***
От нового шатра и пахло по-новому — свежестью, едкой краской, а еще древесиной. Насыпанная тырса пушилась и неохотно утрамбовывалась, расползаясь по кругу манежа. Новый шапито был больше, объемней, просторней, и все же Люси Этьен с легкостью заполняла этот простор собой, порхая под торжественные звуки оркестра, как бабочка. Фигура. Взмах. Кружение. Обрыв. Ни одного лишнего движения. Только трапеция. Только высота. Только «La Stella». — Хороша чертовка. Настоящая звезда цирка, — раздался восторженный шепот синьора Антонио. Директор цирка сидел на трибунах и наблюдал за последней репетицией. Номер Люси должен был стать во всех смыслах звездой выступления — столько сложных элементов, что у самого Антонио Д'Аскола дух захватывало. Все чаще старый директор задумывался о сходстве отца и дочери. Зажженная сигарета струилась дымом. Дымом струился и сам директор, нервно пыхтя как паровоз. — Вся жизнь — театр, да? О нет! — Антонио потряс головой с видом прожженного мудреца. — Жизнь — как купол шапито. Если выбить нужную опору, все пойдет прахом. Любой риск в цирке имеет самую высокую цену, мистер Мефис. Чарльз кивнул из вежливости, хотя мысли его были куда приземленнее, пусть и витали под самым куполом цирка, рядом с Люси. Заставляя замирать его сердце, Люси воплощала в себе красоту и грацию, а еще ощущение тесноты. Внимательно Чарльз оглядывал новехонький шапито и понимал: его звезде на этом небе не место. — Я хочу увезти Люси в Париж, — шепнул он старому директору. — У меня есть нужные связи. Хочу ее показать. Улыбавшийся синьор Антонио переменился в лице. Он глубоко затянулся и как-то глупо выдвинул нижнюю челюсть вперед, уподобившись капризному дитя. Слова мистера Мефиса его порядком обескуражили, однако Антонио Д'Аскола повел головой и ухмыльнулся, скрыв конфузливость за привычной болтливостью. — Нужные связи зачастую оборачиваются ненужными разочарованиями, — сказал он, стряхнув пепел с сигареты. — Потом вернете мне побитую, униженную артистку? Ну уж нет. Неудачи не забываются, мистер Мефис. Артисту нужна слава, признание, похвала. Без этого талант засыхает, будто цветок в засушливую пору. Даже маломальская критика губительна. Тем более Люси... Она слишком наивна для Парижа. Ее место в «La Stella». Чарльз едва свел брови на переносице. Все эти торжественные метафоры и громкие слова, коими сыпал синьор Антонио, его порядком утомляли — красивая мишура, отвлекающая от сути дела. — Именно поэтому я буду рядом. Я готов возместить вам все возможные издержки, связанные с уходом Люси из цирка, — вздохнул Чарльз, и директор презрительно фыркнул, напустив на себя самый оскорбленный вид. — Можете назвать любую сумму, хотя... Того, что я дал цирку, вполне достаточно, чтобы свести наши счеты, синьор Антонио. — Мои артисты не продаются. — Хм, неужели? — Чарльз не скрыл издевки в голосе. — Вы казались мне куда умнее. Если вы не хотите договориться по-хорошему, то Люси уйдет по своей воле. Я внес свое предложение из вежливости и уважения. Как делец дельцу. — Не уйдет! — горячо поспорил синьор Антонио. — Мой цирк — это семья. Каждый из труппы дорожит «La Stella». Сколько бы вы не предложили... Люси — умная и честная девушка. Она не оставит свою семью ради каких-то сомнительных перспектив. — Женщины покидают свои семьи, — заметил Чарльз Мефис. — Ради законных мужей. Уж не собираетесь ли вы на ней жениться? — ехидно усмехнулся директор. — В моем деле важна незапятнанная репутация, — сухо ответил ему мистер Мефис. «А брак с циркачкой — ненужное пятно» — угадал синьор Антонио очевидное, но не сказанное. — И все же я всегда добиваюсь, чего хочу, синьор Антонио. — Вы — богатый человек, мистер Мефис, и думаете, как богатый человек. Вы считаете, что все в этой жизни можно купить, но это не так. — Долгая затяжка прервала пылкую речь. Нервная, глубокая и едкая. Изрыгнув дым, Директор сплюнул в сторону. — Этот цирк — дом Люси. Здесь ее семья, дорогие ей люди. Она не променяет это на жизнь содержанки. — Я не предлагаю ей жизнь содержанки. Я предлагаю ей жизнь великой артистки, достойной чего-то большего, чем бродячий цирк... С сомнительными перспективами, — добавил мистер Мефис вполголоса. — Ей тесно здесь. Говоря вашими словами: плохая почва губительна для цветка точно так же, как засушливая пора. — И вы решили «вырвать цветок с корнем»? Уж не решились ли вы на ней заработать? — ревностно цыкнул директор, понимая, что у него из-под носа уводят счастливую звезду. Антонио яростно помотал головой, сжал руку в кулак и проворчал: — У вас ничего не выйдет. Мой цирк не такой. Мои артисты... — Ваш цирк — такой! — едва ли не рявкнул Чарльз Мефис, и с первых рядов трибун на директора и Чарльза оглянулся кто-то из артистов, благо что оркестр услужливо заглушил их разговор. — Ваши артисты — такие. Весь мир такой. Вы это знаете, синьор Антонио. Смею надеяться, что годы не превратили вас в наивного старика, грезящего лишь высокими идеалами. Громкие слова красивы, но зачастую пусты. Вы не верите мне? Посмотрите на вашу «звезду», — Чарльз кивнул на вертевшуюся вокруг своей оси Люси. — Скоро она будет сиять под другим небом. Я вам это обещаю. — Вы слишком верите в могущество денег и в свое влияние. — Да. И у моей веры есть явное доказательство, синьор Антонио, — мистер Мефис развел руки в стороны, указывая на новый купол, трибуны и горящий красным круг манежа. Все это было построено на его деньги. — Есть вещи, которые не купить. — Я часто слышу это от тех, у кого нет денег, синьор Д'Аскола. — Тогда послушайте еще. — Директор грозно выпрямился. — Заносчивость приводит к разочарованию. Вы не всесильны, мистер Мефис. — Но я многое могу. — Купить человека — не многое. — Купить конкретного человека — все. Подумайте над моим предложением. Оркестр стих. Сидевшая на трапеции Люси посылала невидимым зрителям воздушные поцелуи, и Чарльз Мефис отвернулся от директора, нахохлившегося сычом. Разговор был окончен, и Антонио Д'Аскола сдулся со своими пафосными разглагольствованиями, как шапито с выбитой опорой. — Brava, Люси! Несравненна! Бесподобна! — кричал мистер Мефис.***
Лунный свет, как огромный софит, горел косым кругом на полу. За окном виллы чернел сад. Чернели тени по углам просторной гостиной. Перед глазами представал манеж и грядущее выступление. Успех. Крики. Восторг и... Нервозность, непривычная, волнительная, иссушающая. Голод пронзал тело и пытал бессонницей. Расползался по нутру раздражительностью, а к нему добавлялся страх, и Люси нервно повторяла про себя все фигуры своего номера, стараясь добиться необычайной легкости. Изгибаясь, она отчаянно старалась раствориться в спокойствии плавных движений, доводя себя до изнеможения. Люси принимала грациозные позы и с удовольствием купалась в лучах полной луны. Молочный шелк ночной рубашки бликовал на складках, повторявших девичьи изгибы. Рыжие пряди ниспадали по плечам. В ушах и на шее дрожали бриллиантовые капли — подарок Чарльза, которым Люси не могла налюбоваться. Дорогой подарок, обошедшийся дорого и ей. — Ты опять не спишь, Люси, — из темноты появился мистер Мефис. Ночное спокойствие кануло в небытие. Дав волю раздражительности, Люси опустилась на близстоящую козетку и сердито фыркнула. Чарльз опять налакался виски и стал походить на черта: похотливого, болтливого, грубого из-за несдержанности. Нагой он прятался в тени, но возбуждение витало в воздухе, и Люси отчаянно старалась не смотреть в его сторону. — Это все из-за твоей диеты. Ты совсем отощала, — проворчал он, приблизившись. — Можешь найти себе другую любовницу. Не тощую. Говорят, у местных танцовщиц бедра пышные, будто дрожжевое тесто, — шикнула в ответ Люси, и Чарльз усмехнулся. Уцепившись за остренький подбородок, он притянул ее к себе. Люси поморщила нос от душного перегара и возбужденной плоти, которую старалась не замечать, но все равно видела. Опустившись рядом, Чарльз покорно расплылся в нечто бесформенное у девичьих ног и крепко обнял. К черту других танцовщиц — поняла Люси и, польщенная безмолвным признанием, одобрительно пригладила свое лохматое пьяное чудовище. — После выступления мы поедем в Париж, — проговорил Чарльз Мефис, неспешно задирая подол шелковой рубашки Люси. На бедре остался влажный след от поцелуя, и увлеченный Чарльз закинул себе на плечо девичье колено. — У меня есть знакомый в Зимнем цирке. Там выступал сам Леотар*. А еще в Венсенне* пройдет конкурс гимнастов. Ты должна быть там, Люси. Ты должна блистать, заявить о себе. Поцелуи поднялись выше, стали настойчивее и злее. Темная голова Чарльза скрылась между ног, и Люси судорожно ахнула. Париж? Зимний цирк?! Конкурс в Венсенне? Люси зарылась пальцами в каштановых кудрях Чарльза и прикусила губу. До Парижа «La Stella» не добиралась. Слишком большая конкуренция, пояснял Антонио Д'Аскола, выбирая для цирка другие пути-дороги. Сосредоточие мыслей потерялось в крупной волне, прошедшей от низа живота. Выгнувшись, Люси подалась вперед и вдруг задумалась. Цирк не собирался ехать на север или запад. Только на юг. Как же она поедет в Париж? Она должна быть с труппой? Или... Она должна быть с Чарльзом? По телу прошла истома, и мысли окончательно спутались. — А как же... — «La Stella»? Антонио? Или этот Драган? — с усмешкой спросил Чарльз, прикусив нежную кожу. Люси поморщилась. — Причем здесь он? Раздраженно вскинувшись, она попыталась оттолкнуться, и ее ловко подмяли под себя. Колени уперлись в пол. Шелковая рубашка задралась до самых лопаток. Сияя бледной кожей, Люси послушно расставила ноги и поддалась ласкающей руке. — Ты слишком привязана к этому цирку. Разве ты не хочешь чего-то большего? Хотела. Люси Этьен хотела! После того, как продалась, хотеть иного было попросту бессмысленно, оттого Люси безропотно внимала искушающим речам. А «La Stella»? Драган? Лучше об этом не думать — слишком много неприятных воспоминаний, а они во время близости не нужны. Люси разом подавила горькие сожаления о прошлой жизни. Чарльз шептал о славе, деньгах, признании. Все это — без «La Stella», и Люси Этьен кусала губы от нерешительности. От резкого толчка она поморщилась. От второго ахнула, но Чарльз не смягчился. Он становился все грубее и грубее, и речь шла не только об этой ночи. Удел Люси был терпеть во имя новой жизни и своего искусства. — Ты похожа на русскую балерину, — шептал Чарльз, но Люси его не слышала. Воображение услужливо рисовало ей манеж Зимнего цирка, никогда не виденный Венсенн и новую публику, восславляющую Люси Бесстрашную. — Мы и вправду поедем в Париж? — А потом на Лазурный берег. В Рим. В Нью-Йорк, — тяжело дышал Мефис, соблазняя еще больше. Черт! Похотливый черт, купивший ее с потрохами и с каждым днем покупавший еще больше. Люси все охотнее поддавалась, изгибаясь в руках Чарльза. Скоро она выйдет на манеж к заполненным трибунам. Крики! Аплодисменты. Успех, вечный и сияющий. Слава, богатство, а потом? Париж? Италия вместе с «La Stella», ведь «La Stella» ее семья? В «La Stella» Драган, Берта, Гумберт и остальные. А что станет с Чарльзом и богатой сытой жизнью? Париж! Париж, окутанный чарующей иллюзией новых свершений! И плевать, если для этого придется оставить родной цирк. Люси Этьен отдала «La Stella» сполна, и теперь была сама по себе. Что толку хвататься за какие-то былые привязанности? Из пропасти, в которую пала Люси Этьен, они ее не вытянут, а раз так, то стоит падать так глубоко, как сможешь, уверяя себя, что ты поднимаешься вверх. Люси застонала и безропотно стерпела до боли сжавшие ее руки, растворившись в мыслях и чаяниях. Париж! Париж! Париж! — шептали садовые липы. Париж — рычал Чарльз Мефис, заглушая стоны Люси жадными поцелуями.***
Шапито гудел, трепетал. Опоздавших встречала Берта, оглядывая пестрые протянутые ей билетики. Трибуны скрипели. Вопросы, удивление, слухи, шепот и вдруг — тишина. Упавшую на шапито тьму пронзили прожекторы. Под рокот барабанов к публике вышел разряженный шпрехшталмейстер Гийом и, сверкая лацканами новехонького фрака, объявил: — Дамы и господа, liebe Damen und Herren, signore e signori*... Прошу любить и жаловать — «La Stella»! Оркестр грянул медью, и манеж вспыхнул огнями. Высыпавшие клоуны принялись дурачиться на потеху публике. Маленький Голиаф доставал Буффо, тот старался поймать несуразного карлика, и вертелся кругом, будто огромный надутый шар. Сидевшие в первых рядах детишки радостно смеялись их нелепой погоне. По борту выстроились высокие клетки. Щелкая кнутом, Гейне вывел ораву рычащих тигров. Откормленных, вальяжных. Тень от клетки попадала на черные полосы, и тигры грозно скалились, сверкая клыками. Гейне рьяно рычал на немецком под стать большим кошкам, неустанно отдавал команды, и тигры покорно прыгали по взмаху кнута, запугивая впечатлительных зрителей сердитым шипением. Под барабанную дробь Гейне элегантно подкинул свой новехонький цилиндр. Под куполом прогремело зычное объявление шпрехшталмейстера о смертельном номере, и Гейне вложил свою голову в разверзнувшуюся пасть. Затаившая дыхание публика разразилась аплодисментами. На манеже появился Лакрица. Полуобнаженный и вымазанный в масле, он блестел, как лакричный леденец, и гордо оглядывал публику. Лакрице вынесли железные пруты, гири, и он ловко принялся сворачивать калачи да подкидывать тяжести над головой. «Танец силача» закончился проносом белого бычка, с легкостью взваленного на мощные плечи Лакрицы. — Дамы и господа, Лакрица! Самый сильный человек, которого вы когда-либо видели! Номера, номера, номера — один за другим. «La Stella» задавала темп, и радостные аплодисменты восторженно отбивали в такт. Вывели медведя. На широких деревянных катушках на манеж высыпали разукрашенные эквилибристки. Снова клоуны. Снова звери. Снова циркачи. Подглядывая из-за кулис, Люси видела маленькую сценку Андрэ, Пьера и Гумберта — они выступали прямо перед ней. А еще Люси вглядывалась в трибуны. Около Чарльза сидела Жаннет, приглашенная ею же — чтобы та своими глазами увидела всю ту пропасть различий, пролегшую между простой танцовщицей и талантливой циркачкой. Кажется, Жаннет смеялась. Чарльз улыбался, и Люси Этьен гневно теребила тесьму кулисы. Ничего! Скоро Чарльз забудет Жаннет и всех остальных, думала про себя взвинченная донельзя Люси. А на манеже разворачивалась целая сценка. Выряженные рыцарями братья-близнецы, Андрэ и Пьер, скучали, заставляя шута-Гумберта их развлекать. Гремя бубенчиками на шапке, шут ловко жонглировал кольцами и мячами, но братьям становилось все скучнее. Вскочив на вынесенный королевский стол, братья вдруг принялись мериться шпагами, заглатывая лезвия разной длины одно за одним. Сперва перепуганный шут Гумберт качал головой, взывая к благоразумию цирковых королевичей и зрителей, а потом азартно принялся подносить новые шпаги. Орудия закончились, и разозленные братья стали бросаться в Гумберта мячами и кольцами. Топнув ногой, Гумберт с воплем скрылся за кулисами и вернулся с двумя огромными шпагами. Закончился номер недолгим фехтованием и фигурой. Стоявший по середине Гумберт образовал высокое кольцо из летающих цветных шаров. Братья-близнецы медленно погрузили шпаги в глотки и замерли. Публика вознаградила артистов заслуженными овациями, и Люси встрепенулась — настал ее черед. — Встречайте! — Шпрехшталмейстер взмахнул рукой, и барабаны судорожно забились дробью. — Люси несравненная! Цирк загудел. Под звуки марша на манеж выскочил белый конь, и на его спине засияла от многочисленных блесток Люси. Улыбаясь, она ловко подтянулась на ремнях гурты и под одобрительные возгласы принялась плясать на спине лошади. Взмах. Шпагат. Переворот. Соскок. Замкнутый круг манежа. Публика, слившаяся в одну сплошную линию ликовала, превратившись в единое целое. Опершись на круп, Люси поймала ритм и, закрыв глаза, полетела. Прыжок. — Brava! Прыжок. — Brava, Люси! От сальто-мортале закружилась голова, и Люси вцепилась в гриву. Одарив публику обворожительной улыбкой, она скрылась за кулисой. Brava! Brava — звучало следом. Раззадоренный конь отбил копытом и нехотя остановился. Зафырчал, замотал головой. Набежали конюхи, хватая животное под уздцы. Люси сползла со спины и побыстрее оперлась на остов шатровой мачты. Едва запыхалась. — Все в порядке? Разодетый Драган вертел в руке кинжал и наигранно пытался показаться равнодушным. Не получалось. Обеспокоенно он глядел на Люси и любовался. Она была прекрасна. Расшитый пайетками костюм переливался чешуйка к чешуйке и очень ей шел. Драган любил Люси и без этого костюма, но нынче он был в опале, а еще бессовестно беден. Всегда беден и всегда влюблен. — Ты запыхалась. — Мне не нужна твоя жалость, — шикнула Люси и побыстрее подбежала к щелке между кулисами. На трибунах она выцепила Чарльза. Он улыбался, аплодировал и о чем-то говорил с Жаннет. Скорее всего о ней, Люси. — Кажется, мистер Мефис даром время не теряет, — над ухом раздался ревнивый голос Драгана, и Люси недовольно закатила глаза. — Тебе какое дело? — Сколько ненависти было в ее взгляде! Если бы в Драгана воткнули все его кинжалы, ему бы и то не было так больно. Драган гневно поджал губы, Люси фыркнула. — Постарайся не испортить номер, — процедила она сквозь зубы. С манежа вернулись клоуны, и, покончив с препирательствами, Люси и Драган встали плечом к плечу. Дрогнула кулиса. Свет ударил по глазам. Натянув улыбки, под дробь оркестра артисты вышли на манеж. Следом вкатили ярко разукрашенную мишень, изображавшую огромную звезду. Шпрехшталмейстер разглагольствовал о необычайно смертельном трюке, пока отважная Люси принимала позу. Номер начался, и острый кинжал вонзился под рукой — чуть правее от сердца. Блеснул второй кинжал. Третий. Четвертый. Драган на мгновение представил раздетую Люси в руках проклятого мистера Мефиса, и кинжалы полетели с пущей яростью. Она не виновата! Не виновата. Виноват мистер Мефис, но больше всех Антонио Д'Аскола. Это директор надоумил Люси продаться богачу, а его самого, чтобы он не смог помешать, запер в Лонхофе. Монстр! Как же Драган сожалел о столь возможном, но безвозвратно утерянном счастье. Когда-то он думал, что накопит денег и уедет в родную Рогашку вместе с Люси. Там остались фруктовые сады, родной дом, бархатные холмы, прохладные источники и свобода. Люси бы понравилось. Может, еще понравится. Богачи быстро забывают о своих игрушках, а он, Драган, будет все равно где-то рядом, чтобы поймать свою счастливую звезду — так он решил, и от этого решения отказываться не собирался. Ассистент поднес повязку — последние три кинжала Драган собирался метнуть с завязанными глазами. Удар. Удар. Удар! Тишина. — Bravi! — взорвалась публика. Драган сорвал повязку с глаз. Люси вовсю раскланивалась, забрав с собой любовь и восторг зала. Его любовь. Его восторг. Помрачневший Драган вернулся в закулисье, но далеко уходить не стал. Хотел посмотреть на номер своей звезды, своей Бесстрашной Люси. — А теперь, дамы и господа, signore e signori, liebe Damen und Herren, очередной смертельный номер! В свете прожектора Люси поднялась под купол цирка. Жеманно послав воздушные поцелуи, она принялась раскачиваться на трапеции. Публика затаила дыхание, наблюдая за движениями артистки, будто загипнотизированная огромным маятником. От высоты закружилась голова. Азарт забился в висках, где-то в сердце, в самой душе. Заныл живот от голода. К черту! Простое волнение! Уж после выступления она отъестся и устриц, и трюфелей, и медальонов, которые так любил Мефис. А там ее ждут Париж, Лазурный берег, Рим. Будущее! Светлое, яркое. И какая разница, что она — любовница богача. Все продаются. Все и вся! Она, Люси Этьен, не хуже и не лучше. Нет! Лучше. Сейчас она звезда, сотни взглядов устремлены на нее, и, повинуясь желанию властвовать над публикой, Люси закружилась волчком от мыслей, пьянящего азарта и волнения. Раскачавшись на трапеции, Люси повисла на стопах, утонув в бурных аплодисментах. Сменила еще несколько фигур. Руки, ноги, кольца. Быстро завертевшись, Люси превратилась в сияющую точку. Овации. Крики. Восторг. От резких движений кровь прилила к вискам. Слабость обуяла тело, но Люси вновь прыгнула и перевернулась вокруг оси. — Brava! — скандировал зал, захлебываясь от похвалы. Трапеция качнулась маятником. Раз. Два. Три. Прыжок. Снова движение маятника. Раз. Два. Три. Подтянувшись, Люси подпрыгнула, перевернулась, соединилась с перекладиной и... Вдруг отделилась. Время остановилось. Сияющей звездой Люси Этьен устремилась вниз с легкостью пикирующей птицы, но взлететь ввысь у нее не получилось. От удара над манежем поднялось облачко пыли. Неестественно выгнувшись, Люси тяжело вздохнула, прохрипела и испустила дух. Овации стихли. Оркестр расплылся фальшью. Из-за кулис выбежал Драган. Побледневший Антонио послал за помощью. Мистер Мефис устремился к манежу, обтекаемый будто мутными водами напуганными людьми. Мертвой Люси уже было все равно. Устремив глаза ввысь, она, яркая и блестящая, потухла. Ведь звезды светят ярче всего, когда падают.***
Умерла... Умерла. Драган не проронил и слезинки. В нем что-то натянулось, завязалось в узел. Отупело он смотрел перед собой и ничего не понимал. Он забывал есть, пить, на вопросы отвечал невпопад. В церкви пристально вглядывался в профиль Люси и боялся закрыть глаза. Она была красива, в белом платье и усыпанная белыми цветами, будто сказочная принцесса — мистер Мефис не поскупился, решив проводить свою любовницу с помпой. Люси просвечивала от мертвенной бледности. Кроваво-красным горели в сумраке церкви ее рыжие локоны. Она казалась живой, спящей, и Драган через силу сдерживался, чтобы не броситься к ней в попытке разбудить. Играл орган. Церковь полнилась людьми, набившимся, как в шапито, для зрелища. Еще бы! Местные газетенки наперебой трезвонили о разбившейся на премьерном выступлении красавице. На Люси показывали пальцем. Перешептывались, и Драган чувствовал невольную злобу, просыпавшуюся внутри. Разверзнувшаяся земля поглотила красивый гроб, спрятав Люси Этьен от посторонних глаз. Драган долго смотрел на холмик свежей насыпи и вспоминал, вспоминал, вспоминал. Вспоминал маленькую девочку с рыжими косичками, которая пыталась научить его «колесу». Вспоминал свою отважную Люси, которая не боялась ничего — ни кинжалов, ни высоты, ни диких зверей. Вспоминал, как она робко делилась с ним своими секретами, как они вместе встречали рассветы, репетировали, ездили из города в город и все вместе, пока не появился этот проклятый мистер Мефис. Тот француз-бычок из Лонхофа называл всех женщин шлюхами, обвиняя их во всех прегрешениях. О нет. Он был не прав! Он просто не знал — у каждого падения есть свои причины. Драган видел сам, кто виноват в падении его Люси. Она не хотела. Не хотела становиться такой. Ее заставили. Она не виновата, но теперь она мертва, а виновные в ее смерти живы. Справедливо? Драган Ченчич не помнил, как вернулся в цирк. Помнил лишь полицейских, отгонявших зевак от становья. Помнил директорский шатер и бестолковую суету, совершенно неуместную в день похорон. — Лакрица! Нужно выкатить этот вагончик... — носился из угла в угол Антонио, решив, что к нему вошел не Драган, а его верный прислужник. Директор опять курил и все возился с бумагами и небольшим сундучком-кассой. — Если появятся газетчики, срочно веди их ко мне! Ах... Драган... Это ты. Да. Это был он. Молчаливый и несчастный. Драган с ненавистью смотрел на директора, на лице которого не обнаружил ни капли сожаления, грусти, сострадания. Будто умерла не Люси, а цирковая кобыла. — Нам это на руку. Дурная слава — тоже слава, — бубнил директор, собирая купюры дрожащими руками. Антонио как-то постарел, осунулся, но своей привычки наживаться на всем, чем можно, не изменял, и Драган до скрежета сводил челюсти, удерживая пробуждавшийся гнев. — Нужно сказать журналистам об ее отце. Да. Проклятье цирка. Это привлечет внимание. Да! «La Stella» не угаснет. Не угаснет! Не... Удар. Директор ухватился за грудь. Покачнулся. На его пальцах заблестела красная кровь. Хлопнув пологом, мрачная тень вылетела из шатра, и тьма обступила Антонио Д'Аскола плотным кольцом. Директор упал на землю и больше не поднялся. Будто кто-то вышиб опору, и упавший купол шапито погреб его под собой. Из груди его торчал метательный кинжал, угодивший в самое сердце.***
Лежавшая на столике газета шелестела уголком — дувший в раскрытое окно ветер все намеревался перевернуть страницу. «Директор цирка найден мертвым», «Проклятье Люси Этьен», «Что произошло в цирке» — чернели жирным шрифтом заголовки. Дымил принесенный Матиасом кофе, но к нему мистер Мефис не притронулся, отупело уставившись перед собой. В руках он сжимал шелковую рубашку и небольшой медальон, в который успел вставить фотографию Люси. Перед глазами представала ужасная картина. Снова. И снова. Вот Люси переворачивается вокруг, яркая, красивая, блестящая. Его Люси. Вот она летит к земле и ломается, будто фарфоровая статуэтка. Чарльз Мефис до сих пор слышал хруст ее маленьких косточек, видел вывернутые руки и эти безжизненные глаза, устремленные ввысь. Чарльз перевел судорожный взгляд на фотографию в медальоне. Люси красиво тянула носик кверху. В волосах серебрилась дорогая заколка. Ей шла богатая жизнь. Чарльзу нравилось осыпать ее безделушками, нравилось мнить себя едва ли не ее хозяином, а после овладевать ею в спальне, как ему угодно. Люси была талантлива, наивна, хотя и пыталась кокетливо хитрить, выпрашивая новые подарки. С ней Чарльз мог создать свой собственный цирк. Новый цирк — не чета скучным операм, кафе-шантанам и театрам. Цирк, полный риска, страсти и блеска. Люси бы блистала, порхая над бездной, а после послушно шла бы к своему хозяину, снимая блестящий леотард. Чарльз оторвал взгляд и снова увидел свою поломанную статуэтку, неестественно выгнувшуюся на манеже цирка. Проклятый старый директор был прав. Могущественный богач мог многое, а перед самой смертью оказался бессилен. И за все свои деньги Чарльз Мефис не мог вернуть утраченную Люси Этьен, и все его надежды обернулись мучительными сожалениями. И ведь она была так красива, так хороша... В тени высоких комнат раздался шорох. Ветер перевернул страницу газеты, и на Чарльза Мефиса посмотрел нарисованный Драган Ченчич, грозно сжимавший в руке острый кинжал. «Разыскивается убийца Антонио Д'Аскола, словенец, Заклинатель кинжалов» — чернел заголовок. Чарльз поднял глаза. Из угла на него смотрел Драган Ченчич. Уже настоящий. Оба долго изучали друг друга, без слов говорили о погибшей Люси, прежде чем Чарльз нарушил тишину. — Я знал, что ты придешь. — Мистер Мефис ревниво сжал в руке медальон. — Драган, да? Она иногда звала тебя во сне. И ведь сама того не замечала... — Знаешь, зачем я пришел? — Из-за Люси? — покачал головой Чарльз и провел рукой по белоснежному шелку ночной рубашки. — Она была несравненной. Она была... Сверкнул метательный кинжал. Раздался сдавленный стон. Звякнул об пол медальон, и мистер Мефис удивленно оглядел себя. Жизнь истекала из него вязкой кровью, расползаясь темным пятном по шелковой рубашке, и, вспомнив о словах старого директора, Чарльз Мефис захрипел от смеха. На шее сомкнулись цепкие пальцы, будто кинжала, торчавшего из его груди, было недостаточно. Кровь залила кресло, пол. Судорожно затряслись руки. С губ сорвался последний выдох и в глазах потухла жизнь. Стеклянный взгляд мистера Мефиса устремился в потолок. Отступивший Драган медленно опустился на колени. Поднял медальон с фотографией Люси. Она сияла даже на снимке. Так и влекла, напоминая обо всем пережитом, и скрутившийся узел прорвался. Драган Ченчич завыл, сжав медальон в своей руке. Ублюдок Мефис убил Люси! Нет. Люси убил цирк. Желание выступать, а еще проклятый директор. Он сам, Драган, не оказался рядом, когда был так нужен. Он должен был увезти Люси силой подальше от Базеля, подальше от «La Stella», но он этого не сделал. Не сделал этого и Мефис, а проклятый директор попытался нажиться на Люси и после смерти. Разве она заслуживала такого конца? Нет! Нет! Драган кусал кулаки, не обращая внимания на крики появившихся слуг. Раскачиваясь, он посыпал голову пеплом. От мести легче не стало, хотя Драган Ченчич и ощущал странную легкость, пришедшую на смену всепоглощающему гневу. Увы, Люси больше не было. Проклятый круг манежа стал ее могилой. Зрительские аплодисменты — громким некрологом, а мечты о славе — губительной надеждой, обратившейся гордыней. Люси пала. Все они пали.