Конкур

Vancouver Sleep Clinic — Lung

Его тело было сильным, фигура ладной, спина всегда гордо прямой. Он выглядел как волевой, нерушимый человек, но это была лишь оболочка. Всегда только крепкий фасад, а не хрупкие внутренности. В Чонгуке прятался дрожащий мальчик, ласки и заботы которому всегда не хватало и который не упускал возможности получить её любым способом. Быть хорошим учеником, покладистым и вежливым мальчиком, целовавшим дам в ладони и получавшим взамен нежные улыбки; лучшим наездником и пианистом, заслуживавшим аплодисменты и овации; а также единственным, самым прекрасным любовником женатого господина, сына главы дома, посещавшего поместье со своей женой раз в месяц. Чонгуку было пятнадцать, когда всё это началось, и семнадцать, когда пришло к окончанию. Он не смел противиться мужскому вниманию: мистер Йозеф — Фрэнсис Йозеф — никогда не вызывал отторжения. Его взгляды заставляли нутро дрожать, а слова, сказанные на ухо интимным полушепотом, подгибаться колени. И хоть он и был ровно вдвое старше, Чонгук никогда не отталкивал его рук. Мать учила его этому: если богатый состоятельный человек проявляет к тебе внимание — не противься. К тому моменту его матушки не было в живых уже как три года, но он никогда не смел ослушаться её. Он был обязан ей своей жизнью и положением при дворе. Именно она выдерживала на себе все тяготы жизни, и в итоге судьба в благодарность ниспослала ей человека, который, искренне восхищаясь её уникальной красотой, забрал женщину под своё крыло вместе с её маленьким чадом. Мистер Йозеф старший был хорошим человеком: он продолжал заботиться о Чонгуке даже тогда, когда его матери не стало. И если бы в одну злополучную ночь миссис Йозеф, жена Фрэнсиса Йозефа, не заглянула в комнату, откуда доносились тихие стоны, то жизнь Чонгука могла бы быть совершенно иной. Но в тот день состоялся огромный скандал. Обвиненный в распутстве и совращении примерного семьянина, Чонгук оказался на улице. При себе у него были лишь разбитое сердце, когда клявшийся ему часом ранее в любви мужчина не сказал и слова в его защиту, и наспех собранный гувернанткой чемодан. И так он провёл первую свою ночь в совершенном отчаянии. За одной последовало бесконечное множество других. Он был голоден, его рёбра могли выпирать наружу от недоедания. Его часто били: людям нравилось издеваться над ним, потому что он не был таким, как они. Чонгук не смог бы сосчитать, как часто об него вытирали ноги. Иногда он просыпался на улице, покрытый коркой инея, с одной лишь мыслью: почему я всё ещё жив? Часто он думал о том, что легче было бы умереть и закончить всё. Но, на самом деле, он был слишком труслив, чтобы сделать это. Как-то раз ему подвернулась несложная работёнка: проследить за тем, чтобы лошади гостей постоялого двора были начисто вымыты и накормлены. Платили гроши, но Чонгук был рад любым деньгам. Тогда ему уже исполнилось двадцать, однако он был настолько худ и взъерошен, что больше походил на оборванца с улицы лет шестнадцати. В его руке была щётка, и он тихо мурлыкал себе под нос, расчесывая кобыле длинную шелковистую гриву, когда в стойло вошли. Переступившая порог дама была красивой, а рядом с ней, держась за обе её руки, шли две белокурые малышки. Чонгук никогда такого не видывал — его рот широко распахнулся, потому что девочки были совершенно идентичны, но глаза их отличались. Дама замерла, увидев Чонгука. Она отследила взглядом всю его худощавую, тогда на порядок нескладную фигуру, надолго задержавшись на лице, и во взгляде у неё было столько милосердия и сочувствия, что Чонгук растерялся. Всю дорогу до поместья семьи Равель он просидел, храня молчание, не в силах поверить в происходящее. С тех пор он ни разу не получал ударов, а живот его не раздувало от голода. Он спал в тепле, просыпался с петухами и шёл работать, не смея ни на что жаловаться. Та жизнь, где он играл в крикет, а после его звали к ужину, была давно позабыта. Всё было хорошо, год шёл за годом, каждый день повторялся, будучи идентичным другому. Пока однажды в поместье из-за границы не вернулся сын мистера и миссис Равель. Чонгук думал, что его прошлая история вновь ожила, и всё это просто какая-то шутка. Не могло быть так. Но вот он, Тэхён — ещё один сын хозяина дома, смотрит на Чонгука с горящими глазами, и в груди ёкает. Отличие от прошлого лишь в одном: Чонгук старше и опытнее, а Тэхён не состоит в браке. Чонгук не хотел видеть и верить в то, что его догадки — истина. Тэхёна не могло влечь к нему. Но отчего он тогда так смотрел? Почему от каждого касания дрожал тростинкой на ветру, а от ответного внимания покрывался розовым налётом смущения? Чонгук клялся себе, что и пальцем его не тронет, сколько бы ни представлял, как толкает юношу в угол, прячет за собой и касается его тела пальцами во всех недозволенных местах. Но нет, Чонгук не станет, не в том случае, когда ответная сторона сама не ведала о том, что значили её взгляды и поступки. Чонгук уже не был тем неопытным мальчишкой, каким являлся раньше: знал, как всё происходило у людей, осознающих влечение. Вы смотрите друг на друга долго, неотрывно, приглашаете на пир удовольствий, раздвигаете призывно ноги и незаметно для самого себя чуть горделиво выпрямляетесь, в явном стремлении привлечь. Чонгук сам много раз сидел в барах, бросая взгляды поверх граненного бокала с выпивкой, — и, если на них отвечали, всё неминуемо заканчивалось постелью. Тэхён внимания Чонгука к себе не понимал, как, впрочем, и собственного очевидного влечения. Чонгук не хотел делать первый шаг. Не тогда, когда от этого зависела вся его жизнь. Нельзя в полной мере осознать чужую реакцию, если он внезапно притянет Тэхёна к себе и опалит своим жаром. Поэтому он бездействовал. До тех пор, пока Тэхён сам беззастенчиво не начал трогать его, глядя с открытым вожделением. Невозможно было удержаться от шага в бездну, когда на тебя так смотрели, моля взглядом прыгнуть. Вскоре Чонгук пожалел, что сделал это. Обеспеченные люди для него не могли быть серьёзны. Они разбалованы и разнежены, всегда получают от жизни то, что хотят. У них много связей, они беспечны, никогда не думают о любви, как о чем-то вечном. Приручить человека, а после бросить его — для них пустяк. Чонгук думал, что Тэхён такой, как и все; что не будет проблемой начать с ним связь; что юноша прекрасно понимал: их отношения мимолётны, а чувства, хоть и пылали, вскоре потухнут с быстротечностью горящей спички. Интерес короток, а к такому, как Чонгук, и подавно. Что может он дать кроме тела? Душу? Да кому же она сдалась такая? «Тэхёну», — звучал громкий ответ в голове. Чонгук долго не мог поверить, а когда всё же сумел — стало слишком поздно. Чужое сердце уже было у него в руках: сдави он его в руке чуть сильнее, и Тэхён согнётся пополам от боли, сломается. Чонгуку оно не нужно. Столь ценный дар слишком тяжёл для него: как не дано простолюдину носить корону, так и ему — сердца алмаз в ладони. Он хотел вернуть драгоценность обратно владельцу, но руки того неожиданно были заняты: бережно они удерживали отнятое, принадлежащее самому Чонгуку сокровище. Осознание пустоты в груди шокирует. Чонгук не отдавал никому своё сердце, он держал его в грудной клетке крепко запертым на замок. Ключ был утерян ещё давно, но неведомым образом Тэхён смог отомкнуть преграду. Он — воришка. Нагло ворвался и забрал то, что ему не принадлежало. Чонгук не понимал, как мог быть таким неосмотрительным и позволить этому случиться. Все ошибались, но ошибки Чонгука — роковые и непростительные. Сначала он хотел лишь вкусить Тэхёна; затем — показать красоту чувств и научить принимать свою суть, ведь в будущем навряд ли кто-то сделает это; ещё дальше, заполучив к себе всё внимание, он жаждал обладания всем. Чонгук был жаден и ненасытен, ему становилось мало. Он брал у Тэхёна слишком много. А когда человек осознавал, что заходил чересчур далеко — он непременно делал шаг назад. Чонгук отходил, раз, второй, но Тэхён был упрям: он просто догонял его, хоть и страдал от погони безмерно. Он был измотан, ясно видел Чонгук. Но сколько ни предлагай — сердце своё возвращать обратно не хотел, вертел нос, упрямо сжимая в руке чужое сокровище. «Он никогда не отпустит», — понял роковой ночью Чонгук, падая с кровати. Даже во сне его грубую ладонь крепко стискивали длинные изящные пальцы: не позволяли уйти. Тэхён не спал безмятежно: лицо его хмурилось, он тихо бормотал что-то под нос. Чонгуку было приятно на него смотреть, и он был готов просыпаться от жесткого падения каждую ночь, лишь бы видеть эту картину. Но он не мог. Не должен был. Чонгук знал: в их положении тщетные попытки оставаться вместе ни к чему бы не привели. Вечный страх и не отпускающая боязнь быть раскрытыми; постоянные побеги от семьи, жены и детей; редкие встречи, которые нисколько не насытят, а лишь раззадорят голод — это всё бы загнало их в тупик. Чонгук понимал, что Тэхён не продумывал настолько далеко: в голове этого мечтателя были мысли лишь о побеге и счастье вдвоём в домике у опушки леса. Но Чонгук бы предпочел запереть Тэхёна в комнате, чем позволить ему сунуться в пасть к кровожадному миру. Пустить на растерзание к жестоким людям, обгладывающим дочиста каждую косточку. Осторожно Чонгук высвободил ладонь из чужой хватки. Тэхёнова рука сжала пустоту, губы юноши скривились, на лбу собрались морщины. Он тихо бормотал «нет, не отпускай меня», из-за чего всё внутри Чонгука сжалось в одну маленькую точку. — Прости, милый мой, — ответил он, покуда вина разъедала его. Накрыв юношу одеялом получше и поцеловав мягко в хмурый лоб, Чонгук сел за стол. Перо в его крепко сжатом кулаке дрожало, дыхание было тяжёлым — каждый следующий вдох отзывался резью в лёгких. Невзирая на это, он принялся писать. Чонгук, несомненно, страдал, ему было больно. Он не помнил, чтобы чувствовал такое раньше. Даже когда все бросили его и он остался совсем один, это было не так плохо. Возможно, думал Чонгук, всё дело состояло в том, что на сей раз единственным, кого он мог бы обвинить в своих бедах, был лишь он сам. Невозможно описать боль человека, добровольно причиняющего её себе. Осознающего, что нет иного пути. За ошибки всегда следует наказание — Чонгук помнил об этом. И он понесёт своё, какое бы оно ни было. Он позволит разрушить себе жизнь, но жизнь Тэхёна — ни за что. Его светлое будущее должно оставаться таким. У Чонгука же будущего как такового нет: терять почти нечего. Кроме, конечно же, Тэхёна.

°°°

Утро было удивительно светлым на фоне тёмного настроения Равеля, встретившего его без Чонгука. Зато с Лукасом, неловко топтавшимся на месте у входа. — Что ты тут делаешь? — прохрипел Тэхён, осторожно приподнимаясь с кровати. Всё его тело ныло, мышцы отзывались ноющей болью. — Джей попросил разбудить вас. Он занят подготовкой лошадей для свадебного экипажа, — ответил Лукас, краснея. — Все в доме уже ждут вас для последней примерки костюма. Также ваша матушка хочет повторить танец и клятву. Тэхён отвернулся. Невероятно, но он успел позабыть о собственном браке. Всего одна ночь с Чонгуком — и его голова пуста от всех мыслей. Он начал медленно вставать, стараясь не обращать внимания на очевидную слабость во всём теле. Его помощник неловко тупил взгляд в пол, пока он вытирал себя полотенцем, вымоченном в воде из чаши для умывания. — Мисс Бёрд также просила передать, что не смогла отыскать вас вчера, хотя у неё был срочный разговор. Тэхён нахмурился, быстро застёгивая мелкие пуговки блузы, доходящей до самого горла. — Элайза искала меня? — спросил граф, задумавшись. — Где же она сейчас? — Отъехала ранним утром. — На вопросительный взгляд Тэхёна Лукас поспешил разъяснить: — По традиции жених не должен видеться с невестой до свадьбы, теперь она приедет лишь к венчанию. — Ох. — Руки вдруг опустились. — Ты не знаешь причину её разговора? От вопроса Лукас вмиг ровно вытянулся по струнке. Его уши запылали, а взгляд заметался, перепрыгивая с предмета на предмет. Тэхён почувствовал неладное; его глаза сощурились, а скулы заострились. — Лукас? — надавил Тэхён. — Ты знаешь, о чем она хотела поговорить? — Я-я… не уверен. — Не лги мне. Зелёные широко распахнутые глаза встретились с узкими золотисто-карими. Лукас залепетал: — Возможно, это связано с тем, что происходит между вами и Джеем. Тэхён остолбенел. От его лица отошла кровь. — Ты сказал ей?! — взметнулся Тэхён, настигая мальчишку и указывая пальцем ему в грудь. — Ты не смел рассказывать мои тайны ни единой живой душе! — Нет! — Лукас поднял руки вверх, обороняясь. — Это не моё дело, я никому не говорил! Должно быть, мисс Бёрд сама догадалась. Тэхён тяжело дышал. Ну конечно, Элайза была достаточно проницательна, чтобы сделать собственные выводы. Но почему она захотела поговорить обо всём так поздно, почему не раньше, когда у неё было так много возможностей. Тэхён судорожно думал обо всём, кусая губы. Внезапная догадка, посетившая его, отозвалась в голове громким раскатом грома. Вчера утром он и Эла сидели в гостиной, рисуя вместе с его сёстрами. Девушка листала альбом Тэхёна, многие страницы которого были полны набросками губ и глаз, запястий и очертаний профиля. Среди них преобладали одни и те же, повторяя друг друга в одинаковых плавных линиях. Страницы альбома полнились губами, о которых Тэхён не переставал мечтать, и глазами, в которые он хотел смотреть. Могло ли это послужить доказательством, подтверждением тех мыслей, что неуверенно бороздили разум юной девушки? — Вы плачете? — Лукас в страхе отшатнулся, смотря на искривлённое мукой лицо с неизгладимым ужасом. — Сир… Всё рушилось. Сколько бы Тэхён ни пытался собирать осколки вокруг себя, они неизменно рассыпались вновь. Он заставил себя гордо поднять подбородок вверх, вытирая уголки глаз быстрым движением пальцев. Что ж, если Элайза желает быть титулованной — у неё не останется иного выбора, как ответить «согласна» на завтрашней церемонии. Или же она может, смотря на Тэхёна с презрением, отвергнуть его на глазах у всех. Равель не покривит душой, если скажет, что второй вариант ему нравился больше. Его позиция проста: он следует чужой указке, не имея собственного выбора. Он не смеет сбежать. Но что, если Элайза имеет выбор? На секунду он загорелся призрачной надеждой. — Со мной всё хорошо, — Тэхён заставил себя улыбнуться. — Пойдём, пока матушка не начала переживать слишком сильно.

°°°

Dave Thomas Junior — I Can't Make You Love Me

Медленно опускалась ночь. Или уже опустилась. Отчего она опускалась, отчего не вставала, как солнце? Быть может, потому, что она тяжела, плотной кулисой натянута на глаза. Шерстяным одеялом, точно таким, как на Тэхёне сейчас. В комнате царила тишина, ничто не издавало звука. Дверь балкона была чуть приоткрыта, впуская внутрь лёгкий ветерок, разгоняя затхлую духоту. На прикроватной тумбе горела лампа, тени от колышущихся занавесок вальсировали в кругу её света, завораживая. Ароматы сада поднимались, словно жар от тела, заползали в покои Равеля вместе с потоками тихого ветра; там, в ночи, цвели весенние цветы — и запах был такой сильный, что Тэхён почти видел его цвет. Белый, как сакура, которую он никогда не созерцал вживую и запах которой не знал. Возможно, Чонгук сумел бы описать его. Тэхён уверен, что по чужому рассказу смог бы почувствовать каждую ноту. Чонгук бы сказал так много красивых слов, что обычный цветочек сливового дерева непременно превратился бы в балерину, в невесту, кружащуюся в свадебном танце. Собственные мысли причиняли боль, пронзая, ударяя поддых. Тэхён резко сжался, подобрал под себя колени и часто задышал. Завтра и он будет вальсировать на собственной свадьбе. Его беспечной жизни настанет конец. Он не смог сдержать слёз. В последнее время он плакал так много, что в его силах было дать высохшему озеру вторую жизнь. Дандели, в это время преспокойно спящая в углу, подняла голову, навострив уши. Она беспокойно заскулила, встала и, крутя хвостом, подбежала к кровати. Её голова легла на перину возле лица Тэхёна, язык мазнул юношу по носу. — Прости, не хотел будить тебя, — заговорил Тэхён с собакой, обнимая её за шею и почесывая пушистую белоснежную макушку. Дандели тявкнула. Недаром пудели выступали в цирке: разумные собаки, всё понимали. Глаза у них светились умно. Тэхён лежал с ней в обнимку долгие минуты, как вдруг она вскочила, навострив уши. Подбежала к балконной двери, подпертой табуретом, начала беспокойно бить хвостом, высовывать нос наружу и грассирующе рычать. Тэхён нахмурился, медленно опуская босые ноги на пол, когда внезапно на балконе появилась тень, безмерно пугая. Однако, присмотревшись, лишь по очертаниям Тэхён смог выявить её обладателя. Спустя миг Чонгук осторожно открыл дверь балкона, вступая внутрь. Дандели начала радостно кидаться на него, забавно улыбаясь в клыкастом оскале. — Да, да, несносная собака, я тоже рад тебя видеть, — заворчал мужчина, и не думая отгонять от себя пуделя. — А меня ты рад видеть? — вылетел вопрос изо рта прежде, чем Тэхён успел обдумать его. Сам он появлению Чонгука был невероятно счастлив. Мужчина поднял голову; его улыбка преобразовалась в осторожную линию, лицо посерьёзнело. — Всегда, даже не сомневайся. В груди Тэхёна разлилось тепло, обволакивая внутренности горячей патокой. — Что ты здесь делаешь? — стараясь не улыбаться слишком уж широко, спросил Тэхён, хоть его и распирало от радости пребывания в комнате любимого человека. — Увидел свет в твоём окне. Мистер Равель, вы знаете, который сейчас час? — Чонгук всё же отпихнул от себя собаку, но лишь затем, чтобы снять ботинки и пройти дальше в комнату, не запятнав паркет. — Завтра важный день, а ты всё ещё не спишь. — Пришёл укладывать меня? — Тэхён посмеялся, шутя, но Чонгук кивнул на вопрос, будучи серьёзным. — Двигайся, — сказал он, вставая у изножья кровати. Тэхён поспешил умоститься у дальнего края, позволяя лечь рядом с собой. Его пальцы на ногах поджимались от трепета. — Как ты забрался сюда? Чонгук молча ворочался, прежде чем наконец нашёл удобную позу, приобнимая Тэхёна за талию и укладывая его лицо себе на плечо. — Лестница, ничего необычного, — вздохнул он, запуская пальцы в чужие волосы. Юноша в его объятиях зажмурился, борясь с желанием замурлыкать. — Засыпай, завтра ты должен быть полон сил. Секунду всё было недвижимо, а после Тэхён нахмурился, приподнимаясь и нависая над Чонгуком с недовольным выражением лица. — Ты правда здесь для того, чтобы я лёг спать? Чонгук на вопрос улыбался довольно, дерзко. Его взгляд блуждал по нависшему над ним лицу, останавливаясь на губах. Рукой он гладил Тэхёна по затылку, медленно притягивая ближе — и юноша не смел противиться. Они поцеловались неспешно, сладко, осторожно сталкиваясь языками в чувственном танце. — Правда. Завтра будет тяжёлый день, тебе стоит набраться сил, — размыкая губы, ответил Чонгук. Тэхён был пьян от близости, и смысл слов доходил до него крайне долго: он всё ещё смаковал вкус поцелуя, мечтая ещё об одном. — Что если я не хочу спать? Лицо Чонгука искривилось. Он сжал пальцами выбившуюся прядь чужих бронзовых волос невероятно бережно, осторожно поправляя её. — Нужно попытаться. Они смотрели друг на друга с минуту, молчали, ничего не говоря. Безмолвие повисло между ними тяжёлым грузом, тишина опутала призрачной вуалью. Тэхён не особо понимал своих чувств в данный момент, ведь внезапно они пришли в смятение: до этого мирно сидящий в нём пузырик волнения вдруг раздулся в огромный шар; что-то беспокойное, что-то истеричное обхватило его, не давая опомниться; ком подобрался к горлу так быстро, что юноша не заметил этого. Один миг — и его тело затряслось в приступе. — Хочу, чтобы завтра не наступало, — взревел он, жмурясь и стискивая материал чужой рубахи слабыми пальцами. — Я не хочу спать, потому что нужно будет проснуться. Без тебя. И так день за днём. Глаза заволокла мутная пелена, лицо Чонгука расплылось перед взором. Тэхён успел громко всхлипнуть, прежде чем его стенания потонули в изгибе чужой шеи, куда его незамедлительно уткнули, приговаривая слова утешения и нежно поглаживая по голове. Тэхён так устал чувствовать себя беспомощным, что какое-то время пытался бороться, вырваться из хватки и пуститься наутёк, но вскоре слабость настолько поглотила его, что ноги сделались не твёрже пуха, а руки — мягче мыльной пены. Он растёкся, обмяк, стал талым. И вскоре сам не заметил, как уснул, убаюканный любимыми руками.

°°°

Следующее утро было туманно. Тэхёна вырвали из кровати, сразу же облачая в белый смокинг и причесывая. Он сидел с лицом непоколебимее камня, думая лишь о выключенной лампе и закрытой балконной двери — единственным доказательством того, что вчера ночью был не один. Прежде чем сесть в экипаж, прямиком доставившим юношу к церкви, Тэхён оглянулся. Чонгук смотрел на него с почтительного расстояния. Его лицо — литая сталь. Легкий ветер встрёпывал его волосы — единственное, что придавало виду мужчины жизнь. Тэхён мечтал рвануть к нему, уткнуться в грудь, спрятаться в крепких объятиях. Он желал отмотать время вспять и вернуться во вчерашний вечер, полный жарких поцелуев и слёз. Но он понимал, что не мог. Чонгук качнул головой, как бы говоря «Ну же, иди». Тэхён кивнул и скрылся за дверью кареты, куда он сел, безмолвно крича. — Винсент, не будь таким грустным, мы же не на казнь тебя везём, — отчитывал отец, доставая из внутреннего кармана пиджака папиросу. — Улыбнись хоть немного. И Тэхён улыбнулся, раскраивая лицо надвое.

°°°

The Irrepressibles - Two Men in Love

Её веснушки выступили на передний план из-за белого облачения. Она действительно была похожа на принцессу, и Тэхёну было практически больно оттого, насколько она невероятно красива, но при этом он не чувствовал к ней ничего, кроме братской любви. Элайза улыбалась, но в зелени её глаз Тэхён отчетливо видел тревогу. Она смотрела на своего будущего мужа не так, как в последние недели. Однако, вопреки очевидным страхам, голос её ни капли не дрогнул, отвечая на клятву Тэхёна уверенным «согласна». В голове прозвучал звук громко захлопывающихся ворот. На другой их стороне теперь висел тяжёлый замок. Пути к отступлению не было. Пальцы Тэхёна почти не дрожали, когда он надевал на чужой тонкий безымянный палец кольцо с фамильным гербом семейства Равель. Последовавший после этого поцелуй был короток и целомудрен. Когда Тэхён и его новоиспеченная жена спускались вниз по ступеням под звуки колоколов, Элайза невероятно крепко сжала его руку. Они забрались в ландо, украшенное лентами и цветами, пока по их лицам хлестали пригоршни риса. Элайза кинула букет белых лилий в толпу девушек, и Тэхён краем глаза заметил, как совсем ещё юные Ерим и Дэхи прыгали, пытаясь поймать его. Тем временем их экипаж стремительно отдалялся от восторженной толпы, увозя новоиспеченную супружескую пару всё дальше до тех пор, пока шум поздравлений окончательно не стих. Тэхён вздохнул, смотря вперёд на проносящиеся мимо пейзажи стеклянными глазами. Вид пшеничных колосьев и ясного неба нисколько не улучшали его мрачного настроения. — Почему ты согласилась? — спросил юноша на грани слышимости. Эла замерла, перестав нервно теребить кружево перчаток. Она вскинула вверх голову, отвечая: — Потому что мне это нужно. Как и тебе. Тэхён нахмурился, поворачиваясь к ней всем корпусом. — Я должна была сказать тебе намного раньше, — девушка вздохнула. Её пальцы гладили Тэхёна по руке. Было непонятно, кого она так пыталась успокоить. — Я собиралась сделать это сразу после того, как мы поженимся. Знаешь, чтобы всё шло своим чередом. Я просто боялась. Тэхён… Её лицо вдруг сделалось невероятно грустным. Слёзы собрались в уголках глаз так быстро, что Тэхён даже не успел осознать этого. — Что такое? — он ужаснулся. Причина её слёз крылась в нём? Он заставил её страдать? Что, если она желала свадьбы, а вчерашняя новость о том, что Тэхён имеет виды на мужчин, привела её к такому состоянию. — Это из-за меня, да? Не плачь, пожалуйста, я никогда не хотел, чтобы тебе было грустно. Это из-за того, что ты вчера узнала? Обо мне и Чон… Джее? — добавил он очень тихо, чтобы кучер не услышал. Она заморгала, быстрым движением руки стирая слёзы с щёк. В отрицании быстро-быстро замотала головой. — Нет, нет. Я всегда подозревала, но не была до конца уверена в этом. То, как ты смотрел на него… — она покачала головой, чуть улыбаясь. — Будто он твоя единственная отрада для глаз. Вчера мои подозрения подкрепились, я хотела найти тебя после обеда, чтобы обговорить всё, но не успела. — Она закрыла рот рукой, всхлипывая. — Боже, я так сожалею. — Я не понимаю, — Тэхён был в полной растерянности. — Если причина не во мне, то в чем же? Элайза отвернулась. Лицо её пылало алым багрянцем, а слова были беззвучны, утопая в шуме ветра. — Я беременна. Юноша резко отпрянул, его рот распахнулся. Девушка рядом с ним вздрогнула, сжалась, как если бы была готова получить удар. Новость была столь шокирующей, что Тэхён сперва подумал, будто ослышался. — Что? — Я знаю, что поступила ужасно, — взмахивала Эла руками, нервничая. — Но я боялась говорить об этом перед свадьбой: не хотела, чтобы ты узнал и оставил меня. Я такая, с ребёнком под сердцем, никому не была бы нужна. Семья бы возненавидела меня: я бы принесла ужасный позор. Незамужняя, а уже с пузом. По её щеке потекла слеза, которую она не стремилась смахнуть. Смотря на неё такую беспомощную и разбитую, не знающую, куда деться и где спрятаться, Тэхён будто заглянул в зеркало, увидев своё отражение. Он помнил Элайзу смелой, воинственной, настоящей амазонкой: несокрушимой и стойкой. Но что сейчас? Неужели даже самым сильным и храбрым свойственно разбиваться? До этого Тэхён и не догадывался, что не только его судьба тяжела, все люди вокруг по-своему несчастны. Все изнутри истекают кровью, даже если на их лицах улыбки, а глаза искрятся. — Ты беременна, — констатировал Тэхён, размеренно дыша. — От кого же? Эла резко опустила голову, скрываясь за вуалью фаты. Её лицо было невероятно красным. — От твоего помощника. Тэхён был действительно уверен, что не выдержит стольких потрясений. Его левый глаз дёрнулся. — От Лукаса?! — Равель вспомнил мальчишку чуть младше него самого и был не в силах сопоставить факты. — Да как же… он же совсем ещё… — Юн, я знаю. Иногда такое случается. Людям свойственно быть слабым к запретным вещам. Она посмотрела на Тэхёна, говоря одним лишь видом: «Ты понимаешь, о чем я. Ты такой же, как и я, только грех твой ещё более велик». Тэхён сглотнул, потому что именно так и было. — Использовать тебя, чтобы быть с Лукасом, — непростительно, я знаю. Но я подумала, что тебе это тоже нужно. Это удобно для всех нас: быть в курсе, оставляя всех других в неведении. — Ох, пожалуйста, Эла, я не выдержу, — Тэхён сжал виски пальцами, настолько боль под ними была невыносима. Он не верил, что их брак мог быть чем-то полезен, но девушка — его супруга, говорила так уверенно, что её словам хотелось внимать. — Ты говоришь какую-то чепуху. — Тэхён, я долго думала, и это единственный возможный сюжет, где все мы обрели бы своё счастье. Всё уляжется, родители будут счастливы, получив наше послушание. Вскоре мы непременно уедем, бросим семейный очаг. Мимолётом я слышала, как отец говорил о нашем отъезде в Нью-Йорк и купленной им для нас квартиры в центре. Никаких служек, кроме горничных, которые посещают квартиру пару раз в неделю. Ты понимаешь, о чем я говорю тебе? — с горящими глазами Элайза схватила обе руки растерянного Тэхёна. — Нам дан шанс обрести крылья. Всякий птенец, вскормленный в гнезде, вскоре всегда покидает его — это непреложная истина. — Ты предлагаешь нам жить всем вместе? — глаза Тэхёна сделались большими. — Ну конечно! — Эла улыбнулась. — Мы укрепим своё положение, станем самостоятельными и по прошествии нескольких лет расторгнем наш брак. Неслыханно! Тэхён смотрел на Элайзу так, будто у девушки сбоку начала вылезать вторая голова. Никогда ещё он не слышал о такой дикости. Развод! Какой будет скандал, сколько слухов, сколько презрения в их сторону! — Знаю, план рискованный. — План ненормальный. Мы не оберёмся проблем. — Никто не говорил, что будет легко. Счастье ещё никому не давалось просто. Тэхён кивнул. Их разговор завершился как раз к тому моменту, как экипаж подъехал к поместью. На лице Тэхёна появилась нервная улыбка. План, хоть и дикий, но всё же реальный. Исполнить волю родителей, окрепнуть, встать на ноги, а после бросить всё, обрести независимость. Никогда Тэхён об этом не думал, но сейчас, загоревшись идеей, был безмерно взволнован. Ему не терпелось отыскать Чонгука, чтобы как можно скорее поведать ему о том, какая удивительная возможность им выпала. Поистине, другого слова, как «чудо», подобрать не удавалось. — Так ты поддерживаешь мою идею? — Эла обеспокоенно заглянула Тэхёну в глаза. Юноша не удержался, крепко обнял её, дав тем самым ответ. Он выпрыгнул из экипажа, как только колёса перестали вращаться. — Ты удивительная! Я безмерно восхищён тобой! Но сейчас я бы хотел откланяться, чтобы… — Отыскать Джея? — Эла провокационно улыбнулась, а Тэхён послал улыбку ей в ответ. — Беги быстрее, я подожду, так уж и быть. И Тэхён побежал. Ему казалось, что под ногами расстилалась не земля, а воздух, что он парил, не касаясь стопами щебня. В его груди расцветали цветы; хотелось кричать, но на сей раз не от боли — от распирающей радости. Как быстро, оказывается, могло меняться человеческое настроение. Как тонка была грань меж вселенским унынием и небывалой радостью. — Сир, подождите! — кричал позади Лукас, но Тэхён не хотел останавливаться. — Да стойте же! За руку резко дёрнули, стопоря. Тэхён моргнул, часто дыша, вопросительно вскинув бровь. — Я очень спешу, — отчеканил он, оглядываясь вокруг, ища глазами одного-единственного. — Джея нет. Голова перестала крутиться, зрачки бегать. — Нет? — дыхание замедлилось, разум чуть прояснился. — Где же он? Объезжает лошадей в поле? Или же отбыл по поручению в город? Лукас покачал головой, вид его был крайне мрачен. Он протянул Тэхёну письмо со словами: — Он просил передать вам это, когда вы вернётесь. Цветы в груди увядали невероятно быстро. Секунда — и их стебли тленно повисли. Что-то скользкое, что-то, напоминающее с желчью переваренный, отвергнутый организмом ком радости, поползло вверх по гортани. — Давно он отбыл? — сдерживая дрожь в голосе, спросил Тэхён. Его пальцы сжались на протянутом пергаменте, сминая его. — Как только вы сами минули ворота. Кивнув и поджав губы, Тэхён отошёл, на ходу разворачивая бумажный конверт. Слова, таившиеся в нём, вывернули его наизнанку. «Сейчас ты, должно быть, опечален и зол на меня. Вероятно, уже горюешь и плачешь. Прошу, перестань, я не достоин твоих слёз. Лучше злись на меня, ведь я невероятный подлец. Однажды мне пришлось соврать тебе. В тот день, сидя у океана, шум прибоя скрыл мою ложь. Отвечая на твой вопрос сейчас, скажу: на самом деле я лишился положения при дворе не потому, что погибла моя матушка. Её смерть не сыграла в этом никакой роли. Отчасти, лишь я сам был виновником своих бед. Смотря на прошлое, которое настигло меня в настоящем — в моих чувствах к тебе — я не хотел повторения истории былых дней, не хотел той же печальной кончины. Рано или поздно, без конца бегая и прячась, злой рок всё равно нашёл бы нас. И сейчас, когда всё усугубилось, и ты стал семейным человеком, неразумно продолжать то, что происходит между нами. Не желаю повторения прошлого своего позора и не хочу, чтобы ты постигал его. Мир вовне особо жесток к таким, как мы. Ты, вероятно, сталкивался лишь с зачатками той ненависти, в которой варится общество. Я не совру о том, что не имею никакого желания возвращаться туда, но ещё больше я не хочу пускать туда тебя. Ты думаешь, что стойкий, что с тобой сила любви. Это правда — ты действительно такой. И если мир не разрушит тебя, то навредит без сомнения. Злись на меня за мой эгоизм, ненавидь меня, но я не желаю, чтобы улыбчивый жизнерадостный юноша, в которого я так слепо влюбился, стал заурядным, серым и вечно угрюмым. Ты так хотел сбежать вместе, но лишь от мысли об этом меня сковывал ужас и страх. Быть бессильным, когда любимый человек страдает, — худшее чувство, которое можно испытать. Я боюсь его, боюсь однажды увидеть тебя голодным и не суметь накормить, обогреть. И, как бы больно мне ни было, но я покидаю тебя. Корабль, на котором мне предложили переправу за работу кочегаром, отплывает на закате. Не представляю, на какие земли я ступлю, но, где бы я ни был, ты всегда будешь в моих мыслях. Прощай и прости за всё.» Тэхён задыхался. Невидимая рука пережимала его горло, вторая же била в живот. Он ловил воздух с хриплыми звуками, его глаза сомкнулись, копя под веками влагу. Земля под ногами кружилась, а сердце билось так быстро, что он чувствовал пульсацию крови в висках, ушах и даже кончиках трясущихся пальцев. «Он бросил меня. Оставил одного. Его нет. Я не увижу его. Не обниму. Не заключу в объятия. Наше время закончилось». — Господи, Лукас, держи его скорее, он сейчас свалится с ног! Лукас послушался Элайзу, быстро закидывая руки Тэхёна себе на плечи. Тэхён ничего не видел. Всё было мутным, всё кружилось. Он до сих пор мог с трудом сделать вдох: хватка на горле никак не ослабевала. Кто-то разомкнул его пальцы, державшие смятое в комок письмо, отобрав его. Ему было всё равно. Будь он сейчас в силах — и этот глупый лист гулял бы по земле десятками мелких клочков. Нелепое, невероятно абсурдное письмо! — Главное — дыши, ладно? Тэхён не слышал. С каждой секундой он задыхался всё сильнее. Вдруг щёку обожгло резкой болью. Элайза ударила его. Он в шоке распахнул глаза. — Я так зла, как невероятно зла, что не обсудила с тобой всё раньше. Я и не представляла, что ты думал о побеге! — она качала головой, вытирая с щёк Тэхёна слёзы. — Ты же не знал? — адресовала девушка вопрос Лукасу. Мальчишка угрюмо помотал головой. — До заката ещё около часа. — Он не успеет, — возразил Лукас. — До города минимум полтора часа езды. — А если постараться. Скажем, весь путь галопом? — Это безум… — Лукас не успел договорить, сбитый тем, что Тэхён резко вырвался из его рук. — Мне нужна Берти, она самая быстрая, — бросил Равель, рванув к конюшне. — Лукас, не стой! Лукас проморгался, побежав вслед за Тэхёном. Печальная Элайза была бледна, досадливо качая головой. Она посмотрела вверх, где солнце медленно ползло вниз по небу, и в душе у неё бушевал ураган.

°°°

Тэхён никогда бы не подумал, что однажды будет настолько благодарен ненавистным тренировкам Чонгука по галопу. Он всегда жаловался на их быстрые прогулки, утверждая, что ему не к чему и не к кому спешить, но сейчас нёсся вперёд так быстро, что мог бы стать соперником ветра. Уши от свиста закладывало, глаза слезились, лицо было сухо, но темпа Тэхён не сбавлял. Берти была вынослива, мчась вперёд без признаков усталости, за что юноша был ей благодарен. Но как бы быстры они ни были, солнце, казалось, было намного проворнее, стремительно приближаясь к горизонту. Небо пылало ярко-алым, точно кострище. Всё вокруг словно горело, и тревога в Тэхёне не утихала — лишь росла. Объем её был столь велик, что места для других чувств не хватало. Когда глухой топот копыт сменился звоном по вымощенной камнем городской дороге, солнце было почти не видать. В порт Тэхён прибыл без какой-либо надежды. Торговцы уже складывали свои палатки, убирали бочки в повозки, мыли водой из океана окровавленные после разделки больших рыб столы. По обычно полной и шумной набережной почти никто не шёл, и лишь вдалеке виднелись куда-то спешащие люди. У причала плавали мелкие лодки и частные парусники. А большой грузовой корабль неясными очертаниями виднелся у самого горизонта, так далеко, что и не был виден почти. Тэхён смотрел вперёд с мёртвым выражением — таким же он был внутри. — Мистер, неужто вы опоздали к отправке? — Подошедший поближе мужчина, до этого занятый фляжкой, склонил голову, с сочувствием обращаясь к юноше. — Да, — согласился Тэхён, стискивая в пальцах узду, — опоздал. — Ох, ну и беда, — мужчина смолчал, прежде чем протянул Тэхёну свою фляжку. — Первоклассный домашний бренди, выпейте — полегчает. Тэхён выпил, но легче не стало, лишь внутренности обожгло жаром. Вскоре мужчина попрощался и отошёл, что-то недовольно бормоча под нос. К моменту, когда корабль полностью скрылся, солнце окончательно село, оставив после себя лишь неяркие лучи. Гладь океана блестела золотом. Это была прекрасная картина, однако Тэхён горько плакал: впервые красота казалась ему столь уродливой. Всё вокруг было отвратительным. Тэхён плакал и злился, так сильно злился, что покажись Чонгук перед ним, он непременно набросился бы на него с кулаками. Как мог он оставить его! Как мог внушать идею о том, что побег — ужасная затея, как и сделать это в одиночку в тот самый момент, когда в их будущем появился просвет. Тэхён хотел ненавидеть его за это, но у него не получалось. Он ненавидел солнце, опустившееся слишком быстро; ненавидел океан и его волны, что уносили сейчас любовь всей его жизни в неведомые края; ненавидел себя за то, что не допускал и мысли о планах Чонгука. Но Чонгука не мог. И так ему было больно, что в глазах чернело; что изнывала не только душа, но и тело. С этой болью пришло ужасное осознание: их бой подошёл к концу. Взлетевшие слишком высоко, они рухнули вниз, разбившись. Конкур был проигран.