Успех

Он чувствовал на себе взгляд главаря Паука, и хотя это льстило, ведь именно этого он добивался — всё равно мороз бежал по коже. Поведя плечами, чтобы избавиться от этого ощущения, Курапика бросил взгляд из-под ресниц, на секунду встретившись с мужчиной глазами. В эту самую секунду он уже не сомневался в успехе и знал, что ради этого стоило опуститься так низко. Желание в чужих глазах было неоспоримо, и губы Курапики изогнулись в горькой улыбке. Бросив в сторону своей цели ещё один взгляд, он прислонился лопатками к стене, выставив вперёд бёдра. Главарь Паука не сводил с него глаз — но и не двигался с места. После ещё одного призывного взгляда, не получившего активного ответа, Курапика подумал, что прямым текстом предложить уйти вместе с ним будет совсем уж в лоб. Он сглотнул и вдохнул полными лёгкими, чтобы вернуть себе первоначальную решимость. На долгом пути к этому моменту Курапика поднабрался уверенности в себе, и сейчас главное было её не растерять. Изобразив лёгкую улыбку, он опустил глазки и шагнул к месту, где сидел мужчина, чей расстёгнутый плащ свисал со стула. Лицо главаря Паука не выдавало никаких эмоций, даже когда Курапика смело приблизился вплотную, встав прямо между его расставленных ног и глядя на него из-под ресниц. Тогда юноша наклонился вперёд, положил руки ему на плечи и слегка увлажнил губы языком, прежде чем заговорить — ровно с той громкостью, чтобы только этот человек мог его услышать посреди окружавшего шума. — Как насчёт сделки? — спросил он, скользнув рукой по чужому плечу. Курапика прекрасно понимал, насколько уязвим в таком положении: открытая для удара грудь, нарочито обнажённая шея, но даже при всём при этом щёки чуть потеплели, когда мужчина осмотрел его с головы до пят. — Что предлагаешь? — осведомился тот куда мягче, чем можно было ожидать, и ухмыльнулся, показывая, что ответ ему заранее известен. Курапика отвёл глаза в сторону, несколько растерявшись, однако уже через секунду поспешно возобновил зрительный контакт. — Себя, — ответил он вполголоса, придвигаясь чуть ближе. Мужчина усмехнулся и внезапно положил руку ему на талию — но ничего больше, лишь это почти ласковое полуобъятие. — Я не из тех, кто любит платить, — сообщил он, сместив руку пониже, на бедро. Курапика сглотнул и слегка выпрямился, глядя сверху вниз на то, как мужчина почти касался головой его груди. От того, как чужие пальцы почти по-собственнически придерживали его за бедро, по телу расходились волны ярости и отвращения. Однако Курапика сглотнул и мысленно напомнил себе о поставленной задаче. Так что скользнул ладонями под распахнутый плащ, огладил голые плечи мужчины и остановил руки близ его шеи. Ещё один крохотный шажок — и ноги оказались прижаты к чужой промежности. Курапика слегка отклонился спиной назад, чтобы видеть лицо главаря Паука. И озвучил заготовленные слова: — Тогда укради меня. От того, как Паук на это усмехнулся, по спине пробежала новая волна дрожи, и Курапика на мгновение испугался: а вдруг тот обо всём знает? А вдруг он выдал себя, сославшись на то, чем этот человек зарабатывает на жизнь? Курапика прикусил губу, не прерывая пристального зрительного контакта в ожидании, когда мужчина что-нибудь предпримет. Каждая секунда промедления действовала на нервы, и он уже еле сдерживал побуждение сглотнуть, дабы промочить пересохшее горло. И когда лежавшие на бёдрах руки чуть оттолкнули его, Курапика напрягся от неожиданности. Главарь Паука медленно прошёлся взглядом по его телу сверху вниз, будто бы оценивая предложение, после чего вновь посмотрел в лицо. На губах возникла улыбка, и он встал, всё ещё придерживая юношу за бёдра. Курапика и опомниться не успел, как мужчина, который был чуть выше его ростом, уже ненавязчиво вёл его на выход, приобняв и прислонив к своему боку. Внутри растекалось ощущение покалывания, примешиваясь к сдерживаемой ярости. Пальцы главаря Паука прошлись по его боку, оттягивая тонкую ткань свободного топа, и Курапика уже почти ощущал вкус успеха. — Я краду лишь то, что нахожу красивым. Курапика скорее почувствовал, чем услышал эти слова; чужие губы оказались слишком близко к уху, и от неожиданности спёрло дыхание. К лицу прилил жар, и этот факт мог одновременно и сулить ему проблемы, и послужить его интересам. Куда падать ещё ниже? Курапика прильнул теснее к своему спутнику, полностью позволяя ему вести, и с застенчивой улыбкой поднял на него взгляд. Мужчина, однако, смотрел не на него, а только вперёд, и выражение лица у него было довольное. Чужая рука на коже внезапно показалась обжигающей, его пробрало новым приступом дрожи, и по телу прокатилось отвращение. Он заставлял себя не отлипать от мужчины, раз-другой запнулся, и чужая рука приобняла его крепче, а ушей достиг негромкий смешок. Смущение и неуклюжесть в его планы не входили, он должен был скрывать свои истинные чувства и делать вид, будто сам этого страсть как хочет. Если уж ему удавалось терпеть общество омерзительных боссов мафии, то он предполагал, что в случае с внешне весьма привлекательным лидером Геней Рёдан ему будет даже легче. До того, как мужчина привёл его в гостиницу, Курапика даже не предполагал, куда они идут. Да это и не важно. Главное, что они окажутся в укромном месте и только вдвоём. И вот тогда — тогда-то он попытает шанс. Непременно. Пока они ехали в лифте, мужчина играл пальцами по его коже, и Курапика ненавидел те ощущения, которые при этом испытывал. Раздался приветственный «дзынь», и двери разъехались в стороны. Курапика сглотнул, крепче прижавшись к своему спутнику. Пока они двигались по коридору, он прокручивал в голове свой план. Оказаться с ним наедине. Отдаться. А когда подвернётся удачный момент — обратить удовольствие в боль. Дверь отворилась, и его вовлекли в тёмный гостиничный номер. Когда загорелся один из светильников, стало ясно, что в этой комнате жили уже не один день. Практически повсюду были разбросаны книги — одни раскрытые, другие закрытые — и Курапика едва не споткнулся о небольшую кипу, пока Паук вёл его к обширной кровати. Когда они подошли к самому её краю, он вновь переключил внимание на свою цель. Ногти царапнули по коже, когда мужчина убрал руку с его бока и сел на край постели, а Курапика остался стоять у него между ног. Почти как совсем недавно. И тёмные глаза вновь уставились на него с пристальным вниманием, как будто анализировали каждую часть тела, отчего Курапика на миг оцепенел. Нервно покусывая губу, юноша сделал шаг вперёд, уже готовый оседлать чужие колени, как вдруг его отстранили. Он бросил на мужчину растерянный взгляд, но в ответ получил лишь улыбку. — Дай полюбоваться тобой, — сказал тот, чуть отклонившись назад. Осознание накрыло Курапику волной дичайшего смущения, и он потупился в пол. — Я… я обычно не… — Не страшно. Развлеки меня. Курапика туго сглотнул и покладисто качнул головой. Пока что ему надо подыгрывать любой прихоти. Таков план. Потому он отступил на шаг назад, взялся руками за нижний край своего свободного топа, потянул вверх и снял через голову. Чужой взгляд, казалось, пронизывал его тело насквозь, и внезапно он болезненно остро осмыслил каждый шрам и каждую ссадину, которые его план оставил на нём к этому моменту. Тело горело румянцем, как будто недостаточно унизительно уже одно то, что ему приходилось раздеваться, выставляя напоказ своё несовершенное тело. Вырез топа был очень широким, но даже при этом он умудрился при его снимании растрепать волосы, из-за чего стриптиз задался не слишком-то элегантно. Очередной раз прикусив губу и бросая топ на пол, Курапика поднял глаза, перехватывая чужой немигающий взгляд. Главарь Паука по-прежнему улыбался — той самой довольной улыбкой, от которой мурашки по спине бежали. Но во всяком случае недовольства представлением, при всех его погрешностях, тот не проявлял. Немного успокоенный этой мыслью, Курапика переместил руки на пояс штанов в облипку и, не разрывая зрительного контакта, медленно расстегнул и столь же медленно начал стягивать вниз. И можно было поклясться, что как только стало очевидным отсутствие на нём нижнего белья, улыбка мужчины превратилась в лукавую усмешку. В том, как юноша вышагнул из штанов, тоже не было никакого изящества, и как только ноги оказались свободны, он выступил вперёд, стараясь не думать о том, перед кем находится совсем голым и уязвимым. Он протянул вперёд руки и положил мужчине на грудь, силясь игнорировать жар его кожи под ладонями, и спустил с его плеч аляповатый плащ. Главарь Паука подключился к действию, и как только его руки получили свободу — тут же пристроились у юноши на бёдрах. Одна рука зафиксировала его на месте, тогда как другая медленно проследовала вверх по его боку. Курапика заставлял себя не шевелиться, пока чужие пальцы проходились по его синякам, и мог только надеяться, что главарь воров не сочтёт его чересчур потасканным товаром. Он тихо зашипел, когда чужие пальцы нашли на нём сигаретный ожог, полученный всего несколько дней назад, и тут же зажевал губу, лишь бы только не издать больше ни звука. Нужно перетерпеть всего один раз, и ему никогда больше не придётся этим заниматься. Главарь Паука остановился при этом звуке, но затем возобновил свои действия, только теперь избегал прикосновений к любым травмированным местам. Курапика ещё сильнее впился себе в губу, потому что в тех местах, где касались чужие пальцы, начало зарождаться легчайшее покалывание. Ощущение не показалось неприятным — и именно поэтому настораживало. Вот бы паук прекратил этот спектакль, перестал так пялиться. Повалил на кровать и поимел, потерял бы бдительность в удовольствии и этим предоставил ему шанс. Курапика хотел, чтобы всё поскорее закончилось. Однако вместо этого лежавшая на загривке рука осторожно потянула его вниз, а другая — на бедре — вперёд, почти излишне нежно привлекая его к себе на колени, всё ещё обтянутые брюками. Тонкая ткань показалась для обнажённой кожи грубой и шершавой, однако он тотчас позабыл обо всех своих синяках, когда заметил, что чужое лицо близится ему навстречу. Курапика замер, морально приготовившись к худшему, однако его рот никто насильно не раскрыл и внутрь не вторгся мерзкий язык. Но стало почти больно оттого, до чего нежно, до чего мягко мужчина прикоснулся губами к его губам. Руки обняли его за спину, притягивая ближе, и Курапика позволил себе опереться на его плечи. Мужчина продолжал нежно целовать его, и юноша вдруг понял, что неосознанно следует его движениям. Он обнял мужчину за шею, говоря себе, что это только для равновесия. Дыхание застряло в груди, губы начало покалывать, когда по нижней прошёлся чужой язык. Мужчина прошёлся руками по его бёдрам вниз, затем снова вверх, заставляя задрожать, притом что во всём теле ощущалось странное тепло. Всё было неправильно, так неправильно. Где же его жестокость? Почему он так нежен? Почему рядом с ним не плохо и не тошно? На сей раз чужие руки остановились на тазовых суставах, и мужчина повалил его на себя, одновременно с этим полностью забираясь на кровать и двигаясь к середине. Курапика охнул ему в губы, когда проехался промежностью по ткани его штанов. Он попытался было встать на колени, но сильные руки удержали и ненавязчиво раздвинули ему ноги. И только Курапика раскрыл глаза, не понимая, когда успел их закрыть, как увидел, что главарь Паука смотрит на него с безошибочно узнаваемым голодом. Отлично. Именно на это он рассчитывал. На это — но не на то, что у самого участится дыхание, у самого разольётся жар внизу живота. Мужчина вновь подался вперёд, и Курапика уже с готовностью раскрыл губы, однако вместо того, что ожидал, ощутил лёгкие, нежнейшие поцелуи один за другим: сначала вдоль края нижней челюсти, затем по шее и по плечу. Мужчина, должно быть, привстал на одну руку, потому что его пальцы блуждали у юноши по груди. И из-за того, насколько хотелось приподнять верхнюю часть тела в жажде новых прикосновений, Курапика испытывал растерянность, страх, и хотел свернуть весь свой план. По соску прошлась подушечка большого пальца, и теперь Курапика уже не сдержался, застонав чуть не в голос. Он поспешно прикрыл рот рукой, но всё же следующий вздох вышел ещё громче, когда мужчина вклинил колено ему между ног. Лгать самому себе стало уже невозможно. В отличие от любых других отвратительных и болезненных ситуаций, в которых ему довелось побывать, подключая для этого всю свою силу воли, а иногда и пытаясь притворяться, будто ему это нравится, прикосновения Паука его по-настоящему возбуждали. Впрочем, никто другой и не был с ним столь же ласков, и шрамы по всему телу — тому прямое доказательство. Во внезапном порыве досады и гнева на самого себя за нехватку самоконтроля он подтянул ноги в попытке встать и отстраниться от чужой ноги, прижатой к его полувозбуждённому члену. Юноша протянул руку, схватил мужчину за запястье и посмотрел ему в лицо, в очередной раз попытавшись не заострять внимания на его слишком уж довольной улыбке. — Хва-… просто… просто трахни меня уже, — сказал он, попытавшись вложить в голос побольше требовательности, но в итоге всё равно получилось больше похоже на умоляющий полувздох-полустон. Он ненавидел, как же он ненавидел собственный голос в эту секунду. Мужчина на мгновение смерил его внимательным взглядом, после чего ухмыльнулся и сел, оставляя Курапику с неожиданным ощущением холода. — Какой нетерпеливый трофей, — промурлыкал он с ноткой чего-то похожего на гордость в голосе. Курапика чувствовал себя до ужаса обнажённым, лёжа с задранными коленями, и не перед кем-то там, а перед самим главарём Паука. — Вернусь через секунду, — вдруг сказал тот и стал подниматься с кровати. Курапика замотал головой и потянул его за запястье, за которое держался до сих пор. — Не надо-... не уходи... Всё нормально, я подготовился, — его голос теперь был ровным, уверенным, несмотря на сбитое дыхание. Он вновь взял себя в руки и вспомнил о том, для чего здесь. Однако главарь Паука всё равно покачал головой и высвободил свою руку. — Нет, — настоял он и встал с кровати, вскоре скрывшись в ванной комнате. Курапика со вздохом откинулся на постель, заслонив лицо рукой, которой только что пытался удержать чужую руку. Но пожалуй, он должен быть благодарен. По крайней мере будет не так больно. Однако сама мысль о том, что именно главарь Паука не желает причинять ему боли, отказывается трахать его даже с остатками той подготовки, что Курапика сделал пару часов назад — и это было чересчур, слишком противоречиво, слишком неправильно. Разжечь в себе гнев оказалось проще простого. Как тот, кто поубивал уйму невинных людей, имел совесть обращаться с ним с такой нежностью, почти с заботой? Как он посмел. Как посмел доставлять ему удовольствие. Когда мужчина вновь появился в комнате, Курапика принялся с новой силой терзать зубами собственную губу, закрыв глаза и сосредоточившись. Он будет изо всех сил цепляться за свой гнев и мотивацию, равно как и за всю ту боль, что испытает в дальнейшем. Пусть это будет напоминанием о том единственном, что этот человек действительно способен принести. Бессмысленную боль и страдания. Матрас прогнулся, и мужчина оказался над ним. Внезапно ног коснулась обнажённая кожа, и стало понятно, что Паук тоже избавился от своих штанов. Курапика ждал, не открывая глаз, ожидал неминуемого вторжения чужих пальцев, которого, однако, так и не случилось. Вместо этого губ вновь коснулись чужие мягкие губы. Курапика распахнул глаза буквально на долю секунды. Лицо паука было прямо перед ним, буквально в нескольких сантиметрах, и на губах гуляла очередная улыбка. — Не закрывай глаза, — шепнул он, и Курапика сглотнул. Глаза. Чужая рука прошлась по груди, задела сосок, провела по животу и бедру до самого колена, старательно избегая любых синяков. И от этого прямо к паху бежали волны покалывания. И хотя он был уверен, что сможет преодолеть возбуждение силой воли, его эрекция окрепла с новой силой, как только главарь Паука снова его поцеловал, на сей раз легонько прикусив за губу. Ноги ему раздвинули ещё шире, подтянув колени повыше. А после мужчина оторвался от его губ и отстранился. Хотелось закрыть глаза, не смотреть, как его улыбающийся враг так обильно смазывает пальцы лубрикантом, что тот капает на постель. Не хотелось видеть, как тот почти взволнован происходящим, как дышит почти ускоренно. Не хотелось видеть его мягких глаз. Или взгляда, которым тот его наградил, словно бы заботясь о его состоянии. — Скорее, — пробормотал Курапика, приподнимая таз над кроватью. Он ни за что не позволит себе показаться слабым перед пауком. Мужчина издал негромкий смешок и мягко положил руку на внутреннюю сторону его бедра, лаской прошёлся вверх, так близко, так близко, что Курапика почти забыл, как дышать. А затем между ног оказались холодные, скользкие от смазки пальцы, и он напрягся. — Расслабься, — шепнул мужчина, нагнулся и неожиданно принялся осыпать почти невесомыми поцелуями его живот, и Курапика сам не понял, отчего задрожал: от щекотки или отвращения. Он испустил громкий судорожный выдох, а затем почувствовал в себе длинный палец, медленно проникающий вглубь. Постепенно, фаланга за фалангой, так что даже дискомфорта почти не ощущалось. Впрочем он решил, что всё это благодаря его собственной подготовке нескольких часов давности. Мужчина действовал бережно, нежно, целовал его синяки и ссадины, осторожно разрабатывая поступательными движениями одного пальца, прежде чем так же осторожно добавить второй. И это... это было приятно. Курапика вцепился в простыни, комкая их в пальцах и глядя на то, как голова мужчины вновь переместилась вниз. Дыхание бешено зачастило. Отсутствие боли при растяжке почти пугало. И в какой-то момент Курапика внезапно почувствовал то, от чего поджались пальцы на ногах, а с губ непроизвольно сорвался томный стон. Он шокированно распахнул глаза, поражённый внезапным приливом наслаждения. А мужчина только усмехнулся и ещё раз согнул так пальцы внутри. Курапика вскинул руку, зажимая себе рот. Очередная усмешка, затем шёпотом: — Иди сюда, — и бёдра Курапики оказались чуть приподняты над постелью и подтянуты, чтобы опуститься поверх чужих. Курапика резко почувствовал себя ещё более обнажённым, но всего на мгновение, потому что пальцы втолкнулись глубже и теперь безостановочно поглаживали простату. Он зажал себе рот ладонью, выгибаясь в спине. Дыхание выходило громкими нестройными урывками и... Господи, ну почему он продолжал тереть там, почему-почему-почему. Почему так хорошо? Он весь горел и никак не мог лежать спокойно. Глаза отказывались оставаться открытыми, впрочем, мужчина не выражал недовольства на этот счёт. Он только в который раз усмехнулся и вставил третий палец, вытягивая из юноши ещё более громкий стон. Курапика ещё никогда в жизни не испытывал чего-то подобного, как от его пальцев, непрестанно двигающихся внутри, даруя попросту невероятные ощущения. А ведь паук ещё даже к члену его не притронулся, но Курапика уже готов был взорваться. Постыдно, смущающе, кошмарно, но до чего же хорошо. Слишком хорошо. Хорошо до боли. А потом мужчина взялся за его член, сперва погладив по головке, а потом вверх-вниз по всей длине, и внезапно стало ясно, что молчать больше нет никаких сил, судорожные выдохи вырывались на грани крика. Стало уже на всё наплевать, кроме мощнейшего удовольствия, раскатывающегося по всему телу. Жар в животе усиливался и усиливался, и когда паук потёр и сжал в самом правильном месте, Курапику накрыло оргазмом и выломало в спине, полностью оторвав от кровати. Постанывая между прерывистыми вздохами, он силился выровнять дыхание, но тело всё ещё конвульсивно подёргивалось, дрожа от удовольствия. Когда он наконец открыл глаза, то оказалось, что главарь Паука чрезвычайно внимательно всматривается в него потемневшими глазами. Рот у него был слегка приоткрыт, и Курапика с прискорбием вынужден был признать, что хотел бы увидеть его ещё ближе и иметь возможность дотянуться. Потому что эти губы так и просили прикосновений. Но здравый рассудок начал постепенно возвращаться, блаженный туман в голове рассеивался, позволяя осознать, что сейчас произошло. А если конкретнее, то он только что впервые достиг оргазма в чужих руках — в руках Куроро Люцифера — и было это поистине за гранью вообразимого. Чувство вины и стыда с новой силой разлилось в животе, сливаясь там с остатками жара. Внезапно по-новой осознав на себе голодный взгляд паука и его пальцы, всё ещё остающиеся внутри, Курапика выдохнул, только теперь сообразив, что задержал дыхание. Он зашёлся мелкой дрожью при мысли о том, что такими темпами возбудится ещё раз буквально с полоборота. Мысль, ужасающая и неприятная, в равной степени и заводила. Но что куда как важнее — своей цели он всё ещё не достиг. Судорожно вздохнув, Курапика поелозил бёдрами, ещё больше забираясь к мужчине на колени. — Я готов на все сто, — прошептал он. Паук улыбнулся и медленно кивнул. Он всё ещё глядел на Курапику во все глаза, не говоря ни слова, так что почти казалось, что он предельно сосредоточен. И Курапика подумал, что может быть, справился с задачей даже лучше, чем предполагал. Улыбнувшись самыми уголками губ, он подтянул колени к груди, раскрываясь насколько, насколько это вообще возможно, в надежде, что главарь Паука наконец использует его ради собственного удовольствия. Пальцы внутри согнулись раз, другой, после чего медленно покинули его тело. — Спешить некуда, — промурлыкал мужчина, но Курапика уже слышал, как тот разрывает пластиковую упаковку. Он хотел было уже остановить, сказать, что волноваться не о чем, а потом сообразил, что в представлении лидера Паука он — грязная шлюха, побывавшая уже бог знает на скольких членах. И что это пауку нужно предохраняться, а вовсе не ему. Вот насколько низко он пал. Хотелось проблеваться. Поток мыслей мигом прервался, когда мужчина подался вперёд, вжавшись в него бёдрами и уперев руки по обе стороны от его груди. И вот уже они снова целовались, и Курапика вспомнил, как хотел именно этого. В этот раз чужие губы оказались более требовательными и агрессивными, но всё равно поцелуй был хорош, промелькнувшее чувство отвращения мгновенно улетучилось, и Курапика сам подался навстречу, жадно раскрывая рот. Паук подвинулся, придержал за бедро, и Курапика ощутил головку его члена у своего входа. Он охнул в поцелуй, когда влажная от смазки, но всё равно превосходящая толщину трёх пальцев головка толкнулась внутрь. Было больновато, но всё же и вполовину не настолько, как он ожидал. И что самое непонятное: чем глубже она проникала, тем меньше боли он испытывал. Мужчина зарычал ему в рот, ведя рукой по рёбрам вниз и погружаясь в его тело сантиметр за сантиметром. Курапика поднял руки с постели, обнял его за шею и сам поддал бёдрами. Утробное рычание перешло в сдавленный вздох, и на мгновение Курапика ощутил себя всесильным, а затем главарь Паука в одно движение вошёл в него до конца, и юношу выгнуло по дуге над постелью, и ноги опять превратились в желе. Губы, что он целовал, отстранились, и теперь лишь тяжёлые нестройные выдохи били в лицо, выдавая то, насколько паук был захвачен происходящим. Курапика запустил пальцы ему в волосы, портя безупречную укладку, когда мужчина наконец-то начал двигаться, выходя из его тела наполовину и вталкиваясь обратно. Из-за медлительности скольжения Курапика притянул его к себе, так что они оказались грудью к груди, а чужой рот — слишком близко к уху, низким стоном пуская искры по всем нервам в теле. Мужчина приподнялся над ним, вынуждая Курапику отцепить руки от своей шеи. Юноша заныл из-за того, что давление с груди пропало, и лишь потом осознал, насколько жалок. Со стыда попытался было прикрыть лицо, но осёкся, когда паук начал в непрерывном темпе вколачиваться в него, вышибая из головы все мысли. Собственный член теперь окреп в полную силу, и каждый рывок пронизывал тело разрядами наслаждения. Он мог лишь пялиться на восхитительно красивого мужчину, который делал это с ним, испуская распутные вздохи и стоны из приоткрытого рта. Курапика ненавидел его, просто до смерти, ненавидел за то, что тот наделал в прошлом, за то, что делал сейчас и что заставлял его чувствовать — ненавидел-ненавидел-ненавидел. Но не хотел, чтобы он останавливался. Внезапно угол проникновения изменился — самую малость, но ощущения стали кардинально новыми, но всё такими же сладкими. Оказалось, что мужчина теперь опирался только на одну руку, поскольку вторая прикоснулась к щеке Курапики, ласково отводя пару прилипших от пота прядочек светлых волос. Большой палец нежно огладил веко, и Курапика позволил себе полностью закрыть глаза. — Как бы мне хотелось, чтобы ты показал, — прошептал мужчина между мощными толчками, отчего юноша резко распахнул глаза, ощущая мгновенно разливающуюся в груди панику. — Ч-что?.. — сбивчиво прохрипел он, судорожно избегая чужого взгляда. «Такое просто невозможно», — пронеслось в голове. Но если главарь Паука действительно обо всём знал, тогда он должен-... должен завершить исполнение своего плана, прямо сейчас. — Твои глаза. Он всё знал. В панике Курапика попытался оттолкнуть его, уперевшись обеими руками в грудь, но главарь Паука оказался слишком силён и прижал его к постели, отрезав пути у отступлению и принявшись трахать ещё быстрее. Курапика разрывался от противоречий, единственным желанием было закончить то, зачем явился, и уносить ноги, но невзирая на панический страх не мог даже призвать свои цепи: мешало всепоглощающее наслаждение. — Ты думал, я не в курсе, — промурлыкал мужчина ему на ухо. Курапике стало почти стыдно за себя, как же он не понял? — Не допускал мысли, что у меня могут быть связи в мафии? — добавил тот, и Курапика ощутил, как гнев закипает с новой силой. Этот тип знал обо всём с самого начала. И попросту выжидал. И это не Курапика вёл с главарём Паука игру, а как раз-таки наоборот. Вонзившись ногтями в чужую грудь, ему удалось наконец-то материализовать свои цепи. Они шелестели от ритмичных движений, и ему пришлось в кровь закусить губу, лишь бы не дать им развоплотиться. И получилось всё-таки, цепи остались материальными и готовыми к использованию. Юноша поместил правую руку прямо напротив чужого сердца и на секунду замер, когда мужчина вновь к нему прикоснулся. Из-за удвоившегося удовольствия цепи на миг пропали из виду. Он поглотил громкий стон, и наружу прорвался лишь жалобный скулёж. Биение сердца под пальцами было оглушительным, быстрым и сильным, почти гипнотическим. И Курапика вдруг осознал, что это биение с минуты на минуту прекратится, и именно он положит ему конец навсегда. Именно за этим он пришёл сюда, именно об этом грезил годами. Остановить это сердце, такое горячее и живое под ладонью. И без того сбивчивое дыхание перехватило, и он по-новой впился ногтями в чужую кожу. — Чего же ты ждёшь? — выдохнул мужчина ему на ухо, и движения его уже утратили прежнюю размеренность. Глубокий вздох — потом слова, больше похожие на глухой стон, сорвались с языка: — Цепь Правосудия. Главарь Паука на миг застыл, но не издал ни звука, когда сотканная из нэн цепь пронзила ему грудь и обмоталась вокруг сердца. Он лишь сделал глубокий вдох, на выдохе опалив жаром кожу Курапики. Юноша содрогнулся, а паук поднял голову, демонстрируя почти самодовольную улыбку. Он улыбался. И от этого вида в груди заскреблась такая привычная для Курапики ярость. Неожиданно мужчина вновь вошёл в него до упора, как будто проткнувшая ему грудь цепь вовсе не доставляла никаких неудобств, и Курапика всадил зубы в уже и без того истерзанную окровавленную губу, силясь сдержать изумлённый стон. Как он может всё ещё продолжать? Притом что прямо в сердце наведено лезвие, он всё равно-... Курапика стиснул зубы и натянул цепь, заставив мужчину прерывисто вздохнуть и нагнуться ниже. Однако движений тот не прекратил. Толчки были короткими, быстрыми, неравномерными, и всё же Курапика весь горел под ним. И он ненавидел себя за такую реакцию. — Почему, — начал он. — Скажи, — ногти в который раз вцепились в чужую кожу до царапин, и паук засадил ему так правильно и замер, словно в точности знал, до какого состояния Курапику доводит такое давление. — Ответь, — попытался юноша снова, встретившись с ним глазами. Всё такими же ясными и тёмными, как прежде, но теперь сосредоточенными лишь на нём одном. По коже опять пошло покалывание, и юноша поелозил, лёжа под телом главаря Паука. — Если ты обо всём знал, почему тогда... пошёл со мной? — Он сделал несколько торопливых вздохов и лишь тогда смог продолжать, потому что мужчина смотрел на него слишком пристально и улыбка на губах была слишком довольной. — Если не ответишь, то лезвие, которое я установил... Но не успел он договорить, как Паук накрыл его губы своими собственными, посасывая, покусывая и вылизывая, так что Курапике уже не впервые пришлось сдерживать мычание и подвывания. Это просто несправедливо, почему он его целует, если вот-вот умрёт, Курапика убьёт его, и всё же он продолжает целовать, продолжает снова и снова вколачиваться, продолжает топить его в наслаждении. — Нет, — шёпотом, прямо в губы, скорее стон, нежели полноценное слово, и Курапика мгновенно похолодел, дыхание застыло в лёгких, глаза расширились до невозможности. Тёплые губы мужчины всё ещё оставались на его губах, когда он ощутил, как нэн среагировал на произнесённое слово и пронзил сердце главаря Паука. В ухо влился глухой стон, несколько обрывистых вздохов и шёпот из трёх слов: — Оно того стоило. Ещё один тяжкий стон и вздох, которому уже не суждено было завершиться, а затем тяжёлое мускулистое тело рухнуло на него, свалив на пол. Курапика вытаращился в потолок, силясь совладать с заполошным дыханием, ожидая прихода чувства морального удовлетворения, успеха. Он справился. Главарь Паука мёртв. Геней Рёдан разбит, он осуществил свою месть. Успех. Успех. Успех. Вот только внутри царил лишь дикий раздрай и опустошённость. Он зашевелился под тяжестью безжизненного тела, заскулив от ощущения того, как полуобмякший член выскользнул из него. Бессмыслица какая-то. Он же-... Почему он просто не ответил на заданный вопрос. Дыхание вновь участилось, он почувствовал надвигающуюся панику. Курапика позволил цепям исчезнуть в один миг и спихнул с себя мёртвое тело, перевернув на бок, чтобы узреть зияющую дыру в груди, резко контрастирующую с уже побледневшей кожей. Взгляд метнулся к лицу мужчины, и Курапика в испуге отпрянул. Тёмные глаза всё ещё были открыты, всё с тем же пристальным выражением, что и минуту назад. Вот только теперь они были холодны и пусты, и Курапика понял, что предпочёл бы лучше во сто крат более пристальный, оценивающий и вожделеющий взгляд, чем это. Он ощутил подступившую к горлу желчь за секунду до того, как его начало рвать. Стоя на коленях и согнувшись в три погибели, он давился кашлем и всхлипываниями. Курапика и сам не заметил, что начал плакать, но по щекам скатывались неподдельные слёзы, срываясь на пол и смешиваясь с тем, что ещё недавно оставалось в желудке. Наконец, когда его нутро прекратило выражать протест, во всяком случае временно, Курапика вытер о предплечье рот и подполз к краю кровати. Осторожные попытки подняться результата не принесли: ноги были как желе. Всего через два шатких шага он кулём рухнул на пол, не добравшись даже до одного предмета своего гардероба. На глаза опять навернулись слёзы, и юноша скрючился в позе эмбриона, вцепившись пальцами себе в колени и всхлипывая в них. Где же ликование? Где гордость? Эйфория. Ведь именно об этом миге он мечтал столько лет, вот только теперь, когда всё свершилось, не испытывал ничего, кроме опустошённости, омерзения и утраты. Как могли прикосновения этого человека так всё изменить? Как тот позволил этому произойти? Почему позволил Курапике убить себя? Зачем он-... Зачем он умер? Почему просто не ответил на вопрос. Почему. Почему прикасался к нему так. Настолько нежно, с такой бережностью. Почему? Почему позволил Курапике пережить все те чувства, пускай и всего ненадолго? Почему? Почему успех принёс лишь новую боль?