Проклятье королей

Молодой человек лет двадцати пяти-двадцати семи сидел у камина и зябко ежился, несмотря на то, что в доме архидиакона Иоанна Алансона было весьма тепло и уютно. И вообще, в городе Лизье, да и во всей Нормандии стояла чудесная майская погода. Но тем не менее, ему все равно было холодно, и даже огонь в камине не мог помочь согреться. Этот холод шёл из глубины его души, из его сердца, и огонь здесь ничем не поможет. Холод и… страх. А бояться Джону Плантагенету было чего. Джон Плантагенет, прозванный Безземельным, был младшим, и на тот момент уже единственным братом короля Англии — Ричарда I Плантагенета, Львиное Сердце. Львиное Сердце…это прозвище дали ему за необычайную храбрость и силу, за то, чего никогда не было у самого Джона. Ричард всегда и во всем был первым. Он не только родился раньше Джона, и уже ныне покойного Джеффри, но и обладал всеми достоинствами, которыми не обладали они. Ричард был очень красив — высокого роста, с вьющимися золотисто-рыжими волосами, большими небесно-голубыми глазами и благородными чертами лица. Лицом он очень походил на их мать — Алиеонору Аквитанскую, бывшую когда-то первой красавицей королевства. Недаром их отец, покойный Генрих II, сомневался в том, что Ричард был его крови — никакого сходства! Но ведь сын же может быть похож на мать? И он был похож. Казалось, что абсолютно во всем. Тот же непокорный нрав, упрямство. Правда, были и черты, которыми он на темпераментную матушку не походил. Отец говорил, что его жена, как старый мост, по которому не проехался только ленивый*, имея ввиду, что она меняла любовников, как перчатки и изменяла ему. Ричард же никогда не был замечен в бурных романах с дамами, и никогда не стремился сочетаться узами брака. Дамы, безусловно, обращали на него внимание, и он был галантен, и по рыцарски обходителен с ними, посвящал им победы на турнирах, стихи. Вот ещё одно достоинство старшего брата — он сочинял стихи и прекрасно пел. Но Ричард никогда ни в кого не влюблялся по настоящему. Вернее, он не влюблялся в дам… Но любовь в его жизни была, кажется единственная любовь. По злой иронии судьбы абсолютно все было против этой любви. Ведь он любил того, кого нельзя было любить ни при каких обстоятельствах, да, именно того, а не ту. Любовью Ричарда был французский король — Филипп II Капетинг, прозванный впоследствии Филиппом Августом. Это было не только содомским грехом, но так же, казалось, величайшей глупостью — любить того, с кем по жизни суждено быть врагами. Плантагенетам принадлежала не только сама Англия, но и большая часть земель на территории Франции. Отец Филиппа — Людовик VII не раз воевал с отцом Ричарда и Джона за эти земли, но всегда проигрывал ему, и заключал мир на весьма невыгодных для Франции условиях. Филипп с детства считал своего отца слабым и безвольным, и поклялся ему в том, что отвоюет земли Франции, когда придёт его черед стать королём. Он был единственным наследником престола, и отец души не чаял в своём обожаемом сыне. Только бы с ним ничего не случилось! Ведь у Генриха II несколько сыновей, ему уж точно не грозит остаться без наследника. Филиппу казалось, что он уже заранее ненавидит всех сыновей соперника своего отца. Ему казалось так, пока он не увидел их, вернее ЕГО… Старый Людовик был уже тяжело болен, и лежал при смерти, поэтому он решил короновать своего сына заранее, ведь ангел смерти может забрать его в любой момент. На коронацию должны были приехать уже выросшие сыновья Генриха II — старший Генри, средние сыновья Ричард и Джеффри, самый младший, Джон был ещё слишком юн*, чтобы приносить оммаж — вассальную клятву французскому королю за владения Плантагенетов на территории Франции. Вассальная клятва — заверение преданности и союзничества. Будут ли они верны ей? Филипп сильно в этом сомневался. Ведь Генрих II тоже приносил оммаж его отцу, и столько раз нарушал клятву… — Я клянусь Вам в вечной преданности — глубокий, приятный голос заставил Филиппа очнуться от своих размышлений. Он задумался, и даже не заметил, как к нему подошёл средний сын Генриха — Ричард Плантагенет, герцог Аквитанский, граф Анжуйский и Мэнский. Он приносил оммаж за Аквитанию и Мэн. В детстве, быть может, Филипп и видел его, когда тот был ещё подростком, а сам Филипп был ещё слишком мал, чтобы хоть что-то запомнить. Сейчас же перед ним был необычайно красивый молодой человек, с длинными золотистыми волосами до плеч и ярко-голубыми глазами. Он стоял, преклонив одно колено, но даже так было заметно, что Ричард был очень высокого роста и прекрасно сложен. Затем, Ричард, герцог Аквитанский поцеловал руку Филиппа в знак своей преданности французской короне, и посмотрел прямо в глаза. Уже тогда, в ту минуту, все было ясно, все было решено. Во всяком случае для Филиппа. — «Этот сын Генриха II должен быть моим, только моим…» И Ричард был его… Они любили друг друга, проводили вместе время, писали друг другу письма, Филипп помог Ричарду победить его отца, короля Генриха II, и в результате самому стать королём… — Теперь все изменится, не так ли? Теперь ты король. Король Ричард I Плантагенет. Ричард Львиное Сердце. Восхищенный двор, покорная страна, поэмы, воспевающие твою красоту и храбрость, музыка, сочиненная в твою честь, и все для тебя ничто. Я стану ничем… — Не говори так, Филипп! Как ты можешь быть для меня ничем? Ты ведь знаешь, что ты для меня все!* — так говорил Ричард, но ведь он так и думал тогда. Нет, он вовсе не лгал Филиппу. Его чувства остались прежними. Просто появилось множество новых забот, государственных дел, о которых, будучи герцогом Аквитанским, Ричард и не задумывался. Но самой большой мечтой Ричарда было пойти в крестовый поход. И он отправился туда. Вместе с Филиппом. О стране позаботится его мудрая мать, королева Алиеонора Аквитанская. Увы, поход оказался не таким удачным, как на то расчитывали оба короля — английский и французский. Несмотря на то, что Ричарду удалось захватить стратегически важные города Палестины — Аккру, Яффу, Аскалон — Иерусалим так и остался непокорённым. Филипп, сильно заболевший в крестовом походе, отправился домой раньше Ричарда, поклявшись перед отплытием не нарушать союзнических обязательств, и не пересекать границы его владений. Уже во время похода отношения двух королей ухудшились. Ричард был отважнее, храбрее, по крайней мере так казалось Филиппу. Он больше не нуждался в нем так сильно, как прежде, мог самостоятельно принимать решения, у него были сила и власть. Ричард был признан лидером крестового прохода, и безусловно этого заслуживал. Филипп в душЕ понимал это и признавал, но смириться с тем, что в нем больше не нуждаются было тяжело. А ещё и этот юнец — Райф де Клермон*, которого Ричард выкупил из сарацинского плена. Как он на него смотрел, наверняка у них что-то было! Многие думали, что Филипп завидовал своему союзнику, так будут думать всегда, все последующие поколения будут твёрдо в этом уверены… Джон уронил голову на ладони. Мерзавец Филипп! Ведь это он напал на земли брата! Филипп желал завоевать их, и обещал Джону, что посадит его на трон, если тот принесёт ему ленную присягу за Англию, и уступит Нормандию. Пока Ричард находился в плену у германского императора Генриха VI, Филипп писал Джону письма и предлагал заплатить императору сумму, превышающую назначенный выкуп, чтобы он продержал Ричарда в плену подольше, а затем предложил заплатить еще, чтобы император выдал им Ричарда. Им — означало ЕМУ. Конечно ему, Филиппу. Джон знал, что Филипп желает владеть его братом безраздельно. Его план был прост — забрать Ричарда себе в качестве пленника, а самому завладеть его землями. Уж он бы точно никогда не отпустил от себя Ричарда! И Джон стал бы королём. Королём…а не просто Джоном Безземельным. Мог ли он противиться такому искушению? Тот, кто с детства не обладал никакими особыми достоинствами? Он не был способен к учёбе, и к ратному делу, не умел сочинять стихов и петь.Тот, кто остался без земель, ведь, когда он родился, все земли уже были поделены между старшими братьями. Джон не был красавцем, как его братья — Ричард и покойный Генри. Хотя, он и был весьма миловидным и симпатичным — голубые глаза, каштановые волосы, чуть полноватые губы. На лице, правда, остались едва заметные следы от перенесенной в детстве оспы, но ведь это не мешало отцу любить его. Да, больше всех своих сыновей Генрих II любил именно его, Джона. «Мой милый Джонни» — говорил отец, и трепал по голове. Отец хотел сделать его королём, а Джон его предал. Он предал и отца. Отца, который его обожал, и которого обожал он. И все равно предал… — Господи! Зачем я родился в королевской семье?! — В отчаянии Джон сжал в ладонях свои волосы, и что есть силы рванул их. — Родиться в королевской семье, тем более в такой семейке, как наша, то ещё удовольствие, но побереги все-таки свои волосы. Тебе ещё жениться предстоит, а кто же за тебя лысого пойдёт? — Джон услышал насмешливый и до боли знакомый голос. «Ричард!» — пронеслось в голове. Джон отнял ладони от своего лица и посмотрел наверх. Так и есть, он не ошибся! Рядом с ним, возвышаясь, стоял его старший брат — король Англии, Ричард Львиное Сердце. Погруженный в свои мысли, Джон не слышал, как он вошёл, ведь дверь комнаты была не заперта. — Ричард… Брат мой… — только и мог вымолвить в ответ Джон. Он не знал, что ему делать. Его вина очевидна, бесполезно отрицать то, что он вступил в сговор с проклятым Филиппом Французским. Но он не возьмёт на себя больше, чем он совершил на самом деле. Мерзавец Филипп виноват гораздо больше него. Пусть он ответит за все. И Джон знал, что он УЖЕ ответил. Тем, что потерял Ричарда навсегда. Джон даже сомневался, что страшнее для Филиппа — потерять свои земли или потерять Ричарда? «Я бы тоже был несчастлив, если бы потерял его любовь, на месте Филиппа я был бы самым несчастным человеком на свете. Потерять такой бриллиант, как мой брат. Мой самый лучший на свете брат, самый сильный, самый храбрый, самый красивый, самый…любимый» — в этот момент Джон чувствовал, что любит Ричарда, как никогда раньше, что он обожает его, что он готов целовать его ноги, и любые части его тела, лишь бы только заслужить его прощение, его любовь. Любовь… А любил ли его Ричард когда-нибудь? В детстве он смеялся над маленьким Джонни, когда у него не получалось правильно держать в руке тренировочный меч, или когда он не мог забраться на лошадь. «Неуклюжий медвежонок Джонни» — говорил он. Он таким и был, в детстве Джон был чуть полноват, и довольно неуклюж. Только отец всегда его хвалил, и ободрял. Отец… Он не имеет больше права думать о короле Генрихе II Плантагенете, как об отце. Он потерял это право, когда подписал ту бумагу. Документ с требованием отречения от престола короля Генриха II в пользу его старшего сына Ричарда, герцога Аквитанского. Многие знатные бароны подписали этот документ, а последней подписью была подпись его любимого сына — Джона, маленького Джонни. Джон знал, что отец был уже побежден, что он все равно лишится трона, да и здоровье Генриха ухудшалось день ото дня. Что отец мог сделать для него в таком состоянии? Что ж, право на власть есть лишь у победителей, а победителем был Ричард. Так пусть же он будет братом сильного и молодого короля. Он подписал…подписал без колебаний. Узнав об этом, Генрих, и так плохо себя чувствовавший последние месяцы, обезумел от горя и умер на следующий день. Джон убил своего отца. Он убил его… И он хотел уничтожить Ричарда, хотел чтобы он лишился свободы, даже жизни, лишился своего законного права. Он предатель и убийца, ему нет прощения. Попросить прощения у отца он больше не сможет никогда, но брат… Его любимый старший брат, Ричард. Тот, на кого он всегда так хотел быть похож. Ричард его теперь ненавидит? Джон почувствовал, как в душе поднимается лавина отчаяния, захотелось умереть, прямо здесь и сейчас, пусть даже он будет гореть в аду вплоть до страшного суда. — Брат! Ричард! — Джону показалось, что свой крик он слышит будто со стороны. Он упал на пол, обнял Ричарда за ноги и зарыдал. — Милый брат — рыдал Джон, он не знал, как ему вымаливать прощение у Ричарда, и продолжал трястись в рыданиях. Ричард опустился рядом, поднял Джона с пола и обнял, нежно погладил по спине, по волосам. Так же, как отец когда-то. Отец… Джона захлестнула новая волна рыданий. — Ну ну ну, довольно плакать, ты уже давно не маленький. Ты не рыдал так, даже, тогда, когда наша сестрица Джоанна съела весь яблочный пирог, и не оставила тебе ни кусочка. Помнишь? Хотя, пожалуй, все-таки так же. Тебя тогда вся Нормандия слышала, и сейчас тоже слышит. Это второй раз за всю историю Нормандии, когда она переживает подобное стихийное бедствие! — рассмеялся Ричард. — Прости меня брат, прости! Я предал отца, я хотел предать тебя…я тебя и предал… У меня никого больше нет, никого… Мать никогда меня не любила, ты знаешь. — Джон вновь обрёл возможность говорить, шутливый тон Ричарда вселял надежду. — Такова наша доля, Джонни. Проклятье королей. В королевских семьях редко искренне любят друг друга. Тебя не любит мать, меня ненавидел отец. — Ричард грустно улыбнулся. — Но мы…мы, Ричард, можем ли мы любить друг друга, после того, что случилось? — Джон посмотрел на Ричарда глазами, полными слез и надежды. — Я не знаю, что чувствуешь ты, Джонни, но я люблю тебя. Я всегда любил тебя, братик. — Ричард взял лицо Джона в ладони и провёл ими по его щекам, вытирая слёзы. — Мы не святые, Джонни, нам иногда очень трудно противостоять искушению. Уж я-то это хорошо знаю. — Да, ОН искушал меня. Он хитер и коварен, и жесток. Он желал лишить тебя свободы, твоих земель, хотел, чтобы ты навеки ему принадлежал, как вещь, как собственность. — Джон решил, что лучше сейчас говорить о коварстве Филиппа, тем более, что он говорил правду. — Король Англии никогда и никому не будет принадлежать, кроме Господа. — Ричард гневно сверкнул глазами. «Даже если всей душой этого желает». — Прочти это, это он мне написал — Джон с трудом поднялся на ноги и подошёл к кованому сундуку в углу комнаты, из которого достал какую-то записку. — «Берегись, дьявол на свободе»*- вслух прочёл Ричард. «Ты дьявол, Ричи, настоящий дьявол, но ты мой дьявол, ты только мой!» — Ричард сжал записку в руке, сжал так сильно, что побелели костяшки пальцев. А затем бросил её в огонь камина. — Вот и пусть катится к дьяволу! — Ричард обернулся и увидел, что Джон присел на кровать. Он подошёл к нему и обнял. — Забудем обо всем, мой медвежонок. Главное, что мы теперь вместе, мы одна семья, мы братья, у нас никого нет, кроме друг друга. Мы остались с тобой вдвоем. Джеффри погиб на турнире, Генри умер чуть менее героической смертью.* Все союзники предают, любимые тоже. Да и можно ли королям любить? Наверное королям лучше вообще не иметь сердца. — Ричард вновь грустно усмехнулся. — Проклятье королей… — повторил Джон. — Но мы можем сделать нашу жизнь чуточку лучше, если будем любить друг друга, если будем вместе. Я пожалую тебе земли, найду жену с большим приданым. Только ты её не люби пожалуйста, тогда не будешь страдать. — Я не стою твоей доброты. И любить никого не буду, кроме тебя. Я очень люблю тебя, Ричард. Я всегда хотел быть таким, как ты — сильным, отважным и красивым. Но я не такой. — Джон опустил глаза. — Ты хорош, такой, какой ты есть, тем более ты уже даже не медвежонок! — Ричард рассмеялся и обнял Джона, затем поцеловал в щеку. Джон обнял в ответ и провёл рукой по пышным золотистым волосам. Он хотел гладить эти волосы, целовать это лицо — глаза, скулы, лоб, губы. — Ты сказал, что король Англии не принадлежит никому, кроме Господа. Но английский принц ведь может принадлежать английскому королю? — Джон внимательно посмотрел на брата, задавая глазами вполне определённый вопрос. — Может, малыш. — Ричард понял вопрос младшего брата и ответ он уже знал. Ричард осторожно провёл языком по верхней губе Джона, затем прикоснулся губами к его губам, сначала осторожно, нежно, но постепенно поцелуй становился все более настойчивым и страстным. Джон запрокинул голову и тихо застонал, так его не целовала ни одна девушка, а девиц у принца крови было достаточно. Ричард осторожно опустил Джона на постель, и снял с него котту*, камизу*, и наконец, шоссы*. Потом разделся сам. Ричард был прекрасно сложен, тело было мускулистым и сильным, кое-где были шрамы, полученные в битвах. Джон завороженно смотрел на тело брата, давно он не видел его обнаженным. А видел ли когда нибудь? Разве что, только в детстве. У самого Джона тело было вовсе не таким сильным, но он и не был полным, как в дни своего детства. Ричард накрыл тело Джона своим, и стал целовать его лицо, шею, опустился к соскам и легонько прикусил один, потом поцеловал. Джон снова застонал от удовольствия. — Позволь мне поцеловать твои шрамы. — прошептал Джон. Целовать шрамы? «ОН тоже любил целовать мои шрамы» — промелькнуло в голове у Ричарда. Но нужно оставить эти мысли. Впереди будущее с братом, с единственным и любимым братом — Джоном. Ричард лёг на спину и откинул голову на подушки. Джон приподнялся над ним, и стал целовать шрамы на его теле, а их было немало — на бедре, под ключицей, на груди, и даже на шее. Ричард чувствовал удовольствие от прикосновения горячих, чуть полноватых губ Джона. И как он раньше не замечал, какой симпатичный у него брат? Желание уже давало о себе знать, Ричард поднялся и уложил Джона на спину, снова стал целовать в губы, рукой поглаживая его живот и бедра. — Сделай это, Ричард, сделай это, прошу! — застонал Джон, вероятно, и он уже горел огнём нетерпения. — Сейчас малыш, но учти, здесь ничего нет, чтобы облегчить твою боль, тебе придётся потерпеть, мой медвежонок. — Ричард серьёзно и внимательно смотрел на него, как бы спрашивая разрешения. — Мне все равно, если будет больно, я потрерплю, я заслужил боль. — Джон обвил свои руки вокруг шеи Ричарда и крепко прижал его к себе. Ричард поцеловал его в щеку, затем приподнялся и плюнул на руку, чтобы смочить пальцы хотя бы в слюне. Потом он раздвинул и приподнял ноги Джона, и проник одним пальцем в его задний проход. Джон вздрогнул, ощущение было непривычным, раньше он никогда не имел опыта с мужчинами, он предпочитал девушек и женщин. Растягивая Джона, Ричард вставил и второй палец. Джону стало больно, но он даже не думал о том, чтобы остановить брата, он вытерпит все, он желает этого. Джон почувствовал, как Ричард накрыл его своим телом, затем ощутил, как в него вторгается его плоть, стало очень больно, из глаз непроизвольно потекли слёзы. «ЕМУ также было больно первый раз?» — мелькнула мысль, но Джон отогнал её, нужно забыть о НЕМ раз и навсегда. Он услышал нежный шепот брата — Все хорошо, медвежонок, потери немного, я люблю тебя. — Ричард обнял Джона крепче, нежно поцеловал его в губы, погладил по волосам, затем поцеловал в плечо, и стал осторожно двигаться. Джону было больно, но он терпел, вскоре к боли стали примешиваться и другие ощущения — приятные, волнующие. Ричард стал двигаться быстрее, и Джон почувствовал что удовольствие почти заглушает боль, а от осознания того, что брат искренне любит его, удовольствие нарастало. Джон впервые за много месяцев, а может быть даже лет почувствовал себя по настоящему счастливым, и боль не могла этому помешать. А был ли он вообще когда-нибудь счастлив в этой жизни? Окруженный роскошью, но живущий среди интриг королевской семьи? Возможно ли членам королевской семьи быть счастливыми? Но теперь он знал, что это возможно. И теперь он будет счастлив, пока у него есть любовь своего брата. Ричард стал двигаться ещё резче и быстрее, а затем выдохнул и издал чуть слышный стон. Джон ощутил, как в его теле разливается тёплая жидкость. Ему хотелось, чтобы семя брата навсегда осталось в нем, чтобы они отныне были повязаны. Благо, он не женщина, и понести от родного брата не может. Ричард поцеловал Джона в скулу, потрепал по голове и лёг рядом. — Мы совершили инцест, Ричард, и теперь попадем в ад? — спросил Джон, накрывая их одеялом. Глупый и странный вопрос. — Мы уже успели столько нагрешить до этого, что ад нам обоим и так был обеспечен. — рассмеялся Ричард — грехом больше, грехом меньше. Будем гореть там вместе, в соседних котлах. — Ричард обнял Джона и потерся носом об его нос. — Я готов гореть в аду, если ты будешь рядом — Джон прижался к Ричарду и обнял рукой поперёк обнаженной груди. — От кого-то я уже слышал подобные слова… — на губах Ричарда появилась злая усмешка. — То были обман и ложь, я же говорю от сердца. Я больше никогда не предам, и не обману тебя, только ты обещай всегда быть рядом, не оставляй меня, кроме тебя у меня никого нет. Я люблю тебя, мой Ричард. Пусть проклятье королей больше нас не коснется! — Я обещаю тебе, что всегда буду рядом, пока я жив, пока я дышу. У меня ведь тоже кроме тебя никого нет. Матушка уже немолода. Ты мой брат и единственный наследник. Ты нужен мне, так же, как и я тебе. Спи, мой медвежонок, адский котел подождет…пока подождет. — Ричард поправил подушку Джона и поцеловал в губы. — А давай будем жить вечно, и никогда не умрем!* — Джон положил голову на грудь Ричарда и прикрыл глаза. — Иногда в эту голову приходят весьма умные мысли. — Ричард провёл ладонью по волосам Джона и они заснули в объятиях друг друга.