Санджак Маниса.
Дворец Манисы.
Покои Фатьмы Султан.
Пока Махидевран с Айпери беседовали в покоях первой, Сулейман, Айше Хафса и Эсин собирались в покоях Фатьмы Султан, ведь той только что тоже стало нехорошо — сразу после того, как Айпери Султан рассказала ей о беременности соперницы. Осмотр лекаршей Султанши длился несколько минут, а затем Хатун со счастливым лицом провозгласила, что... третья хасеки, ровно как и баш-хасеки, ждет ребенка. — Сулейман, я снова подарю тебе Шехзаде, — просияла Фатьма, услышав новость. На самом деле вторая беременность для госпожи была неожиданной и не совсем желанной: что, если она не успеет вовремя совершить все то, что запланировала, и между ее сыновьями, если, конечно, на этот раз тоже родится мальчик, начнется война, в ходе которой один брат покончит с другим? — Не загадывай наперед, Хатун. Может быть, у тебя родится луноликая госпожа, — фыркнула Айше Хафса, не слишком обрадовавшись известию. Внуки от странной и неясно чего добивающейся персидской принцессы — это не то, о чем она всю жизнь мечтала. — Ты осчастливила меня, Фатьма, проси все, чего хочешь! — воскликнул Сулейман, обрадованно глядя на девушку. — Одного желаю — чтобы ты, Сулейман, проводил больше времени с Шехзаде Омерой и его Валиде, — натянута милую улыбку Фатьма. — Я и так часто с тобой бываю, — провел по руке хасеки Шехзаде, вставая и в более, чем приподнятом, настроении выходя из покоев. Сулейман находил этот день одним из самых счастлив в своих жизни: у него родились сын и дочь, а также стало известно о том, что скоро у него будет еще как минимум двое детей. Махинбану-ханум же, стоило только выйти из покоев Сулейману, сжала кулаки и смахнула с лица окрыленное сияние. Шехзаде не просидел с ней и пары минут, а сейчас наверняка к Гюльбахар поплелся! Что бы Фатьма ни предпринимала, она остается для него чертовым развлечением, и дело даже не в том, что для достижения ее цели ей нужна любовь, именно любовь наследника, а в том, что он каждый раз задевает, мнет, топчет ее гордость! Готова ли она это терпеть? Нет и еще раз нет. — Валиде Султан, Эсин Султан, вы еще здесь? — довольно бесцеремонно поинтересовалась хасеки, когда до нее наконец дошло, что ее такое себе состояние созерцают ее бывшая «хозяйка» и злейший враг. Айше Хафса, недовольная поведением невестки, поджала губы и, бросив наказ беречь себя, больше похожий на угрозы, покинула покои, а Эсин же осталась в них, а далее, ухмыльнувшись, приблизилась к кровати Фатьмы, на которой сейчас лежала третья жена Сулеймана, и протянула: — Мой милый братец к тебе равнодушен, да? — Фатьма еще сильнее сжала кулаки. — Ну, тогда, я тебе помогу, — Кривая усмешка со стороны бывшей Марине Хатун. Эсин переходит на шепот: — Давай же. Сорви злость на мне. Ну же! Скажи, какое я ничтожество! Тебе станет легче, а я... Я от души посмеюсь, подниму себе настроение. — Однажды вся власть будет в моих руках, и тогда посмеюсь я, — тихо, но очень четко проговорила Фатьма Султан. — Наступит день, и весь мир падет к моим ногам. В тот день я дам всем своим врагам выбор: встать на мою сторону и жить припеваючи или влачить жалкое существование, оставшись моим неприятелям. Всем, но не тебе. Ты будешь гореть в аду, Эсин. Ты станешь молить меня о смерти. — Почему ты ненавидишь меня намного больше остальных? — внезапно прищурилась Эсин Султан. — Мне неведомо, — честно ответила Фатьма. — У меня будто в судьбе прописано, что ты — мой самый страшный кошмар. — Я ощущаю то же насчет тебя, — усмехнулась дочь Айше Хафса Султан. — Кажется, однажды мы сделаем друг другу что-то настолько страшное, что сразу же догадаемся, отчего мы ненавидели друг друга столько лет, — Махинбану, пожав плечами, кивнула. — А сейчас я сделаю кое-что несущественное, но все еще не самое приятное... Девушки, заберите у Марине Хатун Шехзаде Омера, — обратилась к своим служанкам Эсин. — За ним я буду присматривать, пока Фатьме трудно из-за того, что она носит венценосного ребенка, — На лице матери Омера в ту же минуту заиграли ярко-алые краски, несущие непреодолимый гнев и всепоглощающий страх. Эсин нагло хохотнула. — Нет! — закричала Фатьма Султан. — Только не Шехзаде! Только не мой сын! Не трогайте его! Омер!Сынок! — глядя вслед выносящей на руках из покоев Шехзаде равнодушной Хатун, орала, визжала, пытаясь кинуться на девушку, оставленная другой рабыней, госпожа. — Прекрати этот цирк, — зевнула Эсин Султан. — В ближайшие месяцы за Омером я следить буду, я. Сулейман со мной согласится. Ты не контролируешь эмоции, выглядишь болезненно... Ну, я пошла к твоему сыночку, постараюсь ему не навредить, — с самым невинным видом, повернувшись вокруг себя, выпорхнула из покоев «сестра» Шехзаде Сулейман, оставь Фатьму на полу, на коленях, потрепанную, всю в слезах и всхлипывающую. — А я ведь была на волосок от жизни...Покои Гюльбахар Махидевран Султан.
— Это счастье, Махидевран. Наконец у нас с тобой будет еще один сын или доченька, — лучился Сулейман, держа Махидевран, с лица которой ни на секунду не сходила улыбка, за руки. — Смотри, что у меня для тебя есть, — Гюльбахар заинтересована перевела взгляд с лица Шехзаде на его руки, потянувшиеся за его же спину. Сулейман нащупал у себя за спиной деревянную шкатулку, исписанную многоэлементным орнаментом и покрытую златом, и положил ее на руки весенней розы, теперь переводящей взгляд с возлюбленного на короб и наоборот. Получив же кивок от Сулеймана ее вопросительный взгляд, осчастливленная долгожданным знаком внимания Махидевран раскрыла короб, заметив в нем браслет и браслет непростой, а состоящий из толстой золотой цепи и аж нескольких ярко мерцающих изумрудов. — Я слышал, ты сильно расстроилась из-за того, что я подарил Фатьме такой же перстень, как и тот, что ты назвала символом нашей с тобой любви. Я прощу у тебя прощения, я сделал это, не чтобы тебя задеть, а потому что с чего-то решил, что так ссор будет меньше. Пусть этот браслет будет отныне символом, — закончил свой монолог Сулейман, широко улыбнувшись. Махидевран окрыленно чуть ли не подскочила. Значит, она ошибалась, и Сулейман не разлюбил ее! Значит, он ее не предал!.. Как хорошо, что это была всего лишь очередная нелепая история вроде тех, в которых один что-то не так услышал, другой это кому-то передал, а третий разнес по всему городу... Весенняя потянулась к Сулейману, который тотчас же обнял ее, надевая чудесный изумрудный браслет на руку жены, светящейся от восторга. — Фатьма понесла от меня ребенка, — через несколько минут, которые Шехзаде и Султанша провели, просто сидя вместе и держась за руки, ощущая колоссальный прилив сил, осторожно пробормотал Сулейман. — Наверное, тебе уже доложили, — Махидевран понуро кивнула. — Ты не расстраивайся. И прости за то, что я последнее время уделял тебе меньше времени, чем ей... — Вздох. — Так иногда выходит. В один момент мне даже может показаться, что кто-то из них — моя самая настоящая любовь. Я не сразу могу отличить сильное чувство от страсти или влюбленности. Постарайся не обращать на подобное внимание. Я люблю только тебя, — Махидевран лучилась еще с третьего предложения, поэтому сейчас она прижалась к Сулейману покрепче, а тот выдохнул: он смог объясниться, и его весенняя роза не собиралась, как и всегда, таить на него злость. И, между прочим, Сулейман не соврал, говоря все это: он правда по-прежнему любит Гюльбахар больше, чем кого-либо иного. — Спасибо тебе за то, что не боишься говорить со мной об этом. В остальном же я и не сомневалась, — шепнула Махидевран. — Я чувствую себя слабым из-за подобных разговор, а у Шехзаде не должно быть слабостей. Хотя... Пусть будет одна, — добро усмехнулся наследник. — Сулейман, — встала Гюльбахар, собравшись сделать один ну очень неожиданный для нее поступок, необходимость в котором она четко видела после того, как поговорила с Шехзаде. Сын Султана Селима насторожился. — Не отворачивайся от Фатьмы, желая угодить мне, — подошла поближе к возлюбленному Гезде Султан. Тот изумленно вскинул бровь. — Ее растоптанная гордость... Извини, что говорю это, но... Она может стоить нам слишком дорого. Фатьма не так проста, как кажется. В гневе — да и без него — она явно способна очень на многое. — Ты редко ошибаешься в таких вещах, — озадаченно потер подбородок Сулейман. — Я присмотрюсь к ней. Если есть что-то подобное, то я должен это увидеть... Тебе известны какие-то настораживающие факты о Фатьме? — Ничего конкретного, к сожалению. Просто... ощущение. Смутное, но чрезвычайно стойкое ощущение.Спустя час.
Гарем.
Несмотря на «смерть Эсин Хатун, родившей близнецов», в гареме был устроен праздник — как-никак на свет появились Шехзаде и госпожа, а две жены Сулеймана оказались беременны. Эсин Султан организовало торжество за буквально пару часов, так что к настоящему моменту наложницы уже вовсю веселились и танцевали, Калфы раздавали золото, а Султанши лакомились редкими, порой зарубежными яствами. Эсин с Махидевран сидели в самом центре гарема, наслаждаясь происходящим. — Какой же сегодня все-таки прекрасный день! Давно у нас празников не было, а теперь Дворец вновь наполнился радостью! Я родила сына с дочкой, ты беременна... Фатьма тоже, но я сумела знатно ее напугать, забрав сына, — смеялась Эсин, обращаясь к союзнице, которой также было весело. — Была бы жизнь таким вот постоянным праздником, — все еще радуясь, вздыхала Гезде, а вторая хасеки на то грустно улыбалась: им хорошо были известны тяжелые жизни друг друга, полные борьбы, горечи и потерь. — Дорогу! Фатьма Султан Хазретлери! — внезапно прокричал Ага у входа в гарем. Султанши, находившиеся в центре гарема, одновременно закатили глаза, а на веранду наложниц гордой походкой ступила бывшая Махинбану-ханум. — А в честь чего праздник? Во Дворце траур должен стоять. Как-никак фаворитка Шехзаде, Эсин Хатун, умерла! — захохотала Фатьма, подходя к центру гарема. — Может, добровольно пойдешь к черту, и мне не придется тебя туда отводить? — гадко улыбнулась Эсин, настроение которой сейчас не могла испортить какая-то дрянная персидская девчонка. Махидевран Султан хихикнула. — А чего ты так испугалась? — загоготала во весь голос Фатьма. Госпожа находилась в состоянии полуистерики, она полностью потеряла контроль над собой и сейчас была готова на многое. — Не бойся, твою тайну я не выдам. По-крайней мере, пока. Пока я не расскажу никому, что ты спишь с собственным братом, желая возыметь от этого выгоду, — Эсин только хмыкнула. — Хочу растянуть удовольствие, — внезапно ухмыльнулась Марине. — В этот чудный день я расскажу всем страшный секрет Гюльбахар Махидевран Султан, — Названная насторожилось. — У нас, оказывается, Сулейман падок на родственниц, — Третья хасеки теперь уже смеялась сквозь слезы, у нее началась самая настоящая истерика, но союзниц нынче волновало вовсе не это. По последней фразе им стало абсолютно ясно, какое именно сведение хочет распространить Фатьма. У Махидевран подкосились ноги. Как, как такое возможно? Неужели сопернице откуда-то стало известно о происхождении Махидевран? Черта с два! Персиянка сейчас ведь в таком состоянии, что легко, ни секунды не рассуждая о своем будущем, скажет всем, что Гезде не рабыня по рождению! Что же будет тогда? Что же будет?! Народ обвинит Сулеймана в порочной связи, потребует объяснение!.. Что же теперь делать?! Что же делать?.. Эсин Султан тоже совершенно не хотела того, чтобы весть распространилась, — по меньшей мере, в этот день. Махидевран и Сулейман еще некоторое время должны быть полностью дееспособны! — Махидевран Султан наша — дочь Эвруз Султан, живущей в Бурсе, и покойного Шехзаде Абдуллы! — громко, так, чтобы слышал весь гарем, проговорила Фатьма, теперь уже выглядящая ужасно довольной собой. Неявные подозрения закрались к Марине еще тогда, когда она видела то, как тепло общаются Эвруз с Махидевран, во время недолгих приездов первой во Дворец. Махинбану тогда посчитала, что дело, возможно, в союзе, который всем его участницы пытаются преподнести как дружбу, чтобы не вызвать никаких подозрений. Потом же Махидевран в пылу гнева проговорилась о том, что она родилась в семье Султана. Сначала Фатьма Султан слова тогда еще баш-кадын показались сущей ересью, но затем Султанша начала рассуждать о той ситуации, и ей стало ясно, что просто так рабыня такой аргумент в споре с соперницей не приведет, потому что нет смысла во лжи, в которую никогда не поверит. Вот тогда-то Фатьма и стала искать подход к гаремным записям, вскоре подобравшись к ним через одну Калфу и наткнувшись на те же документы, на которые когда-то наткнулся Шехзаде Сулейман*. Вспомнив об общении Эвруз Султан с Гюльбахар Султан, Фатьма тогда окончательно убедилась в собственной правоте. Конечно, она собиралась использовать этот козырь, но не сейчас, когда та же Айше Хафса да и сам Сулейман могут подвергнуть за то Ханум ссылке или выбрать ей наказание похуже. Однако же... состояние аффекта, черт бы его побрал... Махидевран схватилась за стену, лихорадочно рассуждая, что ей следует предпринять. Эсин взяла за руку союзницу, шепнув той: «Сохраняй спокойствие. У нее навряд ли есть доказательства. Скорее всего она что-то где-то услышала». По гарему прошелся шепот. Наложницы строили предположения относительно сказанного Фатьмой Султан. Многие говорили, что это чушь, и третья хасеки нездорова, почему у нее и отобрали на время ребенка, а другие сказывали, что такое действительно может быть, удивляясь тому, что Сулейман с Махидевран, которым такое вполне могло было быть известно, вступили в связь. — Замолчали все! — воскликнула с другого конца гарема Айпери, мигом пришедшая на помощь к сестре. Девушки затихли. — Фатьма, что ты такое несешь?! — Во время бунта янычар Махидевран Султан — вернее, Гезде Султан — выкрали из Дворца, а через много лет она вновь оказалась в нем, взятая с невольничьего рынка, куда она попала после похищения, и Махидевран это известно. Сулейману наверняка тоже. А вот доказательства, девушки. Почитайте эти записи, — невозмутимо сияла Фатьма, вынимая из-за спины одну из гаремных тетрадей. Хатун бросились к Султанше, залистав страницы и переговариваясь, высказывая свое мнение о происхождении Махидевран, ее отношений с Сулейманом и того, как это все вышло. — Заткнись, Фатьма! Убери эти сфабрикованные улики! Записи, сделанные неизвестно кем и неизвестно когда, ничего не доказывают! — зло прошипела Айше Хафса, разобравшись в ситуации. — А вы, девушки, не слушайте ее. Она смуту затеять пытается. Вздорный характер Фатьмы Хатун всем известен! — Валиде Султан находилась в полуобморочном состоянии, как и все остальные, замешанные в этой истории. Она ни в коем случае не могла допустить, чтобы правда выплыла наружу и разошлась по всему государству, что вполне, похоже, может случиться, из-за чего ее сыну будет грозить опасность. Султанша просила прощения у себя самой за то, что пригрела на груди змею, взяв ее к себе в услужение, позволив явным — явным же! — обманом выйти за ее сына, родить от него ребенка и... до сих пор оставаться в живых... Рабыни, заслышав слова управляющей гаремом, тотчас же отстранились от тетради и покорно встали в ряд, склонившись, а Махидевран Султан с благодарностью посмотрела на свекровь и сестру. — Даже если девушки послушаются Вас и ни слова не проронят о том, что им стало известно, Валиде Султан, янычары, народ и Совет Дивана так не поступят, — Хафса, Гезде и Эсин изменились в лице. Вторая предприняла невероятные усилия, чтобы не упасть без чувств. — Да, им уже обо всем известно. И у них есть веские доказательства, так что... — Закрой свой поганый рот, Хатун! — неожиданно раздался голос Танели Султан. — Вчера до ночи сидела, выписывала что-то на этих листках, которые сейчас выдаешь за доказательства, мне еще сказала, что подучиваешь язык, а теперь такое устроила! Хоть бы постеснялась говорить такие гнустности о матери Шехзаде, пусть она все еще рабыня правящей семьи!.. Иди живо в свои покои, сиди там смирно и жди своего наказания, — Фатьма не шелохнулась. — Вон, кому говорю!!! — закричала дочь Шехзаде Сулеймана, заставив Фатьму Султан вздрогнуть, а также будто очнуться и наконец догадаться, что она натворила, и как это может угробить ее светлое будущее, так что третья хасеки немедленно низко поклонилась и, пробормотав что-то вроде «Извини, я не в себе, такое бывает у беременных», выбежала из гарема. Танели же, теперь выглядя совершенно спокойно, подошла к бабушке и, снисходительно улыбнувшись, тихонько промолвила: — Султанша не будет опускаться до того, чтобы напрямую врать о событиях, сказывать небылицы, а также фыркать, называя рабыней часть своей Династии, так считают эти наложницы. Передо мной оправдываться не нужно, мне на редкость плевать на отношения моего отца с Махидевран Хатун или... Как там ее на самом деле зовут?.. Неважно. Мне плевать на это, как бы то ни было, как и на происхождение баш-хасеки отца. Не надо мне ничего объяснять. Я пойду к себе, потому что я пришла в гарем на праздник, а праздничной атмосферы здесь явно больше не будет, — изящно поклонившись, Танели легким шагом вышла с веранды наложниц. Гюльбахар, бывшая Эйдже и Валиде Хафса Султан выдохнули, а последняя еще и шепнула Хазнедар: — Удивительно, Эфис Хатун, что у такой недостойной матери выросла такая достойная дочь. Эсин Султан, теперь уже не настолько напряженная, похлопав союзницу по плечу, вышла из гарема, велел продолжать праздник, и догнала в коридоре Фатьму Султан, направляющуюся в свои покои в полном смятении и с одним единственным вопросом: «что я натворила, как это теперь решать?» — Ты совсем неадекватная. Надеюсь, Хафса с Сулейманом посчитают верным умертвить тебя сразу после родов, а то и до, иначе я самолично займусь этим вопросом и немедленно, — высказалась Эсин, а Фатьма, у которой все еще не получалось собраться с духом, лишь стояла, не в силах никак ответить заклятому врагу. Ни минуты не мешкая, вторая хасеки зарядила третьей звонкую пощечину, получив которую Махинбану еле удержала равновесие. — Это мне за правду? — наконец зло вопросила Фатьма. — За длинный язык, которого ты обязательно вскоре лишишься... Я тебе обещаю. Стража, отведите Фатьму Хатун в покои и заприте ее там! — повернулась к Агам Эсин. — Хафса согласится с моим решением и Сулейман тоже. Твоя окончательная участь будет решена после родов, — Выговорившись, «собеседница» Фатьмы Султан развернулась и пошла обратно на веранду, а двое Агов подхватили за предплечья отчаянно вырывающуюся и осыпающую проклятьями врага и соперницу Ханум, выполняя приказ дочери Айше Хафсы Султан. — Однажды тебя схватят также как меня, Эсин, но не поведут в покои, а потащат во всеобъемлющие воды Босфора!Спустя пару дней.
Стамбул.
Тайная площадь.
По всей Империи вот уж несколько дней гуляли копии документов, в совокупности подтверждающие то, что баш-хасеки Шехзаде Сулеймана Гюльбахар Махидевран Султан является дочерью умертвленного отцом-падишаха Шехзаде Абдуллы и его наложницы Эвруз Султан, Гезде Султан, потерянной Династией во время бунта янычар, произошедшего около восемнадцати лет назад. На самом деле в подлинность документов верили совершенно немногие, ведь почти никому не были известны те маленькие детали, которые бы подтверждали, что такого рода записи действительно являются копиями страниц гаремных тетрадей. Более того, Айше Хафса Султан с Эсин Султан и Шехзаде Сулейманом, так что оказавшимся в известности о случившемся и ни разу не встретившимся с Фатьмой Султан, запертой в собственных покоях, попросту не желая ту видеть и ныне заморачиваясь лишь о том, как смягчить сложившуюся ситуацию, сделали многое, чтобы большинство копий исчезло из рук народа. Таким образом до восстания или хотя бы критического состояния населения было далеко. Правда, были и те, кому сразу же стало явно: перед ними копии подлинных документов. То были в основном важные государственные деятели, что не раз работали и с такого рода бумагами... Сейчас на тайной площади в Стамбуле — месте собраний этих самых деятелей, где они обсуждали между собой уже несколько веков дела государства, тем самым по сути совершая предательство, учитывая, что на собраниях порой оспаривались решения падишаха или искались пути его поменять, — расселись, как и всегда укрываясь за пролеском, именно благодаря которому мало кто посторонний натыкался на площадь, некоторые деятели, вхожие в Совет, а также иные важные фигуры Османской Империи... Вообще-то, темой сегодняшних «посиделок» было не только происхождение Махидевран Султан — из-за него одного те, кто пришли в этот день на тайную площадь, не собрались бы. Тем не менее, разговор начался именно с Гюльбахар. — Шехзаде Сулейман вступил в связь со своею сестрой, пусть и двоюродной. Более того, все мы помним, как пропала Гезде Султан. Все мы помним, кто это преступление заказал, кто исполнил, — начал один из БейлерБеев. — Так оно и есть, — кивнул глава корпуса янычар. — Поэтому не будем раздувать лучше. Всплывет все, окажется в глазах народа правдой — найдется тот, кто потребует расследовать то дело давно минувших дней, снова вспомнят о вине янычар, похитивших госпожу по крови, встанут против корпуса. Не нужно оно нам. Гезде Махидевран Султан — благочестивая Султанша, которая немалую часть своего жалования отдает на благотворительность: строительство школ, мечетей, фонтанов, приютов. Негоже нам о ее виноватости в этой преступной связи кричать, помолчим лучше... К тому же, Шехзаде Сулейман — достойный наследник. Его нам тоже не следует с грязью смешивать. — Ага прав, — почти одновременно стали соглашаться БейлерБеи да некоторые Визири. — Да, все верно Ага говорит, — не стал отрицать слова янычара и Ферхат-паша, Второй Визирь Совета. — Посему давайте-ка лучше обсудим иное — Султана Селим-хана да его грехи... Кадий Эфенди, рассказывайте. — Один из доверенных Пашей Повелитель в тайне прибыл ко мне в дом, оставив военный лагерь, по приказу Селим Хана. Он самолично доставил мне распоряжение падишаха с его печатью выдать фетву на казнь Шехзаде Сулеймана и Шехзаде Ахмеда, дав уяснить, что, не сделай я это, и мокрого места от меня да и от моей семьи, детей моих, жены не останется. Мне ответ нужно в ближайшую неделю написать. Вот тот указ, — Кадий вынул из-за поясницы сверток, поверх которого в самом деле красовалась султанская печать, жестом велев передавать его по кругу. — Шехзаде Сулейман уже готовится к свержению отца, и мы должны оказать ему посильную помощь, — высказался Ибрагим-паша, прочтя распоряжение. Среди деятелей прошелся шепот, затем начались кивания, однако удовлетворены словами Визирь-и-Азама были не все. — Ибрагим-паша, кого Вы поддерживаете в этой войне? Исполняя чьи приказы, Вы готовы отдать свою жизнь — Шехзаде Сулеймана или Эйдже Султан? — смело вопросил Четвертый Визирь Совета Султанзаде Хюсрев Паша, дальний родственник падишаха лет сорока – сорока пяти. Хюсрев был из тех, кто не был верен никому кроме себя самого. Всю жизнь он плыл и плывет по течению, прибиваясь к тому, кто сильнее, и являясь личностью, умеющей различать запах власти и денег и ныне находящейся в «группе поддержки» Эсин Султан. — Эйдже Султан и желает, чтобы мы Шехзаде Сулеймана поддерживали, — невозмутимо возвестил Ибрагим-паша, а госдеятели стали переглядываться, молча высказывая свои предположения касаемо того, лжет ли Визирь-и-Азам. Большинство верило Ибрагиму. — Вы недоверчивы к моему слову, Паши? — насмешливо изрек тот, кто когда-то почти всем казался верным приближенным рабом Селим-хана, а следом открылся, как один из прислужников Эйдже Султан. Кому Ибрагим был предан на самом деле? Врал ли касаемо желаний Султанши сейчас? О, об этом как-нибудь в иной раз. — Мы верим Вам, Паша Хазретлери, — от лица всех присутствующих наконец произнес один из высокопоставленных БейлерБеев. — Раз все так, как Вы говорите, излагайте, что нам следует делать, Визирь-и-Азам, Второй Визирь, Кадий Эфенди. Кадий Стамбула передал Ферхату-паше по жесту Ибрагима-паши еще некоторые документы, и второй приступил к объяснениям: — Значит, так...Санджак Маниса.
Дворец Манисы.
Покои Хасеки Айше Хафсы Султан, Валиде Султан Санджака Манисы.
Гюльбахар Махидевран Султан вместе с Ханзаде Султан и Алтын Султан стояла перед свекровью первой, находившейся в удрученном состоянии. — Я не сказала моему сыну, что отправляю тебя в Бурсу с дочерьми, Махидевран, и тебе должно быть ясно почему. Он не захочет, чтобы ты находилась вдали от него, но поверь, так будет лучше. Если вдруг кто-то из наших недоброжелателей убедит народ в том, что на тебе тяжкий грех, переданный и твоим детям, сюда придут, чтобы покончить с тобой и моими внуками... В конце, концов, я тебя не на край свет отправляю, а в Бурсу, к матери. Все хорошо будет, — изъяснилась Валиде Султан. — Вы правы, но мне будет тяжко пережидать там и пару дней. Я буду волноваться за моих родных, оставшихся в этом Дворце, — вздохнула Гюльбахар, про себя отметив, что ей к тому будет тяжело управлять из Бурсы управлять делами переворота, время которого все приближается и приближается, но зато она наконец-то увидит свою Валиде. — Ты уже собрала все вещи, погляжу, — улыбнулась Айше Хафса, кинув взгляд на служанок и слуг позади невестки, в руках которых были сундуки да мешки с вещами весенней розы. — Молодец. Не затягивай свое отправление в Бурсу, а то вдруг что случится, или Сулейману станет известно. Ты ведь беременна, еще и о нерожденном ребенке должна помнить, о его судьбе... Счастливой тебе дороги, Махидевран. Береги моих дорогих внучек Ханзаде и Алтын, а так же малыша, которого носишь. — Почему Вы не дали забрать мне с собой и Османа? Над ними ведь висит не меньшая опасность, — обеспокоенно осведомилась Весенняя. — Осман — Шехзаде, наследник. Не пристало ему вдали от отчего двора находиться. Ты за него не волнуйся, я смогу сына твоего уберечь, позабочусь о своем венценосном внуке. — Сердце мое не на месте, Валиде Султан, — прошептала Гюльбахар, подходя к наставнице, так, чтобы ее не услышали дочки, — но я ради моих Ханзаде и Алтын продолжу держаться. А Вы поберегите моего сына... Я Вам его доверяю, — Хафса Султан встала и крепко обняла невестку, порой неугодную ее, но все же, что ей было совершенно ясно, лучшую жену для ее сына, затем Махидевран поцеловала второй матери руку, будучи уверенной в том, что, несмотря на все прошлые разногласия, сейчас она может положиться на свекровь, когда-то обратившую юную Марию на верный путь. — Когда-нибудь этот кошмар закончится, Махидевран. Славные дни еще впереди.Покои Эсин Султан.
Эсин Султан стояла у окна, рассуждая, как выгоднее использовать для себя сложившуюся ситуацию. Отсутствие Махидевран во Дворце, пусть даже оно будет недолгим, открывает массу новых возможностей. Например, можно будет начать двигать к кончине Шехзаде Османа: не будет же Айше Хафса, которая по сути никем не приходится старшему сыну Махидевран, следить за тем, что с ним происходит, также тщательно, как его собственная мать... Раздался стук в дверь, после которого в помещение, принадлежащее второй хасеки, с поклоном вошла Кючюк Калфа. — Султанша, Гюльбахар Махидевран Султан Хазретлери велела мне помогать Вам в Ваших общих делах с моей госпожой, пока она будет находиться в Бурсе. Я в курсе всего того, что Вы вместе предпринимаете, да и мы с Вами неплохо знакомы. Не смущайтесь говорить мне все, что Вы бы сказали Гюльбахар Султан, — выложила Калфа. — Махидевран верно сделала, что оставила со мной именно тебя, Кючюк, — неискренне, как и обычно, улыбнулась Эсин. — Ты — самая умелая из ее прислужниц. — Благодарствую за высокую оценку моих способностей, госпожа, — чуть не поморщившись, пробормотала Кючюк Калфа, которая не испытывал теплых чувств к Султанше крови и... крови. — Кстати, Ага санджака Амасьи передал мне письмо, предназначенное Вам. Вероятно, оно никак не связано с моей госпожой, так что... — Прислужница весенней розы достала из импровизированного кармана сверток, протянула Эсин Султан и поклонилась: — Держите, а я с Вашего позволения пойду, — Эсин кивнула, а Кючюк вышла из покоев. — От кого письмо, моя Султанша? — поинтересовалась Эсма Хатун — верная рабыня, как Вы помните, «сестры» Шехзаде Сулеймана. — От Гюльнихаль, жены братца Ахмеда, — слегка удивленно вымолвила Эсин и развернула письмо, написанное той, которая терпела много лет, будучи загнанной в угол, лишенной права выбора и убеждавшей себя в том, чего априори быть не могло. «Дорогая госпожа Эсин Султан Хазретлери! Вам пишет Гюльнихаль Султан — Султанша, считающаяся любимой женой Шехзаде Ахмеда и матерью его дочери Ханым Айнур Султан. Практически с того самого момента, как Принцесса Эстер Хазретлери прибыла во Дворец Манисы, нас с дочерью Айше Хафсы Султан и Султана Селима** соединяла сильная дружба. Эстер сразу захотелось наладить со мной общение, когда она повстречала меня на своем пути, и это не было случайно. Наши с Принцессой жизни похожи. Мы обе вынуждены были скрывать свои истинные чувства, скрываясь за масками полного счастья, убеждая себя в его существовании. Правда, я пошла дальше Эстер, заставив себя верить в ту легенду о нашей жизни с Шехзаде Ахмедом, которую распространял он сам. Мне известно об Эстер все, она доверила мне все свои секреты, в том числе и все то, что касается вашего с ней союза и целей, почему я и решила обратиться именно к Вам... Для начала я прошу извинить сестру Вашу за то, что она не оповестила Вас о нашей с ней дружбе: Эстер очень боялась, что Вас такая новость не обрадует. Я была у Эстер и Айгюль в Павильоне буквально пару дней назад, а Вы, занятые делами, долго к ней не заходили, поэтому я спешу доложить Вам, что дела у английских принцесс в порядке, но я, пожалуй, не буду на этом зацикливаться и сразу перейду к основной теме моего Вам письма... Вы проницательны, поэтому Вам наверняка давно было известно о том, что Шехзаде Ахмед никогда меня не любил да и вообще не способен на сильные чувства, однако я не уверена, что Вы в курсе всей нашей истории, потому я спешу поведать Вам ее целиком... Едва попав в гарем Ахмеда, я влюбилась в юного Шехзаде, начав идеализировать его и заимев к нему эмоциональную привязанность, хотя между нами не было никаких отношений. Пожалуй, именно поэтому Ахмед выбрал меня на роль жены и матери своего ребенка, брак с которой должен был выглядеть идеальным. В тот вечер он позвал меня, донельзя восторженную и счастливую, в свои покои, где рассказал мне о том, какую роль мне предстоит сыграть и для чего. Шехзаде выдал мне все свои страшные тайны, чтобы мне стало ясно, что я не имею право отказываться, ведь за делом стоят сильные личности с целями, чтобы достичь которые они готовы на все... Оказалось, отправившись вместе с отцом в свой первый поход, неудачный поход на Францию, в свободный час Ахмед забрел в лес, в котором познакомился с девушкой, в которую он влюбился с первого взгляда. Девушка тоже влюбилась в него. Шехзаде начал встречаться с незнакомкой, которой не раскрывал свою личность до того дня, как услышал, что скоро отец с армией продолжит свой путь, то есть, у него уже не будет возможности встретиться с девушкой. Тогда он назвал ей себя, чтобы она, если вдруг выпадет такая возможность, отправила ему весть, захотел отдать ей пару своих слуг, чтобы с их помощью она смогла связаться с Ахмедом. Тогда девушка огорошила Османского наследника словами о своем происхождении: вышло, что Ахмед познакомился с французского принцессой, дочерью короля, Элеонорой Французской. Элеонора сказала Шехзаде, что, если она пожелает, отец исполнит любой ее каприз, даже разрешит свадьбу с принцем Династии врагов, однако Ахмеду стало ясно, что даже в том случае, в котором принцесса говорит правду, — а такое действительно могло быть, учитывая то, что рассказывали про очень слабое здоровье младшей и любимой дочери короля, — их брак все равно невозможен, ведь его отец никогда такое не разрешит, так что Ахмед сбежал с места их встречи, не став давать девушке ложную надежду и посчитав, что больше никогда с ней не увидится, однако на следующий же день, когда Ахмед гулял один, был пойман теми, кто, что ему стало известно позже, были слугами французского короля. Слуги силой увели Ахмед в дальний павильон, где он повстречался с самим королем и королевой, которые вывалили на него целую гору новостей. Во-первых, выяснилось, что Элеонора понесла от Ахмеда ребенка. Во-вторых же, родители принцессы действительно были готовы на все, чтобы их дочь была счастлива, что теперь было невозможно, пока на троне Султан Селим. Король Франциск предложил Шехзаде Ахмеду, с помощью своих лазутчиков, уже давно отправленных в услужение к наследнику вражеского государства, осведомившись о планах Шехзаде на османский трон, который он собирается получить вовсе не после естественной смерти отца, свою помощь в свержении Султана Селима, и Ахмед согласился... Шехзаде сказал мне в ту ночь, что во Франции сейчас были беспорядки, а Дворцы часто осаждали, так что ребенка Элеоноры, как порешили ее родители, после родов должны были отдать Ахмеду, чтобы к тому же не заморачиваться о том, за чьего ребенка из Династии короля можно было выдать малыша. Элеонора против не была, считая, что ребенку отец нужен даже больше, чем мать... Ахмед выбрал на роль матери меня, заодно захотев заключить вот мной никях да разыграть перед всеми любящую семью, приказав мне также постоянно изображать ревность, чтобы подтвердить, что в нашей семье все испытывают друг к другу сильные чувства. Все последнее нужно было для того, чтобы никто даже не заподозрил подвох, а еще... Еще Ахмед жаждал выглядеть перед отцом его лучшим сыном, достойным и примерным, не теряя надежды на то, что Селим Хан сам захочет отдать трон сыну... Я была вне себя от счастья, что стану женой Ахмеда, которую он любит, пусть даже это все будет ненастоящим, и меня едва ли будут подпускать к «дочери», так что я согласилась на все это даже не из-за угроз... Процесс затянулся, и оказалось, что на подготовку к свержению такого сильного Султана, как Селим Хан, нужны годы. Эти годы все шли и шли, а я все больше и больше разочаровывалась в своей жизни, отвратительном безразличии ко мне супруга и частых тайных приездах в его Дворец Элеоноры, на которую Шехзаде, как мне сначала казалось, смотрел, как на самое ценное сокровище: со временем я, конечно, догадалась, что у Ахмеда не было чувств к девушке, с которой он решил поразвлекаться в походе, и которая в итоге оказалась его шансом сразу на два трона — французский и османский... Я стала принуждать себя верить в легенду о счастливой жизни с Ахмедом, которую я видела лишь в грезах, чтобы окончательно не потерять себя, и мне это удалось. Я никогда не была умелой интриганкой, но попытки избавление от «потенциальных врагов моего любимого мужа» вроде Разие отвлекали меня от разрывающих душу рассуждений, в которые я все еще порой уходила, и заставляли чувствовать себя нужной... Недавно мне в руки совершенно случайно попало письмо Ахмеда, которое он отправил одному из своих верных рабов, оставшихся в Амасье, в котором он велел... умертвить меня. Видно, чтобы я не старалась помешать его совместным с Элеонорой и французами планам, хотя я никогда, никогда не делала ничего, что могло бы навредить Ахмеду! В тот момент мое сердце разбилось окончательно. ...Я пишу Вам это письмо потому, что мне известно: Вы не хотите, чтобы Ахмед взошел на Османский трон. Теперь, когда Вам известна вся правда, Вы быстро найдете способ ему помешать, я в этом не сомневаюсь. Правда, также я уверена в том, что, почуяв неладное, он подастся во Францию под чужим именем, женится на Элеоноре и станет прямым наследником на трон этого государства, поэтому будьте осторожнее: мне кажется, Вы не хотите, чтобы Ваш брат правил такой важной страной для внешней политики, ведь он всегда презирал свою семью, презирал Османскую Династию, живущую по правилам, ему неугодным, так что Ахмед наверняка, стань королем, будет действовать против и Вас в том числе... Что же касается меня, я вместе с Айнур, к которой привязалась, как к родной дочери, несмотря на наши нечастые встречи, тайно отправилась в Старый Дворец, сжегши приказ мужа, чтобы выиграть время. Пока я не найду себе иного пристанища, я останусь в Эдирне, позже уеду туда, где меня никто не найдет, поэтому Вы меня больше не увидите, я не доставлю Вам проблем. Ваша преданная раба Гюльнихаль, жаждущая мести тому, кто испортил всю мою жизнь». — Что там, Султанша? — вопросила Эсма Хатун, когда ее госпожа, дочитав письмо, отложила его в сторону. — Мало чего интересного. Гюльнихаль рассказала мне все, в курсе чего я была и без нее. Про француженку Элеонору мои прислужники разведали еще несколько лет назад, оттого-то я и решила не убирать ни Ахмеда, ни Гюльнихаль: первый мог помочь со свержением Селим Хана, а у второй к тому времени, как это самое свержение произойдет, уже бы, как в итоге и вышло, не осталось сил играть свою роль, от которой она бы всенепременно отказалась, — пожала плечами Эсин, а затем озадачилась: — Правда, есть кое-что, меня беспокоящее. Хафса еще не сделала все те ходы, что мне были нужны от нее, так что ее рано убирать, а у нее сейчас могут начаться проблемы: слишком уж много душ — невинных и виноватых — погубила моя Валиде на пути к провалу.Покои Шехзаде Сулеймана.
— Валиде, что привело Вас ко мне? — поинтересовался Сулейман, целуя руку недавно вошедшей в его покои матери. — Я пришла сообщить тебе о том, что на время отправила Махидевран с Ханзаде и Алтын в Бурсу к Эвруз Султан. Извини, что не сказала тебе это раньше, просто мне было известно, что ты будешь препятствовать моему решению, что я приняла для всеобщего блага. — Для всеобщего блага?! — воскликнул Шехзаде, ошарашенный новостью и самоуправством Айше Хафсы. Махидевран, между прочим, беременна! Она должна быть рядом с наследником! — Из-за слухов, пущенных твоей милой третьей женушкой, народ да янычар могут попробовать покуситься на Гюльбахар и моих внучек, поэтому я сочла верным, что они некоторое время поживут там, куда недовольные не догадаются пойти. — А если догадаются?! Там их никогда не защитит, Дворец Бурсы не настолько безопасное место! — буквально зарычал Сулейман, совершенно не согласный с доводами матери. — Сулейман, не догадаются, — стояла на своем Хасеки Султана Селима. — Если мою жену или моих дочерей там кто-нибудь хоть пальцем тронет, вина будет лежать на Вас, Валиде, — пригрозил наследник, постепенно соглашающийся с Айше Хафсой, веруя ее настойчивости. — А пока я не стану отдавать приказ о том, чтобы их доставили обратно, ведь доверяю Вам. Только попробуйте предать мое доверие! — Как ты разговариваешь с матерью? — занедовольствовала Хафса Султан. — Также как и со всеми, кто проворачивает за моей спиной сомнительные дела, — буркнул Сулейман, а Валиде Султан, недовольно цокнув, развернулась и вышла из покоев. На самом деле ее саму не покидали опасения, подобные тем, что испытывает ее сын, но госпожа привыкла не слушаться неясных предчувствий, полагаясь на факты, что, похоже, и стало ее роковой ошибкой.Спустя полчаса.
Покои Хасеки Айше Хафсы Султан, Валиде Султан Манисы.
— О чем ты хотела поговорить со мной, дочка? — приподняла бровь Валиде Султан, глядя на севшую рядом с ней Эсин Султан. — Меня беспокоит Гюльнихаль, — с ходу приступила к делу вторая хасеки. — Она написала мне письмо, в котором умоляла убить Шехзаде Ахмеда и несла иную чушь. Я сразу же сожгла его, потому что не хотела, чтобы кто-нибудь нашел эту ересь и счел, что я в сговоре с Гюльнихаль. Мне неизвестно, что там у нее произошло, но я могу предположить, что она страшно приревновала супруга. Полагаю, они нешуточно поссорились... Я боюсь, что Гюльнихаль захочет искать убийцу покойной Хасеки Нуре Султан, которая всегда помогала отношениям сына с его женой, во всем поддерживая невестку, чтобы отомстить за то, что теперь ее отношения с братом Ахмедом оставляют желать лучшего, ведь она как-то говорила мне, что при Нуре ей было легче жить, — Последнее предложения было почти правдой. Эсин действительно не хотелось, чтобы Гюльнихаль решила отомстить и тому, кто когда-то лишил ее единственной опоры, — свекрови, отличавшейся невиданной дипломатичностью и, находясь в курсе отношений Ахмеда с Элеонорой, всячески показывая Гюльнихаль, так нужной для их с сыном дела, что та ей очень важна, чтобы девушка не отвернулась от Шехзаде, — и, докопавшись до правды, уничтожить ту, кто пока была ей нужна. — Неужели все так серьезно? — усомнилась Айше Хафса. — Да и, даже если так, разве она сможет хоть что-нибудь откопать? Свидетели, если такие и были, давно в земле, улик... я никогда за собой не оставляла. Что может произойти? — Ну, то, что у Вас нет алиби, она откуда-нибудь да выяснить сможет. Дальше ей останется сложить два и два, и задачка будет решена, — мрачно вздохнула дочь Айше Хафсы и принца Ричарда. Да, не Акиле Султан и уж тем более не Шехзаде Сулейман некогда сбросил с балкона ее собственных покоев жену Султана Селима и мать его младшего сына. Убийцей Нуре была Хафса. И целью того убийства было вовсе не устранение соперницей, а отдаление от Селим Хана и, скорее всего, понесение наказания другой ее соперницей, за несколько дней до того убийства грозящейся покончить с детьми Хафсы, — Баш-Кадын Акиле Султан. Способ достичь ту цель был неудачен, ведь Айше Хафса не добилась даже подозрений в сторону Акиле, а «виноватить» многие стали сына преступницы, не заметив и возвышение Баш-Кадын из-за теперь уже очень близких и доверительных отношений с падишахом, и то, как громко ругались две любимые женщины Селим Хана накануне трагедии, зато запомнив случай необычный — склоку мирного Шехзаде Сулеймана с соперницей его Валиде. Оправдать столь сильный промах Хафсы можно было, пожалуй, лишь тем, что тогда вокруг нее реже вились интриги, так что она была в них довольно неопытна. — Что ты предлагаешь делать, Эсин? — куда менее уверенно вопросила Валиде Султан. — Сделать то, чего Вы и добивались, когда скидывали с балкона Хасеки «отца», — подставить Акиле. Пусть лучше одна мстящая особа устранит другую. Так мы даже выгоду извлечь из ситуации сумеем, — ухмыльнулась Эсин Султан. Извлекать выгоду из того, что могло окончится для нее более, чем плачевно, — это первый навык, который стала развивать старшая из дочерей Селим Хана, когда ей стало ясно, что она живет под сводами проклятых Дворцов.Лес.
Махидевран Султан и ее дочери вместе с прислужниками их матери ехали в довольно дорогой карете, всем своим видом показывавшей, откуда едут находящиеся в ней, тем самым помогая избежать на передвигающихся нападений. — Сулейман, — внезапно прошептала Махидевран. — Точно он. Больше некому. Но... почему он никогда не обсуждал это со мной? Неужто не доверял? — Весенняя Роза понуро опустила нос. — А ведь я ему всегда была готова доверить даже свою жизнь...Воспоминание Гюльбахар Махидевран.
Несколько дней назад.
Двоюродные сестры, одна из которых официально считалась кровной Султаншей, а вторая — женой наследника, — двигались по темному малодружелюбному коридору, держа факелы в руках. — Все это... завораживающе, — ошарашено бормотала Гезде Султан. — Никогда не подозревала, что когда-либо окажусь в столь загадочном и интересном месте, хранящем такое количество тайн. — Мы еще не добрались до сокровищницы. Там явно будет еще увлекательнее, — усмехнулась Айпери Султан. — Кстати, мы сейчас направляемся в восточную, не так ли? — Да, верно. Прошло в районе двадцати минут, и, пройдя через множество ходов, все таких же черных и самодостаточных, сестры оказались перед дверью в помещение, на которой не было замка, как и на любой иной двери потайной части Дворца: об «изнанке» всегда было известно немногим, а тем, кому было о ней ведомо, другие подобные же полностью доверяли. Махидевран, собравшись с силами и затаив дыхание, толкнула рукой дверью, вместе с Айпери сделала шаг внутрь и вместе с нею же чуть не получила следом остановку сердца, настолько удивительное зрелище предстало перед глазами Султанш. Множество раскрытых сундуков, из которых пачками вываливались драгоценные камни, выполненные из злата статуи, кубки, кучи монет разного происхождения и одинаково высокой ценности и целые горы украшений, на стоимость почти каждого из которых можно было купить Дворец... — Кому это все могло принадлежать? — с трясущимися губами вымолвила Весенняя. — Возможно, прибрав к рукам содержимое этой сокровищницы, Гюльбахар Валиде Султан создала здесь свою, — не в силах оторваться от зрелища сделала предположение «лунная фея». — Мы не можем отдать все это Валиде Султан. Она зачастую тратится на благие дела, но... Боюсь, большая часть всех этих богатств может пойти на совсем не то... Тебе ведь ясно, что с помощью этой сокровищницы можно перевернуть жизнь целой Империи? — Да... Нам нужно как-то это распределить. Но как? — Потом, Айпери. Я никогда в жизни такого не видела, поэтому сейчас хочу просто стоять и рассматривать. Когда в иной раз мне выпадет такой шанс — да и тебе? Госпожи стали кружить вокруг клада, то и дело заостряя внимание на некоторых его частях, но ничего не беря в руки в страхе испортить и в принципе страхе перед этими невероятными ценностями. — Здесь кто-то был до нас! — вдруг воскликнула Махидевран Султан. — Естественно, ведь кто-то все это сюда положил, — удивилась ажиотажу сестры Айпери Султан. — Нет, я не об этом... Кто-то был здесь совсем недавно. Вот, посмотри, — Гезде протянула дочери Селим Хана перстень, по виду которого немедленно можно было догадаться, что сделан он был совсем недавно. Султанша нашла его не в сундуке и даже не рядом с ним, а в самом углу сокровищницы, то есть, он однозначно не было частью клада. — Дорогая вещь. Здесь был член Династии, выходит... И ничего не забрал. Не успел? Как этому кому-то стало известно о сокровищнице и вообще о тайном ходе? Это не Валиде, ведь она бы рассказала мне. Эсин, судя по тому, что недавно ты мне рассказала, не могла быть в курсе сущетвования «изнанки». Кто же тогда? — хмурилась Лунная. — Я не помню, у кого какие украшения. Никогда такого не запоминаю... Жаль, могли бы таким образом разведать правду, — вздохнула Махидевран. — Забирай кольцо и идем отсюда. Если будем слишком долго смотреть на всю эту роскошь, забудем о душевном здравии.Реальность.
— Сулейман, — утвердила сама себе Гюльбахар. — Он создавал перстни подобного дизайна, причем делал такие лишь для себя, своим близким он предпочитал делать украшения под из вкус... Почему ты не доверяешь мне, Сулейман? — Печальный выдох. Опущенные глаза. Снова горечь в душе.Эдирне.
Старый Дворец.
Дворцовый Сад.
Отзвуки вчерашних горьких слез вперемешку с сегодняшним абсолютным безразличием — единственное, что чувствовало сейчас «цветочное деревце». Гюльнихаль больше не проклинала свои былые чувства, черствую тетку-судьбу, того, кого она еще пару недель назад всем сердцем любила, а сейчас хотела лишь разорвать на куски... Пустота. Полная пустота... Все еще молодая и, сложись все по-иному, обязательно бы вскоре смогшая завести семью госпожа шагала по Саду, в котором едва ли ныне можно было отыскать дивные плодоносящие деревья, яркие и разные цветы и все остальное, что могло бы попытаться вытащить Гюльнихаль Султан из пропасти, в которую она сама себя столкнула, — почти зима... Разие Султан же чувствовала себя совсем иначе, размеренно и, пожалуй, торжественно шагая среди опавших листьев: оказывается, от Танели была польза, и дрянная девчонка сумела принести своей Валиде не только беды и мороки, но и ценные сведения. Махидевран — кровный член Династии, замечательно. Конечно, у Разие меньше всех шансов доказать это кому-либо, кто смог бы навредить из-за того весенней розе, да и ей явно будут препятствовать, но... это все ж лучше, чем ничего. А еще Танели, желающая выслужиться пред матерью, обнаружила прелюбопытнейшее письмецо среди вещей дражайшей Эсин Султан, так что сейчас опальная фаворитка бродила по Дворцовому Саду в ожидании той, которая знатно поспособствовала тому, чтобы Разие здесь оказалась, и наконец дождалась. — Кого я вижу?! — ехидно развела ладони в стороны мать Султанш, заметив приближающуюся ко входу во Дворец, а также к ней самой Гюльнихаль, понурившуюся еще больше при виде той, которая явно не даст ей житья. Черт, вот как она могла забыть о том, что в Старом Дворце ее ждет обиженная на весь свет и особенно на нее, Гюльнихаль Султан, ненавистная наложница Шехзаде Сулеймана!.. Пока Цветочная корила себя за невнимательность, Разие с более, чем спокойным, лицом выудила из недр своего одеяния нож, приставив его к горлу беззащитной девушки и прижав ту к стене. Гюльнихаль страдальчески прикрыла глаза. А ведь она надеялась, что у нее все еще есть шансы на новую, счастливую жизнь... — Значит, ты плотно общаешься с Принцессой Эстер, которая оказалась дочуркой Селим Хана? — вопросила Разие Султан, а Гюльнихаль Султан вытаращила глаза: откуда ей это может быть известно?! — Дорогая, расскажи мне, пожалуйста, открой все тайны преинтереснейшей троицы — Эстер, Эсин и Айгюль. Все расскажи! Все-все-все секреты раскрой! — издевательским тоном шептала Разие, попутно кривляясь. «Супруга» Ахмеда все больше вжималась в стену. — А не расскажешь, передам Ахмеду, что ты сбежала с его общей с Элеонорой дочуркой, назову куда. Он тебя убьет, Гюльнихаль, точно убьет, — «Мать» Айнур Султан теперь была полностью дезориентирована в происходящем, но рассуждать, откуда у Разие имелось столько сведений, времени не было, так что Гюльнихаль затараторила на радость все еще врага: — Я сейчас тебе все, в курсе чего я, поведаю, Разие, только умоляю, опусти нож и не связывайся с Ахмедом! — Госпожа согласно ослабила хватку, а душевная подруга Эстер приступила к повествованию... ...— Больше ничего? — строго, но возликованно поинтересовалась Разие Султан, когда Гюльнихаль замолкла. Да-а, фаворитка Шехзаде не прогадала, когда решила, что пустившую ее в опал надо будет тщательно допросить. Дочь Султана Селима — не Эсин, а Эстер! Интриги, заговоры, устраиваемые этой «звездной тройкой»! Англичанки живут на территории Османской Империи, когда им велели убираться на родину! Сколько же всего Разие теперь сможет сотворить!.. Гюльнихаль Султан не разделяла радости врага. Она чувствовала себя отвратительно, ведь ко всему прочему теперь еще и предала ту, что полностью ей доверяла, и старалась успокоить себя тем, что защищала Айнур от родителей, которые явно ее не любят: Элеонора не была против годами жить вдалеке от дочери, а Ахмеду вообще на всех плевать. — Есть еще кое-что, — вздохнула супруга Шехзаде Ахмеда, ловя на себе подозрительный и, к сожалению, крайне проницательный взгляд Разие Султан. — Эстер, желая задержаться во Дворце Манисы, шантажировала родителей, не хотящих, чтобы их дочери задерживались у «варваров», тем, что раскроет тайну, что они хранят, также напрямую связанную с нашим государством... ...— А вторая девушка? — осведомилась Разие, вновь выслушав Гюльнихаль. — Она считается членом нашей Династии, Селим взял ее к себе в семью. — Кто это? — нетерпеливо восликнула Султанша. — Айпери? Гюльшах? Одна из тех двух дочерей Хафсы, что давно уехали, повыходив замуж — Бейхан и Шах-и-Хубан, кажется? — Она считается не его дочерью. Одному из ныне покойных важнейших членов Династии Селим Хан велел быть ей отцом. — Речь, что ли, о... — замялась Разие. Вот это было уже опасно. С такими личностями она дело иметь совершенно не желала. — Да, — коротко кивнула Гюльнихаль. — Теперь ты дашь мне спокойно пожить здесь пару недель? Могу я идти? — Как бы не так, — отвлеклась от предчувствий проблем опальная госпожа. — Спокойствие тебе тут будет только сниться. Твоя жизнь со мной под одной крышей в ад превратится... Жалеешь, что сделала все, чтобы я здесь оказалась? — На лице собеседницы Гюльнихаль появилась улыбка, не предвещающая ничего хорошего. Сама же Гюльнихаль Султан лишь удрученно прикрыла лицо руками. Да уж, беды нагрянула оттуда, откуда ее точно никто не ждал, если кто-либо вообще когда-либо ждет беды. Впрочем же, как говорится, за что боролись, на то и напоролись.