Tom Rosenthal - To You Alone
Подготовка к свадьбе продвигалась стремительно. Весь дом семьи Равель стоял на ушах. Всюду бегали служанки, таща за собой шлейфы белого хлопка, блестящего атласа и кружев. Дом пропах ароматом роз и пионов; портные вечно сновали вокруг, то и дело дёргали Тэхёна, не переставая снимать замеры для смокинга. На кухне громоздились коржи и миски взбитых сливок, миссис Равель критично пробовала десертной ложкой разные торты, критикуя или же наоборот одобряя вкус каждого. Тэхён тонул в этой суматохе, как в вязкой и липкой патоке. Картинка размывалась, словно бы он не переставал кружиться на месте, и чувство тошноты не отступало ни на секунду. Элайза, казалось, была счастлива. Она весело щебетала и широко улыбалась, и Тэхёну не оставалось ничего другого, как фальшиво отвечать ей тем же. Внутри же он увядал, точно пионы, что постепенно гнулись вниз на улице, выставленные туда из-за внезапно проявившейся аллергии Джона, который радостно напевал и вёл занимательные беседы о бизнесе с Бернардом. Тэхён задыхался. С каждым днём, приближающим его к свадьбе, он чувствовал, будто стены сдвигались вокруг, намереваясь сдавить его. — Я тоже замуж хочу! — причитала Дэхи, пока все две семьи были собраны за большим столом, занятые трапезой. — Элайза такая красивая в своём платье. Точно принцесса! — Будет тебе, — девушка засмеялась, вытирая рот салфеткой. Её братья переглянулись, подавляя усмешки. Тэхён пассивно приподнял уголки губ вверх, пачкая белый фарфор тарелки нанизанным на вилку кусочком стейка. Незаметно для всех отец подтолкнул его ступней в голень, смиряя в довесок предостерегающим взглядом, заставляющим Равеля неохотно вклиниться в беседу. Затем все начали расходиться по своим покоям. Юный граф взбирался вверх по лестнице, и было трудно ему дышать: так сдавливало рёбра болью тоски. Прибыв в комнату, юноша медленно снимал с себя всю одежду и забирался в наполненную Лукасом ванну. Он говорил своему камердинеру мёртвым голосом «выйди», прежде чем уходил с головой под воду и кричал, выпуская на поверхность большие деформированные пузыри. А ночью неизменно, когда темнота покрывалом застилала всё вокруг, а месяц суетливо заглядывал в окно, Тэхён плакал, оставляя солёный запах на хлопке подушки. Утром его глаза были опухшие, из-за чего приходилось окунать голову в холодную воду, стремясь хоть как-то смягчить следы ночных истерик. И так каждый день повторялся по кругу, так же беспрерывно, как Солнце сменяет Луну.°°°
Когда до рокового дня оставалось чуть меньше сорока часов, нервы Тэхёна не выдержали. Уличив свободную минуту, он побежал к конюшне. Его сердце билось с неведомым запалом, а кровь шумела в ушах. Пальцы дрожали, воздуха не хватало — горло закупорило тревогой. Глаза судорожно искали линию широких плеч, чернильные волосы, острый профиль, желали зацепиться за любую деталь, чтоб потом ухватиться за неё и не отпускать. Но, к великому разочарованию, ни одного намека на присутствие Чонгука найти им не удавалось. Конюшня была пуста: только лошади издавали ржание, с любопытством поглядывая на Тэхёна и подёргивая стоящими торчком ушами. — Отчего вы не можете разговаривать, — выдохнул граф, в грусти опуская плечи. Он погладил находящуюся совсем рядом лошадь по морде, заглядывая в её большие честные глаза. — Так бы вы наверняка сказали мне, куда он запропастился. — Поди в город за овсом поехал, — раздался голос Джерри из-за спины, заставивший Тэхёна подпрыгнуть и схватиться за сердце. — Хотите, небось, прокатиться? — задал вопрос старик, словно выросший из-под земли, когда граф обернулся к нему. Тэхён замешкался, прежде чем нерасторопно кивнул, не находя другой причины, по которой ему бы понадобилось приходить в конюшню и искать Чонгука. — Отличное решение: сегодня такая чудесная погода для конной прогулки, — просиял Джерри. Прихрамывая, он медленно шагал к стойлу за лошадью для господина.Birdy - Island Lights
Таким образом уже спустя десять минут Тэхён оказался верхом на Белле, минуя разукрашенные жёлтыми одуванчиками поля и засеянные рожью прерии. — Судьба, верно, не хочет, чтобы я виделся с ним, — бормотал Тэхён. Белла в ответ фыркнула и повела головой: словно бы насмехалась над словами человека. — Ох, что же мне делать? — Возвёл граф глаза к чистому голубому небу, ожидая, что оттуда ему снизойдёт ответ. — Я так запутался. Не знаю, что правильнее: не тревожить его, оставив всё на своих местах, или же… — он запнулся, нахмурился и начал вертеть недавно приобретённое обручальное кольцо на безымянном пальце: давящее и невероятно тяжёлое. Рука казалась неподъемной от его груза. Тэхён было окунулся в тягость мыслей, как вдруг Белла дёрнулась, испуганная маленькой, шустро проползающей мимо змейкой, заставляя Тэхёна подпрыгнуть и тем самым не дать погрузиться в себя. Юноша заморгал и крепче сжал поводья. Он глубоко вздохнул чистый воздух, пропитанный ароматом скошенной травы, погладил лошадь по отливающей золотом шерстке и заворковал: — Что ж, детка, прогуляемся до нашего любимого местечка? А после дал шенкеля, погнав Беллу через поле в уютный закуток из деревьев. Однако островок леса посреди засеянных лугов без присутствия в нём Чонгука показался Тэхёну не таким уж прелестным: деревья чудились слишком облезлыми, трава тусклой, песни квакающих лягушек чересчур громкими, а озерцо мутным и заросшим камышом. Тэхёну здесь было одиноко. Он обнял себя, закусив губы, пока сквозь одежду его пронизывал непонятно откуда взявшийся холод. Он задался вопросом: какой след останется у него после Чонгука? Будет ли он ярок, пронизан счастьем и радостью или же останется лишь солёный привкус слёз, горечь на языке и всепоглощающее чувство утраты? Уже сейчас Тэхёну казалось, будто от него отрезали часть тела. Словно, лишившись Чонгука, он потерял не только любимого человека — себя самого. Было ли его сердце разорвано пополам? Ведь одна его часть сейчас наверняка находилась в руках другого человека: Тэхён давно уже не владел ей. Оставалось загадкой, как долго человек мог прожить с откромсанным и жизненно необходимым органом, с внутренним кровотечением, сокрытым от чужих глаз. Вконец измученный, Тэхён сел на один из пеньков, который Чонгук спилил однажды специально для них двоих. Второй рядом с ним пустовал, но, стоило прикрыть глаза, как на нём появлялся мужчина. Согнутый в три погибели, он забавно хмурился и писал стихи, бурча что-то себе под нос. Обычно Тэхён просто смотрел на него, тихо хихикая и не мешая, но в этом воображении юноша бы не ограничился только этим. Он бы гладил мужчину по лицу, целовал его в затылок и наматывал пряди волос на пальцы до тех пор, пока отмахивавшийся, словно от надоедливой мошки, Чонгук бы не сдался и не втянул Тэхёна в долгий, мучительно сладкий поцелуй. В реальности же Тэхён был вынужден сидеть в тишине леса, осознавая: ничего подобного с ним больше никогда не произойдет. Судьба уготовила ему жизнь порядочного семьянина, сына, который вызывает гордость отца и улыбку матери. Со вздохом и тяжестью на плечах Тэхён встал, медленно начав подниматься на холм: ему больше нечего было делать в месте, которое, как он думал, принесло бы ему хоть немного успокоения, но на деле лишь ранило сильнее. Ведь дело было вовсе не в особенном месте — в человеке, который делал его таковым. И вот, Тэхён уходил, зная: больше он сюда никогда не вернётся. Он взбирался на холм, глядя себе под ноги и раздавливая листву и траву, оставляя свои последние следы пребывания в местечке, что раньше было символом свободы и счастья. Однако судьба любила подкидывать сюрпризы, сталкивая и разъединяя людей, играя с ними, как ей вздумается. В один миг Тэхён помнил себя разбитым горем, в другой — собранным по кусочкам воедино. Чонгук спускался ему навстречу, выглядя на порядок удивлённым их внезапным пересечением. Настолько, что ему было предназначено зацепиться ногой за торчащий из земли корень и упасть прямиком в объятия Тэхёна, тут же доверчиво примкнувшего к нему. Тэхён задохнулся с дрожащим всхлипом на губах. Его руки сжали могучую спину так крепко, что можно было услышать треск ткани, едва выдерживавшей столь сильного натиска. — Ох, я… — Чонгук прерывисто выдохнул. Его руки нерешительно парили в воздухе, прежде чем мягко легли Тэхёну на плечи, обняв в ответ. — Привет. Они стояли так, казалось, вечность. Два покинутых человека, что внезапно столкнулись северным и южным ветрами воедино. Последнее, чего хотел Тэхён, — это отпустить Чонгука. Была бы возможность — и он бы остался стоять так, обнимая и прижимаясь, до скончания своих дней. В руках Чонгука он наконец почувствовал себя живым, смог дышать без боли, что пронизывала его лёгкие колкими иглами. И ему не хотелось лишаться этого, не хотелось лишаться счастья и любви. Не хотелось жить по чужим указаниям, обрывая связи с единственным человеком, внушавшим в нём трепет. — Я люблю тебя, — проскулил Тэхён, стискивая Чонгука крепче, стоило только тому начать отстраняться. — Пожалуйста, не отпускай меня. Пожалуйста, не уходи. — Тэ, — Чонгук сказал это с протяжным, тихим выдохом, которые люди издают в моменты полного поражения. — Милый мой, ты же знаешь: я не могу. — А я — да, — сказал Тэхён упрямо. Его лицо обдавало жаром чужой груди, в которую он доверчиво утыкался раненым и измученным животным. — Я буду стоять тут так долго, как только смогу. Минует ночь, настанет день моей помолвки, на которую я не явлюсь, потому что сколько бы меня не искали — найти не удастся. Отец выгонит меня из дома, и нам не останется ничего другого, как скитаться вдвоём в поисках пристанища, где мы будем счастливы. — Прекрати, — прорычали в ответ. От этого звука юноша вздрогнул, крепко зажмуриваясь. — Ты делаешь мне больно, — это Чонгук сказал уже совсем вымученно и тихо, выворачиваясь из хватки Тэхёна с искривлённым лицом и губами, поджатыми в тонкую полоску. Тэхён не представлял, каким образом он причинял Чонгуку боль, и от этого ему было невероятно плохо. — Я не собираюсь смотреть на то, как ты увядаешь. Я не собираюсь быть причиной твоей погибели. Я не хочу, чтобы ты обвинял меня всю оставшуюся жизнь за то, что я обрёк тебя на ужасную участь. Я не позволю тебе сбежать и, если нужно будет, силком затащу в церковь. Хватит жить сказками. Места, где мы могли бы быть счастливы, просто не существует. — Но я счастлив, просто когда ты рядом со мной, — возразил Тэхён. — Пожалуйста, прошу, не отвергай меня. Чонгук, казалось, заскулил. Он походил на съёжившегося в комочек щенка, которого пнули тяжёлым ботинком, когда тот и не думал кусать, нет, лишь получить каплю ласки. Он отвернулся, словно не мог принять решение, а, когда лицо его вновь было обращено к Тэхёну, юноше оно показалось отчужденным. Будто и не принадлежало больше тому Чонгуку, которого он знал. — Почему ты не спрашиваешь, чего хочется мне? — От вопроса повеяло стужей, которая прошла сквозь Тэхёна, заставив его замёрзнуть внутри, а сердце рассыпаться на ледяные осколки. — Я не хочу уходить, — сказал Чонгук вкрадчиво, без эмоций. — Это место — лучшее, что случалось со мной за последние шесть лет. Я не хочу начинать всё с начала. Особенно… — он прервался, поиграл желваками и сжал кулаки. Тэхён знал: последующие слова разрушат его. — Особенно с грузом у себя за спиной. Шаг назад, хруст визжащих от боли листьев под ногами, толчок истины в грудь — и Тэхён падает. Пропасти нет конца. Его тело ноет от жестокого столкновения с землей, но он не чувствует этого. Пелена в глазах размывает изображение склонявшегося над ним Чонгука; его рука перед взором Тэхёна размыта, как отражение в дрожащей воде, но юноша не промахивается, когда со звоном отталкивает её от себя. Ладонь от удара жжет. Глаза от правды тоже. Тяжёлые, крупные капли слёз опадают с ресниц, оттягивая их вниз, как роса травинки. «Груз. Груз. Груз. Груз. Груз», — вереницей вторит мысль в голове, вытесняя все прочие. Верно, Тэхён не учел, что в том, другом мире, правил которого он не знает, его надежда была бы только на Чонгука. Сам юноша был бы балластом. Глупым мальчишкой, единственный толк от которого — избавление от праздной скуки. Чем бы он пригодился, не умея ничего, кроме каляканья краской на холстах? Едва ли от него был бы прок. Волна холодного озарения настигла так внезапно, что придавила своей толщей юношу к земле, заставляя на миг оглохнуть от звенящего писка в ушах. Побуждения Тэхёна были эгоистичны, и только сейчас он понял это. Как несправедливо было просить Чонгука уйти, думая, что ему нечего терять. Тэхён ведь даже не представлял, не ведал, как может быть плохо там, за золотыми прутьями клетки. И вот, Чонгук говорит, что сейчас имеет лучшую жизнь, — а для Тэхёна это потрясение. — Прости. — Извини. Оба произнесли это в унисон, затем смотря друг на друга с неподдельным удивлением. — За что ты извиняешься? — спросил сбитый с толку Тэхён. — За правду не нужно просить прощения. Чонгук поморщился. Его указательный палец теребил заусенец на большом; он походил на суетливого, растерянного мальчика, стыдливо признававшегося в провинности. — Мне не следовало говорить этого, — выдавил он из себя, смотря Тэхёну куда-то между бровей. Но не в глаза, словно они — зона запретная и опасная. — Я расстроил тебя. — Я тоже. — Тэхён наконец встал, несчастно обняв самого себя, уже скучая по чужому уютному теплу. — Я расстраивал тебя всё это время, даже не допуская мысль, что тебе есть что терять. Извини, это было эгоистично с моей стороны. Чонгук опустил глаза в землю. Тэхёну не удалось заметить горящий в их глубине стыд. — Тогда, — сделал граф глубокий вдох, собираясь с силами, — оставим всё так? Я выполняю свой семейный долг, ты остаёшься там, где был, и мы… мы делаем всё тайком, как и тысячи подобных нам? Чонгук кивнул тяжело, со скрипом. Медленно, будто мышцам было тяжело слушаться сигналам, что отдавал мозг. — Можем мы… — Тэхён всхлипнул. Предательские слёзы не хотели отступать и лишь набегали, скатываясь по обветренным щекам. — Можем мы просто обниматься? Я так скучал по тебе все эти дни. Не хочу больше ссориться. Мужчина влетел в него стремительно, не успел Тэхён договорить. Вдавил в себя, позволяя горьким слезам впитываться в рубаху на плече. Тэхён делал глубокие, жадные вдохи. От Чонгука привычно пахло сеном и землёй, и юноша не мог надышаться — всё ему было мало. — Ну всё, всё. Это пройдёт, — нашептывал Чонгук. Его губы касались волос Тэхёна, он целовал его в макушку, пока большие ладони успокаивающе гладили юношу по дрожащим плечам. Тэхён не думал, что это закончится. Разве мог он просто взять и перестать любить? Он не стал спрашивать об этом, вместо этого задав другой вопрос: — Поцелуешь меня? Последовала короткая секунда молчания. После же губы Чонгука незамедлительно коснулись губ Тэхёна. Быстро, спеша, словно давно этого хотели и всё выжидали позволения. Первые секунды поцелуя они неуклюже сталкивались зубами, но уже через мгновенье мужчина прижал Тэхёна крепче к себе, целуя глубоко и горячо, обводя язык своим, вылизывая нёбо, пропуская сквозь пальцы волосы. У Тэхёна кружилась голова. Он ждал этого мгновенья так долго: лёжа в постели и сидя в библиотеке у окна, за обедом и ужином, даже во снах. Он мечтал об этой близости, и тело его изнывало от истомы. Тэхён уже и забыл, как восхитителен и прекрасен был миг единения. Слишком прекрасен. Чонгук целовался превосходно, но и Тэхён старался ему не уступать — они целовали друг друга так трепетно и в то же время жарко, что от этого можно было сойти с ума. Влажные соприкосновения языков, лёгкие покусывания и посасывания, руки, блуждающие по телам друг друга; между ними не было ни миллиметра свободного пространства: они до невозможности тесно прижимались друг к другу. От нахлынувшего возбуждения Тэхён застонал в поцелуй, инстинктивно прижался к Чонгуку бёдрами и застонал снова, почувствовав такую же весьма очевидную твёрдость в его паху. — Пора остановиться, — прошептал Чонгук, отстраняясь. Его глаза были закрыты, он дышал глубоко и медленно, будто не мог насытить лёгкие воздухом. Однако вопреки собственным словам он не спешил что-либо прекращать, держа Тэхёна в своих объятиях всё так же крепко. Вместо ответа юноша встал на носки и вновь примкнул к чарующим губам любимого, держа его лицо в руках как самое трепетное и хрупкое, что у него когда-либо было. Чонгук повержено выдохнул прямо в чужой рот. Подобно маленькому пламени, поцелуй перерос в опасный пожар. И вот Тэхён оказался прижат к стволу широкого дуба, пока Чонгук тёрся об него самым невозможным образом, заставляя беспрерывно стонать. Скрип ветвей и кваканье жаб вторили ему в ответ, создавая целый ансамбль, в котором, казалось, Чонгук был дирижёром. Только целуясь, Тэхён мог позволить себе не думать о том, что совсем скоро лишится этого: чистоты и искренности. Ведь после женитьбы он будет осквернять не только себя, но и Элайзу. Их брак пропитается чёрной копотью измены. А чувства к Чонгуку — грязью предательства клятвы, данной другому человеку. Но сейчас их связь была чистой, наполненной самыми яркими чувствами и желаниями, какие только можно представить. И Тэхён не собирался прекращать это. Он устал отступать. — В последнюю нашу встречу ты сказал ловить момент, — сглотнул Тэхён, на секунду прекращая поцелуй, обдавая блестящие от слюны губы Чонгука тёплым прерывистым дыханием. Его взволнованное сердце пропустило удар. — Я хочу этот момент с тобой. Сегодня.°°°
Talos - Piece[s]
Каркас деревянной кровати стучал о бревенчатую стену неспешно, размеренно, в урегулированном темпе, в котором прогибалась поясница Чонгука. Каждый поворот его таза вынуждал рот Тэхёна открываться, беспомощно глотая воздух. За маленьким окошком, расположенным под самым потолком, царила глубокая ночь. Звёзды застенчиво мигали, украдкой наблюдая за людскими пороками. Царила тишина, и лишь прислушавшись можно было уловить тяжесть дыхания, шуршание простыней, надсадный скрип хлипкой кровати и треск огонька, озорно танцующего на фитиле восковой свечи. Нельзя было сказать, кто являлся главным в их дуэте: Чонгук, что держался за раскрытые бёдра Тэхёна, раскачивая их тела и заставляя кровать трястись, или же Тэхён, упиравшийся раскрытой ладонью Чонгуку в поджарый живот и стопорящий его всякий раз, когда тот заходил слишком глубоко в его недра. Для Тэхёна происходящее было странным, первобытным и диким. Воздух вокруг пропах ароматом пота, горячей плоти и маслом, от которого бёдра и ягодицы юноши переливались золотом. Тэхён метался по простыням, кусая ладонь до колкой боли, пока изнутри его разрывало неизведанное и странное. — Ты прекрасен, — шептал Чонгук, а Тэхён лишь жмурился, постыдно утыкаясь носом в подушку. Румянец, словно ручей, струился от его лица к шее и груди. — Самое настоящее искусство. Не стыдись. Посмотри на меня. Ладонь Чонгука оторвалась от кожи бедра, оставляя на мягкости кожи красный след, и легла Тэхёну на подбородок, поворачивая раскрасневшееся лицо к себе. Равель всхлипнул, вспоминая, как эти пальцы совсем недавно трогали его внутри. На его подбородке остались блестящие следы от масла. — Почему ты не смотришь? — в вопросе Чонгука сквозили нотки обиды. Последовал резкий толчок, и Тэхён закусил распухшую от многочисленных поцелуев губу, глотая крик. — Потому что мне больно. Потому что я знаю, что вскоре не смогу лицезреть это. Ладонь на бедре Тэхёна сжалась крепче. Чонгук примкнул ближе, его дыхание осело на губах юноши, в которые он тихо молвил: — Я хочу смотреть в твои глаза. Пожалуйста, открой их. Медленно ресницы дрогнули. Тэхён приподнял веки неуверенно, робко, как не привыкший к свету котёнок. Чонгук улыбался ему. Так красиво, что Тэхён не сдержал стона. — У тебя удивительные глаза, не прячь их от меня, — ласково ворковал Чонгук. Тэхён моргнул, на секунду теряя обзор, а следом ахнул: его грудь проворно атаковал чужой рот, горячий язык лизал кожу длинными чувственными мазками, зубы смыкались на горошинках сосков, срывая с губ крики. Равель изогнулся, зарываясь пальцами в смольные волосы, желая оттянуть и отстранить, но почему-то лишь прижал ближе. Его тонкие лодыжки сомкнулись на впадинке поясницы нависшего над ним тела, устраиваясь так удобно, будто это место всегда было предназначено для них. Постепенно комната наполнялась жаром, воздух становился настолько горячим, что каждый вдох опалял гортань. В этом пекле Тэхён чувствовал себя плавленым металлом, а Чонгука видел кузнецом, придавшим ему нужные формы. Его тело самозабвенно подстраивалось под чужие касания, кости хрустели, ломаясь, в желании угодить. До этого Тэхён не знал, что тело могло разрывать от адской боли и райского удовольствия одновременно, но Чонгук позволил ему познать это. Их слияние не было актом животной потребности, утоления жажды плоти и страстей — скорее, желанием полного единения. Они оголялись друг перед другом, скреплялись в одно целое, находя в горящих глазах напротив обоюдное и неподдельное, одинаково обнажённое. Тэхён видел, как на него смотрели: с обожанием, с невероятной трепетностью и лаской. И в ответ, Тэхён был уверен, он смотрел на Чонгука так же. — Не отпускай меня, боже, только не отпускай, — сорвался Тэхён на беспрерывное повторение одного и того же. Его таз крутился, неловко встречаясь с толчками Чонгука, а ногти оставляли на широкой, бугрящейся от напряжения спине борозды, клеймя. — Тебе это нравится? — вопрошал Чонгук, послушно стискивая извивавшееся под собой тело крепче, чуть ли не стальными тисками. В ответ рот Тэхёна открылся в беззвучном протяжном стоне, его голова запрокинулась назад, а глаза закатились, уплыв белками глубоко за веки. Чонгук довольно хмыкнул. У него возникла одна теория, поэтому он не стал упускать возможности проверить её. Он опустился ниже, опёрся теперь согнутыми в локтях, а не выпрямленными руками о кровать, придавливая тем самым юношу к ней своим немаленьким весом так, что пружины матраса протяжно заскрипели. Всего Тэхёна затрясло, он горячо замычал, в молчаливом одобрении поглаживая Чонгука по затылку. Его внутренние мышцы сжались так крепко, что в глазах у Чонгука потемнело; он, не сдержавшись, зашипел сквозь зубы, а его ноги и руки дрогнули. Он мог почувствовать каждую впадинку и выступ чужого тела: мягкий живот, щекочущее прикосновение твёрдых сосков и влажность члена, теперь укромно спрятанного и несчастно зажатого четко между рельефом его торса. Когда Чонгук двигался, его тело создавало трение, из-за которого влажности стало больше, впрочем, как и хриплых, задыхающихся стонов, начавших вскоре беспокоить. — Тяжело? Тебе, должно быть, трудно дышать, — забеспокоился Чонгук по прошествии времени, когда грудная клетка под ним начала вздыматься откровенно изнеможённо. Тэхён захрипел, но так и не смог ничего сказать, словно ему не хватало для этого воздуха. Чонгук незамедлительно начал отстраняться, хоть и самому сложно было держать тело под контролем, когда оно дрожало от невероятного, доселе не испытываемого наслаждения. Однако стоило Чонгуку приподняться, как чужая ладонь надавила ему меж крыльев лопаток, вербуя обратно в уютное тепло. Тэхён тяжело заговорил: — Нет, мне так нравится, — он сглотнул, со страхом получить осуждение смотря в нависшее над ним лицо. Его тонкие музыкальные пальцы зачесывали чужие мокрые волосы назад, чтобы они не мешали смотреть в почерневшие, влекущие в свою безграничную черноту глаза. — Нравится, когда ты так близко. Чувствую себя хорошо. Чонгук зажмурился. Ему было так сложно удержаться, так сложно оставаться в здравом уме. Этот мальчишка сводил его с ума. Он возобновил свои движения, пыхтя и стискивая зубы от тех усилий, с которыми сдерживал себя, не позволяя остервенело подаваться вперёд: Тэхёну будет больно. Чонгук прекрасно знал, какова была грубость на вкус, и он не хотел, чтобы юноша когда-либо пробовал её. Впрочем, Тэхёну явно нравилось давление и чуть больше требуемой силы. Он выглядел невероятно, смотря на Чонгука мутным взглядом с приоткрытым ртом, язык в котором безвольно лежал, позволяя слюне стекать по румяной щеке. — Тэ? — позвал Чонгук, на его вопрос зрачки юноши едва заметно дёрнулись. Когда же Чонгук замер, Тэхён не остановил свою маленькую амплитуду покачивания, едва слышно стеная. — Ты со мной, милый? Равель нахмурился. Он высунул язык, облизывая губы, и мелко кивнул. — Не останавливайся, — захныкал он, настырно подталкивая Чонгука пятками в копчик. — Это так… приятно. Я хочу больше. — Конечно, хочешь, ненасытный мальчишка. Их страстный танец продолжился. Сталкиваясь носами и стукаясь зубами, сплетаясь языками и всеми конечностями тела, они продолжили плыть по волнам удовольствия, не отрывая друг от друга пристальных глаз. Они делали это так долго, не замечая течения времени, что даже свеча успела потухнуть, погружая всё во мрак. И тогда осталось лишь слушать и чувствовать. Реальность растворилась. Когда Тэхён начал подмахивать быстрее, дышать всё чаще, задыхаясь и содрогаясь, точно в лихорадке, Чонгук перевернул их. Юноша словно был рыбкой, задыхавшейся на суше, но заботливый человек выбросил её обратно в воды родного океана, позволив жить. Открыв второе дыхание и делая глубокий, жадный вдох, Тэхён, на миг напрягшийся так, что его тело на Чонгуке чувствовалось доской, обмяк. Между их телами образовалась липкая лужица. Капли скатывались с выемок живота вниз по бокам каждый раз, когда Чонгук выбрасывал бёдра вверх. На его руках проглядывались вены и сухожилия — так крепко он держался за Тэхёна, — пока тот, разморенный негой, безвольно лежал на чужом, пыщущем жаром теле. Только пальцы его едва гладили мужчину по голове. С его губ срывалось неразборчивое лепетание, которое Чонгук даже не стремился разобрать: его мысли плутали где-то в тёмных дебрях, сознание заволокло подступающее чувство экстаза. В последний раз подавшись вверх тазом, Чонгук замер с открытым ртом. Меж его губ рвался протяжный стон, пальцы ног, сгибаясь, хрустели. Он пришёл к высшей точке блаженства с чужим именем, исшедшим из глубин его души. Тэхён запечатлел нежный поцелуй на чужой, невозможно изогнутой шее, чувствуя губами судорожно бьющуюся венку; Чонгук едва нашёл в себе энергию ответить ему лёгким касанием уст к виску. Сил на слова и нечто большее не осталось. Восстанавливая сбитое дыхание, липкие от пота и склеенные белёсым доказательством единой страсти, они остались безвольно лежать, укрытые одеялом мрака, не думая о предстоящих бедах. Этот момент был лишь для них — и места для проблем не осталось.°°°
Когда Тэхён разлепил глаза, лучи солнца за окном уже прокрадывались внутрь. Он занял всю кровать и был накрыт тяжёлым стёганным одеялом. Его кожа чесалась, непривыкшая к столь грубой текстуре простыней, но граф не смел жаловаться. Единственное, волновавшее его сейчас, было то, что рядом с ним не ютился Чонгук, хотя время было слишком раннее для начала работы. Тэхён нахмурился, осматривая комнату мутным взглядом. Его рот открылся в широком зевке, но захлопнулся сразу же, как на глаза попалась широкая фигура, согнутая над маленьким столом в углу комнаты. В коморке всё ещё царил полумрак, однако это не мешало Чонгуку делать записи, яростно и быстро двигая запястьем. Он бормотал неясные слова себе под нос, и Тэхёну было интересно узнать, какие именно. Равель никогда не видел, чтобы мужчина делал что-то с таким остервенением, и это завораживало его. — Почему ты не в кровати? — голос Тэхёна был хриплым ото сна, веки тянуло вниз от тяжести недосыпа. Чонгук вздрогнул, удивлённый внезапным окликом. От его резкого движения руки чернильница опрокинулась на стол и залила всё то, что он так упорно записывал. Мужчина чертыхнулся, запуская в растрёпанные волосы ладонь. Тэхён смотрел на это одним едва приоткрытым глазом, смеясь, хоть смех его и походил больше на надсадный кашель. — Я не в кровати, потому что во сне кто-то столкнул меня с неё, — проворчал он беззлобно, оборачиваясь на Тэхёна с упрёком. — Оу, — замолк сразу же юноша. Он залез по самый нос в одеяло, лепеча: — Прошу прощения. — А потом обольстительно захлопал ресницами, глядя на Чонгука с призывом, спрашивая: — Ляжешь ко мне обратно? Я постараюсь не толкаться. Мужчина хмыкнул, подходя ближе: разве мог он отказать? С улыбкой Тэхён отодвинулся к самому краю, позволяя занять половину кровати рядом с собой. Нога Чонгука была холодной, когда коленом протиснулась между бёдер юноши, отчего тот дёрнулся, а по коже его вмиг прошлась рябь. — Для такого хлипкого телосложения в тебе удивительно много силы, — дал комментарий Чонгук, беззастенчиво притесняя юношу к себе за талию, а Тэхён и рад умоститься головой на чужой груди, довольно мурлыча. — Каждый раз, что мы спим вместе, я вынужден просыпаться на полу. — В прошлый раз я тоже столкнул тебя? — Тэхён приподнял голову, глядя на кивающего Чонгука с хмурым выражением. — Ты не говорил, — прошептал он, обратно укладываясь на мерно подымающуюся и опускающуюся грудь. Его щёку пекло от жара чужой кожи; было тепло и уютно, и он бы хотел провести так всю вечность. Однако глаза Тэхёна слипались, его стремительно клонило в сладкую дрёму. — В следующий раз нам нужно подыскать другое место. — Последнее слово исказилось широким зевком. Чонгук резко выдохнул. Его руки сомкнулись на талии юноши крепче, а сердце прямо возле уха Тэхёна забилось чаще: глухо, надрывно. Чонгук промолчал — его ответом был невесомый поцелуй в макушку. Если бы Тэхён не пребывал в полубессознательном состоянии, он бы обратил на эту резкую смену настроения больше внимания, но его разум находился слишком далеко, чтобы заприметить неладное. Он уплыл в черноту, пока Чонгук, так и не сомкнувший глаз, остерегал его сон.