Диссонанс

Вечерний Киото узором тысяч огней раскинулся у моих ног. Плетения улиц – словно паутина, в которой запутались почти полтора миллиона человек – сужалась ближе к центру, где скоплениями ярких огней сливались несколько элитных высоток. В одной из них я должна быть через несколько минут – в платье, которое лежит в красивой картонной коробке у меня на кровати и которое по цене эквивалентно стоимости моей прошлой квартиры. В нём я должна быть на приёме. Я, такая недисциплинированная, бунтарская и совершенно необузданная натура, должна оказаться в указанном месте в указанное время и в указанном платье, вся из себя качественная подделка на сливку общества под ручку с оригиналом. Именно поэтому я сейчас в Хигасияме – отдалённом парковом районе Киото, расположенном на границе города, – где с братьями на взятых в прокат велосипедах каталась по узким мощёным дорожкам. В пылу страсти, взбушевавшейся во мне после вчерашнего заявления Сейджуро, я отправила нежеланных соседей дальнего родства по домам и теперь праздновала с братьями возвращение своей «крепости» после короткой, но пагубной осады. И сейчас у нас праздничное пиршество: фисташковое, ореховое и мятное мороженное – такое вкусное, что на него мне не жаль потратиться. – Мне уже надоела эта песня, переключи, – пробубнил с набитыми щеками Тиша, покачивая ногами. Здесь, на высоком парапете на границе плато холма, было по какому-то удивительному стечению обстоятельств удобнее, чем на резных лавочках вдоль тротуаров. – Медуза ты, это не плеер, – тем же голосом и с почти той же вредной интонацией прозвучало с левого фланга, где жевал свой ореховый десерт Тим. Кодовое слово медуза, к слову, они научились применять как засекреченный синоним слова «дурак», стоило им только прознать, что та уже миллиарды лет существует без мозга. – Это у неё телефон звонит. Усмехнувшись, я вытащила телефон из кармана и всё-таки приняла вызов. Мне даже не пришлось смотреть, кто звонил – это было и так более чем очевидно. Как и резонный вопрос, который мне задали практически сразу в сдержанно раздражённом тоне: «где ты?» – В пригороде, с братьями гуляю, – невозмутимо ответила я, покачивая ногами синхронно с малыми. Мятное мороженое вдвойне охлаждало пыл и быть спокойной оказалось на удивление просто. – Я не приду. – «Какого? Ты можешь представить, чем это тебе грозит?» – раздалось в динамиках приглушённо, но чётко. Судя по всему, он не хочет, чтобы о моей неявке прознали раньше, чем он планирует переубедить меня. – Я не ты, Сейджуро, и я не собираюсь становиться марионеткой твоего одержимого папаши, – с тонкой, едва уловимой ноткой цинизма парировала в ответ я. – Мне глубоко параллельно, чего он хочет и на что рассчитывает, я не намерена участвовать в его играх. Здесь, вдалеке от глаз цвета засохшей крови, бунтовать оказалось гораздо проще и спокойнее. Акаши в центре Киото глубоко и размеренно вздохнул. – «А в моей игре ты участвовать не отказалась,..» – протянул он, и я буквально кожей ощутила его ухмылку где-то там, в толпе чужих и непонятных людей. – Для тебя я сделала исключение, несмотря на то, что иногда твой выбор меня разочаровывает, – спокойно проговорила я, стараясь не выдать своего волнения интонацией. На самом деле, за крепкой маской цинизма, я сильно переживала о том, как мой выбор может повлиять на отношения в семье Сейджуро. – Развлекайся, сливка. Не дожидаясь ответа, я сбросила вызов и зашвырнула телефон поглубже в рюкзак – желания разговаривать не осталось в принципе. Зато мороженое заметно подтаяло, соблазнительно растекаясь в вафельном стаканчике. Мда. Наверное, еду я всё-таки люблю больше, чем людей… *** Возвращаться в пустой, тихий и чистый дом было сродни празднику – пройдясь пешком от места, где брали в аренду наших железных лошадок, мы крестовым походом двинулись по узким тихим улочкам ночного Киото, по пути свершив варварский набег на ближайшие закрома одного из маркетов. Добычу несли мои хоббиты-рыцари, по равному напихав свои рюкзаки, и даже так они умудрялись подпрыгивать на каждом шагу. В такие моменты, когда рядом эти два маленьких солнышка, все проблемы мне кажутся незначительными. Стоять с ними на кухне, руководя шабашем по нарезке овощей, заглядывать в духовку по очереди, столпившись у печи, и попивать в перерывах чёрный чай с ванилью, корицей или мелиссой – каждому своё – для меня это было семьёй. Редко случалось так, чтобы в одной комнате больше чем на час задержались сразу все – поэтому моя семья собиралась по кусочкам. На улицах, ближе к рассвету и по вечерам, реже днём, я была в дуэте с Лёнькой, блуждая по сонным переулкам родного города. Утро встречала с мамой, она была единственной, кто вставал одновременно со мной – мы с ней на кухне сидели минут по двадцать, я рано просыпалась, а она как всегда засиживалась за своими статьями до утра. Днём я в наиболее счастливые свои дни прогуливала уроки, гуляя с папой по парку возле его офиса. Там мы кормили голубей, ели хотдоги и сладкую вату, катались на аттракционах, несколько раз даже брали катамаран и колесили на нём по ставку. Эти дни были нашей маленькой тайной. Одной из самых счастливых в моей жизни. А вот после занятий я забирала братьев, которые дожидались меня на площадке у школы, и мы вместе шли домой. Иногда я приходила раньше и отпрашивала их с дополнительных, тогда мы шли гулять по заброшенному ещё в советские времена парку возле дома. Там, на небольшом холме возле старого здания профилактория, были качели. Высокие и большие, на них мы умещались все вместе. В моменты, когда мы поднимались настолько высоко, что видели, как за зданием садится солнце, ощущалось такое невыразимое чувство свободы и счастья, которое не передать словами. В кружке чая плавал цветочек бадьяна, похожий на маленькую звезду. Такая же лежит в моей шкатулке, в тысячах миль отсюда. Таймер на духовке запищал, вовремя отвлекая меня от грустных мыслей, и вихрь из двух экземпляров рванул к печке, хватая прихватки. Для малых готовка была настоящим праздником – я не удивлюсь, если в будущем кто-то из них станет кулинаром. Это у нас семейное, можно сказать. – Чарующий аромат… – патетично провозгласил Тихон, когда противень с мясом приземлился на стол. – О, эти тропические нотки ананаса, тонкий вкус имбиря… – Куриные сиськи, запечённые в пикантных специях по всем традициям… – задорно передразнил брата Тимошка. Только мне захотелось что-то добавить, когда раздался дверной звонок. Это было странно, хотя бы потому, что на часах было почти одиннадцать, а все мудрые люди так вообще только по утрам ходят в гости, а не ближе к полуночи. Вооружившись мохнатой поддержкой в лице Ливерки, я открыла дверь. Ливерка кинулась на визитёра, как будто он был скульптурой из куриного паштета. – Поразительно, сэр, вы набрались наглости улизнуть от отца? В этом мире происходят странные события, – с насмешкой выдохнула я, перекинув полотенце через плечо и немного вальяжно подперев своей тушек дверь. – Шерше ля фам. Все безумные и храбрые поступки всегда свершались ради женщин, – Сейджуро пожал плечами, на которых свободно лежал чёрный пиджак. Таким, с растрёпанными волосами, в чёрной стильной рубашке, развязный и ехидный, он был шикарен, портила картину только вздыбившаяся у него на плече кошка. – Ты отзовёшь своего дракона или вход в твою башню только для пожёванных? Усмехнувшись, я отцепила этот не в меру одушевлённый комок шерсти от парня и прижала к себе. Гневное шипение резко сменилось довольным урчанием, и кошка попыталась заползти на меня, смешно «обняв» меня лапами за шею. – Чё стоишь, заваливайся, у нас тут пир намечается, – воодушевлённо воскликнул подпрыгивающий на стуле Тима, – ну, скорее, не выпускай божественные ароматы в бренный мир. Потянув уголок бледных губ в улыбке, чем меня сильно удивил, он послушался моего брата и, по-хозяйски перекинув пиджак через спинку кресла, уселся за стойку. Тихон тем временем уже просто переполз на стол поближе к мясу, отгонял оттуда Инокентия, который сырому двуногому мясу всё же предпочитал термически обработанное. В эту междоусобицу пришлось стремительно вмешаться, и уже через минуту я расставила тарелки с ужином перед ожидающими трапезы моими маленькими и не очень мужчинами. На несколько минут в комнате воцарилась приятная, уютная тишина. Как будто ничто не было нарушено. Как будто семья оставалась семьёй. И это было… чудесно. – Спасибо, сестрёнка, – хором воскликнул тандем младших и, синхронно повскакивав с мест, ребята так же одновременно подпрыгнули ко мне, повисая на шее и целуя в обе щеки. Это было настолько мило, что, не сдержавшись, я крепко обняла их, оторвав от земли на несколько долгих секунд. А потом вернулась обычная их задорность – отскочив, они широко улыбнулись и провозгласили девиз семьи: – Кто последний доедает тот моет посуду! Мы спать! Резвым галопом они ускакали на верх, перепрыгивая ступеньки через одну. Готова поспорить, сейчас они потеряются в своей приставке на несколько часов и снова заснут на ковре в завале подушек. Дети такие дети. Подцепив вилкой специально прибережённый ради этого случая кусочек ананаса, я собрала тарелки и включила воду. Ливерка, почуяв развлечение, уселась у раковины, готовая играться с пеной – её любимое занятие. Цепляет лапой маленькое пенное облачко и подкидывает его, как ребёнок подбрасывает в воздух шарики. – Действительно вкусно, – прервав тишину ровно в тот момент, когда я забыла, что со мной кто-то есть, Сейджуро поставил тарелку и обнял меня со спины, прижимаясь запредельно близко. – У тебя талант. – Хоть в чём-то, – усмехнувшись, я забрала его тарелку. Думать о чём угодно, кроме Акаши. Миссия невыполнима. – Это не единственный твой плюс, – уткнувшись носом мне в затылок, он не двигался. Ни приближался, ни отдалялся. Просто стоял, прижавшись к моей спине. А по мне бегали табунами мурашки. Уверена, у них были плакаты с лозунгом «Запредельно близко! Опасность! Слишком интимная обстановка! Немедленная эвакуация!» – Ты непредсказуемая бунтарка, которую невозможно предугадать и понять. – Да уж, никогда не думала, что тандем тараканов в голове и шила в заднице называется талантом, – я усмехнулась, поставив последнюю тарелку на сушку, и накрыла его ладони своими. – У тебя не будет проблем из-за того, что ты здесь? – Разве я здесь? Я у себя дома, охрана подтвердит это родителям, – крепче сжав руки, он приподнял меня и отступил на несколько шагов назад. – А утром я уйду в академию раньше, чем они проснутся. – Но у нас модуль почти в полдень, – обернувшись, я заглянула в разноцветные глаза. Где-то за гранью восприятия я знала, что Сейджуро доволен тем, что он делает. Этого было достаточно. – Они об этом не знают, – ухмыльнулся этот новоявленный бунтарь, проведя одной рукой по спине, и задержал её на затылке, вплетая тонкие пальцы в волосы. От этого мурашки обрели второе дыхание. – Я слишком привык быть с тобой, чтобы сегодня отпустить. В тот момент, когда его губы коснулись моих, гравитация перестала существовать. Прижимая меня к спинке кресла, к стене вдоль лестницы, к холодной плитке в ванной под тёплыми струями воды – он был моим единственным притяжением. И если все называют любовь химией, для меня она сродни физике – тепло, движения, ритм, энергия. Отсутствие гравитации и границ – высший пилотаж. Моя антифизика. *** Далеко за полночь, прижимая меня к себе под мягким одеялом, Сейджуро был настоящим. Тёплым, мягким, спокойным – таким, каким он бывает только со мной. В те короткие мгновения, когда мы только вдвоём. Два одиночества. – Спасибо, Марина, – прошептал он, прижавшись крепче к моей спине. Его жаркое дыхание щекотало шею, но отстраняться не хотелось совершенно. Он говорил настолько тихо, что казалось, будто это просто приятный сон. – За тепло, уют и за то, что ты есть. – Я люблю тебя, Сейджуро. Шёпот. То, что прозвучало только для нас. Нас двоих. И больше никого.