Три месяца назад
— Я нанял новую экономку, которая приходила на днях, — сообщил отец, встряхнув, расправляя газету. Бумага прошелестела под грубыми руками мужчины. Ни одна новость не впечатлила, поэтому макулатура полетела на стол, едва не задев чашку с кофе. Отец посмотрел на нас с матерью, дожидаясь реакции. Мы сидели за одним длинным столом. Вместе, но, на самом деле, далеко друг от друга. Обычный завтрак светской семьи. — Она заедет со своей семьей сегодня днём, — продолжил папа, отпив крепкий кофе. — Ты не предупреждал, что у неё есть семья, — отозвалась мама. Она воткнула вилку в лист салата, как если бы это был кусок мяса… с кровью. Ни одна лицевая мышца не дрогнула на её красивом лице, но данный жест выдал раздражительность. Мать доверяет отцу в выборе прислуги в наш дом, но терпеть не может, когда муж не выдаёт всех нюансов до конца. А не упомянуть целую семью — сильный промах. Смешно, но ей нельзя проявлять эмоции — совсем недавно делала подтяжку лица. Помимо этого, мать просто не хочет поднимать очередную ссору, ещё помня, как недавно находились на грани развода. — Не вижу здесь проблемы, дорогая. У неё исключительное резюме. Лучший отзыв с прошлого дома, какой я читал. К тому же её муж садовник. Ты как раз искала садовника, так почему бы и нет. Очень удачно, как думаешь? — Конечно, дорогой, — мама вяло улыбнулась, прям вылитая Джоконда, принимая снисходительность. — А её сын будет помогать по дому. Кстати, он ровесник нашей дочери. — Чудесно, — мама продолжала вяло улыбаться, даже не смотря на отца, просто уткнулась в тарелку, разгребая листья салата, явно сдерживая себя. Очередная диета сделала её раздражительней. — А ты что думаешь, милая? — обратился ко мне папа. Как мило, что обо мне вспомнили. Хотя меня вполне это устраивало. Не люблю, когда меня дёргают понапрасну. Я перестала гонять оливку по кромке тарелки. Терпеть их не могу, но зачем-то мне всегда их подкладывают. Приходится прикусывать язык. Две наши прошлые экономки были уволены благодаря мне, и родители устроили целый скандал, утверждая, что более не намерены терпеть мои выходки, каждый раз нанимая едва ли не новый обслуживающий персонал. Мне-то плевать, но вот лишение безлимитной карточки всё же оказалось веским аргументом. Привыкая к хорошей жизни, сложно себе потом отказывать в удовольствиях, которые ещё не готова променять. Даже мне местами приходится смиряться и идти на поводу у родителей. — Пускай хоть всю свою свору родственничков приводят за собой, — я медленно подняла глаза на отца, — мне плевать. Отодвигая тарелку, так и не доев, я встала из-за стола. Прихватив сумочку со спинки стула, ловко закидывая на плечо, мне просто хотелось поскорее уйти. Заявляться в школу так рано не в моём стиле, но сегодняшнее утро и так не задалось. — Цзыюй, — остановил своим голос отец. Пришлось развернуться, недовольно фыркнув себе под нос. Что ещё им надо? — Их сын будет учиться с тобой в одной школе. Позаботься об этом. Я плотно сжала зубы, чтобы не ляпнуть ничего колкого. Уж я-то позабочусь об этом. Не сомневайтесь. Я совершенно не знаю этого парня, но моя ненависть к нему началась именно с данного момента.***
Водитель привёз меня домой, когда отец приветствовал этих людей в гостиной. Трое. Женщина среднего роста. Тугой пучок на голове. Вежливая улыбка на устах. Мужчина. Полноватый, но высокий, с редкой проседью на висках. И их сын… Я не хотела смотреть на него. Ни на кого из них. Даже на отца. Его обходительность, желание показать себя с лучшей стороны, устраивая их отпрыска со мной в одну самую лучшую школу. Конечно, ведь он является спонсором и директор всегда старается ублажить его, и неудивительно то, что согласились принять сынка какой-то там прислуги. После этой школы двери любых вузов открываются автоматически. Вот только папочка не подумал, каково будет мне. Каково будет, если все узнают, что этот парень, просто никто и ничто в этой жизни, будет жить под одной крышей со мной, есть, пить, мыться, дышать и ездить со мной на одной машине в мою школу? Не для этого я столько лет поддерживала свой статус, чтобы какой-то парнишка пошатнул мой авторитет в глазах… Друзей? Нет, у меня нет друзей, но есть те, кто уважают меня. Хотят быть похожими на меня. Везде следуют за мной. Подражают мне во всём, начиная с учёбы, заканчивая элементарной завистью моей внешности. Если я и лучшая, то во всём. И я не намерена быть опозоренной ради добренькой репутации семьи. — Цзыюй, — окликнул отец, когда я демонстративно прошла мимо, — познакомься с нашими новыми сотрудниками. «Сотрудниками», как мило отец решил завуалировать слово «прислуга». Но нет, папочка, — это теперь их кредо. А прислуга должна оставаться на своём должном уровне. Там, где их место. Остановившись, я развернулась с натянутой улыбкой. Они все смотрели на меня, но его взгляд я почувствовала исключительно ярко. Такие холодные карие глаза и скрещённые перед собой руки. Хотят познакомиться? Отлично. Склонив голову набок, продолжая растягивать улыбку, я выставила средний палец: — Добро пожаловать, — иронично весело произнесла я и ушла, хлопнув дверью, более не оборачиваясь на недовольные крики отца мне в спину. Какая разница, всё равно отец выкрутится, как загладить моё поведение. В этот день я более не выходила из своей комнаты. И не открыла двери матери, когда она долбилась в двери, требуя поговорить. Мне не о чем говорить. Со мной же никто не советовался, запихивая сынка прислуги со мной в один класс. Не хочу никого видеть, в особенности семейку, въехавшую в наш дом. В особенности его. С острой линией подбородка и широкими плечами. Утром я пропустила завтрак с семьёй, потребовав, чтобы принесли его в комнату. Но весь смак отправленного утра в задницу поджидал меня в машине. Он сидел сзади, удобно устроившись в кресле, где обычно сижу я. Одна! На нём была форма моей школы. Тёмно-синий пиджак, белоснежная рубашка и эмблема школы на нагрудном кармане пиджака. Только поношенные кеды портили весь вид, как бельмо. Но самое паршивое — ему идёт. Шумно втянув воздух через ноздри, поджимая губы в тонкую полоску, я вздёрнула бровь. Забросив сумку, как преграду меж нами, пришлось усесться, громче обычного хлопнув дверцей. Как только скрестила руки на груди, машина тронулась. Загородный пейзаж сменился на городской. А моё напряжение рядом с этим парнем росло с моментальной скоростью. Каждый его мимолётный взгляд вылавливала отчётливо. Решил косоглазие заработать? Он явно изучал меня, а мне мерзко от того, что он пялится. Бедный парнишка, он даже не представляет, с кем сидит рядом. — Цзыюй, верно? — приятный баритон разнёсся по салону. Глубокий голос, совсем не мальчишки, а набирающего мужественность юноши. — Я Ким Мингю, — и он протянул руку для знакомства. Забавно, я даже искренне усмехнулась этому глупому жесту. Жёстко оттолкнув его руку, резко придвинулась, прихватывая за галстук и притянув парня ближе к себе, я посмотрела прямо в его драконьи глаза. Исключительный разрез глаз. Если бы не неприязнь к нему и его статусу, я могла бы признать, что парень красив. — Послушай сюда, — прошипела ему в лицо, — мне глубоко насрать, кто ты, как твоё имя и всё, что-либо связанное с тобой, но заруби себе на носу, если в школе хоть одна живая душа узнает, что ты живёшь у меня, поверь, ты слишком пожалеешь об этом. — Не с тобой, а в доме твоих родителей. Это большая разница, госпожа Цзыюй, — расплылся он в ехидной улыбке. Вот говнюк! Он даже не дёрнулся, а спокойно продолжал смотреть прямо мне в глаза и смело отвечал на противоборство взглядов. Смешок сорвался с моих губ. — Останови машину! — отпрянув от наглеца, громко прокричала приказ водителю. Шофёр моментально послушался. Машина остановилась средь дороги. Сзади послышались недовольные клаксоны затормозивших легковушек. Но мы ненадолго. Пробку не создадим. Наклонившись через него, я открыла дверцу салона с его стороны. — Выметайся. — Ты серьёзно? — наконец хоть какая-то удовлетворяющая меня его эмоция. Он хмурился, недоверчиво оглядывая прищуренным взглядом. Не верит мне, что способна выгнать его? Этот Мингю слишком плохо меня знает. Ухватив потёртый дешёвый рюкзак парня, спокойно вышвырнула его на асфальт. — Что ты творишь? — возмутился неудачник положения. Придётся ему смириться, либо… я держу своё слово. Киму пришлось повиноваться. Он вышел, подбирая жалкий рюкзачок, отряхивая от пыли, но, боюсь, это не поможет такой дешёвке. Вещичка под стать хозяину. Я захлопнула дверцу обратно. — Трогай! — снова отдала я приказ водителю. Насрать, знает ли он дорогу и где находится школа. Ему полезно будет пройтись пару километров и подумать о своём поведении. Парнишке лучше усвоить, что меня трогать нельзя, а чей язык не держится за зубами — отрезается. В тот день ему хватило духу добраться и даже вовремя. Мингю представили как новенького. Но я поняла, что мирно мы не разойдёмся, когда он откровенно посмотрел на меня, поправил свои иссиня-чёрные волосы, небрежно уложенные набок, и ухмыльнулся. — Вы знакомы? — тут же прощебетала над ухом Наён, одна из приближённых ко мне. — Да не-е-е, просто на нашу Цзыюй всегда все парни западают, — протянула Момо. Вторая приближённая ко мне. Она сидела сзади нас, но склонилась ближе, чтобы слышать разговор, а заодно лучше разглядеть новенького. — Впервые его вижу, — мой голос спокоен, но по мышцам растеклось напряжение, когда он прошёл мимо на свободное место. Это будет сложный год, но я не позволю испортить ему последний мой год обучения.***
Всё в порядке, когда сын экономки молчит и не попадается мне на глаза. Каждый день, проведённый с ним в школе, приходится глушить желание стереть его в порошок. Каждая его двусмысленная фразочка покачивала мою репутацию, как на волнах. А моё напряжение и вовсе коротит — неизвестно, когда рванёт. Он накалял мои нервы до предела. Изгалялся за каждую самостоятельную утреннюю прогулочку, коей я его обеспечивала. Но я не могла позволить, чтобы кто-то увидел, как мы приезжаем вместе. А когда он рискнул посягнуть на тайну, связывающую нас, пришлось действовать, как и следовало с самого начала. Это случилось в коридоре, во время перемены, так что все ученики ошивались поблизости. Моё превосходство в том, что я королева школы, а он никто, жалкая прислуга, которой повезло учиться в элитной школе для богатеньких детишек. Но в этой школе моё слово давно закон. — Цзыюй, — догнал он меня, осмеливаясь дотронуться до локтя, который тут же резко одёрнула, прожигая Мингю взглядом. Мои нервы на пределе от его присутствия, и это невыносимо. — Воу-воу, полегче, — он поднял руки в жесте «сдаюсь», — я пришёл с миром, не стоит взглядом расстреливать на месте, госпожа, — да он издевается, подонок! — Твой отец просил передать, чтобы ты перестала устраивать детский сад и сегодня явилась на семейный ужин. Он отсалютовал. Хороший мальчик выполнил поручение. Но я успела вцепиться в его рубашку на грудках. Ткань ловко измялась под моими пальцами. — Знаешь, что раньше делали с гонцами за плохую весть? — яростно прошептала в его ухо. Аромат парфюма Мингю ударил мне в нос. Дешёвый, как весь он. Но, чёрт побери, меня не тошнило от аромата, а даже… понравился? Эти перепады с этим парнем совершенно выводят меня из равновесия, раздражая ещё сильнее. — Их расстреливали. Ты, видимо, полный идиот, раз не понимаешь с первого раза. Хорошо, повторю для особо тупых: не приближайся ко мне в школе, пока не пожалел. — А дома, значит, можно приближаться? — он развернул голову. Наши губы едва не соприкоснулись. Меня одёрнуло, как если бы ток разлился по венам. Я оттолкнула Мингю от себя, скривив губы. Мерзко даже находиться с ним рядом. — Пошёл ты. И двинулась дальше, мы и так привлекли ненужное внимание. — Так сладко поплюёшься ядом! — крикнул он в спину. — Скажи, а быть сукой — это врождённое или хобби?! Вот она точка! Не помню, как развернулась и оказалась рядом, но помню, как жгло руку и оглушающий звук пощёчины разнёсся по коридору. Я ударила его при всех, а это равно прописать приговор. Публичное унижение как официальное объявление старту ряду издёвок. И я это сделала, не моргнув глазом. И не жалея о том, что теперь с ним будет. Его унижения начались на следующий день. Начали с малого — грубые толчки, скидывание учебников с парты, расшвыривание личных вещей по школе. Надо отдать ему должное, держался Мингю достойно. На каждый выпад одноклассников отвечал с ухмылкой и подмигивал мне. И даже тогда, когда я проходила мимо мужского туалета, двери были открыты настежь. Пыхтения и звуки глухих ударов отражались от стен, привлекая внимание. Я видела, как были плотно сжаты его челюсти, а на лице исказилась боль. Очередной удар подошвой ботинка Ли Сокмина пришёл по животу. Свора Сокмина состоит из влиятельных сынков в школе. На самом деле, те ещё отоморозки и подонки, за которых вечно встают влиятельные отцы. Сокмин не раз пытался добиться моего одобрения, предлагая встречаться, но увы, безмозглые красавчики не в моём вкусе. Зато они очень подсобят, если надо проучить кое-кого. А кое-кто сам знатно вляпался. Мингю окружило человек семь, как стервятники падаль, и каждый намеревался больнее оставить пинок на теле новенького. Бровь Мингю была разбита. Струйка крови стекала по виску и щеке. На скуле прорисовался синяк. Снова пинок, удар и его стон боли. А я стояла и смотрела холодным безразличным взглядом на избиения. Одноклассники жестоки, они не жалели сил, нанося новые удары. И Мингю ничего не мог поделать против такой толпы. Хотя силы у него хватает, я видела самую первую стычку с Сокмином за школой. Один на один он явно превосходил. Именно это и поспособствовало большей травли. Бедняжка Момо, положившая глаз на это ничтожество, просила меня остановить все это. Она знает, что только я могу положить его пыткам конец. Но раз уж, как он выразился, я сука, то буду хладнокровной сукой до самого конца. Я буду смотреть, как ему плохо. И я смотрю. Мингю закашлялся, из разбитой губы брызнула кровь, пачкая ткань рубашки. Он увидел меня, его зубы во время улыбки светились белизной на фоне кровавых губ. Какой же он придурок. Жалкий, ничтожный придурок. Такова участь лузеров в школе, и я самолично указала его место. — Цзыюй, ты как-то причастна к избиению Мингю? — вывел меня из размышлений отец во время ужина. Я крутила в руке бокал с вином, наблюдая за отсветами от свисающей люстры, как они переливались, купаясь в Каберне Совиньон. — А должна? — Милый, Мингю же сам сказал, что просто столкнулся с уличными хулиганами после школы. Надо же, мама пытается меня защитить. Вот только от чего? Паршивый сынок прислуги сам повинен в своих проблемах. — Да, но почему он шёл домой пешком? — не сдавался отец, отрезая кусок от прожаренного стейка. — Может, он решил прогуляться, откуда я знаю, что у него на уме, — иронично пожала я плечами, улыбнулась и приподняла бокал, кивая отцу «за его здоровье», выпивая всё до дна. — Прекрати это немедленно. Ты прекрасно знаешь, как важна для нашей семьи репутация… — До тех пор, пока никто не начал копаться в нашем бельишке, так ведь, папочка? — прервала я отца, звонко поставив пустой бокал на стол. — Там ведь даже и не пахнет репутацией, а только гнусностью поношенных вещей. Смрад! Только знаете что, чем грязнее репутация, тем белоснежнее манжеты. Спасибо за ужин. Снова одарив семью фальшивой лукавой улыбкой, я ушла под прожигающие взгляды родителей. Мне стало тошно находиться с ними рядом, смотреть, как улыбаются людям, а сами обрастают слоем грязи с тех самых пор, когда случайно наткнула на документы всех благотворительных вечеров, что они устраивали, и те счета, на которые уходили пожертвования. Какое было удивительное совпадение. Эти мысли поглощают меня с каждым днём всё сильнее и глубже. Мне кажется, я стала теряться в себе, как в собственном гардеробе с кучей ненужного барахла, но купленного, потому что из последней коллекции. Не хочу вдаваться в подробности дел родителей. В их работу и методы. Я замешана с ними в едином котле. Осознавать происходящее оказалось отвратно. Я проходила мимо комнаты матери новенького, когда он выходил из неё. Мы едва не столкнулись. Экономка снова подлатала сыночка. Наверно, она всё же хорошая женщина, раз заботится о сыне. Не помню, когда моя мать обрабатывала мои ссадины. Мингю пришлось наложить швы на разбитую бровь, ссадина на губе, а всё его тело украшали многочисленные гематомы, но более ничего серьёзного нет. Он поднял на меня взгляд и как-то странно осмотрел, а до меня слишком медленно дошло, почему. Подавленная мыслями, совершенно забыла о свойственной осанке, остром взгляде и гордо поднятом подбородке. Я стала почти такой же жалкой, как и он. Но я не жалкая. Приосанившись, сверкнув очами, насмешливо изгибая бровь, я посмотрела не него через плечо: — Быть сукой — это привилегия.