Запретное

      Под спиной колются соломенные веточки настила, царапая нежную кожу даже сквозь мятую тунику и жесткую мешковину. Редкие капельки пота стекают по вискам и теряются в разметавшихся шелковистых волосах. Перед стеклянными глазами застывает белесая дымка, через которую еле проглядываются очертания острых плеч и всклокоченных русых прядок.       Наслаждение, обоюдоострое, как смертоносный клинок, и жгучее, словно удар плетью, вновь пронизывает его тело с головы до кончиков пальцев, и Кнуд несдержанно стонет. Щеки его пылают, жар топленым молоком течет по шее к ключицам, которые покрывают нещадными поцелуями влажные губы, и согревает низ живота. В голове шумит бурным прибоем, и принц будто глохнет от накативших на него ощущений.       До слуха едва доносится чужое хрипловатое дыхание, и желание дотронуться до вечно хмурого лица становится непреодолимым. Кнуд протягивает к нему руку, и Торфинн толкается резче, срывая с приоткрытого рта очередной стон. Длинные пальцы путаются в соломенных волосах, очерчивают впалую скулу, касаются губ. Язык в ответ щекотно мажет по большому пальцу, и от этого волоски на руках встают дыбом.       Кнуд дышит одним раскаленным воздухом вместе с Торфинном и задыхается. От резкости его движений, от горячей заполненности изнутри, от надрывных стонов, раздирающих горло. От самого Торфинна. Задыхается, когда крепкие его пальцы впиваются в бедра так, что становится больно, а голос, низкий и осипший, раздается совсем близко, прямо в его голове:       — Давай, — тяжело произносит Торфинн и толкается сильнее и глубже, заставляя пальцы на ногах поджаться, — стони громче, и тогда тебя услышит даже Аскеладд.       Стыд расплывается по скулам алым огнем. Принц зажмуривает слезящиеся глаза и прячет лицо за ладонью. Янтарный взгляд Торфинна обжигает его похлеще кнута. Губы сжимаются плотно и добела, но терпеть попросту не остается сил. Собственный голос больше не слушается и предает, точно как и тело, раскрытое, помеченное острыми клыками, будто диким зверем. Пальцы снова стискивают непослушные волосы, тянут на себя, и Торфинн охотно подается Кнуду навстречу.       Их рты соединяются в поцелуе, одновременно жестком и ласковом. Торфинн впивается зубами в мягкие губы, прикусывает их совсем не больно, а Кнуд в ответ нежно толкается в его рот языком, обнимает за худые плечи и прижимает к себе. Вжимает в себя. До конца, принимает целиком, без остатка. Грубая ладонь скользит по его животу и сжимает тесно, проводит несколько раз вверх и вниз, и это становится краем.       Протяжный громкий стон тонет в поцелуе вместе с низким рыком. Тяжелые бледные капли оседают на их часто вздымающихся животах, заполняют Кнуда обжигающе и горячо. Торфинн наваливается на него сверху, роняет голову ему на грудь и ловит ртом воздух. Кнуд же лежит, не в силах пошевелиться, гладит его мягко по волосам и чувствует, как впиваются в кожу тонкие прутики под спиной.       Наверняка останутся царапины, думает он и вздрагивает, когда Торфинн отстраняется и выходит из него, оставляя неприятную пустоту и холод. В напоминание о запретном. Тело тут же сковывает ознобом. Кнуд поправляет тунику и штаны, проводит пальцами по запутанным длинным прядям и заворачивается в красный плащ с меховым подбоем. Из-под ресниц наблюдает за Торфинном и, так и не сумев пересилить себя, тихонько спрашивает:       — Ты придешь еще?       — Если принцесса пожелает, — безразлично пожимает плечами тот, натягивая сапоги.       Обида жжется в груди, но Кнуд не обращает на нее внимания. Следит сквозь дремоту за выверенными движениями сильных рук, считает шрамы на груди и исполосованной спине, пока те не скрываются под светлой льняной тканью, и зевает.       — Приходи ко мне завтра, — шепчет принц и закрывает глаза. — Прошу тебя.       Ответа он уже не слышит.       Костер трещит, задорно щелкая бревнами, и запах мяса разносится по всей округе.       — Повезло, что у них тут осталась хоть какая-то скотина, — говорит кто-то из воинов и откусывает не хилый, сочащийся соком кусок. Дружина подхватывает его слова радостным свистом и улюлюканием.       Кнуд с Рагнаром сидят чуть поодаль. Ночь сегодня как никогда светлая и звездная, и принц задумчиво вглядывается в высокое небо. Он уже находит несколько созвездий — Большую медведицу и Льва, — когда, скрипя снегом и негромко о чем-то переговариваясь, к ним присоединяются Аскеладд и Бьёрн. Третьим за их высокими фигурами маячит Торфинн и усаживается по правое плечо от Кнуда, заставляя того тут же залиться краской и спрятать румянец в свете яркого огня.       Он сегодня снова пропустил молитву, потому что слишком стыдно и страшно стало перед Богом за очередной ночной грех. Поэтому лишь сжимает безмолвно в ладони маленький крестик и опускает глаза.       — Мой принц, — вдруг обращается к нему Рагнар, и Кнуд сразу же ощущает на себе пристальный взгляд янтарных глаз. — Я вижу, вас что-то тревожит уже который день. Вы плохо себя чувствуете?       Кнуд быстро мотает головой.       — Тогда что же? Плохо спите?       Царапины на спине начинают ныть, крестик впивается до боли в кожу, а сбоку доносится слышный ему одному смешок. Кнуд бросает на ухмыляющегося Торфинна быстрый взгляд исподтишка и поворачивается к Рагнару.       — Спасибо за твою заботу, Рагнар, но все в порядке. Просто настил слишком колючий, вот и спится нехорошо.       Он благодарно улыбается, глядя в добрые глаза наставника, а у самого на душе волки воют от этой вынужденной лжи. Рядом слегка поскрипывает снег. Кнуд вздыхает печально и поглядывает на Торфинна. Нет, один единственный волк, проносится в его голове, пока он, как завороженный, смотрит в подсвеченные странной огненной желтизной глаза.       — Эй, Торфинн.       Они оба вздрагивают и поворачиваются на голос Аскеладда.       — Чего тебе?       Кнуду кажется на мгновение, что лукавым взглядом своим тот видит их обоих насквозь, однако это ощущение пропадает столь же быстро, как и появляется.       — Сходи в конюшню, там осталось еще немного сена, добавь самого мягкого Его Светлости в настил.       Торфинн вскидывается:       — Почему я? — он косится в сторону Рагнара. — Пусть его нянь идет.       Рагнар недовольно хмурится, а Аскеладд щурится.       — Потому что я так сказал.       Торфинн закатывает глаза раздраженно, но все равно послушно поднимается.       — Ваша Светлость, — обращается Аскеладд к Кнуду, и тот может поклясться, что снова видит хитринку в его глазах, — пойдите вместе с ним, а то эта бестолочь ничего сам не умеет.       — Эй!       — Молчи, малец, тебя это касается в первую очередь, — ухмыляется он Торфинну. — Если принц будет плохо себя чувствовать, не отойдешь от него ни на метр. Даже ночью.       Щеки Кнуда вновь начинают нещадно пылать, а ладонь уже побаливает — так сильно он стискивает в ней крест. Все Аскеладд прекрасно знает. Видит по его алому лицу, читает тайный грех в отведенных глазах. Просто не говорит прямо.       — Идем уже, — зовет его Торфинн и вышагивает по сугробам в сторону сеней.       Кнуд поднимается и тащится за ним следом, опустив низко голову. Они в тишине доходят до нужного места, и, как только сворачивают за угол, Торфинн останавливается.       — Чего молчал, что тебе больно? — спрашивает он у принца, сложив руки на груди, но тот не отвечает. — И кто из нас еще бестолочь.       Он глубоко вздыхает и в один шаг оказывается совсем рядом, обнимает его за пояс и утыкается лбом в пушистый белый воротник. Глаза Кнуда распахиваются широко от удивления, а несчастный крестик выпадает из руки. Они недолго стоят в молчании.       — Мне вовсе не больно, — тихо лепечет он. Ему хочется обнять в ответ, но руки укутаны в плащ. — Напротив, это мне в напоминание.       Хмурый янтарный взгляд блестит под светом мириады звезд, и Кнуд находит в них отражение яркого Сириуса.       — Глупый принц, — недовольно бурчит Торфинн, а сам приподнимается на цыпочках. — И о чем же?       Крест так и остается забытым в рыхлом снегу, когда Кнуд слегка наклоняется, чтобы запечатлеть на губах Торфинна мягкий поцелуй.       — О запретном.