I
***
Оставшиеся после разведённого вечером костра тлеющие угли излучали приятное тепло, грея друг друга красноватыми брюшками и изредка стряхивая под дуновениями ветра с чёрных спинок пепельные хлопья. Временами их тихое гнездовище ворошила длинная палка — тогда угли начинали шипеть недовольно, тревожиться и светиться еще ярче лавовыми красками, но вскоре они, улёгшись, вновь успокаивались и продолжали ютиться в огороженной камнями ямке, пока их вновь не встормашивало какое-либо прикосновение. Виктор поднёс палку к лицу, осматривая запылавший огнем её конец, затем подул не него легонько и, подняв глаза, пронаблюдал за тем, как тонкая струйка дыма потекла вверх, в сторону стремительно синеющего неба. На земле по мановению руки начал вырисовываться причудливый узор, выходивший полосою из-под конца тонкой ветки. Парень свёл вместе брови, явно о чем-то глубоко задумавшись, и свободной рукой начал тереть пальцами переносицу, ещё больше пачкая её пеплом и не переставая выводить рисунок прямо перед собой. Лёгкое движение, чьи-то неслышные шаги, после чего на бревно, на котором восседал Виктор, опустился тонкий изящный силуэт. Пришедшая девушка не сказала ни слова в знак приветствия, лишь молчала и глядела на линии, выводимые рукою Виктора, по-лисьи щуря травяные свои глаза. Когда же он покончил с этим делом и бросил в её сторону вопросительный взгляд, чуть вздёрнув подбородок и этим жестом будто задавая немой вопрос, она ловко перехватила из рук его палку, поставив конец её в то место, в котором Виктор закончил узор. — Рано или поздно, — она начала вырисовывать что-то на земле, не смотря на своего собеседника, — для всех всё будет понятным. Виктор посмотрел вниз: рисунок его был обведён в круг, после чего ему была возвращена его веточка. Он в ответ на эту фразу лишь усмехнулся и головой покачал, явно подвергая сомнению слова девушки. Впрочем, та не была в обиде, скорее даже наоборот — она ожидала этой реакции, а потому сейчас, получив её, даже улыбнулась тонко уголками губ и склонила рыжую голову набок. — Спать плохо будешь. Отвар есть, с чабрецом, выпьешь? Виктор отрицательно покачал головой, поджав губы. — Как знаешь, — ответила она, поднимаясь с насиженного места и отряхивая небрежно подол своего платьишка. — Если что, приходи, напою. — Мне бы другой «отвар» помог, — усмехнулся хрипло Виктор, — нормально всё. Не волнуйся. Доброй ночи. — Доброй ночи. Парень вслушивался ещё какое-то время в стихающий звук шагов, после чего вновь остался совсем один. Он посмотрел на остывающий костёр, бездумно поворошил угли палкой, перевёл взгляд на рисунок, который рука его приятельницы заключила в округлую фигуру. Виктор вздохнул и поднял взгляд на небо, а затем поднялся с бревна и отправился прочь от костра, в сторону своей машины. Открыл дверь, забрался на задние сидения, сбросил с плеч куртку и улёгся, кутаясь в потрёпанный плед. Хоть плед этот уже и был порядком изношен, он все ещё выполнял свою функцию и исправно грел озябшего парня, напоминая ему своим запахом о том беззаботном времени, когда он жил под ясным небом в мире и спокойствии. Плед пах семьей и домом, а потому Виктор лишь сильнее вжимался носом в шерсть, закрыв глаза и внюхиваясь, пытаясь сосредоточиться на одном только лишь этом запахе. Вспомнилась лучистая улыбка маленького брата, неровная, с парой выпавших молочных зубов, и его звонкий голосок, который неизменно встречал приходившего в гости к родителям Виктора. Вспомнилась мама, что с такой теплотой обнимала своего сына при встрече и всегда, когда он приходил в гости, готовила его любимую еду, стараясь порадовать хоть чем-то повзрослевшего сына. И всегда было так хорошо в этот момент, так приятно на душе, ведь вокруг любимые люди, а в воздухе витал аромат чего-то печёного и сладковатого. Холод прошелся по кончикам пальцев; улыбка, растянувшаяся было невольно на испачканных пеплом губах, пропала так же внезапно, как и появилась. В голове появилась другая картинка: та же квартира, однако что-то в ней не так, ведь нет уже былой атмосферы заботы и уюта. В комнатах ветрено из-за распахнутых и никем не закрытых окон, вещи оставлены так, словно бы еще вчера тут жили люди, но здесь более нет никого. Не звенит колокольчиком детский голос, не слышно маминого тихого смеха, только мрачная тишина. И Виктор, стоящий в растерянности в дверном проёме, оглядывающийся и с ужасом понимающий, что случилось что-то непоправимое, что-то до неосмысленности страшное. Пришлось распахнуть глаза и вдохнуть судорожно. Виктор перевернулся на спину и уставился пустым взглядом в потолок машины. Былую легкую сонливость словно бы ветром сдуло, а потому теперь парень лежал совершенно бодрый и не чувствующий в себе абсолютно никакого желания лежать здесь и пытаться уснуть. Он ещё немного поворочался, пытаясь поудобнее лечь или получше завернуться в плед, однако ничто уже не могло вернуть ему той приятной картинки, что возникла в его уставшей голове несколькими минутами ранее. И, поняв это, он тут же сел, отложив плед в сторону и почесав голову с мыслью: «Ева была права». Со стуком Виктор открыл дверь машины и вывалился неуклюже оттуда, начав ходить вокруг нее и дышать глубоко свежим ночным воздухом, прислушиваясь заодно к самому же себе и пытаясь уловить хоть какие-нибудь признаки усталости. Что ж, это было делом напрасным, ведь после того, как сердце забилось от ужаса, пережитого в воспоминаниях, сна у парня не было ни в одном глазу. Потому, собственно, получасовая прогулка под усеянным колючими звёздами небом особо не помогла, не принеся ничего, кроме раздражения от потраченного времени. Виктор ещё немного постоял возле машины, задумчиво глядя в сторону темнеющей полосы деревьев, после чего устремился туда через поляну.***
Всё их племя жило в двух полуразрушенных домах, однако Еву туда и силой было не затащить, а потому её домом было построенное ею же сооружение на растущем у края поляны раскидистом дереве. Именно сюда и отправился страдающий от бессонницы парень. Подойдя достаточно близко, он забрался по самодельным ступенькам вверх по дереву и собрался уже постучать, дабы оповестить о своем приходе, как немедля услышал короткое: «Входи». Удивляться не приходилось: Ева слышала лучше, чем любой другой член племени, да и знала побольше, а потому Виктор лишь плечами пожал да залез неуклюже в домик. В нос ударил острый запах самых разнообразных трав. Не привыкшему к подобному человеку было бы трудно справиться с такими противоречивыми ароматами, но парень уже бывал здесь, а потому поморщился лишь еле заметно и фыркнул в сторону. Света от нескольких лучинок не хватало для того, чтобы рассмотреть всё устройство жилища Евы, однако его было достаточно, чтобы увидеть её силуэт, склонившийся над очередной чашей, наполненной порошком из неизвестных Виктору высушенных растений, а более парню было и не нужно. Ева вытащила бутыль с тепловатой жидкостью бледно-жёлтого цвета и протянула её, не глядя, Виктору, притом не отрываясь от дела и продолжая растирать сосредоточенно в порошок сухие листья. Парень лишь кивнул с благодарностью, после чего приложился к бутыли и сделал несколько глотков, сводя брови от неприятного вкуса и стараясь всеми силами его игнорировать; иначе он все равно ещё долго не сможет уснуть. — Семья? — уточнила Ева. — Ага… — вытерев губы, пробормотал Виктор, тщетно пытаясь избавиться от неприятного вкуса травы на своем языке. Затем же он передал девушке обратно полупустую бутыль, которая была тут же ею убрана до лучших времён. Впрочем, Ева не вернулась к растиранию в порошок трав, а повернулась к парню, подползши ближе к нему, и посмотрела в его холодные серые глаза внимательным взглядом. — Душа болит, да? Это ничего, поболит и пройдёт. — Такое не проходит, — произнёс Виктор, улыбнувшись со снисхождением и даже некоторой жалостью к собеседнице, которая явно не могла разделить с ним его чувств. — Время лечит. — Плохой доктор. Лечить симптомы вместо болезни… — парень рассмеялся, поводя плечом. — Какой в этом смысл? Уж лучше сам себе буду врачом. — Как ты будешь лечить причину? — спросила девушка негромко. — Не причину. Понимаешь ли, мою болезнь не вылечишь, но можно устранить вирус, который её вызывает. Таким образом я не допущу, чтобы я заболел повторно или чтобы кто-то ещё подхватил его. Они помолчали, смотря друг другу в плохо освещённые лица. Серые глаза горели пылкой решимостью, зелёные же светились спокойствием. — И как ты его устранишь? — спросила, наконец, негромко Ева, хотя спрашивать было не нужно, ведь она уже наперёд знала ответ. — Ну, этот твой вирус. Парень тоже знал прекрасно о том, что собеседница его полностью осведомлена о всех его планах, потому молчал, смотря в её глаза и стараясь скрыть застывшую намертво в уголке губ нервную усмешку. В душе вновь вскипело негодование, а потому скрыть сейчас свое возбужденное состояние было невероятно трудно, ведь даже пальцы, абсолютно бессмысленно нервно пытающиеся расстегнуть молнию на кармане его джинсов, выдавали его с головой, не говоря уже о пляшущих в глаза искорках. — Я могу и не пояснять, да? — спросил наконец Виктор, поняв, что кроме него этого молчания никто не нарушит. — Нет. Объясни. — Ты ведь и так знаешь, что я собираюсь сделать, верно? — парень протянул это с какой-то зловещей ноткой в голосе. — Но если нужно, я скажу вслух… Девушка смотрела на него, не отрывая взгляда и, казалось, даже не моргая. Во рту у парня пересохло внезапно, странное напряжение ударило в пальцы, к горлу подкатил ком, однако все эти признаки вызвали у него какое-то странное, нездоровое удовольствие. Виктор покачал головой, вдохнул жадно пёстрых запах трав, а затем, повернув голову в сторону выхода из домика, произнес на удивление громко и чётко: — Я собираюсь убить нашего Бога.