Прости врага своего

Столько мыслей роилось в голове, а зацепиться ни за какую не получалось. Яркие обрывки воспоминаний мелькали перед глазами, но зафиксироваться на хоть каком-нибудь получалось лишь на несколько мгновений. Маркус видел синие пятна, знакомые лица, некогда привычные места, кусочки старой жизни, от которой он теперь был бесконечно далёк. Он смотрел на всё это и мог понять, легче ему от этого или тяжелее. Поэтому Маркус просто смотрел и ждал. Синий — любимый цвет Карла Манфреда. Старый художник часто использовал их в своих работах в качестве основного — как фон, как акцент, вместо всей работы. В его картинах встречались десятки оттенков синего, и Карл никогда не уставал от этого цвета. Маркус мог вспомнить любую его картину, и там обязательно найдётся хотя бы точка синего цвета. Из-за столь сильной любви краску приходилось заказывать чуть ли не каждую неделю, и часто с утра пораньше Маркус спешил в магазин забрать заказ, потому что он должен был отрабатывать своё место в доме Манфреда. Критики тоже замечали особенную любовь лидера неосимволизма к синему цвету. Они всегда говорили, что синий в его работах значит “вечность”, что художник хотел оставить что-то запоминающееся после себя. А Карл просто любил рисовать… Маркус до сих пор помнил стены мастерской, завешанные синими пятнами разных оттенков, в окружении которых скончался Карл. Слово “страх” тогда ещё не приобрело своего смысла, но именно его видел новоиспечённый девиант в глазах умирающего человека. Страх, боль и сожаление. Эту картину он не забудет никогда. Синий — цвет диода. Такой обязательно должен быть у каждого андроида. Синий — хорошо. Андроид спокоен и в безопасности, никаких проблем от него не будет. Жёлтый — опасно, но ничего критичного. Просто что-то беспокоит. Просто обрабатывается какая-то информация. Красный — плохо. Красного нужно избегать. Он говорит о том, что андроид в опасности. Маркус более чем уверен, что за несколько минут до выстрела в мастерской Карла и полчаса после пробуждения на свалке андроидов диод не переставая горел красным. До тех самых пор, пока Маркус не удалил диод и не выбросил его. С той самой минуты синий диод перестал быть символом безопасности. Потому что пузырь, в котором он жил с самого первого своего дня, всё-таки лопнул. Синий — цвет неба. В первый раз Маркус по-настоящему обратил на него внимание, когда пытался добраться до “Иерихона”. Он поднял голову, как делал сотни раз до этого, но будто в первый раз увидел это прекрасное голубое небо, простирающееся над всем Детройтом. Лёгкие облака неслись куда-то далеко, изредка закрывая солнце, а Маркус всё стоял и не мог оторваться. Вот она — настоящая свобода. Маркус по-настоящему свободен. Нет больше ограничений, оков, не дающих ему спокойно двигаться. А под этим же самым небом на кладбище Детройта в цветах утопала могила Карла Манфреда. Художника, которого Маркус убил собственным бездействием. Синий — цвет тириума. Почему-то эта мысль приходит Маркусу в голову в последний момент, хотя синяя кровь уже давно окрасила снег вокруг него. Она вытекала из множества ран на груди, из сломанного тириумного насоса, из носа, стекала по губам и подбородку на землю. Боли не было — не такой, про которую пишут люди в книгах. Маркус просто безразлично смотрел, как синяя кровь подтапливает снег, наблюдал за паром, который поднимался от жидкости. Всё это больше не имеет значения. Важно лишь то, что всё, что он делал, было напрасно. Он проиграл, и вместе с ним проиграл его народ. Из-за ошибки одного погибнут все — это лишь вопрос времени. И Маркус уже не мог ничего сделать, чтобы это исправить. Синий цвет больше не успокаивал и не напоминал о картинах Карла Манфреда. Не было синего неба. Вытекающая из ран синяя кровь больше не пугала. Потому что Маркус уже больше ничего не видел.