Полное право

С приближением сентября мои страхи усилились, всё чаще и чаще к горлу подкатывала паника, а сомнения терзали и днём, и ночью. Я не представляла, как буду действовать в университете. Да, были некоторые мысленные заготовки на всякие случаи, но я понимала, что вряд ли смогу ими воспользоваться — мои планы всегда проваливались, жизнь решала, что всё пойдёт иначе. Поэтому я решила вновь положиться на судьбу и действовать по обстоятельствам. Утром первого сентября я надела непрозрачную синюю блузку с длинными рукавами и на ватных ногах отправилась к университету. Мама обняла меня на прощание и пожелала удачи. Я не знала, любит ли меня богиня-фортуна, но уповала на неё. Я полгода шла к своей цели, и оказаться рядом с ней было слишком волнительно. Первокурсников рассадили в аудитории, чтобы мы все могли познакомиться друг с другом и с куратором. К нам приставили Анастасию Сергеевну, молодую аспирантку, которая всем сразу понравилась. Она поздравила нас, дала некоторые указания и помогла выбрать старосту (это было просто, ибо вызвалась одна я), после чего предложила нам отправиться на площадь перед университетом и принять участие в праздновании Дня знаний. Мои одногруппники с удовольствием отправились на улицу, а я решила задержаться, чтобы освежиться и поискать Олесю Викторовну. Невероятно, но когда я покинула дамскую комнату и завернула за угол, то сразу увидела её в конце коридора, разговаривающую с другой преподавательницей. Сердце заколотилось, как бешеное, перемешивая в груди множество чувств и эмоций. Дышать стало тяжело, руки затряслись, низ живота свело спазмом, и я была уверена, что побледнела. Я стала медленно приближаться, в надежде, что их разговор подходит к завершению и сейчас свершится моя наша судьба. Когда до них оставалось совсем немного, мне вовремя пришло какое-то оповещение. Я остановилась, вытянула телефон из кармана, наощупь разблокировала его, украдкой разглядывая Олесю Викторовну в прямом платье до колен и с короткими рукавами. Её предплечье было чистым, и я представила, как там будет смотреться моё имя. Я стояла в паре метров от своей Наречённой, готовая представиться, но… Взгляд выцепил её правую руку, и я почувствовала резкую боль в сердце. На её безымянном пальце красовалось обручальное кольцо. Мой главный страх сбылся: она не дождалась. Дыхание перехватило. Мой мир с разгона рухнул на мою дурную голову. Я почувствовала, как земля уходит из-под ног, и провалилась во тьму. Очнулась я от зова её голоса. Поразительно: я слышала его один раз, а казалось, знаю наизусть. Олеся Викторовна повторяла своё моё имя. Я открыла глаза — действительно, женщина нависала надо мной. Приподнявшись на локте, я увидела, что лежу на диванчике в конце того коридора, где потеряла сознание. Олеся Викторовна сидела рядом, склонившись надо мной, а рядом маячила Анастасия Сергеевна. Вот кто разговаривал с ней… и вот кто сказал ей моё имя, поняла я. — Олеся, Вы меня слышите? — спросила моя Наречённая, и я слабо кивнула, утопая в её серых звёздных глазах.

Имею ли я право разрушить её жизнь своим именем? Нет.

Ответ прозвучал в голове громом и будто вырезался на подкорке. Нет, я не имела права уничтожать её мир. Я застыла, не в силах отвести взгляда от её взволнованных глаз. Наши лица разделяло сантиметров тридцать, и при желании я могла бы притянуть её свободной рукой, поцеловать, прошептать своё имя и вновь поцеловать… Но вместо этого я сглотнула ком несбыточных желаний и слабым голосом произнесла: — Я в порядке, Олеся Викторовна, — обращение сорвалось с губ на автомате, и я вдруг почувствовала, что вот-вот обратно грохнусь в обморок. Но женщина не дернулась, не потянулась к левой руке. Я попыталась сесть, Олеся Викторовна придержала меня. Я скользнула взглядом по предплечью — идеально чистое. Грёбанные метки понимают, когда я говорю, как меня зовут. Что ж, замечательно, теперь мне нужно забыть на четыре года о существовании собственного имени. Спасибо, Вселенная, и иди к чёрту! Чудом убедив преподавательниц, что всё в порядке, а причина потери сознания — банальная жара, я покинула универ и поплелась домой. Плакать совсем не хотелось. Хотелось умереть. «И что теперь? Что?..» — повторяла я шёпотом, лёжа на полу и испепеляя взглядом потолок. Я безумно желала найти своего соулмейта и нашла его, но… Неужели нам не суждено быть вместе? Я не винила Олесю Викторовну: она искала меня, я уверена, что искала, но я тогда ещё и не родилась, наверное… Мне было больно от того, что мы оказались разделены временем, от того, что я пришла в этот мир так поздно. И хоть я понимала, что моей вины в этом нет, я хотела кричать от невыносимой душевной боли. Я не знала, что мне делать. С одной стороны, это нечестно и жестоко — узнать своего соулмейта, но не сообщить ему о себе. Это фактически преступление. Но с другой — она вступила в брак, а значит, перестала ждать моего появления. Вероятно, она уже была счастлива, и я не имела права разрушать её мир. Несмотря на то, что мне безумно хотелось рискнуть, я решила отступить повременить, понаблюдать, подумать. Не обязательно же решать всё в первый день, утешала я себя, где-то внутри понимая, что не стану портить её жизнь. Натянув на себя маску, я стала ходить на пары и разбираться с учебными делами. Группа у нас собралась небольшая, но весёлая, мы быстро сдружились, и я беспокоилась за всех своих подопечных, как истинная мать староста. Начались и лекции с Олесей Викторовной. На первом занятии она записала контакты старост, благо, меня она запомнила, поэтому не пришлось называть своё имя, лишь фамилию. Встречи с ней были и благодатью, и пыткой. Я не могла отвести от неё взгляда, вслушивалась в мелодичный голос и невообразимо хотела коснуться своей Наречённой. Но раз за разом я одёргивала себя обещанием молчать и не вмешиваться. С каждым днём это становилось всё сложнее и сложнее, потому что меня тянуло к ней, невыносимо сильно тянуло, от её присутствия у меня вырывалось сердце из груди, кровь становилась горячей, и хотелось постоянно улыбаться. К тому же, казалось, и она обращает на меня несколько больше внимания, чем на остальных: она могла надолго задержать на мне взгляд, всегда с улыбкой здоровалась со мной в коридоре, просила иногда помочь с чем-то: передать бумаги, повесить плакаты и тому подобное. Это были мелочи, но я чувствовала, что не случайно именно мне выпадал жребий сделать что-либо по её поручению. Она присылала мне материалы, как старосте, и предупреждала, если опоздает на пару. Для неё всё было так просто… А у меня от каждого взаимодействия с ней потихоньку ехала крыша, я сдерживала себя из последних сил, чтобы не ляпнуть чего-нибудь или не схватить её, не обнять, не раскрыть свою тайну… Я вдвое усерднее изучала информацию о соулмейтах, доводя себя до истерик. Да, такие пары, как мы, встречались. И, судя по их рассказам, они были счастливы, несмотря ни на что. У их историй были хорошие финалы. Я неимоверно жаждала признаться Олесе во всём и ненавидела себя за это. Я считала, что поступлю эгоистично, ворвавшись в её жизнь, поставив под сомнение брак и вынудив её принять ужасно сложное решение между тем, кого выбрала она, и тем, кого для неё избрала судьба. Я понимала, что не заслуживаю её — почему такая умная, невероятная женщина должна была стать родственной душой такой дурной девчонки, как я?! Я ненавидела себя, провожая её неотрывным взглядом в университете. Я ненавидела себя, вызываясь раз за разом помочь ей в чём бы то ни было. Я ненавидела себя, будто бы случайно соприкасаясь с ней руками. Я ненавидела себя, пряча имя под длинными рукавами и желая свести его. Я ненавидела себя, воя ночью в подушку и сжимая предплечье до боли. Я ненавидела себя, желая избавиться от мучительного молчания. Я ненавидела себя, бесконечно любя её. Я довела себя до ужасного состояния, мои нервы были просто ни к чёрту. Мама пыталась помочь мне, но я закрывалась от неё и просила оставить меня в покое. Я знала, что она желает мне только счастья, но я не могла получить своё ценой чужого. Не имела права. Быть может, истинная любовь не всегда заключается в возможности быть с любимым человеком. Иногда она раскрывает нам важную тайну — мы готовы на всё, лишь бы любимый нами человек был по-настоящему счастлив. Пусть без нас, но счастлив. Таково главное чувство в мире.