с его верой на губах

Birdy - let him go

Но тебе нужен свет лишь тогда, когда он гаснет. Ты скучаешь по солнцу, лишь когда начинает идти снег. Понимаешь, что любишь его, лишь когда отпускаешь. Понимаешь, что тебе было хорошо, лишь когда становится плохо. Ненавидишь дорогу лишь тогда, когда скучаешь по дому. Понимаешь, что любишь его, лишь когда отпускаешь.

Когда Ади увидел Его тело — он только тогда понял, что теперь-то всё кончено, а всего лишь сутки назад он мог вернуть всё на круги своя, он мог обрести Сэми снова — и плевать на запреты. Ади касался его кожи, здесь Сэми уже нет и никогда не будет. Он мертв. Сэми — мальчик правильный, мальчик романтичный и верный до зажмуренных глаз; Ади на красивого мальчика заглядывался с самого детства, и какое же счастье было, что Сэми улыбался в ответ, светил золотистым взглядом. Они с Сэми были бы счастливы, наверное. Ади теперь никогда не узнает. Ади замечает — впервые за долгое время, — что ему без Сэми пусто, что ему без него в кругу демонов больше не обрести дома. Сэми и был его домом. Тело Ади коченеет, мысли потухают, а воспоминания растворяются. Он крепко зажмуривается, пытаясь выкинуть из головы уже пожелтевшие диофильмы их рассыпавшегося вдребезги «вместе», но вместо этого ловит лишь отголоски подкрадывающейся ужом-удавкой панической атаки. Сэми — призрак того, что Ади уже не вернуть. Ади чувствует на губах привкус прошлого — краткого, как вспышка, пронёсшегося мимо, не пожелавшего остаться дольше (навсегда). Ади гонит по свету скорбь с привкусом вины: пожирать себя заживо, прокручивая снова и снова моменты с Сэми, — не самое лучшее занятие, но нет рядом никого, кто бы мог втолковать это в больную голову Ади. Грудная клетка становится тесной, тело содрогается в холодной лихорадке, кончики пальцев немеют. Гнетущая тишина — вместо раскатистого смеха или ворчливых упреков. Кровь из закушенной губы во рту вместо жаркого чужого дыхания. Больше нет ничего. Сэми мертв. Ади предпринимает отчаянную попытку убежать от этого факта. Голова пустеет, а тело теряется в пространстве — он совершенно не может контролировать рассудок. Везде мерещится лицо Сэми, которого он, к слову, никогда не ценил. Даже мелкие заботы о нём. В первое мгновение Ади думает, что действительно погиб — образ Сэми не покидает его даже наяву. Взгляд голубых глаз пронизывает насквозь, пробивая грудину на вылет без шанса на реабилитацию. У Ади помешанность прогрессирует. Сэми — наглядный симптом. Ади помнит — запах, тепло и прикосновения, которые были — всегда будут — дороже слов. Он ловит собственный взгляд в зеркале — потасканный, сутулый, старый бродячий пёс, которому уже не суждено вспомнить, каково это — быть живым. Сердце слишком мелко, в труху, порублено. На месте воспоминаний – зияющая чернотой дыра. И это страшно, оказывается. Это до чертиков страшно. Ади хватает губами пепел, давится прошлым, которого не стало, — пропадает всё, что, как он думал, он не л ю б и л. Он пропускает сквозь себя раскалённый воздух пустого мира. Теперь он остаётся один — его мир ушёл, Сэми мёртв, теперь только он против пустоты — щемящей, нереальной и будто бы живой, голодной. Почему именно Сэми оказался в эпицентре неординарного, оставаясь слишком (подчёркнуто) нормальным? Вопрос, адресованный Вселенной, говорящей только с избранными или теми, кто набирается смелости себя таковыми считать. — Я скучаю, — раздаётся гулким эхом в мертвой тишине, растворяясь серыми клубами дыма. Его ждёт вечность — и ещё один день на долгую память о Сэми.