Ад и Рай Евы

      Решения, решения, решения…       В своей жизни я приняла немало решений, но обычно у меня было достаточно времени, чтобы взвесить все за и против. Страх. Страх перед ошибкой? Возможно. Страх нести ответственность? Скорее, да. Потому что я единственный и поздний ребёнок у мамы. Мама моя была женщиной отчаявшейся, никогда не надеявшейся на чью-либо помощь, множество раз обжёгшейся. Вся её надежда была только на меня. А что я?       Я делала всё, что от меня требовалось. И всегда выкладывалась на максимум. «Do your best», как говорится. Как и моя мама. Всегда хорошая, правильная, добрая… Честная и неподкупная. Никаких интриг, сплетен, подлостей. Высокоморальная и одно время даже глубоко верующая. Хотя я думаю, что она и сейчас искренне верит, что Бог не отвернулся от неё, что всё, что было — лишь часть испытания, после которого её обязательно ждёт вознаграждение. Какое?       Я точно знаю, почему она стала верующей. Когда-то в молодости с ней случилась ужасная вещь, после которой она не могла иметь детей. Так говорили все. От неё отвернулся её тогдашний муж, и на долгие годы она осталась одна — залечивать раны и учиться снова доверять мужчинам.       Время шло, «часики тикали», и она уже не надеялась стать матерью. А потом появился он — мой отец. Таинственный мужчина, о котором я не знаю ничего. По какой-то причине мама хранила этот секрет, но в такие моменты её лицо наполнялось светом истинного счастья.       Из-за возраста и проблем со здоровьем беременность протекала сложно. Каждую минуту и каждую секунду этих девяти месяцев мама провела, напряжённо прислушиваясь к жизни, что развивалась внутри неё. И именно тогда она начала молиться. Это были тяжёлые годы — и для неё лично, и для страны в целом, поэтому не удивительно, что она попала под влияние какой-то странной церкви. Ничего особо страшного, но, как мне кажется, всё это и сделало её такой слабой и беззащитной, не способной давать отпор, а лишь уповать на помощь кого-то более сильного.       «Кто мы такие, чтобы менять то, что уготовано нам Богом?» — вот фраза, которая вызывала протест в моей душе многие годы. Я не верила и не верю в Бога. Но эта слабость и покорность, видимо, просочилась и в меня, несмотря на внутренний протест.       Я боролась. Боролась с собой и с жизнью, понимая, что никого сильного, на кого я могла бы положиться, рядом нет. А значит, я должна взять эту роль на себя. Сначала я стала опорой для мамы. Жили мы всегда крайне бедно, мне даже больно вспоминать насколько. И мама не особо хотела что-то менять — она была совершенно лишена амбиций и привыкла довольствоваться малым. Как вы уже знаете, в четырнадцать лет я попала в бар, и Верка, заметив насколько у меня всё плохо с деньгами — о! поверьте, это всегда заметно, — отвела меня к Дяде Гере. Так я получила эту работу. И не я принимала это решение. Просто так надо было.       Конечно, мама переживала, что мне приходится работать в «таком ужасном месте с этими ужасными людьми» и что я поздно прихожу домой. И мало сплю, и это сказывается на моей учёбе, а если я не буду учиться на «отлично», то никогда не смогу выбиться в люди, и так далее. Скажу по секрету, моей маме ни золотая медаль, ни красный диплом не помогли, так что я мало верила в эту теорию, но не хотела огорчать единственного близкого мне человека.       Кем я хотела быть, когда вырасту? Не помню. Как и многие, я мечтала о творческой и интересной профессии, но так получилось, что после девятого класса я поступила в колледж, потому что работать надо было на «нормальной работе» и как можно быстрее. Три года пролетели быстро, и вот я оказалась в пыльной бюджетной организации на должности секретаря. И это мне ещё очень повезло! Я была лучшей студенткой, преподаватели видели, как я старалась и нуждалась, и откровенно попросили взять меня на работу…       А потом я приняла решения поступать дальше. Конечно же, колледжа мне было мало. Чтобы двигаться дальше, нужно иметь высшее образование. И да, я могла остаться в Херсоне и совмещать учёбу и работу, но что-то изменилось. Во мне. Я так больше не могла. Мама становилась всё старше и всё больнее, и ей требовалось больше денег на лечение. Мне же не оставалось ничего. И я решила рискнуть — уехать в большой город в поисках денег, хоть и не очень больших, но чуть больше, чем просто на еду и на лекарства.       Вот как-то так. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я стала так зависима от Макса и Яна? Они давали мне то, за чем я приехала. Но «за всё надо платить». И первой моей платой стали решения. И последствия, которые они несут за собой.       Я летела по вечерней дороге на неприлично дорогой машине с самым желанным мужчиной страны, который явно вёз меня на романтическое свидание. Вещи на мне стоили больше, чем квартира, в которой мы с мамой жили. И я разрывалась на части: одна, взращиваемая почти двадцать лет в строгости и покорности, говорила, что всё это искушение и порок; а вторая — маленькая, забытая всеми принцесса, которой никогда не давали того, что она хотела — вопила о своих правах и желаниях. Я видела немой укор в глазах мамы, но и то, как она старательно рассчитывает бюджет на месяц, чтобы хотя бы заплатить коммунальные. «Поступай по совести», — говорила мама. «Будь покорной!» — советовал Макс. «Работа есть работа. Раз уж взялась — делай всё как надо!» — наставляла Жанетта.       — Какая-то ты подозрительно молчаливая. Что-то случилось? — спросил Ян.       Я будто очнулась. Даже сложно сказать, сколько минут мы ехали, потому что я была вся в своих мыслях.       — Ничего. Просто переживаю. О Кристине, о поступлении, о будущем… О том, как всё будет.       Это была правда. Я всегда говорила правду, но впервые — опаснейшему мужчине, который только что едва не убил человека, просто потому что тот ему не понравился. И я его не боялась. Как не боялась никого и никогда, кроме разве что… Это было действительно странно. Если подумать, я всегда была нерешительной, старалась не высовываться, никогда не рвалась в бой, но и не испытывала настоящего страха перед кем-то.       Ян улыбался снисходительной улыбкой человека, познавшего сущность бытия.       — Не стоит переживать о том, на что ты не можешь повлиять.       Какая банальная мудрость! Но легче от этого не становится. Да, я не могу изменить прошлое, но оно может изменить моё будущее. Если моих баллов окажется недостаточно — пролетел мой бюджет, а значит, весь мой план на будущие четыре года.       — В таком случае, получается, что я вообще ни на что не могу сейчас повлиять, — печально пожала плечами я. «А как же выбор, который тебе следует сделать сегодня? Он повлияет на многое!» — подсказала моя совесть. Очень некстати.       — Ты даже не спрашиваешь, куда мы едем? — удивился Ян.       Мы уже около двадцати минут ехали по вечерним дорогам, но, так как я всё равно совершенно не ориентировалась в Киеве, для меня это было не важно.       — Я уже начинаю привыкать ездить куда-то и зачем-то, находясь при этом в полном неведении. Не думаю, что ты сможешь сильно меня удивить.       Тогда он лишь дерзко усмехнулся. И вскоре я поняла, почему.       Через какое-то время мы подъехали к очень-очень высокому зданию. На город наползли ленивые летние сумерки, небо постепенно сливалось с землёй, и я не сразу поняла, где же заканчивается этот дом.       — Так, вот теперь мне уже интересно!       Ян улыбнулся уже намного теплее и галантно предложил мне руку:       — Я рад. Надеюсь, тебе понравится этот сюрприз.       И мы поднялись не просто на самый последний этаж, а на крышу! Даже в лифте мне перехватило дыхание.       — Это будет что-то невероятное! — не то спрашивала, не то утверждала я. И видела безумно восторженный блеск своих глаз в зеркале лифта.       На обзорной площадке нас уже ждал столик для романтического ужина, но я проигнорировала его и кинулась к бортикам. Вечерний Киев зажигал огни и становился огромной живой золотой паутиной.       — Он никуда не убежит. Чем дальше — тем будет красивее. Садись пока, мы ведь так и не поужинали нормально.       К тому времени я уже привыкла есть когда попало и что попало и перестала замечать голод. Но всё же согласилась.       — Что ж, сегодня для тебя это может быть решающий вечер. Выпьем за это?       — Что-то у меня в последнее время каждый вечер — решающий. И всё никак не решится.       Ян коротко засмеялся и перевёл тему.       — Мне кажется, что за эти три недели мы так ничего друг о друге и не узнали.       — А мне кажется, что ты и так всё обо мне знаешь.       Ян старался вести обычную светскую беседу, но что-то в это вечер у нас не клеилось.       — Я знаю о тебе только то, что рассказала ты, либо Кристина.       — И то, о чём тебе сказал Макс. И что ты прочёл в моих мыслях. Разве этого недостаточно?       — Нет. Я всё ещё не могу тебя понять.       Я усмехнулась — для меня было неожиданностью, что его вообще это интересует.       — Я не думаю, что в этом вообще есть необходимость. Чтобы позировать со мной перед камерами, особого понимания не нужно. Ну а по работе… Ещё чуть больше месяца, и я больше не буду появляться в офисе. Так что это всё лишнее.       Напряжение никуда не пропало, и я выпила немного вина, так похожего на кровь.       Признаюсь честно, в тот вечер мне было особенно тяжело. С Яном, в общем-то, редко бывало легко, но тогда на сердце был не камень, а огромная скала, втискивающая меня всё дальше в беспросветную тьму.       — А вот и не лишнее. Ещё не так давно тебе самой было интересно узнать больше обо мне, а сейчас ты игнорируешь эту возможность. Почему?       — Потому что мне всё это надоело. Поверь мне, не за этим я приехала сюда, — я показательно обвела взглядом смотровую площадку.       — Я это знаю.       — Но повторяешь раз за разом один и тот же сценарий, и он начинает надоедать.       Я не знаю, почему говорила это, честно. Я не была пьяна, просто всё это навалилось на меня, и ещё эта встреча с Максом, и воспоминания, и тяжёлые мысли… Я хотела сидеть в маленькой уютной комнатке, смотреть сериал и пить чай. А не вот это вот всё. Это всё — не для меня.       Эта домашняя картинка искоркой загорелась в моём сознании, разливая золотистый свет и разгоняя тьму. Ответ был так прост. И он всегда был во мне.       Вечер перестал быть томным, тягучим и напряжённым. Будто разошлись тучи и показалось несмелое весеннее солнце.       — Но, если ты хочешь ещё что-то узнать обо мне, я всё так же отвечу на твои вопросы. Только вот ты не спрашиваешь, — подытожила я.       Ян сидел таинственный и загадочный. Он умел производить впечатление и сейчас прекрасно вписывался в эту атмосферу ночи и головокружительной высоты. Как прекрасный принц из сказки. Сказки о Золушке. Но там главная героиня сбежала, потеряв туфельку, а что потеряю я?       — Я не спрашиваю, потому что мне не нужно слов, чтобы понимать людей. И ты это знаешь.       — И я это знаю, — эхом отозвалась я. — И ты сам себе противоречишь, потому что только что ты говорил, что не можешь понять меня. Так в чём же дело? Мне кажется, даже Макс видит меня насквозь, хоть иногда он и слишком самоуверен.       Ян выдержал томную паузу, вертя ножку бокала. Это была его плохая привычка, которая выдавала его волнение, хоть и выглядела нарочито вальяжной.       — Если бы ты была так проста, как, например, твоя глупая сестра, то я бы уже давно тебя уничтожил. Думаю, тебя бы нашли через несколько месяцев, когда тело вынесло бы водой на берег. Ты же боишься воды, не так ли?       — Да, я не умею плавать, — призналась я, ничуть не испугавшись нарисованной им картины. Смерть была его верной спутницей.       — А какой способ самоубийства ты бы выбрала?       — Я люблю высоту. Так что я бы спрыгнула с самого высокого здания, на которое бы смогла взобраться.       Это заинтересовало Яна настолько, что он подался вперёд всем телом:       — Почему?       Ответ был настолько очевиден, что я засмеялась.       — Потому что я бы летела!       Да, я знаю и о прыжках с парашютом, и о роуп-джампинге, и прочих способах безопасно «летать». Но это ведь не совсем то. Хотя секунды свободного полёта там всё-таки присутствуют, те самые секунды, когда твой мозг думает, что это всё, это конец. Есть только ты и воздух, и ничего, что могло бы тебя удержать.       Ян вдруг рассмеялся так громко, что я даже немного испугалась. В его смехе было что-то странное: радость открытия, облегчение, восторг и что-то ещё. Звенящее, как осколки разбитого в горячке веселья бокала.       — Оглянись вокруг. Мне кажется, это самое что ни есть подходящее здание!       Его возбуждение становилось безумным, и я его перебила:       — Что ж, я учту это, если у меня возникнет необходимость покончить с собой.       Эти безумные волны куража накрывали и меня, захватывали, сбивали с ног. Оказывается, энергетика Яна могла быть не только тёмной и удушающе томной! Сейчас он был похож на огромный залп фейерверков.       Немного успокоившись, он встал и подошёл к самому бортику.       — Чтобы летать, не обязательно спрыгивать с крыш, хотя, не спорю, так увлекательнее. Вот, смотри.       Ловко, как кошка, одним движением он запрыгнул на бортик, такой подозрительно узкий, что Ян даже не мог нормально на нём развернуться, так и стоял спиной ко мне. И вдруг, демонстративно раскинув руки, прыгнул, нет, просто свалился плашмя. Я коротко вскрикнула скорее от неожиданности, чем из-за страха за его жизнь, но как-то машинально вскочила и подбежала к бортику. Мне было любопытно.       Ян даже поленился далеко падать — стоял в метрах пяти ниже крыши. Но стоял! Вертикально, в воздухе, и ветер, такой резкий и холодный на этой высоте, трепал полы его пиджака.       — Хочешь так же? — с дразнящей усмешкой в голосе спросил он.       — Но это нечестно! Ты даже не летал! Так, только прыгнул! — крикнула я, переполненная восторгом.       Как пловцы выныривают из воды, так и Ян появился возле меня, стремительно и сильно, но внешне без особых усилий. Теперь, когда его лицо было так близко, я заметила в его глазах ещё больший восторг, будто он и сам давно позабыл это чувство.       Лёгкость. Это была лёгкость. Об этом я догадалась намного позже. Та самая лёгкость, с которой мы в детстве поднимались и бежали дальше, хотя по коленкам уже текла кровь; та самая, что даёт крылья, когда мы впервые влюбляемся. Это ощущение слишком чистое, небесное, не омрачённое ничем. Это счастье, которое мы понимаем лишь потом, прокручивая те яркие солнечные моменты. Вот что испытал тогда Ян. Возможно, впервые за долгие годы.       — Иди ко мне! — позвал он, и впервые эта фраза из его уст прозвучала не протяжно-зовуще. Он протянул ко мне руки, но я сделала шаг назад.       — Нет, извини, но это полное безумие.       Я и так не очень-то доверяла мужчинам, а отдать свою жизнь буквально в руки этому странному мужчине, который мог убить меня просто из-за того, что ему не понравилась моя фраза или взгляд? Это было бы слишком.       Ян это понял и вернулся на крышу. Странным образом он приближался, будто стоял на горизонтальном эскалаторе, но под его ногами по-прежнему был только воздух. Теперь он возвышался надо мной где-то на метр.       — Ну а так? Рискнёшь?       Я рискнула и подала ему обе руки, будто мы собирались танцевать. Я ожидала боли, неприятного рывка, но меня наполнила лёгкость, невесомость, будто шарик гелием, — от кончиков пальцев до самых пяток. Это было безумное ощущение.       — Не совсем то, что ты хотела почувствовать при падении, но при должной практике ты можешь становиться легче или тяжелее прямо во время движения, — объяснял мне Ян, но я не особо его понимала. Только зачарованно смотрела, как отдаляется пол. — Ну что? Как тебе?       Я всё ещё не могла говорить. Ян понял это и невероятно бережно стал спускаться, уже у самого пола подхватив меня в объятья, потому что мои ноги всё ещё были будто чужими.       У меня было немного времени, чтобы прийти в себя, отдышаться и подумать. Он смог это сделать! Где-то я дала слабину, и он подсмотрел, развёл меня на ответ, который так искал. Сколько бы он не пытался опутать меня своими тёмными липкими сетями, я ускользала. Теперь же он зашёл с другой стороны — действительно яркой и чарующей. И это было так… Так подло с его стороны!       — Ты скажешь что-нибудь? Я уже начинаю переживать!       В его тёмных глазах вспыхнули огни триумфа, хоть улыбка оставалась максимально открытой и радостной.       Не стоит переживать. Я ещё чуть-чуть помолчала. Со стороны это, наверное, выглядело как внутренняя борьба. Вы когда-либо расставались с любимым человеком? Эта боль потери и радость воспоминаний на лице проявляются весьма специфически: в глазах слёзы, но на губах улыбка. И это искренне. Вот так я выглядела тогда.       Решение. Я должна была принять решение. Когда перед тобой стоит огромный торт, но он не для тебя, но тебе так хочется… Как ты поступишь? Ответ ведь очевиден. Этот торт был не для меня. И не стоил той платы, которую от меня требовали.       В общем, я приняла решение. Второй раз за двадцать лет я выбрала страшную самостоятельную взрослую жизнь.       — Я поехала. Встретимся в понедельник на работе.