — пристанища для бедных. Франка преображение города одновременно обрадовало и несколько расстроило. Всё детство он провёл среди грязи. С помощью пустых никому ненужных банок маленький Байо строил ворота и пинал в них мяч; каждая выброшенная вещь становилась частью его игр, хотя мать запрещала возиться в мусоре. И пусть со временем Франк стал смотреть на это другими глазами, более осмысленно, ему лишняя куча мусора, лежащая где-то за старым домом, была близка. И в эту самую минуту выросший из простого мальчика парень словно вновь оказался в чужом городе. — Всё так изменилось, — горько сказал он, потухшими глазами рассматривая далекие дома. Однако Трэвис был другого мнения: он был несказанно рад, хотя и немало удивился в первые моменты, что его родина так сильно изменилась. Изменилась в лучшую сторону. Ведь его родина процветала, росла — город скинул с себя бедное одеяние и стал словно одним из великих! Трэвис отошёл от брата и коснулся рукой скамеечки, деревца и всего того, что некогда здесь не видел. Довольная и радостная улыбка лучилась на его лице. В глазах Франка он наверняка сделался полоумным, однако его это нисколько не беспокоило. Его мысли были заняты другим: куда бы отвести Аню на первую встречу? Во всей новизне Трэвис видел не только красоту, но и романтику. За считанные минуты он разрисовал в голове каждую деталь их пребывания в этом месте: её рука в его руке; их взгляды, ласкающие друг друга; молчание, кричащее громче всяких любовных слов. Они вместе. Им больше никто не нужен. Их губы с каждым дюймом всё ближе и ближе друг к другу… — Я обязательно приведу сюда Аню! — радостно сказал Трэвис, вдыхая незнакомые запахи города полной грудью, — обязательно! А потом, когда заработаю денег, то… — А когда ты заработаешь денег, ты потратишь их на новые вещи для матери, — зло закончил фразу Франк. Трэвис в испуге обернулся и взглянул на брата. Сзади него будто стоял чужой человек: полыхающие холодным и злым огнём глаза, точно смотрящие на Трэвиса, словно обжигали, заставляя поёжиться и прочувствовать нечто щемящее в груди. Брови, сдвинутые к переносице — тёмные тучи. Нос, на котором образовались тоненькие складочки и губы, искривлённые, словно неровная прямая. Близнец, стоящий неподалёку от разгневанного брата, понурил голову и, не зная, что сделать для улучшения положения, остался стоять на месте, переминаясь с ноги на ногу. Глаза устремились в одну точку, но всё его существо сконцентрировалось на злобе брата, на долге, что он должен сделать для матери, и собственных желаниях. Он задрожал. Франк спустя минуту пожалел о вырвавшихся искрах гнева. Он понимал, что не должен злиться на брата из-за того, что он страдает из-за девушки, которая не любит его, но ничего не мог поделать. Решиться рассказать Трэвису правду он не мог, потому что за ней обязательно последует ссора, которая разрушит их отношения. И что для него тогда будет значить жизнь? И что для него будут значить родной дом, земли, ведь они тесно связаны с братом. Вид Трэвиса, сжавшегося неподалёку, был печален Франку. У него словно что-то давило внутри, терзало и рвало на части, когда его глазам представлялся жалкий вид Трэвиса. Обычно в такие моменты Франк сам подходил и пытался успокоить брата, но что ему делать, если он сам стал этому причиной? Парень тяжело вздохнул и на ватных ногах направился к близнецу. Трэвис чуть дёрнулся, услышав приближающиеся шаги, и опасливо обернулся. Франк, стараясь сделать это как можно мягче, положил руку брату на плечо. — Давай не будем ссориться, — примирительно начал он, заглянув в глаза, — просто найдём работу и отнесём матери немного денег. Трэвис тут же кивнул, упрямо опустив глаза и не поднимая их на брата. Он словно был натянутой струной. И всё же дальше они двинулись вместе, нога в ногу. Близнецы вышли из парка с целью найти одно здание и человека. Да, с тем, что город изменился в лучшую сторону, не было сомнений, однако, помимо старых домов соседей, неизменной оказалась старая Девятая улица. Она уходила дальше, чернела на фоне ярких красок в центре города и до сих пор хранила знакомые лица, только заметно постаревшие. Неудобство, преследовавшее его ранее, в парке, прошло, и теперь он с жадностью рассматривал близкие ему лавочки и магазины с дешёвым товаром. Кивкам головы и дружелюбным приветствиям не было в этот момент конца, и теперь ожидалось увидеть ещё одного человека, можно сказать — члена семьи. Старый дядя Рассел имел на Девятой улице скромную пивнушку, которая приносила ему хороший заработок. Однако с работниками у него была беда: то напьются посреди рабочего дня, то заказ клиенту принесут не тот, то ещё что-то сделают не так. Он мог бы взять кого-нибудь знакомого, того, кто ответственно относится к работе, но такие, к сожалению, были заняты на других предприятиях. Приходилось чаще всего делать всё самому, но иногда позарез нужна была ещё одна пара рук. Байо на это и надеялись, потому и решили в первую очередь заглянуть к нему. Они уже увидели большую замызганную вывеску в виде большой кружки с жидкостью внутри на фоне тёмно-серого здания, как из двери вышел сам дядя Рассел. Байо сразу же кинулись к нему. — Дядя Рассел! — энергично махая рукой, бегом двинулся на встречу Франк, радостно улыбаясь. — Это мы! — подхватил Трэвис, кинувшись за братом. Старичок сначала не узнал движущихся к нему людей, а потом радостно расставил руки и через пару секунд заключил молодых людей в свои крепкие объятия. Франк, словно ребёнок, обвил руками шею дяди Рассела и тесно прижался. Трэвис повёл себя скромнее, обхватив мужчину за широкую талию. — Франк! Трэвис! Как же… как же долго вас не было! Как вы повзрослели! — прижимаясь губами к каждому молодому лбу, заговорил дядя Рассел, — дайте я на вас посмотрю! — братья на несколько мгновений отстранились, но потом снова оказались в объятиях старика, — как вы возмужали! Франк! Такой мужчина! Трэвис! Каким же ты высоким стал! — всё никак не мог наговориться мужчина. — Как у тебя дела, папа? — не отлипая, спросил Франк, закрыв глаза, но продолжая улыбаться. Старик Рассел не сразу ответил, принимая это слово в свой адрес. Но потом спокойно ответил: — Всё хорошо, Франк, у меня всё хорошо. Сами-то как? Франк невольно вспомнил враньё про деньги, что привело их сюда. Он тяжело вздохнул, нахмурившись, выпрямился и серьёзно заговорил: — Дядя Рассел, у вас не найдётся для нас работы? — Конечно найдётся, только… — улыбка на губах старика превратилась в узкую тёмно-розовую полоску. Лицо его мигом приняло печальный вид, который немало встревожил и Франка, и Трэвиса. — Что-то случилось? — нарушил молчание Трэвис. — Послушайте, ребята. Давайте поговорим насчёт работы немного позже. Скажите, вы же помните мистера Берча, того, что неподалёку от вас живёт? — грустно вновь заговорил дядя Рассел. — Да, — кивнул Трэвис, вытаращив глаза, — с ним что-то случилось? — Анечка пропала. Ушла куда-то, когда все спали, и домой так и не пришла. Майкл попросил меня помочь её на… Трэвис, что с тобой?! Франк, что ты стоишь?! Байо не сразу заметил, как брат, тряхнув дядю Рассела с каким-то вопросом, выкрикнутым зверски устрашающим голосом, ринулся в обратную сторону. Франк стоял, словно приклеенный к одному месту, не сводя невидящего взгляда с Рассела, который то пытался докричаться до Трэвиса, то безрезультатно делал попытки привести в чувства Франка. Но перед глазами Байо разыгрывалась лишь одна сцена: как холодная вода смыкается над головой Ани. Из-за него. Франку было холодно. Точно так же, как и Ане вчера.