***
Первый сет всегда был самым долгим. Нужно было привлечь как можно больше посетителей, да и заведение в пятницу могло рассчитывать на приток клиентов только в такие часы, по-людски именующиеся ещё «детскими». Какеин не возражал. Даже наоборот - был счастлив отсутствию временных ограничений, ведь это означало, что посетители смогут вдоволь насладиться его собственной музыкой. С каждой неделей ему удавалось все дольше обходиться оригинальными композициями и сегодня он был особенно доволен своим выступлением. После целого часа игры, ему давали пятнадцать минут на передышку. Нориаки проводил это время смотря в репертуарный лист и набрасывая примерный список песен к следующим блокам. - Прошу прощения, Вы говорите на английском? – послышался вопрос из-за спины. Пианист развернулся и, найдя обладателя насыщенного «мартинского» баритона, с улыбкой ответил на местном языке: - Давайте лучше на французском, мне нужно как можно больше практики. Нориаки обдало сильным запахом одеколона. Следующее что он заметил об этом мужчине, были его серебристые волосы, собранные в низкий хвост. Постепенно в голове стал собираться образ франтоватого мачо. - Очень хорошо! Я просто хотел сказать, что мне очень понравилась Ваша музыка. Нориаки поблагодарил его, на автопилоте рассказав свою биографию в трех предложениях. Он по опыту знал, что люди хотят знать больше всего, когда подходят к нему после выступления. - Погодите, - незнакомец вдруг нахмурился. - А как вы поняли, что я француз? - У Вас был такой вид, когда Вы пили вино. Только парижане так делают. – Нориаки понял, что несет несуразную чушь, когда встретил удивленный взгляд голубых глаз. – Простите, я опять... Не берите в голову. - И какой же вид у меня был? - Будто Вы понимаете, о чем я играю. Завидев еще более сконфуженную реакцию, Нориаки с неловким смешком взмахнул локоном и вытянул руку: - Нориаки Какеин, - сказал он, хотя догадывался, что это было не обязательно. – А Вас как зовут? - Жан-Пьер Польнарефф! Приятно познакомиться! Зовите меня просто Жан. Их руки сцепились, одна деликатная, другая увесистая и беспардонная. - Что ж, Жан, у Вас есть любимые песни, которые я мог бы сыграть? Следующий сет будут просто «каверы» на известные песни, так что… Польнарефф усердно задумался, взявшись за первое всплывшее название. - Вы, наверное, знаете Killing Me Softly? Нориаки оживленно закивал. - Да, да. Конечно знаю. Отличная песня. - А Вы можете спеть ее? – осторожно спросил Польнарефф. Нориаки был польщен предложением, но озадачен. Да, его уже просили больше делиться своим голосом, но он отказывал людям, опасаясь попасть в ловушку посредственности. Таких певцов хватало на сцене Парижа. Они обладали заурядными голосами и не могли похвастаться виртуозностью игры на инструменте, который в итоге служил им только как аккомпанемент. Голос Нориаки был таким же. Он не хотел обесценивать в глазах публики свой дар игры. И обычно он уворачивался от такого рода просьб. Обычно. Но что-то в этой пятнице было не обычным. - Вы знаете… - он взглянул в ожидавшие ответа глаза. – Я не часто пою, но ради Вас сделаю небольшое исключение. - О, какая прелесть! – Польнарефф хлопнул ладошами, затем торопливо потянулся в карман. – Можете считать это заказом. - Нет, нет, - Нориаки взмахнул рукой, привлекая внимание француза. – Пожалуйста, не надо, считайте это… знаком признательности за Ваше внимание. Жан улыбнулся. Возможно покраснел, но в таком освещении никто не мог сказать точно. - Отлично. Спасибо большое! Не буду больше отнимать у Вас время... С этими словами он развернулся и направился к своему столику. «Отнимать мое время…», задумался Нориаки. «Я был бы совершенно не против вручить его Вам добровольно, как бы странно это не было.» Внезапная мысль одернула его, и он поднял руку. - Постойте! Ж-Жан! Француз повернулся, его лоб покрылся морщинами от взлетевших вверх несуществующих бровей. - У этой песни два варианта, - начал Нориаки, чуть громче прежнего. – Спеть женскую или мужскую версию? - Ту, в которой поется про «него», - с улыбкой кивнул Польнарефф и продолжил путь обратно в угол. Нориаки обрадовался, что оказался осмотрительным и перестраховался, так как выбор посетителя оказался весьма неожиданным. - Интересно…***
- Дамы и господа, - начал Нориаки, подыгрывая себе незамысловатое вступление. – Надеюсь вам нравится то, как проходит сегодняшний вечер. Если вы здесь не первую пятницу, вы наверняка знаете, что второй сет… состоит уже из всем известных песен. Он сыграл небольшую фразу, намекая на мелодию, которую запоет в скором времени. - И сегодня довольно-таки интересный вечер. Я впервые спою на этой сцене. Какой-то мужчина одобрительно завыл, побуждая публику к аплодисментам, в то время как Польнарефф с изумлением смотрел на сцену, даже не реагировавший на происходящее за ее границами. - Название этой песни переводится как «Он нежно убивал своей песней». Надеюсь Вам понравится. Хор женской половины зала мечтательно протянул нисходящий вздох и рассыпался бисером шепота: девушки с интригой в глазах строили догадки, было ли это зашифрованное сообщение и кому же в таком случае пианист посылал его. Капли высоких нот накрапывали в минорном узоре, спускаясь все ниже по клавиатуре, пока не пришли к интригующему вопросу полууменьшенного аккорда. Нориаки взял глубокий вдох и коснулся клавиш в ре-минорном септаккорде.Струнами сердца играя Пел он о жизни моей От его рук погибаю Слушая песню, я таю Словом, как пулей, цепляет Нежно он песней загубил
Руки почти на автомате подбирали аккорды кварто-квинтового круга, по которому выстраивалась гармония песни. Эта тема крепко засела в его памяти еще со времен пятого класса, когда Нориаки понял, в чем действительно лежала его страсть. Забавно получилось, как эта песня продолжала встречать его на разных этапах становления музыкантом. Он был помешан на ней какое-то время, пускай она даже и не исполнялась на пианино в оригинале. Он просто влюбился в гармонию, в плавные басовые переходы первой ступени в четвертую, из четвертой в седьмую, из седьмой в третью, и так по кругу, пока он не прервется драматичной пятой с повышенной терцией. Она была как старый друг, с которым он виделся от силы раз в год. Приходила неожиданно, с понимающей улыбкой проверяла, спрашивала о его успехах, и он показывал на ней же своей прогресс. Он познакомил ее только со своей мамой, когда та ругала его за поздние посиделки за инструментом.Вокруг все так хвалили Стиль и красивый слог И чудом убедили Зайти на огонёк И вот сидел на сцене Совсем чужой и все же…
Нориаки запел припев. Подозрение всплыло в его сознании. Задней мыслью он пытался разгадать мотивы нового знакомого. Было ли это просто невинным совпадением, или тот действительно хотел что-то сказать своим выбором? Ирония ли это, что пианист в силу собственной тяги к незнакомцу не мог сосредоточиться на песне, воспевающей мимолетную влюбленность в музыканта?Накрыло жаром щеки В толпе увядших глаз Мои нашел он письма И вскрыл всем напоказ Я ждал, чтоб он закончил Но он все продолжал
Ему всегда казалось, что главный персонаж – человек, от чьего имени она поется – на самом деле полюбил идею, не настоящую личность за маской артиста, и Нориаки не мог винить его, или ее, за такое заблуждение. Он зачастую сам не знал, где начинался очаровательный сценический образ, а где был настоящий он. И может то, что он принимал за грим и являлось его подлинным лицом.Он пел прекрасно зная О моих черных днях Но взгляд не встал на мне И прошелся второпях А песня продолжалась Все громче и сильней
Он не хотел, чтобы эта песня была правдой. Он бы хотел, чтобы его новый знакомый оказался рассудительнее, взрослее этого. Может быть всего этого и попросту не было. Еще раз пропев припевы с небольшим соло между ними, Нориаки закончил песню под бурные аплодисменты. - Спасибо большое. – Он кинул быстрый взгляд в угол зала, где сидел знакомый силуэт. Свет прожектора мешал разглядеть что-либо на лице, но Нориаки догадывался, что тот улыбался. - Раз уж я уже спел сегодня, я поделюсь с вами еще одной песней. Он с недовольством заметил, что за все это время микрофон успел сползти вниз на пару сантиметров. Нориаки поправил стойку, сильнее закручивая колено. - Я выучил ее на этой неделе. Надеюсь, мой французский не подведет сегодня. Песня называется «Жизнь в розах». Публика зааплодировала, неловко гадая, был ли это правильный момент. На самом деле, это было не важно, верного ответа попросту не существовало. Хлопать можно было всегда, но люди продолжали стесняться под мнимыми осуждающими взглядами своих соседей. Какеин начал песню с масштабного аккорда, растянувшемся от одного конца клавиатуры до последней «до», которая уже и не давала различимый тон, лишь легкий звенящий писк. Он расчистил голову от всех мыслей, чтобы сосредоточиться на правильном произношении пока еще не прижившихся слов.***
Когда последний сет был закончен, Нориаки оглядел зал в поисках Польнареффа, с разочарованием осознав, что его нигде нет. «Наверное, он ушел во время последнего блока, и я не заметил». Что ж, тот не был обязан оставаться до конца, как и Нориаки больше не должен был задерживаться в ресторане. Он накинул на себя коричневый плащ, обернул дважды вокруг шеи легкий шарф и, закинув за плечо рюкзак, направился на выход. Взглянув наружу через стеклянные двери, Нориаки чертыхнулся про себя. Снаружи ливень. Да еще и с громом. А он надеялся, что до этого не дойдет. Какеин осмотрелся. В кафе стояли две жестяные урны для забытых зонтиков, которыми люди могли свободно воспользоваться, в идеале возвратив их на следующий день. Только вот Какеин уже опоздал и цилиндры пустовали. - А я уже начал думать, что сегодня мне везет… Собравшись с духом, он открыл парадную дверь и вышел навстречу холодному дождю, что беспощадно захлестал по его лицу. Очевидно было, что скоро жесткие капли превратятся в град, и лучше немедля вернуться домой, в его квартиру, которая находилась не далеко не близко – у дальнего края третьего округа. Он снял свой велосипед с рамы и уже перекинул ногу по другую сторону, чтобы сесть, но странное ощущение, заставило Нориаки взглянуть под себя. - К-со… - прошипел он, когда понял, что седло пропало, оставляя лишь оголенную железную трубку, чей холод и подсказал ему ранее, что что-то не так. В голову пришла недавно выученная поговорка на французском. - Беда не приходит одна… Внезапно из-за спины раздался ответ. - А еще говорят, нет худа без добра. Нориаки обернулся на уже знакомый голос. Его плечи расслабились и из уст вылетел выдох облегчения, когда тот понял, что перед ним с зонтом в руке стоял никто иной как Польнарефф. Стресс развеялся, оставив за собой будоражащие фантазию догадки о том, как же будет развиваться эта ночь. - Я думал Вы уже ушли, - начал Нориаки, слезая с непригодного к использованию транспорта. - Да нет же. - Жан приблизился, прикрывая их обоих зонтом. Тонкая крыша огородила их от шума, и под ней образовалось уютное пространство. - Простите за детали, но я так долго терпел, что после завершения Вашего выступления застрял в туалете на целых десять минут. Ваше кресло пропало? Какеин рассмеялся. - Да, не повезло сегодня. Я оставлю велосипед здесь, вряд ли уже станет хуже. - Точно? Вдруг еще что украдут? - Ну, если я возьму его с собой, будет только сложнее. Польнарефф последовал за ним, старательно укрывая Нориаки своим зонтом. Картина казалась сюрреалистичной: пианист, чьи пальцы сегодня так мастерски обвораживали посетителей ресторана, суетился, возясь с замком велосипеда. Жан потоптался на месте, отбиваясь от холода. - Вы далеко живете? - Квартал Маре. - Третий округ, серьезно? - Да, - Нориаки поднял глаза на Жана. – Что-то не так? - Да нет… Так, просто. Ни в каких путеводителях, конечно, не говорилось, что этот район, кишащий маленькими бутиками дорогих неординарных товаров, являлся также средоточием увеселительных заведений для людей нетрадиционной ориентации. Никакой пользы эта мысль не принесла, и Польнарефф решил перейти на поиски выхода из ситуации. Такси вызывать сегодня было все равно что бесполезно, Нориаки – пускай даже и в комфорте – но добрался бы до дома только к утру, и то, если запредельно повезет. Автобусы и метро не ходили в такой час. Велосипед сломался. Оставался только один вариант. Расстояние все равно было не настолько длинным, чтобы прогулка казалась совсем неприличной. Тем более не по меркам парижанина. - Что, если я провожу Вас до дома? – предложил Жан, как только Нориаки поднялся с корточек и оказался с ним лицом к лицу. Тот опешил. - Я не против, но Вам, наверное… Вам в ту же сторону что ли? - О да, абсолютно. Чутье подсказывало Нориаки, что это было неправдой, но тот почему-то не слишком этому возражал. Говоря на чистоту, он даже обрадовался, осознав, как все удачно складывалось для них двоих. Они зашагали на север по улице Сен-Жака. Неподвижные очереди желто-красных фар исчезали в далеком тумане. Будь погода сегодня лучше, они бы могли разглядеть как стесненная викторианскими фасадами линия огней достигает самой Сены. Хотя Нориаки в любом случае бы предпочел разглядывать своего нового знакомого. Взгляд Какеина упал на руку, уверенно державшую между ними зонт, затем начал подниматься вверх. Мышечный рельеф, примеченный им еще в ресторане, проглядывал даже сквозь толстую ткань кожаной куртки. Широкие плечи мерно покачивались в такт ходьбе. Польнарефф все это время ощущал на себе взгляд Какеина, в большей степени, потому что сам исподтишка следил за направлением его глаз. - И так… - начал Жан, - что же привело Вас в Париж? Гастроли? Женитьба? Судя по тому, как пианист встрепенулся, его голос должно быть вытащил парня из состояния транса. - Нет, - протянул тот с улыбкой. - Учеба. Приехал сюда на один семестр по обмену. - О, так вы студент? - Да, мне двадцать лет. Польнарефф удивленно хмыкнул в мимолетном стаккато. Они пересекли улицу Соммерарда. Козырьки заведений уже были собраны, чему Польнарефф молчаливо обрадовался, не желая лишаться единственный причины, по которой он и Нориаки шли так близко друг к другу. - Это, наверное, очевидно, но на кого Вы учитесь? Нориаки вздохнул. Он хотел бы, чтобы ответ был таким - очевидным. - На экономиста. - Да Вы что… - Родители. – А после небольшой паузы добавил: - когда они узнали, что мой университет посылает на обмен в Париж, сразу заставили заранее учить язык. - А Франция тут при чем? - Качество образования здесь самое лучшее. Что-то про всемирное аккредитование и огромные возможности... Сами, наверное, наслышаны. Польнарефф не мог ни опровергнуть, ни подтвердить сказанное, поэтому просто спросил: - Ну и как Вам здесь? - О, мне очень нравится. – И после недолгой мысли Нориаки дополнил: - Не университет. Просто город. Жан был рад такому заключению. В последнее время он все чаще слышал о странном явлении, которое распространялось по большей степени среди туристов из Японии. Дело было в том, что впечатлительные азиаты, приехав в город любви, приходили в шок от того, насколько сильно Париж отличался от его утонченной версии в рекламах. Все дошло до того, что душевно пострадавшим предлагали профессиональную помощь в посольстве Японии. Психологи обозвали это дело Парижским синдромом. - Расскажите поподробнее, - попросил Польнарефф, прежде чем сказать еще одну не столько ложь, столько полуправду. – Мне интересно, что иностранцы думают, как только приезжают сюда. На самом деле ему было интересно только мнение Нориаки. И то только потому, что ему хотелось послушать, как серьезный вдумчивый иностранец старается скрыть японский акцент при произношении определенных согласных. - О, ну что ж… С чего бы начать… И так Нориаки заговорил про свои впечатления о местной еде, о людях и их удивительных предпочтениях в моде. Польнарефф понимающе поддакивал, вспоминая куда бы можно было сводить приезжего для пущего погружения в интересующие его аспекты французской культуры. В голове сами по себе вырисовывались скетчи их времяпровождения: долгие ночи в Лувре в третью субботу месяца, дегустация еды в Парк Бют Шомон по солнечным майским воскресеньям, летние танцы на набережной Сены… - Но самое главное, - подытожил Какеин, - этот город не перестает вдохновлять меня писать новую музыку. Они перешли на другую сторону улицы, потому что только оттуда выходил пешеходный переход по пятистороннему перекрестку. Впереди Польнарефф увидел здание церкви, в которой он когда-то проходил религиозный лагерь в детстве. Он чуть ли не начал говорить о своем католическом прошлом, но Нориаки решил возобновить свой монолог. - Не знаю, что это, но люди здесь реально ценят хорошую музыку. Даже в их глазах видно, что они понимают меня и им действительно интересно. Поэтому я и ляпнул сегодня про Ваш взгляд... Жан вспомнил их первый разговор. - А, ну теперь я Вас понял! - Да, - Нориаки усмехнулся. – Ну, это чистая правда. Нигде больше меня не принимали так тепло как здесь. Польнарефф с улыбкой посмотрел на Нориаки. Тот с интересом разглядывал что-то на другой стороне улицы, поэтому повернул свою голову от него. В нос повеяло запахом его волос, приятно солирующем на фоне петрикора. - Я рад, что Вам здесь нравится, - сказал Жан, как только пианист вернул свой взгляд к нему. - Давайте теперь поговорим о Вас. - Обо мне? – переспросил с удивлением француз. Нориаки закивал. – И что же Вам хочется узнать? - Мне интересно, как же мы никогда не встречались раньше. Компанию Ваших друзей я вижу чуть ли не каждую неделю, но Вы появились сегодня впервые, не так ли? - Да, это они уговорили меня прийти. Они долго обсуждали Вашу музыку на работе, вот я и пришел, посмотреть своими глазами. И не пожалел. Последнее заставило Нориаки смущенно опустить голову. - Ну а кем Вы работаете? – Пианист быстро нашел куда увести разговор, и Жан мысленно похвалил его. - О, ну, это конечно не самая интересная вещь обо мне, но я работаю бухгалтером в компании Ligier. - Хм, интересно… - Изначально это компания специализировалась на гоночных автомобилях, но в последнее время они решили ребрандировать себя как…***
Спустя час они достигли дома, что чудом втиснулся между двумя трехзвездочными отелями с неоновыми вывесками. Ко входу в подъезд вела небольшая лестница, по которой парни поднялись, скрывшись под козырьком от града, что только усилился за все это время. Польнарефф собрал зонт и прислонился к стенке, пока Нориаки искал ключи в дебрях своего рюкзака. - Неплохое местечко для студента. - Вы, наверное, уже догадались, что у меня богатые родители, - усмехнулся Нориаки. - Значит мы хотя бы в чем-то похожи, - пожал плечами Жан. Нориаки с победным возгласом вынул связку и приступил к отворению двери, предлагая: - Давайте Вы зайдете? Переждете, пока дождь закончится… Его руки опять задрожали. Нориаки сказал бы себе, что все дело было в холоде, но врать себе не входило в его привычку. Он давно научился отстраняться от волнения перед сценой, но с сердцем почему-то все было не так просто. После третьей попытки ключ наконец попал в замочную скважину и, спустя два громких щелчка да еще полповорота, дверь согласилась открыться, заскрипев на своем пути вовнутрь. Оставив ее на полуделе, Нориаки обернулся, озабоченный молчанием Жана. На лице француза читался усердный процесс мышления, «брови» сомкнулись, а рот превратился в прямую бледную линию с морщинами по краям. - Я бы с радостью, но мне нужно уже спешить домой, - сказал он, преодолевая самого себя. – Завтра работа. Нориаки кивнул. В груди потяжелело внезапной грустью. - В таком случае, спасибо Жан, - ответил он, еще не до конца смирившись, что их прогулке пришел конец. – Спасибо Вам за все. Эта ночь стала бы катастрофой без Вас. - Нет проблем, - Польнарефф тепло улыбнулся. Нориаки собирался сказать что-то еще, но не мог решиться, выбирая между пустой болтовней и опрометчивыми признаниями. Все, чего он хотел тогда было рассказать о нежелании прощаться. Он хотел сказать, что его застали врасплох собственные же чувства, и он не знал, что с ними поделать. В ухо нашептывал голос сомнений, предупреждающий не совершать глупости, не торопить события, и вот как раз в такие моменты он больше всего ненавидел эти стерео-дебаты в своей голове. Он просто смотрел все это время на Жан-Пьера, отчасти надеясь, что тот решит за него проблему. Лицо француза озарилось обольстительной улыбкой. - Что думаете на счет кофе как-нибудь на неделе? - Я… с удовольствием, да, - радостно ответил Нориаки. — Вот только может уже на этих выходных? Воскресенье, раз Вы работаете завтра? - Не получится. К сожалению, на этой неделе мне нужно работать весь уикенд. – Польнарефф закатил глаза. - Дурацкие квартальные отчеты и вся эта ерунда. - Черт. – Нориаки закусил губу. – У меня с понедельника каждый день экзамены… Польнарефф в ту же секунду понимающе закивал. - О, конечно. Тогда отложим на потом. Это, - уголок его губы неоднозначно дрогнул на слове, - может подождать, в отличие от учебы. Нориаки нахмурился, проклиная свои обязанности перед родителями. Он пожалел о том, что вообще заговорил о школе, хоть решение, к которому они только что подошли, было во всех отношениях правильным. Посмотреть на Польнареффа - так он сам будто не верил своим словам, либо врал, либо сам себе не признавался, чем же все-таки являлось «это». - Ну что ж тогда, видимо мы встретимся также, в кафе в пятницу, - с грустной улыбкой вздохнул Жан-Пьер. – А мне уже пора. Он оттолкнул себя от стены, встряхивая зонтом в руке. Вложив другую руку в карман, он поднял над собой зонт и сказал: - Буду ждать с нетерпением Вашего следующего выступления. Сладких снов. Он уже сделал первый шаг по лестнице, как вдруг пальцы пианиста схватились за его руку. - Постой. Жан замер, повернувшись к нему с вопросом в глазах. - Я… я не хочу ждать целую неделю. Нориаки заглянул в поравнявшиеся с ним голубые зрачки. В затуманившемся взгляде читалась та же мысль. - И чего же ты хочешь? Ответ на его вопрос был не простым, но робкий поцелуй смог передать как раз достаточно, чтобы француз забыл о своем решении уходить. Сердце Нориаки отбило четыре бита в темпе presto, и он отстранился, ища в стойком взгляде француза подтверждение своим догадкам. Жан посмотрел в дрожащие фиалковые зрачки. Не способный больше сопротивляться желаниям его не совсем рассудительной стороны, он прильнул обратно, раскрывая губы Нориаки своими. Внезапно его нижнюю скромно облизнули, и он обомлел, не заметив даже, что их головы накрыло ливнем. Нориаки отпрянул со смехом, потянув Жана обратно под укрытие. Руки сами по себе обвили друг друга, лица оказались в миллиметровой близости. - Извини, увлекся, - прошептал Жан, немедля возобновив поцелуй уже в более страстной манере, как будто больше возможности сделать такое у него не будет. Из гомона возрадовавшегося оркестра Нориаки четко мог распознать лишь один инструмент, протяжные звуки которого отдавались теплом в паху, тембр которого он еще никогда не слышал, но хотел узнать поближе. Он попятился, толкнул дверь и увлек Жан-Пьера за собой. Раздался хлопок двери, и белый шум наконец исчез, оставив парней в сухой тишине лестничного прохода. Кое-как не запутавшись в чужих ногах, пара проделала свой путь на второй этаж, где возвышались высокие ворота в квартиру пианиста. Какеин открыл дверь, поторапливаемый поцелуями в шею, и потянул внутрь Польнареффа. В одинокой квартире было темно, и только свет уличного фонаря проникал внутрь сквозь высокие окна эркера, освещая как раз достаточно, чтобы пара без событий прошла к подоконному месту, где возвышался накрытый постелью подиум. Зонт потерялся еще у самого порога. Парни лишились верхней одежды, приступая к пуговицам на чужих рубашках. Как только с ними было покончено, они упали на неформальную кровать, сначала один, затем другой поверх него. Статичную тишину прерывали только звуки поцелуев и учащающееся дыхание обоих парней. Дереализация застала Какеина в самый пик событий, когда его существо начало плавиться под прижимающим к матрасу жаром, а опьяняющий запах и алчущие губы закупорили остальные сенсорные чувства. Словно взглянув на себя со стороны, он удивился тому, как быстро позволил себе оказаться в таком положении с фактически незнакомцем. - Жан… - М? - Я никогда не был с мужчиной раньше. Жан-Пьер приподнялся, и в желтом тусклом свете блеснули его удивленные глаза. Какеин старался унять волнение. - Это не значит... я просто хотел предупредить, пока не возникло недопонимания… - Все хорошо, Нориаки. - Польнарефф взял его руку в свою и поцеловал тыльную сторону. – Кстати, можем теперь на «ты». А то как-то неловко. - О, да, - Нориаки усмехнулся, гадая, краснеет ли он, и заметил ли это его любовник. – Конечно. - Не бойся. Это не так уж и отличается от обычного секса с девушкой. - В том то и дело… - Нориаки отвел взгляд. – У меня и этого никогда не было. Казалось, что на эту долгую секунду весь мир остановился и затих, прежде чем Польнарефф сказал: - Ну, это не меняет многого. Ты то сам хочешь продолжать? - Да. - Хорошо. Просто помни, что, если хоть на секунду засомневаешься, лучше остановиться, чем жалеть об этом позже. Понял? Нориаки не мог не удивиться галантности любовника. Он закивал, болезненно ощущая, как желание близости разгорается сильнее с каждым новым жестом, и Польнарефф вот-вот бы уже вернулся с поцелуем, но он помедлил, зачесав затылок: - Так, теперь я начинаю сомневаться. Наверное, все-таки стоит притормозить… - Нет. - Нориаки приподнялся, приложив ладонь к идеально гладкому подбородку. - Я хочу этого. Я хочу тебя, Жан. С этими словами он притянул Польнареффа и увлек его в глубокий поцелуй. Тот положил свою руку на часто вздымающуюся грудь, и, мягко надавив, заставил Нориаки упасть на спину. Жан слегка постанывал в ритм поцелуев. Его язык уже перешел все преграды и купался в ласках чужого рта, нагло требовавшего к себе все возможное внимание. Он покинул губы Какеина, которые еще долгие мгновения боролись за воссоединение, но, когда до понимания юноши наконец дошли намерения Польнареффа, Нориаки прекратил сопротивляться и позволил ему делать все, что тот хотел. Француз расцеловал контур его лица, переходя к нежной коже шеи, останавливаясь у впадины между ключиц, от чего Нориаки удивленно выдохнул. Ладони Жана забродили по тонкому торсу, согревая своим теплом. Пальцы принялись считать ребра под щекотливой кожей. - Если тебе что-то не понравится сразу говори, - предупредил он и осторожно поцеловал сосок Нориаки. Убедившись, что тот согласен, он увереннее прильнул к чувствительному месту, вызывая тем самым приглушенный стон. Пока он обливал лаской один из сосков Нориаки, Жан начал заигрывать с другим, слегка сжимая его между указательным и большим пальцами. Нориаки изгибался в нетерпеливой просьбе, сильнее сжимая постель, пытаясь высвободить хотя бы частичку напряжения, что порождало только усиливающееся возбуждение. Жан оставил его грудь и осыпал мягкими нисходящими нотами впавший живот. Он спустился к самой кромке брюк, языком проводя по границе между хрупкой дрожащей кожей и жесткой тканью. Уже искушенный опытом, он любил смотреть, как долго может дразнить себя и партнера такими простыми на вид, но коварными на практике ласками. Оказалось, не так долго, как он думал. Он заметил краем глаза потянувшиеся к молнии брюк пальцы пианиста, поднял на того глаза и физически ощутил, как все мысли в голове оборвались на месте. Пустой взгляд из-под сомкнувшихся бровей и слегка раскрытые губы зарядили Польнареффа таким сильным желанием большего, что он бросил свои игры и спустился на пол. Он опередил Нориаки и расстегнул его штаны, спустив их вместе с боксерами. Нориаки закрыл глаза, с опаской ожидая момента, когда к нему впервые притронутся в сокровенном месте. - О мой бог, - выдохнул про себя Жан, разглядывая эрекцию парня. – Не думал, что у японцев бывают такие длинные! - Жа-ан! – протянул Нориаки, поднимаясь на локти. – Не тяни. Пожалуйста. Француз сосредоточился и легонько поцеловал головку члена, заставив Нориаки резко вдохнуть. Убедившись, что тот в порядке, Жан взял в рот больше и начал посасывать его, постепенно добавляя в действия больше языка. Из уст Нориаки посыпались вздохи и легкие постанывания. Скованные страхом сделать что-то неправильно, его бедра напряженно застыли в одном положении. Нежно поглаживающие ладони Жана успокаивали мелкую дрожь в конечностях, давая понять, что как бы дерзко его язык не танцевал вокруг ствола, на первом месте в его мыслях всегда оставалась забота об удовольствии Нориаки. - Жан… - повторял Нориаки в перерывах между набирающими в громкости стонами. Новизна живых, постоянно преобразовывающихся ощущений сводила его с ума, дезориентируя, топя в водовороте похоти. Постепенно - так, что Нориаки даже не успел заметить – звуки, с которыми Польнарефф отсасывал ему, становились все вульгарнее. Не способный совладать с усиливающимися всплесками блаженства, Какеин откидывал голову, только чтобы поднять ее на место и забыться в наблюдении за качающейся в устойчивом ритме головой. Большая прядь серебряных волос сбилась из собранной в хвост кучи. Не задумываясь, Нориаки потянулся рукой, чтобы убрать за ухо мешающие локоны. Не успел тот отнять руку, как Жан поднял на него глаза и, не до конца выпустив член, ухмыльнулся. На его подбородке заблестели линии слюны, от вида которых Какеина чуть не накрыло очередной волной томления. Он не смог полностью отдаться этому чувству, потому что Польнарефф внезапно прекратил свои движения. - Почему ты остановился? – спросил Нориаки, немного смущенный взглядом глаз, в которых зажглась какая-то идея. - Положи на меня руку. Можешь взяться за мои волосы и направлять меня, как ты захочешь. Нориаки соврал, если бы сказал, что эта идея не отозвалась в разгоряченном теле новым жаром азарта. Он впустил пальцы в густую шевелюру и спросил: - Ты серьезно? - Да. Не сдерживай себя. Почувствовав, как последние остатки совести покинули его, Нориаки опустил на себя Жана и заныл от блаженства, которым его окружил горячий рот. Тот самозабвенно принимал всю его длину, издавая в точке максимальной близости еще никогда неслыханные Какеином звуки. Контроль распалял желание. Сам того не осознавая, он начал двигать бедрами навстречу ускоряющимся движениям головы. Тело покрылось испариной, а мышцы ягодиц начало сводить от погони за призрачным намеком на разрядку. - Жан… Я кажется скоро… Польнарефф с новыми силами заработал челюстью, теперь игнорируя наставления руки сверху, что до побеления костяшек сжимала его волосы. Не в силах совладать с тянущим зовом в паху, Нориаки потерял всякий контроль над собственным голосом, переходя на территорию неприлично громких - местами даже пошлых - стонов. Жан на две секунды отнял свой рот, заменяя его энергичными движениями крепко сжатой кисти. - Давай же, Нориаки, кончи ради меня, - сказал он и прильнул обратно, чтобы сделать последние два выпада головой. Пускай слова и прозвучали наигранно, их оказалось достаточно, чтобы отправить Нориаки за черту выдержки. Он резко вытянулся дугой на кровати, подрагивая в оргазмических спазмах, пока Жан, вцепившись в его бедра, жадно глотал все до последней капли. Француз залез на кровать и упал рядом с ним, довольный своей работой. Спустя минуту Нориаки пришел в себя и приподнялся на локтях, смотря на Польнареффа. Тот повернул к нему голову, заинтригованный блеском в глазах пианиста. Какеин приблизился к нему и поцеловал в уставшие губы. Привкус собственной спермы вызвал запоздалый крик отвращения в его мыслях, но Нориаки просто послал их подальше, стараясь вести себя так, как любой взрослый человек, впервые в жизни получивший минет. - Нет, нет, любовь, - вдруг остановил его Жан, когда Какеин начал спускаться той же тропой по телу француза. Нориаки отпрянул, заморгав с непонимающим взглядом. - Я должен вернуть тебе услугу. Жан фыркнул: - Ничего ты не должен. И пожалуйста не называй это услугой. - Тогда как ты... Хочешь... - Нориаки неуверенно посмотрел на недвухзначную выпуклость, растягивающую тонкую материю штанов Жана. - Я не знаю как... Жан не мог не умилиться искреннему желанию Нориаки ублажить его. - Мы бы, наверное, могли начать делать первые шаги, если ты действительно этого хочешь. Нориаки задумался. - Честно говоря, я не на сто процентов уверен... - Окей. Закрыли тему. - Но я хочу, оставлять тебя подвешенным, - запротестовал он. - Позволь мне хотя бы попробовать повторить за тобой? Польнарефф мечтательно вздохнул, уголок рта поднялся. - Знаешь, на самом деле… я бы хотел, чтобы ты сделал это руками. Глаза пианиста распахнулись в удивлении, затем приняли серьезный вид под сдвинувшимися в решительности бровями. - Хорошо. Он поднялся на колени и переместился к ногам Жан-Пьера. Француз следил за грациозными движениями пальцев, что расстегнули ширинку и медленно стянули штаны с мускулистых ног. Когда Какеин избавился от предмета одежды, на пути назад его встретил потрясающий вид на обнаженную натуру француза, за соблазнительные линии и богоподобный силуэт которого поссорились бы люди всех творческих стезей, начиная от художников и заканчивая скульпторами. Он поверить не мог что это было наяву. Видение был пугающим, но в то же время привлекательным, манящим, волнующим артистичную натуру Нориаки, который не мог отказать такой авантюре. - У тебя буквально слюни потекли, милый, - с дьявольской ухмылкой промурлыкал Жан, на что Нориаки только усмехнулся: - Тебе же лучше, у меня все равно нет никакого лосьона. - Что-то ты все-таки знаешь об этом. Какеин уселся на коленях Польнареффа, разглядывая его достоинство. - Ну я не настолько святой. Он аккуратно сплюнул, распределив по ладони с пальцами сымпровизированную смазку. Легонько проведя подушечкой большого пальца вверх по уздечке, он дошел до самого кончика головки и начал массажировать круговыми движениями поблескивающую розовую плоть. Жан подбадривал его, с интересом наблюдая за пальцами, осторожно заигрывающими с пульсирующей плотью. Стоны Нориаки в сочетании с недельным воздержанием уже довели Польнареффа до края обрыва, в который он давно уже был готов упасть, подтолкни его достаточно сильно. Нориаки обхватил его и стал двигать кистью по стволу. Зал наполнился обрывчатыми вздохами одобрения. От одной мысли, что когда-нибудь это будет не просто рука Нориаки, он беспокойно заерзал на месте. Свободная рука Какеина легла на его подвздошную кость, прижимая непослушное бедро к постели. Француз охнул, приятно удивленный и заинтригованный тенью доминантности, что проскользнула на лице Нориаки. Хватка руки усилилась, поднимая ощущения на новый уровень. Именно в этот момент Нориаки обрел полный контроль над самым сложным инструментом из всех существующих, к тому же чужим. Голос Польнареффа залился песней исступленных стонов. Жан на момент перестал думать о том, как ему хорошо, и заметил, что Нориаки был возбуждён до каменного стояка. Пианист был так сосредоточен на удовольствии француза, что, подняв свой взгляд на внезапно затихшего партнера, не сразу понял почему тот так хитро улыбался. - Сядь ближе, - сказал ему Жан, пока он сам принял полусидячее положение, опираясь на вытянутые руки. - Что ты задумал? - взволновано спросил Нориаки, когда заметил собственный стояк. - Ничего особенного, - просто кинул Жан. - У тебя ведь длинные пальцы. - Ну да. - Обхвати нас обоих. Нориаки последовал его совету и обхватил пульсирующие стволы, проведя рукой вниз. - О-о, - почти в унисон простонали они, засмеявшись к концу вздоха. - Не устал? - озабоченно спросил Жан, вглядываясь в безупречное лицо Нориаки. - Есть такое. Я продолжу левой. - Хорошо... - Другая рука двигалась неуклюже, с большим промахом, но на данном этапе это уже было не так важно. - Хорошо... Мужчины тяжело дышали, постанывая с каждым выдохом. Жан коснулся ладонью щеки Нориаки, привлекая его внимание на себя. Тот поднял свой сосредоточенный почти агрессивный взгляд, под которым Польнарефф был готов разбиться в осколки. - Ты такой красивый, - сказал он, кусая губы. Тот с недоверяющим взглядом усмехнулся и двинул бедром вперёд, потеревшись одновременно об свою руку и нижнюю сторону чужого члена. Разнообразие приятно укусило обоих в новом месте, порождая на свет дуэт неистовых стонов. Жан сжал плечо Нориаки, подбадривая того не останавливаться. От все нарастающего наслаждения сжимались даже пальцы ног. Бедра Какеина качались в экстазе, подстраиваясь под ускоряющийся темп руки. - Не останавливайся... - просил Жан, заворожённый движениями их тел. - Я скоро кончу, не останавливайся... Он притянул к себе Какеина и впился в его слегка раскрытые губы. Очередной стон заглушился в чужом рте, резонируя в зубах. Нориаки не мог терпеть больше напряжения во всем теле. Он позволил себе отдаться последней сокрушающей волне, бесконтрольно заскулив в рот Жана, в его шею, в его плечо. Белые брызги покрыли обоих, но в большей степени грудь Польнареффа, которая поднималась в триольных каденциях, прежде чем замереть в апексе и задрожать под кульминационные раскаты гортанных рыков, ознаменовавших достижение долгожданных секунд нескончаемого блаженства. Польнарефф откинулся на спину, выгибаясь под зовы оргазма, взявшего контроль над его телом. Он крепко вцепился за предплечье нависшего над ним Нориаки. Тот сжимал его основание в своей ладони, вглядываясь в выражение упоения на скривившемся лице. Кода. Постепенно приступы тягучих наслаждений сошли на нет, оставив Жана в полном изнеможении. Он увидел из полуприкрытых век, как Нориаки аккуратно отнимает от него свои пальцы и тянется за чем-то в темноту. После недолгих поисков он вынул пачку влажных салфеток и принялся вытирать ими Жана. Тот захихикал. - Щекотно. - Потерпи, - усмешка в ответ. - Тебе досталось. Когда Нориаки закончил чистить грудь, Жан выхватил у него новую салфетку и принялся вытирать его разрисованный живот. Лица обоих сияли потом и довольными улыбками. В разгоряченном воздухе пахло сексом и одеколоном. Нориаки упал рядом с Жаном, выдав последний уставший вздох. - Ты же останешься? - М-хм, - устало взлетел интервал в большую секунду. - Хорошо.