космические обрывки

      Её сердце бьется ритмами падающих звезд — сколько бы не скрывала она его цветными пиджаками, сколько бы не закрывала глаза очками, где стекла не розовые, нет, и не солнцезащитные даже. Они реальность делят на «до» и «после», на антрацитовую искрящуюся бездну и асфальт бетонных городов.       Она теперь знает, как черное становится белым, как выглядит небо, если смотреть на него с земли — оно словно расплавленный аквамарин, спокойное и бесконечное, а из космоса у него есть конец и начало, жалкий голубой шарик, скованный тьмой. Капитан думает, что в этом и есть прелесть земной жизни — познав мир без границ, свободный, но часто одинокий, дикий на приключения и людей, в другом, в домашнем, ты чувствуешь свою причастность к каждому дереву и событию, учишься признавать, что быть пришвартованным где-то — не значит «быть в цепях». Это лишь означает, что ты сделал выбор, ты вырос, и выросла Капитан, сохранив кометы с пылающими хвостами в себе, и полюбила она их еще больше, оставив позади. Теперь ей рай — солнечный яркий свет, подпаленный лоб да шум прибоя несколько раз в год, когда утреннюю давку заменяют огни какого-нибудь шумного бара посередине неизвестного городка, и они ничуть не хуже орбитальных станций.       По каплям дождя и по каплям воска Капитан порой отыскивает свое отражение, в котором она по-прежнему больше Капитан, чем Викки, пилот, а не гос работник, чтобы вспомнить, как громко бурлит галактическое море, разбиваясь о звездолет, и лунные камушки поют у нее в ладонях, не унимаясь.       Потому что выбрать полет и Млечный путь проще, нежели уйти; считать бесконечно золотые звезды проще, чем повзрослеть, а Капитан никогда не была трусихой — гордячкой, да, оторвой, возможно, но не трусихой. В ней страха не было потерять всю вселенную, покоренную и разгаданную, все просторы ее, безграничные, и вспышки молодых зарождающихся планет, потому что они уже подкожно, незабвенно, внутривенно.       И с каждым прожитым годом пусть космос твой множится, Викки,       И       Обретает       Цель.