POV: Ракель
Открыв глаза, первое что я увидела, это был белый потолок. В голове пустота, никаких мыслей. Совершенная пустынность. Безучастно моргаю, всматриваясь в пустой, с небольшими сколами краски потолок. По комнате проходится звук пикающих аппаратов, тонко звенящих в ушах, на которые я не обращаю внимание. Единственное что тревожит меня, это хочу ли я спать или нет. Кажется я выспалась, а кажется что готова снова закрыть глаза и отдаться царству Морфея. Закрываю глаза, тело расслабляется, полностью отдаваясь сну. Делаю неглубокий, сонный вдох перед отключением и....и не могу нормально дышать. Дышу, но с огромным трудом. Мешает, что-то явно мешает. От этого я раздражаюсь, пугаюсь и обеспокоенно открываю глаза. Тянусь рукой к лицу и чувствую на себе пластиковый материал, покрывающий область рта и носа. Что это? Почему это на мне? Под усилением адреналина, моментально выбросившегося в кровь, сознание начинает проявляться. Но всё потом, сейчас дышать слишком тяжело. Либо сейчас, либо я умру прямо тут. Крепко хватаюсь за него, затаиваю дыхание, пересиливаю себя и со страхом снимаю, не зная что из этого выйдет. Сняв, не отцепляя пальцев рук от материала, я затаённо кладу его на грудную клетку, пытаясь разобрать ощущения. Не становится ли мне хуже? Не умираю ли я? Секунда, Пять, Пятнадцать. Нет, я жива. Легче дышится, никаких болей, свет такой же яркий, как и полминуты назад, не блекнет. Кидаю осторожный взгляд на правую руку и вижу воткнутую в вену тонкую иглу, смотрю ниже и на пальцах замечаю сжимающие приспособления, ведущие чёрной, резиновой нитью к среднему по объёму аппарату, показывающее кажется моё состояние: сердцебиение, пульс, общее состояние. И все показатели в норме. Да и сама я чувствую себя прекрасно. Скорее, даже живее всех живых, правда. И если я чувствую себя прекрасно, то что я тут делаю? Зачем мне всё это? Скидываю другой рукой одеяло, в надежде увидеть себя целой. Всё в порядке. Руки, ноги, всё целое. Никаких шрамов, порезов, переломов. Ничего. Я не ощущаю тревогу, потому что наглядно вижу что всё в порядке. Но и всё же некое волнение, от чего я тут - присутствует. Хочу осмотреть себя в зеркале, хочу выйти в больничный холл и расспросить персонал. Осматриваюсь и не вижу кнопки вызова персонала. Чёрт. Лежать и ждать пока кто-то придёт, у меня нет ни терпения, ни желания. Была не была. Отсоединяю с осторожностью иглу, скидывая ту на пол. Но это всего лишь раствор, восстанавливающий водный и электролитный состав крови. Далее, снимаю зажимы с пальцев, замечая как показатели датчиков начинают резко скакать. Скидываю до конца одеяло и встаю с кушетки, разминая затёкшие мышцы. Вижу зеркало и направляюсь к нему, чтобы разглядеть себя как можно лучше. Подхожу и....и ничего не вижу. Намёк, что произошло что-то ужасное сразу исчезает. Нет шрамов, порезов и даже безобидных синяков. Приподнимаю рубашку, оголяя тело и тоже ничего нет. Всё целое и даже скажу больше: всё будто стало даже лучше, чем было. Кожа стала мягче, изъяны в виде заживших шрамов пропали, а цвет её стал равномерным. Я обеспокоенно провожу по тем же самым местам по несколько раз, думая что мне всё это кажется, но с каждой минутой убеждаюсь что это не так. Всё наяву и прямо передо моими: сияющими от солнца глазами, розовато-здоровыми щёчками и пухлыми губами. Я вправду кажусь себе лучше во всём, что волнующе радует. - И как всё это будет происходить? - неожиданный голос мамы заставляет меня повернуться в сторону двери. Она входит в палату, держа в руках стаканчик с кофе, который она прижимает к шерстяному свитеру, на голове полный кавардак, который она себе никогда не позволяла и очень бледная кожа. Это первое, что я замечаю в ней. Она неспешно заходит, а за ней следом проходит доктор. Она не замечает меня, посматривая в пол, полностью погружённая в свои мысли. Мы встречаемся взглядом с усатым доктором, который широко округляет глаза, при этом дёргая заострённым усом. - Что? - вырывается с его губ, которых плохо видно за усами. И что это значит? Мама поднимает на него опустошённый взгляд, а он кратко дёргает подбородком в мою сторону. Она оборачивается и её взгляд наполняется огромным букетом эмоций. С её рук выпадает стаканчик с кофе, хлёстко падая и растекаясь по полу, а её тело прямиком тянет назад, в крепкие руки доктора. - Мама?! - спохватившись, я бегу к ней. Я обхватываю её плечи, осматривая её закрытые глаза. Кожа бледная, губы едва розовые, небольшие круги под глазами, а рядом расположились заметные возрастные морщинки. - Мама! - трясу я её, пугаясь за её внезапное, обморочное состояние. - Отпусти её. - командует доктор, делая небольшие шаги в сторону кушетки. - Её нужно уложить на кушетку. - я еле отпускаю её, следя за тем как доктор лихо перекладывает её ослабшее тело туда, где только недавно лежала я. - Что с ней? - я стою и наблюдаю за тем, как доктор достаёт из кармана какой-то удлинённый предмет, похожий на карандаш, снимает с него колпачок и подносит к её носу. - А сама то как думаешь? - грубоватый тон доктора начинает мне не нравится, но мама беспокоит меня куда больше. Она начинает вдыхать запах этого самого предмета, а её глаза неторопливо открываются. Я подхожу ближе, обеспокоенно посматривая на неё. Она слабо моргает, уводя нос в сторону от сильного запаха нашатыря. Она подозрительно смотрит на меня, прищуривая глаза. - Ракель? - шепчет она, приподнимаясь с кровати. Её ещё чуть шатает, но она пересиливает себя, встаёт с кровати и подходит ко мне. Её глаза наполняются жидкостью, от чего я хочу обнять её, успокоить, что делаю к ней шаг, но неожиданно вместе ожидаемого тепла, следует пощёчина. Такая горячая, пропитанная ненавистью пощёчина. - За что? - прикладываю я руку к горящему месту, делая шаг назад, подальше от разъярённой мамы, которая готова вот-вот накинуться на меня. Жалость к себе и предательство мамы дают о себе знать в форме жидкости, выступающей с глаз. Действия, слова любящего человека - самые обидчивые. Их невозможно стерпеть. Они отдают в самое сердце. - За что?! - язвительно переспрашивает она, а нерв под глазом заметно дёргается. Её голос наполнен обидой, злостью, сумасшествием. Сейчас начнётся то, чего я всю жизнь избегаю. - Мама, успокойся. - дрожаще произношу я, косо поглядывая на наблюдающего за нами доктора. Господи, да останови ты её! Останови всё! Не хочу этого переживать. - Успокоиться? - снова нервно переспрашивает она меня, будто я говорю какой-то немыслимый бред. - Да ты хоть знаешь что я пережила?! - срывается она на крик, делая шаг ко мне. Я от неё, боясь новой пощёчины или чего хуже. - Ты могла оставить меня одну! - замахивается она, толкая меня от обиды в грудь. Я пошатываюсь, продолжая ощущать касание её рук, которые она уже убрала. - Не неси бред. Какой одну? - защищаюсь я как могу, поджимая под себя губы. - Прекрати уже всё утрировать. - её брови ползут вверх от моего хамства, которое для меня не считается хамством совсем! Мне обидно и всё. - Я же тут! Не видишь? - нервно показываю я на себя руками. - Я жива, здорова. На мне даже царапинки нет. - Бред? - она нервно дёргает уголком рта, а её руки и вовсе опускаются. - Да, бред! - настаиваю я на своём, хотя частица меня кричит заткнуться, ведь я не знаю о чём она. - Бред, потому что я не вижу причин давать мне пощёчин и срываться на меня за просто так! - Да ты хоть знаешь что я почти тебя похоронила?! - эти слова оснащаются во мне страхом, будоражащим каждую нервную клетку. - Что это значит? - в страхе спрашиваю я, даже не представляя что могло произойти со мной. Что могла пережить мама. - То, - её голос становится тише, а губы так и дрожат, до последнего сдерживая себя. - что как по-твоему мне теперь тебе доверять? - не выдержав, закрывает она лицо ладонями, начиная громко рыдать в них. Меня пронзает такое страшное чувство, которое страшнее и больнее всех чувств на свете. Только мама способна на такое подвести. Больно слышать её слёзы. Её боль ощущается сильнее твоей, которую ты едва выдерживаешь и так жадно хочешь, чтобы та прекратилась. - Мама... - подхожу я к ней, ощущая её боль на себе. Мне обидно и стыдно за то, как я веду себя, не зная правды. В такие моменты ты забываешь свои обиды, полностью переключаясь только на её. - Мам, ну я же жива. - касаюсь я её ладоней, пытаясь убрать с уставшего лица. Она не даёт, сильнее сдерживая их на себе, что даёт моим слезам новую волю. - Я тут. - убираю я свои руки. - С тобой. - успокаиваю я её, наклоняясь к её хрупкому телу. - Рядом. - заключаю в любящие объятия, отдавая всю любовь, которая у меня есть. - Я говорю. Слышишь меня? - она до сих пор всхлипывает, не подавая сигналов. - Я дышу. Чувствуешь? - крепче обнимаю я её, бережно поглаживая по спине. Мама, ну не плачь. - Я никогда тебя не оставлю. Правда. Мы стоим так на протяжении некоторого времени. Может минут пять, может чуть больше. Это не особо важно. Я чувствую как мамины дёргающиеся плечи успокаиваются, а с этим успокаиваюсь я. - Извините что прерываю ваш, - вмешивается доктор, о котором мы подзабыли. - ваш, - он долго пытается подобрать подходящее слово, описывающее нашу ситуацию. - вашу дискуссию, - да, так долго думать, чтобы выдать совершенно очевидное. - но Миссис Джонс, - обращается он к маме, от чего ей приходится отстраниться от меня. - мне нужно осмотреть вашу дочь. - Это надолго? - мы с мамой смотрим друг на друга, что в её глазах я вижу страх, будто она боится потерять меня снова. Он отвечает что это на некоторое время, составляющее не более получаса. - Мам, всё хорошо. - успокаивающе кладу я руки на её плечи. - Я быстро схожу и вернусь. Хорошо? - Боже, что могло её так напугать? На мне же правда нет ни одной царапины. А вдруг я сошла с ума и натворила что-то ужасное? - Мы дадим вам успокоительное. И пока я буду осматривать вашу дочь, вы сможете отдохнуть. - заверяет её доктор, на что та нелепо соглашается. Видно, ей это не нравится. Я потираю её плечи и вскоре убираю, вслед направляясь за доктором. Я напоследок кидаю на неё недолгий взгляд и выхожу из приоткрытой для меня доктором двери. Мы выходим в тихий холл, в котором нет и души. Всё тихо, все раскиданы по палатам. Доктор указывает мне рукой вперёд, на что я иду, осматривая неприятное помещение. Мы выходим из отделения, вслед направляясь куда-то правее. Доктор отдаёт одному из встречных мужчин поручение принести маме лекарство, тот кивает и мы двигаемся дальше. Проходим уже через более светлое, наполненное людьми помещение и останавливаемся около процедурного кабинета. Доктор вставляет ключ, поворачивает и отворяет дверь. Мы вместе проходим в светлый кабинет. Он указывает мне присесть на кушетку, и я повинуюсь. Вокруг много медицинских приспособлений: иглы разных размеров; перевязочные материалы; тюбики с лекарственными средствами; различные инструменты, нагоняющие неприятные ощущения; жгуты; синие перчатки; белые раковины, рядом с которыми расположены дезинфицирующие средства; пустые, а рядом стоящие наполненные колбы с кровью. И от всего этого меня воротит, что я стараюсь конкретно сфокусироваться на докторе. Меня вообще воротит от больниц, что уже говорить об их оснащении. Не самое лучше место для времяпровождения. - Для начала я возьму образец твоей крови. - подходит он ко мне с иглой и небольшим жгутом. Я согласно пожимаю плечами, потому что для меня главное скорее отсюда выбраться. Он просит вытянуть руку вперёд и я вытягиваю. Он обматывает предплечье жгутом и крепко перетягивает. - Если станет плохо, только скажи. - да, поняла, только давай уже быстрее закончим с этим. Он мажет место укола проспиртованной ваткой, вставляет пустую колбу в конец иглы, после чего прищуривается и протыкает кожу иглой. Я не почувствовала укола, уже хорошо. Свежая кровь быстро течёт по тонкой игле, начиная наполнять пространство колбы. Заполнив достаточное количество, он выводит иглу и прислоняет свежую ватку к ране. Отходит с материалами к специальному оборудованию, вставляет колбу в одну из пространств и нажимает кнопку старта. Аппаратура начинает работать, а доктор поворачивается ко мне. Мой взгляд спрашивает, можно ли мне уже пойти, но у доктора явно есть ещё на меня планы. - Как ты себя чувствуешь? - берёт он стул, ставит его рядом и усаживается напротив меня. - Ну, если не брать в счёт разговор с мамой, то вполне неплохо. - Да, это было грубо. - я слышу его смешок, но из-за густых усов совсем не видно маленьких губ. Интересно, они ему не мешают? Ведь явно когда он кушает, то еда постоянно пачкает усы и ему приходится их мыть. Замучаешься же делать это столько раз. - Но потом ты всё же смогла выкрутиться. - кажется, я смогла разглядеть оттенок улыбки. - Это было грубо, потому что я ничерта не понимаю что происходит. Из-за чего я тут оказалась? Как оказалась? И почему моя мама говорит, что чуть не похоронила меня? - мой голос повысился, что заметив такой исход, я нервно сглатываю, уводя глаза в сторону. Доктор как на зло молчит, что я не выдерживаю и продолжаю этот диалог. - Может хоть вы мне расскажите? - Ты действительно не помнишь ничего? - нахмуривает он брови, поднося указательный палец к усам. Простите, к губам. - Если бы помнила, то не задавала бы таких вопросов. - Приподними рубашку. - он смещает стул ближе ко мне, удобно усаживаясь. Мне становится не по себе, и всё же я приподнимаю рубашку, оголяя тело до груди. Стараюсь не надумывать себе что-то лишнее. Он же доктор. Его тёплые руки касаются живота и я непроизвольно вздрагиваю. Он начинает прощупывать каждый участок живота, то слабо, то чуть сильнее надавливая и углубляя пальцы в складки. - Вот здесь, чувствуешь? - утыкает он пальцы около рёбер, но кроме неприятного чувства надавливания, я не чувствую ничего. Он следует дальше, останавливаясь на моём теле около двадцати раз, продолжая задавать идентичный вопрос. Но мы не приходим ни к одному согласию, от чего он понимающе кивает и отодвигается от меня. - И как это помогло мне понять? Простите, открою вам секрет, но у вас не волшебные руки, которые помогают вернуть память. - доктор не реагирует на колкости, а становится лишь серьёзнее. - Только этой ночью, вот во всех этих местах - указывает пальцем на моё изученное тело. - у тебя были многочисленные ушибы. От них произошли внутренние разрывы органов. - я съеживаюсь, излучая на лице нелепую гримасу. Простите? Разрывы? Органов? - Также, по всему телу были глубокие порезы, что приходилось накладывать швы каждые три часа. В нескольких местах переломы, что приходилось на живую вправлять кости. Где-то ломая, а где-то вставляя обратно. - дышать становится сложно, как я только представляю подобное зрелище. - Знаешь о чём это всё говорит? - да я сейчас даже слово сказать не могу, о чём вы? - Всё это говорит о том, что у тебя был один процент из ста на жизнь. - Но я же как-то продержалась? Значит всё же было больше процентов? - это я себя так сейчас успокаиваю? Тебе же уже столько всего наговорили. - Ты продержалась благодаря медицине, которая была тебе вовремя оказана. - спокойно говорит он. Да, его такое не пугает. Хорошая выдержка. - Но подождите, - до меня наконец доходит абсурдность его слов, или я ничего, чёрт возьми, в этой жизни не понимаю. - как? - я бросаю взгляд на настенные часы, вглядываясь в время. Двенадцать часов дня. - Как я тогда после такого сижу тут? Вы же сами видите что ничего нет. - осматриваю я своё тело, будто не верю происходящему. Может я уже умерла? - Как такое возможно? - Видимо, кому-то ты там приглянулась. - посматривает он наверх, от чего я повторяю его движение, но для меня это уже кажется лишним. Он бредит? - Другого объяснения я не нахожу. - кроме того, что у вас едет крыша, я тоже другого объяснения вашим словам не нахожу. - Вы надо мной верно шутите? Не было же ничего, да? Это ваш медицинский юмор? - я готова задавать кучу вопросов, но был ли толк? - Я просто правда не понимаю. - я уже нервно улыбаюсь, надеясь что тот сейчас улыбнётся, скажет что пошутил. Но нет, он так и остаётся серьёзным. - Думаю, состояние твоей матери должно доказать правдивость моих слов. - он встаёт со стула, направляясь к аппарату, который завершил своё действие. Нет, он явно бредит. Задам ему последний вопрос, а после всё расспрошу у мамы. - И что со мной всё же произошло? От чего, как вы говорите, были все эти ранения? - Тебя сбила машина вчерашним вечером. - он что-то записывает на бумажке, сверяясь с данными на циферблате аппарата. - Но как я тут очутилась? Кто спас меня? - Слушай, - поворачивается он ко мне с видом, как же я его уже достала. - эти вопросы тебе следует задавать матери, когда она отойдёт от лекарства, которое я попросил медбратьям вколоть ей. Я ответил на главное. И вообще, сейчас мы тут для того, чтобы я только осмотрел тебя. - Вы осмотрели? - Да, осмотрел. - Тогда каково заключение? Я здорова? Могу ехать домой? - встаю я с кушетки, не смея задерживать мужчину. Он осматривает меня, потом смотрит в заполненный лист и снова устремляет на меня взгляд. - Я бы конечно оставил тебя ещё на несколько дней, для присмотра. Но сильнейших оснований удерживать тебя тут, у меня просто нет. - Отлично. - киваю я ему и направляюсь к двери. Но только я хватаюсь за ручку, как мужчина останавливает меня голосом: - Не советую считать меня за сумасшедшего. - ага, да. - Всё что я сказал - истинная правда. Я удивлён не меньше твоего. - он замолчал на некоторое время, что я подумала что это уже вся его речь и наклонила ручку, чтобы выйти. - Но я правда считаю это наградой высших сил. И стараюсь не лезть в их дары, от греха подальше. И тебе советую быть осторожной. Такое не ссылается за просто так. Не оборачиваясь, я выхожу и закрываю за собой дверь. Отличный разговор, из которого я ничего не узнала. Ну, может только то, что меня сбила машина. Но видимо, я отделалась лишь длительным обмороком, за который мама меня и ругала. Ещё бы! Я бы тоже перепугалась за близкого человека, которого сбила машина. Её реакция обоснована, надо это учесть. Далее, всё идёт по накатанной. После того, как действие маминого успокоительного стало сходить на нет, они с доктором начали оформлять бумаги к выписке. Мама долго настаивала чтобы я полежала ещё, но она знает моё отношение к больницам. Плюс ко всему, доктор доказал всю непоколебимость моего организма. Мама с трудом согласилась. Но главное же что согласилась! Доставать вопросами а «что», а «как», в больнице я не стала. Да итак всё было предельно ясно. И она осторожно себя вела. Видимо, ещё нисшедшей шок.***
Мы доехали до дома быстро. Что ж говорить, городок то маленький, всё близко. Мама не давала мне взять в руки хоть одну сумку, даже самую лёгкую. Даже не зайдя в дом, я уже ощутила комфорт. Комфорт что я смогу принять родную ванную, переоденусь в домашние вещи и лягу в свою любимую, мягкую кровать. Зайдя в дом, я сразу же поднялась на свой этаж, вдыхая запах дома. Меня не было здесь получается меньше суток, но я успела ощутить неимоверную скуку по дому. Будто меня не было месяц. Зайдя в комнату, я сняла уличные вещи, кинула их в ближайший угол и легла на кровать. У меня кровать ассоциируется со многими вещами: сериалы, еда, сон. Но основа всегда заложена в уюте. Я потягиваюсь на кровати, вдыхаю её свежий аромат, чувствую родной запах парфюма. Но также среди моего, витает незнакомый запах. Сладкий, приятный запах, но явно такого я не встречала. Принюхиваюсь вновь и вновь, понимая что он мне не мерещится. Он отдалённо напоминает мужской парфюм. Но какой мужской, если после последней наши встречи тут с Томом, я меняла бельё? И больше я ни с кем тут не была. Даже если я забыла вчерашний вечер, не значит что из памяти могли исчезнуть парни, с которыми я могла тут спать. Подумав, что это мог быть принесённый запах из больницы, решаюсь пойти в душ и ополоснуть тело. Снимаю оставшееся бельё, включаю душ и захожу в ванную, вставая под тёплые струйки. Они массажными движениями ласкают каждую клеточку тела, смывая с него излишние запахи: аварии, больницы, чужого парфюма. Беру привычный, клубничный гель для душа, выдавливаю на ладонь и начинаю интенсивно втирать, стараясь тщательнее отмыться от нанесённой грязи. Я касаюсь мягкого плеча, упругой груди, небольшого живота и плавно перебираюсь скользящими движениями ниже, погружая кожу в пенящее волокно. Вода смывает излишки, а я снова наношу на те же места пену, снова покрывая очищенный участок. Спускаюсь в самый низ, пробегаясь скользящими пальцами по складочкам. Внутри так тепло, скользко, что я буквально трепещу и моментально возбуждаюсь, начиная погружаться в лёгкую эйфорию, создавая вокруг шум собственного учащённого дыхания и приятной слабости в конечностях. Томно вздыхаю и погружаю лицо под струйки воды, охлаждая пылающие щёки и смачивая пересохший от переутомления пухлый ротик. Ублажая себя, я начинаю ощущать на затылке обжигающее дыхание и в страхе поворачиваюсь назад, но совершенно никого не наблюдаю. Думая что это сильного перевозбуждения, я поворачиваюсь обратно и продолжаю действие, придаваясь сладостному греху. Резкий, продолжительный рывок и я громко простанываю, прикусывая от отчаянья губу и облокачиваюсь об стенку спиной, стараясь удержаться на ослабших, проходящих сквозь них электрический заряд, ногах. Снизу мучительно тянет, по пальцам стекает тёплая, вязкая струя, а кожа покрывается тысячами воображаемых, но таких реалистичных поцелуев. Восстановив дыхание, я открываю слипшиеся глаза и осматриваю запотевшее помещение. Обычно, после такого я должна чувствовать счастье, радость и покой, но я ощущаю вовсе не это. На всём теле продолжают ощущаться чужие поцелуи, что их не смыть водой, не оттереть мочалкой. Горячее дыхание не сходит с шеи, так обжигая, что хочется приложить гору льда, утоляя нудящий пожар. В душе поселяется неприятный осадок. Будто чего-то мне не хватает, но я не понимаю чего именно. Оторвали огромную частичку меня и без спроса забрали, оставляя меня с горой тошности, тянущей в пропасть.