Сказания Хъемоса: Бездомные души

Стоило Маркусу зашевелиться, как Клара, тут же забыв о Реноне, неуклюже перевалилась на колени и подползла к нему. — Марко? Ты меня слышишь? — испуганно прошептала она, всё еще не веря в слова Ренона, которые даже толком не поняла. Она осторожно похлопала Маркуса по щеке, потом обхватила ладонями его лицо и повернула к себе. Он болезненно нахмурился, сжал веки, задышал: хрипло, надсадно, выталкивая из себя воздух и сипло всасывая его обратно. Потом снова не то застонал, не то замычал. Соловей подбежал к нему с другой стороны и тоже присел рядом, Милена вытянула шею, с удивлением глядя, как Маркус пытается дышать и ворочаться на траве. — Эй, открой глаза. Глаза открой! — срывающимся голосом потребовала Клара, скривилась, будто от боли, и вдруг залепила ему легкую пощечину. Маркус дернулся, попытался отвернуться и, наконец, приоткрыл глаза. Они всё еще были мутные, но уже не стеклянные, зрачки то плавали из стороны в сторону, то закатывались под веки. Клара всё звала и тормошила его, а он не понимал, что происходит и пытался вяло отбиваться, приподнимал руки, промахивался и снова ронял их на землю. Его дыхание становилось всё более быстрым и судорожным. Лекарша приложила ладонь к его груди — сердце колотилось, как ненормальное, словно не верило, что снова может биться. — Всё-всё-всё, всё хорошо, хорошо, успокойся, дыши, — забормотала Клара, гладя его по голове, и судорожно кривя рот. Он то растягивался в облегченной улыбке, то изгибался дугой навстречу льющимся по лицу слезам. Напряженное лицо сидевшего с другой стороны Соловья медленно разгладилось. Он улыбнулся и осел на землю, закрыв глаза ладонью. Казалось, они оба ждали в напряжении, сомнениях и страхе целую вечность, прежде чем опасность, наконец, отступила. Маркус выглядел, как мертвец. Несколько часов невидимой борьбы за жизнь высушили его. Стоило Кларе сосредоточить взгляд на его посеревшем лице с запавшими кругами глазниц, заострившимися скулами и сухими побелевшими губами, как её снова охватывал страх: не последнее ли это обманчивое просветление перед окончательной смертью? Но с каждой минутой мужчина всё заметнее оживал. Его еще слабые и неуклюжие движения становились осмысленными, он толком не понимал, где находится, и что происходит, но пытался оглядеться и сфокусировать плавающий взгляд. Сердце, остервенело бившееся о ладонь Клары понемногу успокаивалось, а вместе с ним успокаивалось и становилось глубже дыхание. В какой-то момент он окончательно очнулся, приподнял голову, посмотрел на Клару и Соловья. Лекарша напряженно улыбнулась ему и спросила: — Ну, как ты? Маркус уронил голову обратно на траву, скривился и полуразборчиво прошипел: — Дерьмо собачье… Клара нервно расхохоталась. — Вот и выглядишь ты так же. Милена, до того наблюдавшая за мужчиной издали, подошла поближе, оперлась на глефу, нависая над ним с высоты своего огромного роста. Маркус увидел её, болезненно прищурился и вдруг выпалил: — Ори потом. — Чего? — не поняла Милена. Он вздохнул и медленно, отчетливо пояснил: — Сейчас не ори. И так больно. Сообразив, что он имеет в виду, камана устало фыркнула. — Толку-то на тебя-дурака орать. Маркуса этот ответ удовлетворил. Он прикрыл веки, словно кивая. Потом дернул головой, надсадно кашлянул, будто чем-то поперхнувшись, тяжело перекатился набок, едва не завалившись на колени Соловью, и выплюнул на траву несколько зубов. Хисагал отпрянул в сторону, ошарашенно глядя на зубы, потом перевел вопрошающий взгляд на Милену. — Ну а что ты хотел? — сказала камана. — Некоторые от этого и заживо гнить начинали. Он еще легко отделался. А зубы и новые отрастут. Маркус притих, так и оставшись лежать на боку, и Клара встревоженно склонилась над ним. Но он просто уснул, уткнувшись лицом в собственную руку и тяжело посапывая. Милена задумчиво посмотрела на него и вдруг сказала: — Собирайте лагерь. Огромные глаза Соловья стали ещё больше, Клара возмущенно обернулась. — Мы что, уходим? — спросила она. — Да, подойдем поближе к реке, туда, где заросли. Мы тут, как на ладони. — Но, ты же все равно постоянно обходишь окрестности, — робко возразил Соловей. Милена упрямо мотнула головой. — Я сказала — уходим. — А Маркус? — Я его отнесу, тут не так далеко. Собирайтесь. Она подошла к Ренону, который блаженно мял щупальцами свою жертву. Тело несчастной куклы начало оплывать в местах, которые были прижаты к сочащейся едкими соками сердцевине тресамиона: кожа сползала, обнажая кровящую плоть, один глаз разложился и вытек. — Если ты меня слышишь — мы уходим в безопасное место, к реке. Хочешь — иди за нами, нет — оставайся, мы придем за тобой позже, — громко сказала Милена. Даже если Ренон понял, ответить ей он уже не мог. Он только освободил пару щупалец и выставил их перед собой, не то показывая, что слышит, не то инстинктивно, ощутив, что кто-то приблизился. Клара и Соловей, не сговариваясь, собирались медленно, надеясь, что Маркус ещё успеет очнуться до того, как нужно будет отправляться. Милена раздраженно покрикивала на них, колотя по земле хвостом. Подвешивая к рюкзаку свой котелок, Клара вдруг заметила, что к их лагерю прибился шикадир* — маленький зверек, похожий на ласку. Только вдоль спины у него тянулась полоса черных иголок, которые постоянно двигались, то вставая торчком, то приглаживаясь к шерсти. Он как будто совершенно не боялся людей и рыскал в траве рядом с ними, даже не пытаясь прятаться. Едва дождавшись, когда Клара и Соловей соберут вещи, Милена подошла к Маркусу, втащила его себе на спину и, низко сгорбившись над землей, пошла в сторону реки. Шикадир тут же поднялся на задние лапки, встревоженно вздыбив иглы и вдруг резво поскакал за ней по траве. Впопыхах взваливая на плечи сумки и чертыхаясь, Соловей увидел, что Ренон тоже зашевелился. Он качнулся, медленно согнулся в широкую дугу, сминая придавленный к нему труп, освободил несколько толстых отростков и уперся ими в землю. Потом расставил «лапы» пошире и пополз вперед, будто исполинская коричнево-зеленая многоножка. Хисагал замер, и так и смотрел на него, разинув рот, пока Клара не толкнула его в плечо. Она тоже первый раз видела, как на самом деле ходит Ренон, но её больше волновали больно оттягивающий руку артефакт и быстро уходившая вперед Милена, на спине у которой шумно просыпался Маркус. Клара и Соловей обогнали неторопливо ползущего след в след за шикадиром Ренона, но чем сильнее они старались нагнать Милену, тем быстрее она шла вперед. Что-то было не так. Маркус, до того только вяло трепыхавшийся, вдруг начал с рычанием биться у неё на плече, цепляясь за одежду скрюченными пальцами и пиная её в грудь. Камана, не долго думая, покрепче прижала его к себе, бросила глефу и помчалась к зарослям у реки, как хромая, трехлапая кошка, опираясь на свободную руку. — Эй! Что случилось?! Ты куда?! — крикнула Клара ей вдогонку. — Твою ж мать! Она тоже попыталась сорваться на бег, и тяжелый каменный шар в руке тут же ударил её по лодыжке. Лекарша зашипела от боли, швырнула его на землю и с чувством выматерилась, растирая ушиб ладонью. Соловей остановился, растерянно глядя на неё, и она рявкнула, бешено выкатив глаза: — Беги за ними! Быстро! Хисагал испуганно заметался, неуклюже побежал, пытаясь удержать соскальзывающие с плеч тяжелые сумки, потом бросил их и помчался со всех ног. Милена с треском врезалась прямо в спускающийся к реке перелесок и исчезла среди кустов, недовольно хлестнувших ей вслед длинными ветками. Соловей хотел броситься следом за ней, но, струсив, затормозил у зеленой стены. Прислушавшись, он понял, что Милена скинула Маркуса на землю. И тот действительно рычал и стонал от боли. Осторожно отодвинув ветки, хисагал пролез под ними, и снова замер, инстинктивно пригнувшись: Маркус корчился на траве всего в нескольких шагах от реки, и, едва приглядевшись, Соловей понял — с ним происходит то же самое, что и с той рептилией, которая вывела их из Гайен-Эсем. Только она преображалась плавно, совершенно непринужденно и безболезненно. Тело Маркуса будто ломалось и срасталось обратно по частям, приобретая новые очертания, одежда натягивалась и рвалась вместе с кожей, которая не успевала расти вслед за костями и мышцами, повисала белыми лоскутами и отваливалась, как только под ней нарастала новая. Милена стояла на почтительном расстоянии и наблюдала. Заметив Соловья, она недовольно прищурилась и прошипела: — Зови сюда Клару, быстро! Быстро, я сказала! Соловей отмер, с трудом отвел взгляд от обраставшего светлой шерстью получеловека-полузверя и кинулся назад, ловя лицом ветки. Клара уже была здесь. Она решилась бросить и сумки, и артефакт и, надсадно дыша (болезнь еще не отпустила её до конца) металась рядом с зарослями, пытаясь хоть что-то разглядеть среди зеленых листьев. — Ну, что там? — спросила она, едва заметив Соловья, взглянула на его перекошенное лицо, испуганно побледнела и уже хотела протиснуться мимо него в перелесок, но хисагал схватил её за руку, больно впившись когтями в предплечье. — Стой, не беги! Идем прямо к Милене, тихо и осторожно. — Что там происходит? — Там... ну... Сама увидишь, просто веди себя потише и не дергайся. К удивлению Соловья, Клара не стала ни сопротивляться, ни возражать. Она прошла вслед за ним проторенной тропкой и, едва выглянув из зарослей, остолбенела. — Это... это что... он? — едва слышно прошептала лекарша. Маркус уже успел окончательно обернуться, поднялся с земли и, покачиваясь из стороны в сторону, тащился к реке. На его спине клоками висели остатки рубашки, задние лапы запутались в практически уцелевших брюках. Он спотыкался об них, но не обращал внимания и продолжал упорно идти вперед, к воде, будто ничего, кроме неё не видел. — Не шумите. Клара резко вздрогнула, когда прямо у неё над ухом раздался голос подкравшейся сбоку Милены. Та поймала беспомощный, растерянный взгляд лекарши и усмехнулась: — Что, страшно? Клара не нашлась, что ответить и снова посмотрела на Маркуса. Тот уже добрался до кромки воды, тяжело плюхнулся перед ней на живот и жадно лакал. Она смотрела на его широкую, от чего-то вздрагивавшую холку, на прижатые к массивной голове треугольные уши, и не верила своим глазам. Будто то, что она видела у скрытой заводи в Гайен-Эсем, то, что уже давно рассказала ей Милена, было всего лишь шуткой, которая на самом деле не относилась к Маркусу. — Что нам делать? — спросил Соловей. — Не дергайтесь, не кричите и не бегите, — тихо сказала Милена. — Попробуем его разговорить. Если начнется драка — просто отойдите подальше. — Какая драка? — пролепетала Клара. — Надеюсь — никакая. Но кто знает, что ему сейчас в голову взбредет. — Откуда ты знала, что это случится? – Соловей вопросительно взглянул на Милену. — Ты ведь поэтому потащила его сюда? — Да. Не смог бы он долго удержаться в человеческом облике после такой-то встряски. Напившись вдоволь, Маркус вздохнул и так и остался лежать на берегу, отвернув нос от воды. — Позови-ка его, — потребовала Милена, толкнув Клару в плечо. Лекарша испуганно посмотрела на неё, приоткрыв рот. — Да не бойся, тебя он узнает. — А если он... подойдет? — Тебя он вряд ли тронет. Да и я рядом, прикрою. Клара снова посмотрела на лежавшего у воды зверя. В горле застыл холодный ком, и ей казалось, что она не сможет вытолкнуть из себя ни звука. Слишком уж это мохнатое чудище было здоровым. Здравый смысл требовал, чтобы она осторожно попятилась назад, без единого звука обогнула перелесок и ушла прочь, как можно дальше. Здравый смысл говорил ей так поступить каждый раз, когда чувствовал опасность, с которой она не смогла бы справиться. Он велел ей бежать, когда она окончательно поняла, что мать не собирается защищать её от мужа тёти, который всё пытался улучшить момент, когда племянница останется в доме одна или будет возвращаться вечером по безлюдным заросшим тропинкам. Он велел ей бежать, когда Маркус окончательно спелся с этой шайкой бандитов в городе, начал возвращаться домой по ночам и отмалчиваться на каждый её вопрос или давать ответы, которые потом оказывались неправдой. Он велел ей бежать, когда Зейн начал оттеснять её от работы к кухонному очагу, и велел бежать сейчас. Но именно теперь, когда Клара точно знала, что бежать ей уже некуда, мысль о бегстве почему-то обожгла её стыдом. — Марко! — позвала она давшим петуха голосом. — Марко! Светлая холка нараиса вздыбилась, уши дернулись, встали торчком и развернулись, ловя доносящийся до них голос. Клара позвала ещё раз. Тогда Маркус, будто сообразив, что ему не померещилось, резко, неуклюже поднялся, попытался развернуться, но запутался в повисших на лапах брюках, раздраженно зарычал и завертелся на месте, пытаясь сбросить их или достать зубами. — Ну как щенок малый, — фыркнула Милена. — А они всегда так себя ведут, ну, эти... как ты их называла? — спросил Соловей. — Нараисы? Нет. Просто ему не повезло родиться в человеческом свинарнике. В Альянсе таких обучают охотники, а его обучать было некому. Вот он и ведет себя, как тупая зверюга. В голосе Милены прозвучало что-то, похожее на сочувствие. Она казалась совершенно спокойной, но не спускала с Маркуса глаз. Клара нервно вцепилась ногтями в собственные предплечья, с болезненной гримасой на лице глядя, как Маркус, наконец, избавившись от штанов, развернулся и раздраженно отшвырнул их в сторону ударом лапы. Несчастная тряпка заняла всё его внимание, и он уже и думать забыл о том, что только что слышал знакомый голос. Клара никак не могла совместить в голове хладнокровного рассудительного мужчину, которого знала таким еще с юношеских лет, с этим зверем, больше всего сейчас напоминавшем ей огромного, глупого, неуклюжего пса. — Маркус, хватит! — не выдержав, крикнула женщина. — Посмотри сюда! Зверь снова навострил уши и повернулся. У него были светлые, зеленовато-серые глаза Маркуса, только затуманенные и бессмысленные. Он нашел взглядом Клару, но, едва заметив возвышавшуюся рядом с ней Милену, тут же подобрался, взъерошился и зарычал, скаля клыки. Клара и Соловей невольно попятились, прячась за спину каманы. Зверь горбился и тяжело переступал с лапы на лапу, словно измотанный боец, собиравший силы для последнего боя, не понимая, что его жизни ничего не угрожает. — Опять ты за свое, засранец, — Милена покачала головой и напружинилась. — Отойдите-ка подальше. — Марко, очнись! Не надо! — пискнула Клара из-за её спины. Она сделала только хуже. Сообразив, что между ним и знакомым голосом, стоит камана, Маркус окончательно разозлился и двинулся в её сторону, инстинктивно пригибаясь к земле, чтобы удобнее было потом вцепиться в горло. Его воспаленные глаза теперь казались почти черными из-за расплывшихся зрачков, но взгляд стал сосредоточенным: нараис, не моргая, смотрел на Милену и даже больше не рычал, только черные губы подергивались, не то от злости, не то от боли. В панике царапавший рукоять спрятанного за пазухой пистолета, Соловей вдруг услышал уже знакомый не то скрип не то хруст резко растягивающихся тканей, а когда Маркус чуть оступился, заметил, как его лапы раздаются вширь, становятся округлыми и плоскими, как у медведя, а из шерсти медленно вытягиваются кончики длинных, толстых когтей. Наступил момент, когда всё замерло: Маркус готовился к прыжку, Милена ждала, когда он прыгнет, чтобы броситься ему навстречу, Клара и Соловей застыли, боясь шевельнуться. В острой тишине был слышен только тихий плеск речной воды. И быстрый, дробный топот чьих-то лапок по траве. Из кустов прямо перед низко склонившейся над землей мордой Маркуса выскочил шикодир. Нараис рефлекторно щелкнул челюстями, перекусив истошно пискнувшего зверька пополам, тут же бросил его, отфыркиваясь из-за уколовших пасть игл… и вдруг сделал шаг назад, жадно посмотрел на лежавший перед ним трупик. Поднял глаза на Милену, глухо зарычал, снова опустил голову, будто сомневаясь, что важнее, и наконец, сдался: ткнулся в тело шикордира носом, нашел мягкий, незащищенный иглами живот и остервенело вгрызся в него, пачкая морду кровью. Милена с недоумением нахмурилась, не понимая, что происходит. — Там Ренон, — тихо подсказал сзади голос Соловья. Камана повернула голову — тресамион действительно успел нагнать их, каким-то образом обошел заросли вокруг берега реки и остановился на почтительном расстоянии от всей троицы. Трава снова зашелестела, из-под кустов со всех сторон начали вылезать мелкие полевые зверьки: шикодиры, мыши, даже пара небольших сусликов. Все они, без всякой опаски направлялись прямо к Маркусу, который, в пару укусов расправившись с первой жертвой, забыл о присутствии Милены и жадно набрасывался на них, едва не заглатывая целиком. Убедившись, что нараис больше даже не смотрит в их сторону, Милена жестом велела Кларе и Соловью отходить. Она увела их в сторону, подальше от него, и некоторое время все трое молча наблюдали, как Маркус «охотится». Не то стараниями Ренона, не то от усталости, он не обращал внимания ни на что вокруг. Набив живот, зверь окончательно успокоился, лениво вернулся к воде, еще раз напился, потом вперевалку добрался до зарослей и улегся под кустами, положив голову на лапы. Он смотрел на реку, сонно хлопая глазами, а потом окончательно сомкнул веки, и по его мерно вздымающимся бокам стало понятно, что он спит. Выждав еще немного, Милена, наконец, расслабилась, перестав напоминать каменную статую с немигающими желтыми глазами. — Пронесло, — сказала она. Клара закрыла лицо ладонями и почти простонала: — Небеса великие, что за пиздец... — Да где уж там пиздец. Пока пронесло, спасибо Ренону. — Это что, он устроил? — Соловей кивнул на несколько растерзанных звериных трупиков, оставленных Маркусом. — А кто ещё? — хмыкнула Милена и тут же приказала своим привычным командным тоном, — Так, я присмотрю за ним, а вы тащите сюда свои шмотки и не забудьте мою глефу. Пока останемся здесь. — А если он проснется? — нервно спросила Клара. — Что мы вообще будем делать, когда он проснется? — Попробуем еще раз. Может, он будет поспокойнее, когда оклемается. В прошлый раз он меня все-таки узнал, хоть и не сразу. А может и наше говорящее дерево поможет. — В смысле, поможет? — с подозрением уточнил Соловей. — В прямом смысле. Они же уже разговаривали. Да и сейчас наверняка это он его успокоил. Я, конечно, верю, что Харо зверски хотел жрать, но не настолько же. Идите уже, и так кучу времени потеряли. Вещи Клара и Соловей перетаскивали в два захода. Поначалу они то и дело оборачивались, прислушивались, не раздастся ли со стороны реки шум стычки, и с опаской заходили обратно в заросли. Но всё было тихо: Маркус спал, Милена оглядывалась вокруг, усевшись на землю, Ренон устроился поближе к ней и безмятежно мял в щупальцах человеческий труп. Соловей всё поглядывал на Клару – она хмурилась и молчала, плотно сжав губы. Хисагал не решался заговорить с ней, боясь, что она не выдержит и взорвется, начнет кричать или плакать, или и то, и другое, как тогда, в лесах Гайен-Эсем. Это молчание нервировало его: ему отчаянно хотелось поговорить обо всём, что только что произошло и успокоиться. Он вдруг понял, почему Маркус так не хотел, чтобы кто-то увидел его таким. «Маркус, наверное, думает, что он — чудовище». — Ты теперь будешь его бояться? — спросил Соловей, глядя в спину идущей впереди Клары. Она молча остановилась, и ему стало страшно от мысли, что сейчас она скажет «да» или придумает что-то уклончивое, что тоже будет означать «да». Или скажет «нет», на самом деле думая «да». И это будет значить, что вечера у костра теперь станут холодными, молчаливыми и одинокими. И даже если они вместе придут в Альянс, на самом деле, он, Соловей, придет туда один, и останется один среди толпы незнакомцев. — Я... не знаю, что и думать, — наконец, сказала Клара. У хисагала больно ёкнуло в груди, но когда он кивнул, смиряясь с этим ответом, она продолжила: — Просто... так много всего случилось, что я не знаю, чего я сейчас боюсь, и что вообще будет, и Маркус ли это вообще, вернется ли он... Черт, да не спрашивай! Дай отойти от всей этой жути, я сейчас не могу думать! Она поправила на плечах сумку и сердито потопала вперед, оставив Соловья в ещё большей растерянности, чем он был. Они устроились недалеко от Маркуса, убрали с берега звериные тушки, по совету Милены подбросив их поближе к Ренону, от которого всё сильнее пованивало гнилью. Соловей подошел к реке, чтобы набрать в котелок воды и вдруг остановился в паре шагов от неё, с подозрением вглядываясь в остро поблескивавшие голубые волны. — А в этой реке водятся лоргеры? — спросил он. — Водятся, — сказала Милена — Может, прямо здесь их сейчас нет, но в таких больших реках их много, так что в воду не лезьте. — Понятно... а когда Маркус очнется, он снова станет человеком? — Надеюсь, нет. — Почему это? — Потому что нельзя ему. Он и так слишком мало времени проводит в настоящем облике. Да и подлечиться бы ему надо. — Что значит, в «настоящем облике»? — не поняла Клара. — Он же только на время в этого... зверя превращается? Милена покачала головой. — Наоборот. Это в человека он на время превращается. — Но он же всегда был человеком! Раньше с ним никогда такого не было, а мы... ну не было, в общем, я не видела. — Ну и что, что был? Теперь он не человек, а нараис. Такой же, как и те, кто ими родился. — Слушай, — вдруг перебил Соловей. — А там, куда мы идем... По дороге туда есть какие-нибудь города или деревни? Тут же где-то живут люди, ты говорила? — Живут, — подтвердила Милена. — А что ты хотел? Соловей замялся. — Да я ничего не хотел, просто... просто у Маркуса это последняя одежда была. Клара и Милена синхронно повернулись и посмотрели на Маркуса, на котором так и висели клочки его рубашки. Взбесившие его штаны он тоже изодрал, хотя по словам Клары их еще можно спасти. Полностью уцелели только ботинки. Милена мелко затряслась, изо всех сил стараясь не расхохотаться. — Вот и отлично! Не захочет шататься голым — будет сидеть в своей шкуре, как миленький. — И что, мы всю дорогу даже поговорить с ним не сможем? — расстроенно спросила Клара. — Все овера умеют разговаривать. Ваш язык почти весь из нашего состоит, — фыркнула камана. — Точно, та ящерица ведь говорила! — обрадованно вспомнил Соловей. — Только я поначалу еле её понимал. — Да лоргеров всех хрен поймешь, пока не привыкнешь к их шипению. Милена отнеслась к вынужденной задержке на дороге неожиданно благосклонно, хотя настаивала на том, чтобы сделать их временный лагерь как можно более незаметным и разрешила разжечь костер только для того, чтобы прокипятить воду. Она больше никуда не уходила, и это заставляло Клару и Соловья смущенно помалкивать. Раньше между ними и Миленой всегда оказывался Маркус, и без его поддержки присутствие каманы казалось давящим. К ночи ветер переменился и пахнул на лагерь гнилым смрадом. Соловей демонстративно зажал нос, косясь в сторону Ренона, на которого раньше изо всех сил старался не смотреть, чтобы не поймать приступ тошноты. — Вот же мерзость, ну что за тварь... Он хотел переглянуться с Кларой, но вместо этого поймал пристальный взгляд Милены и остолбенел. Он никогда не видел её в таком бешенстве, хотя её лицо застыло, превратившись в неподвижную маску. — Эта мерзость и тварь стоит дороже твоей никчемной шкуры, — шепотом отчеканила камана. — Благодаря этой твари твой друг-идиот сейчас жив, и ты не представляешь, сколько ещё жизней эта тварь может спасти. Соловей опустил глаза и медленно выдохнул сквозь стиснутые зубы. Клара подсела к нему поближе и сочувственно погладила по плечу. — Хватит злиться. Сегодня мы правда можем быть ему благодарны. — Даже после того, что он сделал с нами и с Дереком, и со всеми теми людьми, которые были с ним? — не поднимая глаз, спросил хисагал. — Да я вот всё думала... – немного помолчав, задумчиво сказала Клара, — С людьми так же. Они то мерзости творят, то хорошие вещи делают, как придется. — Не знаю... – недоверчиво нахмурился Соловей. — Дерек рассказывал, что в Башнях их постоянно били. Такие же люди. Мужья бьют жен, родители — детей, солдаты убивают людей, которые ни в чем не провинились, медики режут пациентов, которые чем-то им не угодили. — Клара пожала плечами. — То же самое. — Медики режут людей? — хисагал поднял на неё удивленные глаза. — Да, иногда такое бывает. Вырезают, например, нарыв и «случайно» задевают сосуд, чтобы человек умер. Конечно, за такое могут и казнить, но иногда сложно понять, ошибка это, или убийство. — А у тебя такое было? — Что было? Нет! Нет, конечно! — вскрикнула Клара и, опасливо оглянувшись на спящего Маркуса, понизила голос до шепота. — Я правда не могу никого специально порезать. Могу подстрелить или ударить, если придется, но не порезать. «Она даже курицу зарезать не способна, не то, что человека!» Маркус тогда не соврал. Раньше он всё время потешался над ней из-за этого: Клара застывала над несчастной птицей с ножом в руках и не могла заставить себя её зарезать. Это сыграло с ней злую шутку, когда она только получила статус практикующего медика и начала оперировать. Порой, в лечебницах оказывались люди, попавшие под нож грабителей или контрабандистов, но в тот день дежурной группе притащили виновника поножовщины – молодого, хорошо одетого пьяницу, который думал, что стилет в кармане делает его неуязвимым. Человек, которого он ударил, умер почти сразу, но против взбешенных завсегдатаев трактира, где всё случилось, нож уже не помог. Прибежавшая на шум стража с трудом выдрала его из центра жаждущей крови толпы и отправила в лечебницу со вздувшимся, залитым кровью лицом и торчавшими из-под кожи обломками костей. По закону решать судьбу убийцы должен был суд. В ту ночь Клара должна была сделать так, чтобы он до него дожил. Тратить лекарства, материалы, спасая жизнь жалкому человеку, которого ждали либо казнь, либо выкуп. И это злило её до скрипа зубов. Старший в группе тогда резко отчитал её, сказав, что их дело — лечить всех, и Клара мстительно подумала ему в спину: “А вот я возьму и зарежу его, да так, что никто не поймет!” Помощники подготовили операционный стол, разложили препараты и инструменты. Вся дежурная группа собралась вокруг лежавшего на льняной простыне дрожащего и стонущего, изломанного тела. Клара взяла с подноса скальпель и вдруг почувствовала знакомую дрожь. Рука одеревенела по локоть, отказываясь опускаться, пальцы судорожно стиснули инструмент. На лбу у лекарши выступила холодная испарина. — Нет-нет-нет-нет-нет… я же пошутила, я не всерьез… — в ужасе зашептала Клара себе под нос. Это не помогло — кисть начала ходить ходуном и старший, заметив, тут же оттеснил её в сторону. — Нож на стол и пошла отсюда! Выпустить скальпель из холодных, одеревеневших пальцев никак не получалось, и Клара просто забилась в угол комнаты, сгорая от стыда. У операционного стола закипела р абота, а она всё смотрела на свою трясущуюся руку, которая никак не хотела разжиматься. В ушах неё звенели слова, которые наставники говорили всем молодым врачам: «Врач может навредить, пытаясь помочь. Но вредить специально не имеет права». Клара долго молчала, задумчиво глядя перед собой остановившимися глазами. Потом очнулась, оглянулась на Маркуса, потом на сидевшую спиной Милену и осторожно спросила: — Может, пойдем посмотрим, как он там? Вдруг ему станет плохо? Камана обернулась, нашла глазами белеющую в черных зарослях спину Маркуса и покачала головой. — Не надо. Всё с ним будет нормально, раз выжил. — Он весь в синяках был. А если у него кровь идет внутри? — Он бы уже умер. — Да откуда ты знаешь-то? — продолжала настаивать Клара. — Тело — вещь хрупкая. Иногда и от мелочи помереть можно. — Это с людьми, с нами не так. Будь он как человек — уже бы умер. — терпеливо повторила Милена. — Скорее очнется и с перепугу тебя загрызет. — Вот ты говоришь, что с нами не так. А как с вами? — спросила Клара, на некоторое время повергнув Милену в ступор. Она посмотрела лекаршу немигающим взглядом, а потом переспросила: — Что значит, «как с нами»? — Ну, какие вы... овера? — Разные, — поколебавшись, Милена пожала плечами. — У каман — одно, у нараисов — другое. Сама всё увидишь в Альянсе. Но мы сильнее людей, наши тела выносливее, нас нельзя убить, просто проткнув сердце или живот. Мы и в людей-то начали обращаться когда-то давно, чтобы стать ещё сильнее, чем были. Чтобы строить, мастерить, держать оружие, говорить друг с другом на равных. Потом и хисагалы подхватили — вывели целую кучу полулюдей-полуптиц, чтобы тоже уметь строить, мастерить и разговаривать. Ладно, мы, но их-то птичий язык никто не понимает... — Постой-постой, — перебил Соловей, — Что значит, вывели? — Да то и значит. Чистопородные хисагалы — птицы с крыльями и клювами. А таких, как ты, они создали с помощью искажений. Хрен знает, как это у них получилось, — Милена с усмешкой посмотрела на опешившего Соловья. — Безумная идея, но что еще от хисавиров ждать. Тот словно проглотил язык, потом отвернулся, чтобы спрятаться от удивленного взгляда Клары и только сейчас заметил, что гладь реки стала красноватой от висевшего над ней огромного, почти превратившегося в ровный круг Вайснора. По ней к далекому противоположному берегу убегала серебристо-белая дорожка света от второй, малой луны. — Хватит трепаться, — сказала Милена. — Ложитесь спать, я посторожу. — Не хочется мне спать после всего этого, — пробурчал Соловей. — А ты постарайся. Вон, какая ночь ясная и громкая, значит, спокойно пройдет. Набирайся сил, пока можешь, потом долго спать некогда будет. Хисагал недоуменно посмотрел на неё, будто не совсем понял, что она только что сказала. — Какая-то ты очень добрая сегодня, — с подозрением заметил он. Милена сурово зыркнула на него блеснувшими в лунном свете желтыми глазами. — Закрой рот и идти спать, если не хочешь, чтобы я разозлилась. Она никогда бы не призналась, что сегодня, впервые за много дней своей долгой мертвой жизни, она почувствовала что-то, смутно похожее на радость и надежду.