Солнце очей моих

Небольшое окошко под потолком источало тусклый свет. Затхлое помещение. Серые стены из голого камня. Казалось, этот тяжёлый каменный свод не берет даже побелка, которая кое-где уже осыпалась или потемнела. Арка под потолком напоминала свод пещеры. Жёсткая полка из тёмного дерева вместо кровати с небольшой подстилкой и пледом. Даже подушка — до ужаса колючий и неудобный мешок соломы. Тусклая лучина слегка потрескивала на маленьком дубовом столе. Рядом с ним стоял массивный табурет на толстых ножках. Казалось, что он был тут с самого основания и исчезнет только вместе с монастырем. И даже сейчас в комнате полумрак, хотя на дворе день. В воздухе можно разглядеть, как летает пыль. Возле койки лежит большая потрепанная годами книга. Богословие. И тишина тягучая, словно болотная трясина. Словно весь мир застыл в ожидании чего-то. Казалось, даже дыхание эхом отражается от стен. Ричард лежал на койке, рассматривая потолок. Итого 389 темных пятен. Он посчитал их в… А впрочем, он и сам не помнил, в который раз. За дубовой дверью раздались шаркающие шаги. Скоро придёт настоятель. Он, как всегда, не торопится. Хотя, если бы он не пришёл, Ричард бы не расстроился. Подумаешь, пропустить приём пищи, которая откровенно вызывала отвращение - из всей порции он мог с муками запихнуть в себя от силы половину. Скудная похлёбка или каши без определенного вкуса и запаха, травяной отвар, который непременно надо выпить по утрам (за этим следил настоятель), уже остывший хлеб и кувшин с водой. Это разнообразие уже за неделю надоело Ричарду до колик. Первое время он честно пытался впихнуть в себя каждый приём пищи, но вскоре бросил это дело. Хотя из хлеба Ричард научился лепить фигурки, которые мог прятать до следующей уборки под кроватью. Ничего, кроме чтения очередной книги и разговоров по душам с настоятелем, ему не полагалось, для этого ему даже комнату выделили в дали от прочих под самой крышей. Иногда Ричард ухитрялся побеседовать ещё и с кем-то из местных, но вскоре отказался и от этой идеи. Никаких тем, кроме религии и Единого, они обсуждать не хотели, а от упоминания чего-то из этого Ричарда начинали посещать приступы рвоты. Даже выйти из комнаты не получалась ни под каким предлогом. К работам Ричарда привлекать было запрещено. Поначалу разрешали переписываться со старыми знакомыми. Но это не продлилось долго. Кто-то решил не отвечать сразу, общение с другими зашло в тупик, а один индивид отличился и написал, что не зря его предок сжёг церковь на своей территории, после этого переписку запретили. Ричард поднялся с койки. Он посмотрел на окно, затем на стол, с трудом забрался на него и, немного подтянувшись на руках, посмотрел наружу. Безбрежное голубое небо с легкими перистыми облачками, часть которых была освещена солнцем. Всё как всегда. И что нового он хотел там увидеть? Что за глупые надежды? Его мысли прервал настоятель. Довольно полненький бета со скрипом открыл тяжёлую дубовую дверь и вошёл в комнату. Чисто выбритое лицо сочеталось с жиденькими тёмными полуседыми волосами. Лицо напоминало Ричарду помидор. Ему явно было тяжело подниматься на такую высоту по лестнице. — Ричард! — окрикнул он. — Это опасно, немедленно спустись. Появление настоятеля вывело Ричарда из равновесия. И без того ослабевшие мышцы не выдержали, пальцы разжались, и Ричард рухнул вниз. Он оступился на верхней части стола, что использовалась, как полочка для еды и книг, не удержал равновесие и полетел на пол вместе с остатками вчерашней еды. Несколько тарелок разбилось. Ричард почувствовал жгучую боль по всей спине, дыхание перехватило. Перед глазами всё слегка плыло. Слёз почему-то не было. — Ричард! — переполошился настоятель. — Тебе не больно? Он хотел что-то ответить, но не мог. Слова застревали в горле, и воздух не покидал легкие. Ричард сделал волевое усилие и вдохнул. Воздух вновь застрял в горле, но в этот раз он сумел выдохнуть. — Больно, — коротко произнес он. Ричард хотел подняться, но, видимо, локтями он смягчил себе падение, поэтому рук не чувствовал. — Очень, — добавил он, закрывая глаза. Настоятель испугался не на шутку. Он быстро поставил на стол миску с едой и развернулся к Ричарду. Он не знал, что делать. Дышит, значит жив. Но можно ли его поднять. Может, позвать лекаря. Бета быстро собрал с пола осколки и произнес: — Сегодня сделают уборку в твоей комнате. Ричард нервно улыбнулся одним уголком губ. Один из лучей солнца шаловливо пробежал по его глазам. Он фыркнул и обвёл взглядом комнату. Хотелось съязвить, что он собственно и сделал: — Клетке тогда уж. — Ричард, — начал монах, присаживаясь на корточки. — Ты ведь омега. Прояви смирение и покорность, такова воля небес. И не стоит излишне подвергать себя опасности. Ты многое пережил. Но сейчас ты здесь и, как омега, должен проявить кротость, ещё полгода и отец заберет тебя и выдаст замуж. Прояви себя как следует будущему супругу лорда, — он провел рукой по волосам Ричарда. — Тебе нужно забыть ту жизнь. Ты вернулся домой к нормальной жизни. Теперь всё хорошо. Твоя семья с тобой, и никогда тебя не оставит, сын мой. Ричарду хотелось взвыть от обиды. Кротость? Смирение? Нормальная жизнь? Дом? Семья? Да за столько лет он забыл, как выглядит его родня, а сюда они не стремились наведываться. От отца даже писем нет. И спрятан Ричард от глаз людских не в самом дальнем поместье отца, а в монастыре. И что он такого сделал, чтобы сидеть в четырех стенах и тихо сходить с ума общаясь с гулким эхо пустой комнаты, а по ночам дрожа от холода каменных стен? Ричард закашлялся. — Надо бы тебе икону принести, иначе совсем захвораешь, — произнес настоятель. — И третье одеяло. Ничего, вера все хвори поборет, и душевные тоже. — Он нежно улыбнулся. Ричард отвёл взгляд, он побоялся, что его стошнит. Сколько добра светилось в этом человеке, но разве мог он не понимать, что происходит? Никакая вера не помогала Ричарду, с каждой неделей ему становилось всё хуже. Несколько раз его посещала лихорадка. Вскоре частыми гостями стали озноб, сонливость и головные боли. Порой шум в ушах мешал нормально слышать редкие разговоры за пределами комнаты. Хотя слушать там было особо нечего. Ричард постепенно стал подозревать в этом отвары трав. Но что он мог сделать? — Можно мне хотя бы выходить на работы? Я многое умею… — Ричард с надеждой посмотрел в бледно-карие глаза настоятеля, однако тот тут же отвёл взгляд. — Твой отец против. Он велел тебя не перетруждать. Ты читай лучше. В чтении и молитве много плохого забывается. И о нём со временем забудешь. Как здорово, что ты вернулся к нам до того, как свершилось что-нибудь непоправимое. Твои волосы сильно отросли за последнее время. Надо бы остричь… Я сообщу брату Иоану. Настоятель поднялся, он не хотел оставлять Ричарда, но что сделать для него, и сам не знал. Разве что, помолиться за него. Единый милостив, он поможет страждущему сердцу обрести покой и направит на путь истинный. А ещё послать бы к Ричарду кого-то из послушников, что болтать не станет — вдруг всё же повредился при падении. Настоятель заметил на полу фигурку слона, слепленную из хлеба. Он нервно дёрнул плечом и прибрал вещицу. Уже у самой двери настоятель вновь взглянул на Ричарда, лицо того вдруг исказила странная улыбка, и он прошептал: — Забавно. Я никогда не любил солнце. Слишком жарко. И глаза слепит. Однако, сколько бы я сейчас отдал за день под его лучами на какой-нибудь поляне. Я бы просто лежал и смотрел на небо. Ричард замолчал, вспомнив, что он не один в комнате. Но надолго его это не остановило. Омега давно не стеснялся говорить сам с собой, порой переходя на другие языки. Изоляция не проходила для него бесследно. Многие послушники открыто называли его бесноватым. — Зато папа теперь точно был бы в восторге от моей аристократической бледности, — он засмеялся. Этот смех больно ударил по ушам беты. Такой неживой, ненастоящий и холодный. Ужасно непохожий на тот звонкий и радостный, что он когда-то услышал в поместье семьи Ричарда, когда тот ещё ребенком забрался на дерево и хохотал над прислугой, что в панике суетилась внизу. Настоятель вышёл, его глаза были слегка влажными от нахлынувших воспоминаний о том светлом мальчике. Ричард усмехнулся и вновь посмотрел на окно. Но он так и не увидел, как степной орел обогнул монастырь, и как испуганно несколько монахов смотрели на кольцо на его лапе с золотой кисточкой.