Концентрация

Концентрация всегда была проблемой для Индро. В голове всплывали воспоминания о долгих вечерах в Скалице, в которых он изо всех сил пытался внимать урокам отца по кузнечному делу — как долго нагревать металл, как определить, когда он уже готов к работе, и когда наступает время погружать битое лезвие в прохладную воду. Из-за шипения пара он оказывался выдернутым из невольных мечтаний, находя отца качающим головой из-за его рассеянности раздраженно и, может, немного с любовью. Когда он, стремясь выучить буквы, наконец разыскал в Ужице писаря, для Индржиха было крайне сложно сосредоточиться на поставленной задаче. Как он ни старался, буквы не переставали плясать на страницах и парень еле удерживал собственный разум от блужданий. Но хуже всего было, когда странствующий по пути через деревню монах из Сазавы читал несколько длинных проповедей, и Индро по-настоящему заснул, подперев подбородок ладонью и широко раскрыв рот, прямо на виду у всех. Бланка и его друзья любили напоминать ему об этом инциденте в течение многих лет. Однако ни одно из всех этих переживаний не было столь же тягостным, как испытание вновь видеть пана Яна Птачека. Месяц за месяцем проходили с их последней встречи, довольно своеобразной — достаточно много времени, чтобы дни стали короче, а лес сбросил свежую зеленую листву, облачась в более темное и пестрое одеяние, — но все еще очень живой в памяти Индро. Не помогало и то, что раз за разом он прокручивал в голове каждую крошечную деталь произошедшего. Все, начиная от мягкости волос Яна между пальцев, заканчивая звуками всплесков от их недозволенных действий. Даже легкий цветочный запах можно было вспомнить с такой легкостью, как если бы это произошло всего пару дней назад. Поэтому было неудивительно, что он с трудом мог сосредоточиться на тщательном планировании пана Радцига или на обоснованных предостережениях пана Дивиша. Это было честью для Индро — быть допущенным к участию в заседаниях военного совета, он знал это, и все же всякий раз, когда его взгляд отклонялся чуть вправо от пана Гануша, туда, где сидел пан Птачек, чье лицо являло собой маску тщательной концентрации, думать о чем-либо другом становилось невозможно в принципе. Все усугублялось тем фактом, что каждый без исключения день пан скрывался в своей шикарной частной палатке практически сразу после объявления отбоя. Он не соизволил обменяться с Индро более чем формальным приветствием и при этом, похоже, не пьянствовал как обычно — или же, если и пил, то пил в одиночестве. Одного этого хватало, чтобы кровь простолюдина вскипала, — быть попираемым в подобной манере после всего, что произошло между ними двумя. Неужели настолько мимолетным было для Яна Птачека пригласить другого мужчину разделить с ним ванную и отсосать тому? Неужели это имело столь малое значение, что они по-прежнему оставались всего-то знакомыми? Индро жаждал ответов на эти вопросы, жаждал почти так же отчаянно, если не больше, как жаждал его касаний, но не хотел, чтобы пан знал, как сильно простолюдин терял голову из-за него. Так прошло несколько дней, прежде чем Индро полностью потерял терпение. Когда пан Птачек поднялся и объявил, что ему необходимо проветрить голову после долгого дня выработки стратегии, он воспользовался возможностью покинуть шатер для собраний, а затем направился к палатке пана, где решил его дождаться. Индро знал, что ведет себя глупо, даже безрассудно, проворачивая это. Имя, которое ему удалось себе сделать вопреки всему, было, по меньшей мере, хрупким; один неверный шаг, и он мог легко выпасть из благосклонности пана Радцига и оказаться на улице, встретив судьбу многих беженцев из Скалицы. И все же он не мог заставить себя вот так просто бросить эту затею. — Индро. Вот так сюрприз. От безошибочно узнаваемого высокородного говора пана Яна Птачека у него сразу же свело живот. Это была отвратительная идея, осознал Индро, но отступление не было вариантом. Пока, во всяком случае, ведь безэмоциональная интонация пана начинала конкретно действовать ему на нервы. — Я хотел поинтересоваться, могу ли переговорить с вами? — спросил он. — Наедине. — Конечно. Пан Птачек, казалось, не испытывал никаких колебаний, отрывисто кивая охраннику, стоявшему рядом с палаткой. Мужчина в доспехах раздвинул складки ткани у входа, пропуская обоих мужчин внутрь — Индро последовал по стопам паныча, как и подобало. Оказавшись внутри, Ян снял тяжелый плащ, накинутый на плечи, и небрежно отбросил его на стол в центре шатра. Прислонившись к мебели, на которой стояла чаша с фруктами и несколько свечей, он склонил голову набок и уставился на простолюдина. — У меня всегда есть время для тебя, Индро. Разумный ответ резко застрял в горле. Индржих внимательно изучал выражение лица собеседника, силясь понять, что конкретно тот имел в виду. Возможно, в последнее время Индро был несколько рассеянным, однако ему доставляло удовольствие думать, что он значительно преуспел в чтении того скрытого смысла, который дворяне так любили прятать за стеной непринужденных слов. К его великому неудовольствию, благородное лицо с высокими скулами и невероятно длинными ресницами было абсолютно бесстрастным и не выдавало ни малейшей мысли о том, что за мысли у пана на самом деле. — Так и поверил. Индро наконец заговорил. Однако прозвучало это не столько как ответная реплика, сколько как тихое обвинение. Брови пана Птачека незамедлительно взмыли вверх. Удивление и отстраненное веселье исказили его черты. — Что ты имеешь в виду? — Только то, что мы почти не говорили с тех пор, как вы прибыли в лагерь. Вы проводите свои вечера здесь, и мы едва ли обменялись словом… Индржих сделал несколько шагов в сторону Яна, не особенно задумываясь о том, что собирается делать дальше. Даже когда он остановился в нескольких шагах от пана, от него не ускользнуло, как пан Птачек резко схватился за стол. Однако тон паныча был откровенно насмешливым, когда он вновь заговорил. — Не был уведомлен, что аудиенция у кузнечьего сына входит в список моих обязанностей. — Я не это имел в виду! Его гнев отчетливо звучал, когда он сделал еще шаг к аристократу. Мужчина напротив лишь крепче вцепился в стол, отчего костяшки его пальцев побелели. — Прошу, воздержись от повышенных тонов. Страж нас услышит. Индро никак не мог уловить реакцию пана, ни физическую, ни словесную. Теперь он видел, что Ян был явно встревожен и не мог выдержать его взгляда. Наконец в голове что-то щелкнуло, и Индро пришлось сделать шаг назад от осознания. — Ты боишься меня? — Прошу прощения? — Ты боишься меня, — неверяще повторил Индро. — Боишься, что я втяну тебя в неприятности. — Не смеши меня, — выплюнул Ян в ответ, стараясь сохранить голос тихим, несмотря на еле скрываемую ярость, — я могу повесить, разрисовать и четвертовать тебя по щелчку пальцев. — А что же тогда? Слова Индро прозвучали с вызовом, и он подчеркнул их, делая последние несколько шагов, становясь прямо перед паном, глядя на него сверху вниз чересчур дерзко. Ян едва вздрогнул, хоть и не предпринял попытки отстраниться. — Ты забываешься, — холодно сказал он. — У тебя нет права разговаривать со мной в таком тоне. — Считаешь меня дикарем, не так ли? Окончательно перейдя к сути того, что его беспокоило, Индро склонился, впиваясь взглядом в лицо пана. Уже было не важно, что он говорил или делал в этот момент; пресловутая черта была пересечена слишком давно, и он-таки заставил Яна взглянуть на него. — Т-ты будешь обращаться ко мне «мой господин» или вообще не будешь, — его голос еле дрогнул, хоть тон и оставался приказным и надменным. Он столь отчаянно пытался удержать свое притворство, что Индро завладела ярость. Его голос дрожал от бешенства, когда он заговорил, отмечая, что, возможно, впервые кто-либо бросался подобными словами Яну Птачеку в такой непосредственной близости, горячо выдыхая тому в лицо. — Считаешь меня скотиной, мой господин, грубым кузнечим сыном, с которым можно поиграться, а потом вышвырнуть за ненадобностью? — Это не то, что я… Индро ощутил, как внутри него накалилась злоба, внезапно чувствуя себя не в силах сдерживаться. Он не хотел выслушивать пановские оправдания, призванные лишь сбить его с толку, увильнуть и снять с себя ответственность. В действительности, он не собирался выслушивать Яна Птачека вообще. — Я покажу тебе, какое я животное. Слова переросли в рык по мере фразы, но Индро было плевать. Все слилось в размытое пятно гнева и белой горячей потребности, не похожую на все, что он испытывал ранее. Его губы столкнулись с губами мужчины с такой силой, что не могло выйти что-то, помимо грубого и агрессивного. Они не целовались все эти месяцы, и тем не менее Индро обнаруживал себя размышляющим об этом — даже представляющим это. Он так долго гадал, каково это — целовать Яна, и было странно чувствовать, как эти долгожданные губы уступают его собственным настойчивым движениям. Руки Индро опустились на бока дворянина, но не остановились на них, а с нетерпением стали стягивать одежду, в то время как Ян прижимался к нему с таким рвением, что безразличие, которое тот симулировал всего пару мгновений назад, с легкостью было забыто. Дорогие ткани отбрасывались в лихорадочной спешке. Когда Индро наконец ухватил взглядом лицо Яна, то увидел, как оно раскраснелось от смущения. И без того огромные зрачки стали темными и круглыми, как бездонные колодцы. В памяти всплыл образ Яна, стоящего на коленях перед ним, изучающего его, облизывающего губы. — Боже… — Тише, — хрипло приказал Ян, и затем, — иди сюда. Индро сделал, как было велено. Манящий палец паныча вцепился в штаны Индржиха и, как только сам простолюдин ослабил застежки, стянул их до колен. Несмотря на то, что он знал, что произойдет сейчас, несмотря на знакомость всей ситуации, ощущение, как пальцы Яна обвивают его член, все еще вызывало шок. Он попытался сосредоточить свое внимание на том, чтобы снять с пана побольше одежды. Это оказалось нелегкой задачей, не в последнюю очередь потому, что даже малейшее прикосновение его пальцев к кончику члена Индро заставляло бедра того невольно дергаться вперед. Не в силах больше терпеть искусное поддразнивание, Индро схватил Яна за бедра и бесцеремонно усадил его на стол. Ян громко всхлипнул, прикрывая рот рукой. Индржих воспользовался случаем, стягивая с него штаны, застегнутые тяжелым ремнем, который, вероятно, стоил больше, чем все скромное жилище Индро в Ратае. Хотя их последний раз был исключительно односторонним, Индро был полон решимости вернуть столько же, сколько получил тогда. Парень много раз представлял, как может пройти еще одна их встреча, и не хотел во второй раз оказаться ошарашенным, потерявшим дар речи дураком. Он взял член Яна в свою большую мозолистую руку, удивленный и немного обрадованный тем, каким твердым он уже был. Каким твердым был для него господин Ян Птачек. Пан даже заскулил, когда Индро легко провел рукой вверх и вниз по стволу, как он делал, когда доставлял удовольствие себе. Чтобы не прикрывать свой рот рукой, Ян притянул Индро к себе для очередного поцелуя, заглушая хныканье его ртом. Теперь их поцелуй был совершенно другим: в нем не было подавляемой ярости. Простолюдина поразила удивительная мягкость губ пана — конечно же губы мужчины не должны быть такими мягкими — и смелость языка, с напором проникавшего между губ, чтобы исследовать его рот. Вопреки тому, что ему явно удалось его удивить, Яну было слишком хорошо от того, что сейчас происходило. Несмотря на свои иррациональные надежды и желания, большая часть Индро ожидала, что его оттолкнут, прогонят, возможно, казнят или, что еще хуже, посмеются над ним. А вышло совсем наоборот: Ян закинул одну руку ему на плечи, будто это было самой естественной вещью на свете, а другой надрачивал Индро член. В конце концов, эти ласки сорвали стон с губ Индржиха, и Ян самодовольно усмехнулся. Он переместился назад на поверхность стола и раздвинул ноги, выжидательно глядя на сына кузнеца. Индро, который, казалось, никогда не видел более прекрасного зрелища, колебался лишь мгновение, прежде чем придвинуться вплотную. Ощущение прикосновения кожи к коже, когда их торсы прижались, заставило его член дернуться от прикосновения пана. — Дай руку, — внезапно промолвил Ян. Словно в оцепенении, Индро протянул руку, обращенную ладонью вверх, подобно мольбе, не понимая, чего от него ждут. Ян схватил его за запястье и — что никак нельзя было истолковать как властный жест — без предупреждения плюнул в его раскрытую ладонь. Индржих от неожиданности попытался отдернуть ее, но Ян удержал его, проведя рукой между ног простолюдина. Когда до Индро дошло, он почувствовал, как его щеки окрасились в глубокий, пылающий красный цвет. Ян продолжал улыбаться, склонив голову. Выражение его лица ясно говорило о том, насколько его забавляет отсутствие опыта у парня. Только этого и не хватало Индржиху, чтобы подзадорить пана. Его пальцы легко нашли вход, и он начал осторожно втирать слюну господина в чувствительную кожу. То, что он делал, было немыслимо, это был грех, достойный осуждения в глазах Бога, но когда бедра пана Птачека нетерпеливо подались вперед, чтобы встретиться с его бедрами, Индро понял, что ему плевать. Сначала только одним пальцем, он начал прощупывать тугое маленькое отверстие. Мысли о грехе и адском огне вскоре побледнели и вылетели из головы под издаваемые Яном звуки — эти стоны и хныканье были музыкой для его ушей. Индро добавил второй палец, заинтересованный, какую реакцию может вызвать, и не остался разочарованным. Голова Яна опустилась на плечи, и он прикусил губу, заглушая дальнейшие звуки, которые могли вырваться из него и привлечь внимание охранника, стоящего снаружи. Прежде чем он успел передумать или вспомнить бесчисленные проповеди о карающем адском пламени, Индро выровнял свой ствол с входом господина. На мгновение мелькнула мысль спросить, нормально ли то, что он делает, — будет ли больно? Индржих понятия не имел, но один взгляд Яна дал понять, что слова излишни. Благородное лицо раскраснелось от ожидания, глаза были расфокусированы и полны исступления. Завораживающе-красивое зрелище, подумал простолюдин, но он едва мог сосредоточиться на нем, когда кончик его члена уперся в мягкую, податливую кожу. Он толкнулся внутрь, и через мгновение ему пришлось напомнить себе, как дышать - настолько сильными были ощущения. Ян, полулежа на столе, поморщился, но надавил на него, побуждая двигаться дальше. Пан был таким тесным, таким горячим; Индро было трудно хоть немного отстраниться, но трение было настолько приятным, что все это стоило того. Это не было похоже на то, что он когда-либо испытывал с женщиной. Возможно, именно поэтому церковь осуждала содомию — потому что это столь сладко, что трудно поклоняться чему-то еще? Индро толкнулся еще раз, на этот раз глубже. Ян откинул голову назад, словно не желая смотреть на него, но в такт каждому толчку Индржиха с его губ срывались слабые стоны. В поисках опоры сын кузнеца крепко ухватился за бока Птачека. Он чувствовал, как под кожей напрягаются и расслабляются мышцы, ощущал, как глубоко внутри пана пульсирует тот же жар, который овладел его собственным телом. Одной рукой он нащупал член Яна, изо всех сил двигая рукой на нем в такт собственным движениям. Следующий толчок вызвал шлепок между их телами. Они оба к этому моменту были мокрыми от пота, и Ян издал возмущенный звук протеста, словно собираясь заткнуть его во время этих сладких мук. Индро зарычал, впиваясь пальцами в бедра паныча, и толкнулся в него еще энергичнее, не заботясь о том, что кто-то их услышит. Ян вскрикнул и снова отвернулся, прикрывая рот, но Индржиху это не понравилось. — Посмотри на меня. Он хрипло выдохнул сквозь стиснутые зубы, не замедляя ритма. Никакая сила на земле не смогла бы остановить его в тот момент; в Яне было слишком хорошо, слишком тесно, горячо и желанно, но он хотел видеть его лицо, хотел видеть, какой эффект он производит на надменного пана. Когда Птачек отказался, Индро протянул руку, накрывая его лицо, что могло показаться интимным жестом, если бы он не притянул за подбородок к себе, заставив Яна встретиться взглядом. Его длинные ресницы затрепетали, как у женщины, но в его глазах было что-то еще, что-то жеманное и нетерпеливое, чего Индржих не ожидал увидеть. Это только раззадоривало жар, неумолимо накапливавшийся внутри. — Все еще принимаешь меня за животное, не так ли, мой господин? — твердо простонал он. — А это не так? — без колебаний ответил Ян, хотя его голос дрожал и надрывался. — Тебе это по нраву, не правда ль? Ян прикусил губу. Это заткнуло его, осознал Индро в упоении, и сей факт принес столь же сильное наслаждение, сколь приятным было трение внутри пана. — Тебе по нраву… ах… верно, мой господин? Новый толчок перекрылся стоном неимоверного удовольствия. Индро на миг замедлил движения на члене пана, вынуждая на ответ. Ничто не могло подготовить его к надрывистому, почти жалостному вою, что вырвался из Яна. — Д-да… — наконец захныкал пан, застонав еще больше, когда Индро ускорил толчки. Мышцы сжимались вокруг члена Индро, а раскрасневшийся Ян извивался на столешнице. Это было слишком. Вынув свой член, сын кузнеца обхватил его узкие бедра пана и перевернул его на живот. Ян задыхался — достаточно громко, чтобы услышали несколько охранников в лагере, не говоря уже о том, который стоял у палатки, — когда его член не только лишили ласк Индро, но и с силой прижали к столу. Одна рука, крепко лежащая на его спине, вдавливала лицо пана в гладкую поверхность стола. — Раз я — ах! — такое животное, — пыхтел Индро между толчками, — то и трахать буду как оное. Ощущая задницу Яна, мягкую бледную кожу, привыкшую сидеть на удобных подушках и дорогих седлах, Индро теперь вдалбливался в него членом, не обращая внимания на экстаз мужчины, не говоря уже о шуме и угрозе быть обнаруженными. Он почувствовал, как выгнулась спина паныча, когда тот беспомощно извивался под ним, но не ослабил железной хватки. Да он и не смог бы, даже если бы захотел: когда Ян лихорадочно двигался, прижимаясь к Индро мягкими щеками, когда тот зарывался в него до упора, у Индро плыло перед глазами. Его разрядка была бурной и внезапной, и ему потребовалось несколько мгновений, чтобы прийти в себя и осознать, что он пролил свое семя там и тогда. Фигура Яна обмякла на столе под ним. Все бешеное напряжение, возникшее несколько минут назад, испарилось, оставив после себя только пот и остатки тепла. Когда Индржих вышел из него и огляделся вокруг в поисках чего-нибудь, чем можно было бы вытереться, Ян слабо пошевелился и сумел повернуться к нему лицом. От сидения он скривился, поэтому решительно направился к своему спальному месту в дальнем конце палатки, где накинул на себя большой кусок чистой ткани, скрывая нежную кожу, покрасневшую от пережитого оргазма. Хотя он не оказал простолюдину подобной любезности, пан вскоре вернулся на свое место, глядя на него с нечитаемым выражением лица. — Не морочь себе этим голову, — посоветовал он, растягивая уголки губ в кошачьей манере. — Кто, я? — вопросил Индро, с видом только приходящего в себя после долгой дремы. Реальность произошедшего, его действий только сейчас с полной силой обрушилась на него. Только по милости божьей, честно, Ян еще не вызвал охрану и не прикончил его на месте. — Мхм… — Ян заурчал, прижимаясь ближе. — К кому еще я могу обращаться? — Я не знаю, я… Неловкие слова оборвались, когда Ян прижался губами к губам Индржиха. На мгновение пану пришлось встать на цыпочки, но затем он обвил руками шею мужчины, и тот наклонился, полностью отдаваясь Птачеку. Индро было приятно, и это было все, что он знал; не было необходимости что-то обсуждать прямо сейчас, когда мягкие, пухлые губы пана были совсем рядом, озорные и податливые одновременно. Когда они отстранились друг от друга, Индро уткнулся лицом в шею Яна. Кузнец знал, что в действительности должен чувствовать только запах пота и, возможно, дым от многочисленных костров лагеря, и все же ему показалось, что на мгновение он учуял аромат цветочной воды для купания. Ян снова мурлыкнул, запустив пальцы в волосы Индржиха. — Ты был до ужаса нежным, — мягко заметил он, действуя осторожно, как если бы боялся разрушить чары. — Мой большой, нежный зверь… Индро не ответил. Он не мог подобрать правильные слова, никогда не умел. Все, что он мог, притянуть Яна к себе и и целовать мягкую, незапятнанную укусами кожу, где плечо встречалось с горлом, словно это была единственная вещь на всей этой чертовой земле, которая имела значение.