Лето, что никогда не закончится

      Третья неделя июля ознаменовалась радостным для всей молодёжи событием — началом летних каникул. Четвёртая неделя — продолжением банкета, когда и студенты, отдохнув семь дней в своих комнатах, радостно выскакивали из домов и шли гулять. Первая неделя августа — адом.       Солнце напоминало раскалённую докрасна сковороду. Пространство вокруг шло рябью, не спасали даже термосы с ледяной водой: она нагревалась за считанные минуты. Термометры на окнах просто зашкаливали. По новостям сообщали о уже десятом пожаре в черте префектуры. Повышенный уровень опасности не рекомендовал менять место дислокации на другое. Люди, что успели свалить, постили в сети прекрасные фотографии моря, пляжа и прохладительных напитков, а комментарии к ним пестрили вытиеватым японским матом тех, кто остались умирать в городах. Им приходилось всё время кантоваться рядом, практически впритык, с кондиционерами дома или в ближайшей кафешке. Везло, если жара спадала к вечеру до приемлемых двадцати семи, и можно было выйти небольшой компашкой в парк за углом послушать музыку с колонок небольшого театра или стрёкот цикад — единственных, кого подобная погода радовала.       Август выдался безумно солнечным и, вопреки прогнозам синоптиков, этих лживых предателей, жарким.       Как при всём при этом Лави остался в душном городе, неизвестно. Он, в отличие от своих одногрупников, никуда из города не выезжал, а решил остаться один на один с самим собой. Ну, или с какой-нибудь симпотной девчонкой вроде старосты их потока, Линали. Поначалу было даже весело: гуляй сколько и с кем захочешь, проводи свободное от нудных пар время как захочешь. Никто тебе не указ, ты сам себе начальник. Все эти предложения были довольно-таки соблазнительными, и Лави поддался соблазну. А потом… понеслось.       Ни одна вечеринка, даже самая захудалая, ни один вечер поэзии в местном открытом театре не обходились без него. Он столько всего попробовал, столько всего узнал, стольких оприходовал, со столькими пофлиртовал… Были забыты скучные конспекты, записанные дословно, лица лекторов, их монотонные голоса, выключен будильник в восемь утра, оставлена подработка в книжном. Но при этом его круги под глазами никуда не делись, что было очень неожиданно, а сам парень стал подозревать себя в лунатизме, ибо его запасы провианта стали таинственным образом пропадать по ночам. В общем и целом первые двадцать один день заслуженного отдыха прошли быстро и практически незаметно.       А потом… Потом стало банально скучно. Ничто: утра с видеоиграми, вечера в шумных компаниях, ночи с книгами — ничто не приносило того сладостного удовольствия, о котором Лави так грезил. Ему было скучно и немного грустно: все более-менее адекватные знакомые, которых он знает, как себя родного, поразъехались кто куда, а он, заядлый экстраверт, остался один. Ничто не помогало избавиться от этого. На смену весёлым и ничем не отягощённым будням пришло время меланхолии и летней хандры. Хотелось просто лежать в кроватке дни напролёт, скинув одеяло и обставившись вентиляторами, поедая мороженое килограммами и перещёлкивая каналы на телеке. Так он, в принципе, и делал до поры до времени. Пока не произошёл один интересный случай.       Где-то в середине месяца Лави краем уха уловил странный слух. Тогда же жара спала до адекватной для Японии отметки, и люди, озираясь по сторонам, начали вылезать из своих нор. В его сегодняшней компании, где оказались студенты с филологического (сам Лави ранее тоже был гуманитарием, но после перевёлся на исторический факультет), зашёл разговор об одном человеке.       — А ты что думаешь об этом, Эми?       Симпатичная брюнетка, до этого листавшая сборник Накахары, перевела взгляд на подругу.       — Ну… Я видела его пару раз рядом со своим домом, пока из магазина шла…       Со всех сторон на бедную девушку тут же посыпались вопросы.       — А как он выглядит?       — А у него правда над глазом пентаграмма?       — И волосы седые, да?       — И рога!.. Рога же были? Или нет?       — Ага, а рука у него металлическая и глаз механический!       — Нет, там же ещё про проклятие речь была, я прав, Лави?       — А? Погоди, о ком вы болтаете-то, ребят?       Наступила гробовая тишина, прерываемая лишь жужжанием насекомых и далёкой музыкой из парка. Все замерли, словно взглянули в глаза самой Медузы Горгоны. Кажется, время застыло на месте. Секунда, три, десять…       Чьему-то терпению пришёл конец.       — Да как о таком, — ставя ударение на последнее слово, произнёс единственный технарь в их разношёрстной компании — Джонни Гилл, — можно не знать?!       Рыжеволосый протестующе замахал руками перед собой.       — Да я ж неделю дома торчал, только вчера вылез! Откуда мне знать о том, о ком только на улице судачат?!       — Ну, в его словах есть логика, — закивал кто-то в стороне.       — Да, точно, ты прав. Звиняй, дружище наш сердечный.       — До меня, кстати, никак не доходит, как ты, компанейская душа, смог целых семь дней — а в семи днях, на минуточку, сто шестьдесят восемь часов — просидеть в практически полной изоляции?       — А это, мой дорогой калькулятороголовый друг, годы медитаций и тренировок, помогающих постигнуть степень высшего духовного просветления, познать дзен, — многозначительно возвёл указательный палец к небу Лави.       — В смысле?       — Я общался с вами по видеосвязи, кретин, — беззлобно обозвал друга зеленоглазый хитрец. — Так что там с этим мальчишкой?       Все тут же зашушукались, решая, кому нести тяжёлое бремя и просвещать рыжую головушку друга. В итоге, как самый серьёзный и рассудительный, а ещё умный (потому что очкарик), был выбран Гилл.       — Как ты знаешь, в мире полным-полно необъяснимых наукой вещей: эффект плацебо, феномен гомеопатии, антифизические условия зоны Прейсера, околосмертные переживания людей, тайна Стоунхенджа, невозможность списать у Говарда… — он прервался, потому что парня несильно ударили под рёбра. — Да понял я, прекращаю.       Короче, за день до начала твоего затворничества в город приехал странный мальчишка. Он поселился у четы Сугимото, ну, знаешь, ближе к окраине города, на улице, где живёт Эми-сан. И как он только приехал к окончанию первого семестра-то? Может, он в школу вовсе не ходил? — он подозрительно глянул в сторону человека, который ударил его в предыдущий раз, и наткнулся на предвещающий все муки ада взгляд. — Что-то я отвлёкся, да? Так вот, на первый взгляд в нём ничего примечательного, кроме внешности. Знаешь, там, белые, скорее даже седые волосы, глаза вроде серые, рост… средний, может, ниже. Многие говорят, что на левой стороне лица у него шрам. Я его лично не видел, но так говорят. Ещё я слышал, что он постоянно ходит в одежде с длинными рукавами и никогда не снимает перчатку с левой руки. Чего только по этому поводу не говорили! Начиная с постыдной тату и заканчивая оружием полной аннигиляции. Хотя как можно такое оружие пронести в руке, оно должно минимум тянуть на размеры одноэтажки…       — Да завались ты, Джонни, мы все знаем, что в своих мечтах ты уже изобрёл вечный двигатель и лично курируешь проект адронного коллайдера. — Болючий подзатыльник достиг своей цели в виде головы математика. — А теперь давай по делу.       Почесав голову и пробурчав что-то про нетерпеливых невежд, Гилл продолжил, но уже без фанатизма:       — Если обобщить, то внешность у него заметная. Не считая её, было кое-что ещё довольно необычное в его отношениях с окружающими. Насколько я слышал, мальчик довольно вежлив с соседями, не грубит, голос не повышает, уважительно относится и всё такое. Но! В семье у него дела довольно плохи.       — А в чём проблема-то? Сугимото вроде семья адекватная.       Возмущённый до глубины души (если у ходячей формульной таблицы она была) взгляд вперился в раздражителя в лице Лави. Он непонимающе захлопал зелёными глазками, строя саму невинность.       — Да что такого я сказал?!       — Да какого хрена вы мне не даёте договорить?! Задолбали блин, чесслово. Правду говорят: филологам палец в рот не клади — дай слово сказать!       — Понял-принял, замолчал, — примирительно ответил рыжий и для убедительности сымитировал закрывающийся замок на рту.       — То-то же, — хмыкнул Джонни, сложив руки на груди. — Продолжаю для особо одарённых и болтливых, — выразительный взгляд на Лави. — В первый же вечер после его приезда из дома разносились крики жены Сугимото-сана. Точно не могу сказать, о чём она кричала, но точно на него. Что-то вроде: «Почему его сбросили именно на нас?!» или «Лучше бы тебя сдали в детдом!». В общем, смысл в том, что его, походу, усыновили или оформили опекунство, и в новой семье, — на этом слове парень показал кавычки пальцами, — его не очень-то и любят.       — Хм… Вот оно что, а я и не знал о нём. — Лави в задумчивости уставился на пролетающих на высоте птиц и, не отрывая от них взгляда, спросил: — А как его зовут?       Джонни в растерянности оглядел компанию из десяти человек. Все недоумённо пожали плечами. Лави многозначительно хмыкнул.       — Ясно всё с вами. Сплетничать сплетничаете, а о ком — не знаете.       Ребятам явно стало стыдно, ведь Лави оказался прав (а прав он оказывался только в тех ситуациях, когда все остальные неправы). Но после, естественно, нашлись недовольные.       — А сам-то, можно подумать, такой милый, белый и пушистый!       — Вот именно, всем придуркам придурок!       — Да и к тому же извращенец!       — Не зря же кроликом зовут!       — Пошли отсюда.       — Точно-точно!       — А ты оставайся один, раз не ценишь наши отношения! Дурак!       Спины подростков постепенно удалялись из поля зрения изумрудных глаз. Ошарашенный Лави был просто шокирован тем, что его товарищи (товарищи — это те, кто не бросают друг друга, прошу заметить) так нагло его бросили. А он так и остался стоять один-одинёшенек посреди резко опустевшей парковой тропинки.       Солнце мерно заходило за горизонт. Небо постепенно окрашивалось в более тёмный свой оттенок. Облака розовели. Вдалеке начали включаться первые фонари. На востоке виднелся клин рано улетающих или прилетающих птиц. Ветер теребил кроны деревьев. Воздух наполнялся ароматами свежескошенной травы и цветов. Цикады и кузнечики отыгрывали свою звеняще-шипящую музыку. Очередной день августа подходил к концу.       …Лишь только на мгновение приятную уху тишину нарушил громкий крик:       — ААА! ПОЧЕМУ ВСЕ БРОСИЛИ МЕНЯ ЗДЕСЬ?!