Мой Милый Сосед

      11:29       На улице пасмурно, тяжелый воздух пахнет озоном и мокрой землей. За забором пробегает стая дворняг, облаивая проезжающую машину. В одиночестве курю на крыльце, когда Тим появляется в дверях с двумя чашками ароматного утреннего кофе. Он предлагает мне мою, но я даже смотреть не могу в его сторону. Какие еще удивительные вещи он от меня скрывает? Тимур ставит чашку на лавочке возле меня и протягивает руку, чтобы потрепать мне волосы, но я уворачиваюсь:       — Ну и что за хер с горы тебе свой хуй шлет с утра пораньше?       Его лицо становится очень серьезным и будто отчитывает меня:       — Это не твое дело. Кто тебе разрешил копаться в моем телефоне?       — Да, блядь, действительно, зря я по твоим вещам шарю, вечно какая-то хуйня всплывает! — чувствую, как распаляюсь.       — Коль, пойдем поговорим, — все так же спокойно отвечая, он поворачивается в сторону тамбура и исчезает за дверью.       Делаю пару последних затяжек и тушу бычок в маленькой пепельнице. Я сейчас почти в таком же бешенстве, как в тот раз, когда узнал, что Ленка за моей спиной назначает пенальти в свои ворота. Помню, как я тогда напился и мы подрались с одним из ее «полузащитников», как я разбил себе нос и костяшки обеих рук. Но тому упырю я все же навалял сильнее, и в принципе, потом быстро отошел. Как говорится, баба с возу — легче паровозу. Только на этот раз я играю за другую команду.       Взяв себя в руки, я вхожу в комнату.       — Ну и что же еще ты хотел мне рассказать? Или, может, показать?       Он вздыхает, и я чувствую, что он будто готовился к этому разговору:       — Коля, тебя когда-нибудь называли пидором? — в ответ на мою колкость меня сверлят его черные зрачки.       — Да, вот буквально только что назвали. — я выдерживаю его взгляд. — А что? Тебе можно, а мне нельзя? То есть ты виртуозно делаешь мне минет, потом весь день соблазняешь, глазки строишь, как баба, намекаешь на что-то… А теперь заднюю включил? Нет, стоп, переднюю?       — Я вообще-то сейчас серьезно пытаюсь говорить.       — Я тоже, охуеть не встать.       — Окей, а тебе когда-нибудь лицо за это били? Избегали в школе? Смеялись, показывая пальцем? Твои собственные родители когда-нибудь думали, что ты больной? Что тебя надо «исправить»? Засылали тебя подальше, отправив служить десантником по блату, чтобы ты там «научился быть мужиком рядом с мужиками»? Обвиняли тебя в смерти отца, потому что «он напился тогда из-за тебя»? — его голос дрожит.       Мне больно это слышать, но возразить я не могу и просто молча пытаюсь все это осознать. Тимур вздыхает, складывая ладони у лица.       — Ты не понимаешь. Не знаешь, каково это — все время бояться, что тебя запалят, что тебя будут избегать или найдут и побьют. И ты просто живешь сегодняшним днем, ловя крупицы чьего-то внимания, и иногда спишь с такими же холодными одиночками, как ты сам.       Я хочу обнять его, хочу прижать к себе и снять всю эту боль, показать ему, что я здесь, я рядом, но мое тело не может пошевелиться.       — Прости, Коль, я не хотел тебе мозги ебать. Я вообще не думал, что все так будет. Что мы с тобой еще раз… ну… столкнемся. Я просто, пользуясь моментом, получил немного радости от этих выходных. Я дерьмо, знаю, можешь мне прописать свой коронный в девяточку, если хочешь.       От его слов я издаю страдальческий вздох. Почему он считает, что после всего произошедшего я смогу его ударить? Тим накидывает олимпийку и тянется к своему рюкзаку:       — Я лучше поеду. Тебе не нужно это все, подумай. У тебя есть семья, бабуля, друзья хорошие. Ты просто поддался новизне ощущений, я понимаю. Я даже не обижаюсь… Классно же потрахались, — он пытается звучать равнодушно, но я улавливаю щемящие нотки грусти.       Все еще ошарашенно сидя в комнате на диване, я слышу, как Тимур сталкивается у калитки с моей мамой, которая возвращается из магазина:       — Тимур, добрый день! А ты куда? Пойдем чай пить, тут такие хорошие булочки привезли.       — Теть Оль, спасибо, но я это… Поеду я, дела в городе ждут… Спасибо вам большое! До свидания!       12:24       В отчаянии я роняю голову на колени. Не знаю, сколько времени я так сижу, пока кто-то робко не стучится в дверь.       — Света, уйди! Потом!       Но в дверь аккуратно просачивается мама и садится рядом со мной.       — Сынок, у Тимура что-то случилось? На нем прям будто лица не было. Я не стала спрашивать, но ты скажи мне, может, мы ему как-то поможем? — она нежно гладит меня по голове.       — Мама, Тимур, он… — мне сложно дальше говорить, и я просто утыкаюсь в ее мягкие объятия. — Он мне не друг.       — Да? А мне казалось, вы так хорошо ладите. Он порядочный парень.       Как же, порядочный, усмехаюсь я, вспоминая его невинно-похотливый взгляд, когда он облизывал меня в бане. Мне становится трудно дышать. Не могу поверить, что он просто пользовался мной, и все. Это что, моя плата за его помощь с ключами? Я издаю судорожный вздох, и мама тоже молчит, не выпуская меня из объятий. Почему Тим повел себя так, будто знал, что так будет? Почему вообще он один должен решать, чего хочу я? Наконец, собравшись с мыслями, выпрямляюсь и, высвободившись из маминых рук, кладу ладонь ей на плечо:       — Мам. Я должен тебе кое-что сказать.       Слова мне даются непросто. Никогда еще я подробно не обсуждал с ней свою личную жизнь. Да, знакомил с девушками, но в детали не посвящал. Мама внимательно и с пониманием смотрит на меня, ожидая, наверное, чего угодно, кроме этого:       — Тимур, он хороший, умный, веселый, заботливый. Он мне нравится, понимаешь? — видя, как она согласно кивает, я продолжаю: — Нравится в том смысле. Мам, я, кажется, влюбился в него. Влюбился в парня…       Я уже готов сам лечь в гроб, но мама на удивление спокойна. Какое-то время мы молча сидим, оба пытаясь осознать мои слова. В голове все перемешалось: меня только на этих выходных зацепило? Или намного раньше, просто я не замечал? Наконец мама нарушает тишину:       — Коля, ты мой сын, я тебя люблю любого. И пьяного, и злого, и безработного тоже, и даже если тебя исключат, я тебя буду любить, — ее губы дрожат, но она держит ровный голос. — И если ты захочешь делать то, что захочешь, — это твое право. Но, пожалуйста, будь осторожен. Я не хочу, чтобы ты потом из-за этого мучился.       Я смотрю на нее, и меня переполняет благодарность:       — Мама, я… спасибо, — я шмыгаю носом, но сдерживаюсь и дарю ей крепкое объятие. — Я тоже тебя люблю.       Уже стоя у двери, мама пытается меня подбодрить:       — Понятно, что наше бабье царство тут кого угодно может утомить, даже тебя. Иди догони его, пока электричка не прибыла.       Я срываюсь с места, буквально влетая в свои тапки и по пути натягивая худи, и несусь по дороге к станции на холме. Пешком туда всего десять минут, я добегу за четыре! «Давай, Коляныч, поднажми» — говорю я сам себе, как будто от этого зависит судьба всего мира. Но когда я, запыхавшись, забираюсь на гору, электричка уже уплывает в даль, унося с собой все следы моего соседа. Черт! Я достаю телефон и жму «Мон Амур», но там только гудки. Ничего не остается, как дождаться следующей через час, поэтому я рассеянно возвращаюсь в дом за своими вещами, попутно пытаясь дозвониться. Почему ты не хочешь со мной говорить? Уже в дверях я слышу странное пиликанье. Иду на источник звука и обнаруживаю его мобильник на постели среди подушек. Отлично. Теперь я хотя бы уверен, что он сегодня не сможет встретиться с этим своим хером с горы.